VI. Синтетический, или конструктивный, метод

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VI. Синтетический, или конструктивный, метод

Процесс анализа бессознательного есть мучительный труд, работа, включающая в себя не только действие, но и страдание. Эта работа получила название «трансцендентная функция»[63], поскольку она представляет собой функцию, опирающуюся на реальные и воображаемые (или рациональные и иррациональные) данные и тем самым служащую мостом через зияющую пропасть между сознанием и бессознательным. Трансцендентная функция обозначает естественный процесс, проявление энергии, являющейся результатом напряженного взаимодействия противоположностей и состоящей в чередовании процессов фантазирования, спонтанно возникающих в снах и видениях. Этот же процесс можно наблюдать и на начальных стадиях некоторых форм шизофрении. Классическое описание такого процесса содержится, например, в автобиографическом изложении Жерара де Нерваля в романе «Аврелия». Наиболее значительным литературным примером служит II часть «Фауста»[64]. Естественный процесс объединения противоположностей послужил мне моделью и основой метода, который, по существу, состоит в том, что мы намеренно вызываем наружу и интегрируем в сознание и его перспективу то, что в природе происходит бессознательно и спонтанно. Неприятности многих больных состоят именно в том, что у них отсутствуют средства и пути к духовному овладению происходящими с ними событиями. Здесь требуется медицинская помощь в виде особого метода лечения.

Как видим, теории, рассмотренные в начале этой книги, основываются на исключительно каузальной и редуктивной технике, которая разлагает сновидение (или фантазию) на компоненты памяти и лежащие в его основе инстинктивные процессы. Выше я уже упомянул о том, в чем состоит как достоинство, так и ограниченность такого подхода. Он достигает своего предела тогда, когда символы сновидений уже не могут быть сведены к личным воспоминаниям и стремлениям, т. е. когда всплывают образы коллективного бессознательного. Было бы бессмысленно пытаться свести эти коллективные идеи к личному, даже не только бессмысленно, но и вредно, чему научил меня болезненный опыт. Только с большим трудом и после долгих колебаний я, наученный в конце концов неудачами, смог решиться на то, чтобы отказаться от чисто персоналистической установки медицинской психологии в указанном смысле. Прежде всего, мне пришлось прийти к основополагающему представлению о том, что за анализом, поскольку он есть только разложение, необходимо должен следовать некоторый синтез и что существует психический материал, который почти ничего не значит, если он только подвергается разложению, но развертывает полноту смысла, если его не разлагать, а давать ему подтверждение и расширять далее всеми сознательными средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Это так называемый метод амплификации[65]. Образы или символы коллективного бессознательного лишь тогда проявляют свои ценности, когда к ним применяется синтетический метод воздействия. Точно так же как анализ разлагает символический материал фантазий на свои компоненты, синтетическая процедура интегрирует его во всеобщее и постигаемое выражение. Подобная процедура не очень-то проста; поэтому я приведу один пример, на котором можно будет разъяснить и весь процесс в целом.

Одна пациентка, находившаяся как раз в критической точке перелома на границе между анализом личного бессознательного и появлением содержаний коллективного бессознательного, видела следующий сон.

Она собирается пересечь широкую реку. Моста нигде нет, но она находит место, где можно перейти вброд. Она уже собирается это сделать, и тут ее хватает за ногу большой краб, прежде скрытый в воде, и уже не отпускает ее. Она в ужасе просыпается.

Ассоциации

Река: Образует границу, которую трудно перейти; – я должна преодолеть препятствие; – это относится, возможно, к тому, что я медленно продвигаюсь вперед; – возможно, мне надо было перейти на другую сторону.

Брод: Возможность надежно перебраться на другую сторону; – возможный путь; – иначе река была бы слишком широка. Лечение предоставляет возможность преодолеть препятствие.

Краб: Краб целиком скрывался под водой, вначале я его не видела; – краб (нем. Krebs) ассоциируется с раком, а это название очень страшной, неизлечимой болезни (воспоминания о госпоже X, умершей от карциномы); я боюсь этой болезни; – краб – это членистоногое животное, которое пятится назад – и, очевидно, хочет затащить меня вниз, в ручей; – он страшно вцепился в меня, и я ужасно испугалась; – что же не пускает меня на ту сторону? Ах да, у меня снова была ссора с моей подругой.

В отношениях с этой подругой наличествует нечто специфическое. Речь идет о многолетней, мечтательной, граничащей с гомосексуальностью дружбе. Подруга во многих отношениях напоминает пациентку и также весьма нервозна. У обеих явно выраженные общие артистические интересы. Но пациентка – личность более сильная. Так как их взаимоотношения достаточно тесные и в значительной степени исключают другие возможности жизни, то обе нервозны, и, несмотря на идеальную дружбу, между ними происходят бурные сцены, основывающиеся на взаимном раздражении. Бессознательное этим самым хочет создать дистанцию между ними, но они не хотят этого замечать. Ссора обычно начинается с того, что одна из них находит, будто они еще недостаточно хорошо понимают друг друга и что нужно еще больше высказаться друг перед другом, после чего обе с энтузиазмом пытаются это сделать. Естественно, вскоре возникает недопонимание, приводящее, в свою очередь, к еще большей ссоре. Faute de mieux[66] ссора подобного типа долгое время была для них заменой удовольствия, которую они никогда не отвергали. Моя пациентка в особенности долгое время не могла отказаться от сладкой боли быть непонятой своей лучшей подругой, несмотря на то что каждая сцена ее «смертельно» утомляла и она уже давно поняла, что эта дружба изжила себя и что она лишь из ложного честолюбия полагала, будто все еще может считать ее идеальной. Прежде пациентка относилась иллюзорно, экзальтированно к своей матери, а затем, после ее смерти, она перенесла свои чувства на подругу.

Аналитическое (каузально-редуктивное) толкование[67]

Подобное толкование можно сформулировать одним предложением: «Я хорошо понимаю, что мне надо перебраться через ручей на другую сторону (а именно отказаться от отношений с подругой); однако мне гораздо больше хотелось бы, чтобы подруга не выпускала меня из своих клешней (т. е. объятий), и это соответствует инфантильному желанию, чтобы мать снова заключила меня в свои горячие объятия». Несовместимость желаний объясняется сильной подспудной гомосексуальной тенденцией, вполне подтверждаемой фактами. Краб хватает пациентку за ногу. У пациентки большие, «мужские» ноги; по отношению к подруге она играет мужскую роль, имея также соответствующие сексуальные фантазии. Нога, как известно, имеет фаллическое значение[68]. Полная интерпретация выглядит следующим образом: причина, по которой она не хочет расстаться с подругой, состоит в том, что она имеет вытесненные гомосексуальные желания, направленные на нее. Поскольку эти желания морально и эстетически несовместимы с тенденцией сознательной личности, то они вытеснены и потому более или менее бессознательны. Ее беспокойство соответствует вытесненному желанию.

Такое истолкование, разумеется, жестоко обесценивает экзальтированный идеал дружбы у пациентки. Разумеется, на данном этапе анализа пациентка уже не была бы в претензии ко мне за такое истолкование.

Некоторые факты еще раньше достаточно убедили ее в наличии гомосексуальной тенденции, так что она имела возможность свободно признать эту склонность, хотя это и шло вразрез с ее сознательной установкой. Поэтому если бы я на данной стадии лечения сообщил ей об этой интерпретации, то уже не встретил бы с ее стороны никакого сопротивления. Она уже преодолела болезненность этой нежелательной тенденции с помощью ее понимания. Но она могла бы сказать мне: «Почему мы все еще анализируем этот сон? Он ведь всего лишь говорит о том, что я уже давно знаю». Это истолкование фактически ничего нового пациентке не сообщает; оно поэтому неинтересно для нее и нерезультативно. Но в начале лечения истолкование подобного рода было бы невозможным уже просто потому, что излишняя щепетильность пациентки не допустила бы ничего подобного ни при каких обстоятельствах. «Яд» понимания следовало вводить крайне осторожно и в очень малых дозах до тех пор, пока она постепенно не сделалась бы более разумной. Если же аналитическая или каузально-редуктивная интерпретация не приносит ничего нового, а дает лишь то же самое в разных вариациях, то значит, пришел момент, когда необходимо поискать возможные архетипические мотивы. Если такой мотив появляется на переднем плане, то имеет смысл сменить тактику истолкования. Каузально-редуктивная техника в этом случае обнаруживает известные недостатки. Прежде всего, она не совсем точно учитывает ассоциации пациентки, например, ассоциации «краба» с «раком». Во-вторых, остается неясным сам выбор такого символа. Почему, скажем, подруга-мать появляется в виде краба? Гораздо более привлекательным и более пластичным представлением был бы образ русалки. («Она влекла его отчасти, отчасти к ней тянулся он» и т. д.) Ту же самую роль могли бы исполнить осьминог или дракон, змея или рыба. В-третьих, каузально-редуктивная техника не учитывает того, что сновидение – явление субъективное и что, следовательно, исчерпывающее объяснение никак не может относить краба только к подруге или к матери, но обязано соотнести его также с самим субъектом, т. е. со сновидицей. Сновидица и есть все сновидение в целом; она и река, и брод, и краб, и все эти детали выражают условия и тенденции бессознательного субъекта.

Поэтому я ввел следующую терминологию: каждую интерпретацию, в которой образы сновидения можно идентифицировать с реально существующими объектами, я называю интерпретацией на объективном уровне.

В противовес этому существует истолкование, которое каждую часть сновидения и всех действующих в нем персонажей соотносит с самим сновидцем (сновидицей). Это я называю интерпретацией на субъективном уровне. Интерпретация на объективном уровне аналитична, потому что она разлагает содержание сновидения на комплексы памяти, соотносимые с внешними ситуациями. Интерпретация на субъективном уровне синтетична, ибо она отделяет лежащие в основе комплексы памяти от внешних причин, воспринимая их как тенденции или компоненты субъекта, и вновь объединяет их с этим субъектом. (В любом переживании я переживаю не просто сам объект, но прежде всего самого себя, разумеется, лишь в том случае, когда я отдаю себе в этом отчет.) В этом случае получается, что все содержания сновидения рассматриваются как символы субъективных содержаний.

Таким образом, синтетический или конструктивный процесс интерпретации[69] является интерпретацией на субъективном уровне.

Синтетическое (конструктивное) толкование

Пациентка не осознает того факта, что препятствие, которое ей надо преодолеть, находится в ней самой: это некоторая пограничная линия, которую трудно переступить и которая препятствует дальнейшему продвижению вперед. Тем не менее возможность преодолеть этот барьер есть. Правда, именно в этот момент и возникает особенная и неожиданная опасность – нечто «животное» (не– или недочеловеческое), уходящее назад и в глубину и грозящее увлечь за собой всю личность. Эта опасность подобна смертельной болезни, которая возникает где-то в потаенном месте и оказывается неизлечимой (превосходящей по силе). Пациентка воображает, будто это ее подруга мешает ей и тянет ее вниз. Пока она так думает, ей, разумеется, приходится на нее воздействовать, «тянуть» ее «наверх», поучать, воспитывать; ей приходится делать бесполезные и бессмысленные идеалистические усилия, чтобы удержать себя от того, чтобы оказаться утянутой «вниз». Естественно, ее подруга предпринимает те же самые усилия, так как она в данном случае следует тем же путем, что и пациентка.

Поэтому они наскакивают друг на друга, словно дерущиеся петухи, и каждая стремится одержать верх. И чем выше поднимается одна, тем сильнее муки другой и тем выше ей приходится подниматься. Почему? Потому что обе видят вину в другом, в объекте. Интерпретация на субъективном уровне освобождает от этой бессмыслицы: сновидение показывает пациентке, что в ней самой заключено нечто такое, что мешает ей переступить границу, т. е. перейти от одной позиции или установки к другой. Толкование перемены места как перемены установки подтверждается формами речи в некоторых первобытных языках, где, например, фраза «Я думаю о том, чтобы уйти» звучит так: «Я нахожусь на месте (в точке) ухода». Для понимания языка сновидений нам необходимы многочисленные параллели из психологии первобытного и исторического символизма, поскольку сновидения, по существу, вытекают из бессознательного, которое содержит остатки функциональных возможностей всех предшествующих эпох человеческой эволюции. Классический пример тому – «переход через великую воду» в китайской гадальной книге «И Цзин»[70].

Очевидно, все теперь зависит от того, как мы понимаем значение образа краба. Прежде всего мы знаем, что это нечто такое, что проявляется в подруге (потому что она соотносит образ краба с подругой), и нечто связанное с матерью. Обладают ли мать и подруга этими качествами в действительности – это в отношении пациентки не играет роли. Ситуация меняется лишь благодаря тому, что меняется сама пациентка. В матери уже ничего нельзя изменить, ибо она умерла. Подругу также нельзя заставить измениться. Если она хочет измениться, то это ее личное дело. Тот факт, что обсуждаемое качество связывается с матерью, указывает на нечто инфантильное. Но тогда в чем же состоит тайна отношения пациентки к матери и подруге? Общее здесь – это бурное, сентиментальное требование любви, и она чувствует себя во власти этой страсти. Это требование обладает, таким образом, признаком непреодолимого инфантильного желания, которое, как известно, слепо. Речь здесь, следовательно, идет о некоторой не затронутой воспитанием, недифференцированной и еще не очеловеченной части либидо, которая носит навязчивый характер инстинкта и, следовательно, не укрощена приручением. Для этой части образ животного является абсолютно точным символом. Но все же почему это животное именно краб? Пациентка ассоциирует это с раковым заболеванием, от которого умерла госпожа X, и притом примерно в том же возрасте, в котором находится сама наша пациентка. Речь, таким образом, могла бы идти об имеющей характер намека идентификации с госпожой X. Мы должны поэтому исследовать этот момент. Пациентка рассказывает о ней следующее. Госпожа X рано овдовела, она была очень веселой и жизнерадостной. У нее был ряд приключений с мужчинами, в частности, с одним своеобразным человеком, одаренным художником, с которым пациентка была лично знакома и который произвел на нее завораживающее и странное впечатление.

Идентификация может осуществляться лишь на основе некоторого нереализованного, т. е. бессознательного, сходства. Но в чем состоит сходство нашей пациентки с госпожой X? Здесь мне удалось напомнить пациентке о ряде прежних фантазий и сновидений, которые ясно показали, что и она имела в себе некоторую весьма легкомысленную жилку, которую, однако, всегда с тревогой подавляла, так как боялась, что тенденция, которую она смутно чувствовала в себе, может склонить ее к какому-то аморальному образу жизни. Тем самым мы узнали еще кое-что важное о «животном» элементе. А именно речь идет о той самой неукрощенной, инстинктивной тяге, которая в данном случае направлялась на мужчин. Тем самым мы теперь понимаем еще одну причину, по которой она не может отпустить от себя свою подругу: дело в том, что она вынуждена цепляться за подругу, чтобы не стать жертвой этой самой другой тенденции, которая кажется ей гораздо более опасной. Соответственно она удерживает себя на инфантильном, гомосексуальном уровне, который, однако, служит ей защитой. (Это, как показывает опыт, один из самых действенных мотивов к тому, чтобы цепляться за неподходящие, инфантильные отношения.) Но в этом животном элементе, однако, заключено также и ее здоровье, зародыш будущей здоровой и разумной личности, которая справится с опасностями жизни.

Однако пациентка сделала совершенно другой вывод из судьбы госпожи X. Она восприняла внезапную смертельную болезнь и раннюю смерть этой женщины как наказание судьбы за ее легкомысленную жизнь, которой пациентка, не признаваясь в этом, всегда завидовала. Когда госпожа X умерла, пациентка долгое время сохраняла высоконравственную огорчительную позу, за которой скрывалось «человеческое, слишком человеческое» злорадное удовлетворение. Чтобы как-то наказать себя за это, она постоянно пугала себя, вспоминая госпожу X, отшатываясь от жизни и дальнейшего развития, и взвалила на себя мучительное бремя неудовлетворительной дружбы. Естественно, вся последовательность событий не была ей ясна, в противном случае ничего бы не произошло. Правильность подобной версии легко нашла свое подтверждение в материале.

История данной идентификации на этом отнюдь не заканчивается. Пациентка настойчиво подчеркивала то обстоятельство, что госпожа X обладала незаурядными художественными способностями, которые развились у нее лишь после смерти ее мужа и затем привели также к дружбе с упомянутым художником. Этот факт, по-видимому, следует отнести к одной из существенных причин идентификации, если вспомнить рассказ пациентки о том, какое сильное и завораживающее впечатление произвел на нее художник. Очарование подобного рода никогда не распространяется исключительно от одного лица к другому, но всегда есть феномен отношения, в котором участвуют оба, участвуют постольку, поскольку завораживаемое лицо должно привнести сюда свою соответствующую предрасположенность. Однако эта предрасположенность должна быть для нее бессознательной; иначе очарования не возникнет. Само очаровывание – это навязчивое явление в том смысле, что здесь отсутствует сознательная мотивировка, т. е. это не волевой процесс, а феномен, который всплывает из бессознательного и в принудительном порядке навязывает себя разуму.

Поэтому необходимо допустить, что пациентка имеет бессознательную предрасположенность, схожую с предрасположенностью художника. Соответственно она также идентифицируется с мужчиной[71]. Вспомним анализ сновидения, где мы столкнулись с намеком на «мужскую» ногу. Фактически пациентка играет мужскую роль по отношению к своей подруге; она является активной стороной, постоянно задает тон, командует и при случае насильно принуждает ее делать нечто такое, чего хочет лишь она сама. Ее подруга демонстрирует ярко выраженную женственность, что проявляется и в ее внешнем облике, тогда как пациентка явно принадлежит к мужскому типу. Голос у нее также более сильный и низкий, чем у ее подруги. Госпожа X описывается как весьма женственное создание, по мягкости и привлекательности ее можно сравнить, по словам пациентки, с подругой. Это наводит нас на новую мысль: очевидно, пациентка играет ту же роль в отношении подруги, которую играл художник по отношению к госпоже X. Таким образом, она бессознательно завершает свою идентификацию с госпожой X и ее любовником. Тем самым она все-таки живет своей легкомысленной фривольной жизнью, которую с таким страхом подавляла. Но она не живет ею сознательно, она скорее играет этой бессознательной тенденцией, т. е. одержима ею и становится бессознательным исполнителем своего комплекса.

Теперь мы уже гораздо больше знаем о крабе. Он представляет внутреннюю психологию этой неукрощенной составляющей либидо. Бессознательные идентификации затягивают ее все дальше и дальше. Они обладают этой силой потому, что, будучи бессознательными, недоступны пониманию (инсайту) или коррекции. Краб поэтому выступает как символ бессознательных содержаний. Эти содержания всегда стремятся вернуть пациентку к ее отношениям с подругой. (Краб пятится назад.) Но связь с подругой, однако, равнозначна болезни, из-за которой она стала невротичной.

Строго говоря, все это действительно относится к анализу на объективном уровне. Но мы не должны забывать, что пришли к этому знанию лишь благодаря применению анализа на субъективном уровне, который тем самым демонстрирует себя в качестве важного эвристического[72] принципа. Можно было бы практически удовлетвориться достигнутым результатом, но мы должны здесь еще удовлетворить теоретические требования, так как не использованы и не оценены еще все ассоциации и еще недостаточно выяснено значение выбора символа.

Обратимся теперь к замечанию пациентки о том, что краб лежал, спрятавшись под водой, и что сначала она его не видела. Раньше она не замечала этих только что разъясненных бессознательных отношений, они были скрыты под водой. Река есть то самое препятствие, которое не позволяет ей перебраться на другую сторону. Ей мешали именно эти бессознательные отношения, которые привязывали ее к подруге. Бессознательное было этим препятствием. Вода, таким образом, означает бессознательное или, лучше сказать, состояние бессознательности, сокрытости, краб также есть бессознательное, однако он представляет собой скрытое в глубинах бессознательного динамическое содержание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.