Теологический образ Бога и психологический образ человека

Теологический образ Бога и психологический образ человека

Исследования по истории и психологии религии доказывают, что образ Бога меняется в ходе развития как отдельного человека, так и всего человечества, в соответствии со степенью его зрелости. И сегодня «культы божеств» не исчезли полностью среди представителей цивилизованных народов. Фромм писал, что если бы была возможность сделать наш «духовный рентгеновский снимок», то мы очень удивились бы, обнаружив среди наших современников приверженцев каннибализма, тотемизма и других архаических «-измов» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972).

Дуалистическое восприятие мира позволяет нам мыслить и описывать Бога лишь как понятие или образ, и на этот божественный образ мы проецируем самих себя. Если из-за невротических искажений самость расщеплена, то же происходит и с образом Бога, в соответствии с тем, на какой стадии развития находится личность. Функе писал, что образ Бога так же односторонен, как Самость конкретного человека (Funke, 1993). Мы взаимодействуем лишь с одной «половиной» образа Бога, другая же вытеснена. По мере созревания Самости происходит постоянный пересмотр и дальнейшее развитие образа Бога; при нормальном развитии степень влияния детско-родительских отношений на представления о себе и о Боге становится все меньше, пока на определенном этапе экзистенциально-трансперсонального развития эти представления полностью не потеряют свою структуру, чтобы стать мистическими переживаниями Бога, себя и Космоса, плавно переходящими из одного в другое.

Изменение образа Бога свидетельствует о том, что речь идет об отражении нас самих, о конструкте, метафоре, которая помогает приблизиться к «единому, не имеющему имени». При ближайшем рассмотрении оказывается, что наш образ Бога создан «по нашему подобию» образом человека – греческие философы предполагали, что бог лягушек, если бы он существовал, был бы божественной лягушкой.

Однако было бы редукционизмом сводить религию «лишь» к образу Бога и к инфантильным фиксациям; напротив, религию можно понимать как живое внутреннее переживание, возникающее по ту сторону догм и метафор.

Если мы приходим к тому, что образ Бога в теологии и образ человека в психологии суть аналогичные конструкты, которые, более того, идентичны или имеют общие корни, то конфликты между двумя дисциплинами и фундаменталистская претензия на истинность каждой из них теряют свою основу. Была также предпринята небесспорная попытка различить эти области знания по принципу, что одна имеет дело с «внутренним миром», а другая – с «надмирными» процессами и феноменами (Wyss, 1991). Однако такое искусственное разделение действительности не имеет смысла, потому что не имеет отношения к природе исследуемого, а лишь отражает расщепляющее и расщепленное мышление исследователя (Vogt, 1992).

Мы можем предположить, что основой взаимного недоверия являются взаимообратные проекции – «соринки в чужом глазу» и «бревна в своем», – выявляющие латентные сомнения в собственных догмах. Если бы обе стороны были в состоянии осознать вымышленный характер их конструктов, то упреки в психологизме со стороны теологии и упреки в иллюзорном характере религии со стороны психологии стали бы безосновательными; тогда этот раскол мог бы быть преодолен. Споры о границах и соперничество двух дисциплин за право эксклюзивной компетентности в вопросах о душе были бы прекращены. После этого мог бы начаться конструктивный диалог с целью прояснить ключевые задачи каждой дисциплины в их служении страдающим людям. Ведь обе дисциплины имеют отношение к кризису смысла современного человека, его дезориентированности, «экзистенциальной неприкаянности и безродности» (Wyss, 1991), обе опираются на способность человека возродить переживания нуминозного и трансцендентного в своей душе.

В настоящее время напряженность в отношениях между психотерапией и религией значительно уменьшилась. Раньше же они варьировали от крайностей неприкрытого отвержения или благосклонной толерантности до умеренной позиции уважительно-безразличной отчужденности. Как бы то ни было, противоположную сторону видели принципиально иной и отделенной непреодолимой пропастью. Например, можно вспомнить слова Ясперса: «Где говорит великий человек – Августин или Паскаль, психологии следует умолкнуть» (Benedetti, 1969). Сходного мнения придерживался и Франкл: «Для логотерапии религия может быть темой исследования, но не отправным пунктом… Измерение, в котором оказывается религиозный человек, является… высшим и можно сказать, более объемлющим, чем то, в котором разворачивается психотерапия» (Kolbe, 1996, S. 224).

На самом деле, сегодня новое мировоззрение и новое сознание создают совершенно другую ситуацию для когда-то единых, а затем долгое время конфликтовавших родственных сфер. С обеих сторон звучат голоса тех, кто больше не видит принципиальных различий между ними. В психологии, наряду с группой, открыто отвергающей религию, и теми, кто, наоборот, относится к ней терпимо и благосклонно, кто с почтением умолкает, как Ясперс, или явно дистанцируется, как Франкл и Бенедетти, появилась и третья группа – духовно ориентированных психологов, которые открыто задают «вопрос Гретхен»: «Как ты относишься к религии?» – и духовность больше не является для них табуированной темой для обсуждения, а становится составной частью психотерапевтической работы. Они больше не хотят «бессильно передавать» (Петцольд) в ведение духовенства вопросы религии и осмысленности жизни, а принимают вызов и сотрудничают с ним, соприкасаясь в вопросах ответственного поиска смысла и жизненных ориентиров. Об этом ведут речь, например, в некоторых направлениях трансперсональной психологии. Такие мыслители-теологи, как Древерманн, Ранер, Кюнг, выступают за то, чтобы были преодолены разделяющие барьеры и догмы. Для них междисциплинарный подход является естественным, они убеждены, что сам «предмет» их интереса, душа человека, «не делает различий между религией и психологией» (Хиллман). В контексте новой парадигмы идеологические границы оказываются конструктами без подлинного содержания. Общей является направленность на экзистенциальную беду, на жизненную необходимость человека восстановить целостность и веру в спасение души. Сегодня мы видим общее стремление учиться друг у друга, не впадая при этом в полемику, обесценивание и разрушительное стремление к разделению. Общая для них тема и задача – исцеление и спасение как переживание «темной середины», где Самость и божественное слиты воедино.