Исповедь самоубийцы

Исповедь самоубийцы

Александру Михайлову (1952–1985) посвящается…

Пишу письмо из мест, откуда не возвращаются. Я ушел из жизни в 32 года, повесился. С тех пор прошло 29 лет. Сын вырос… Теперь он старше меня, ему 37.

Родственники и знакомые долго не могли поверить в то, что случилось. Задавались вопросом: «Что побудило?», жалели: «Такой молодой», ругали: «Не пожалел даже сына!», удивлялись: «Не испугался суда Господнего!», ведь самоубийц не чествуют в загробной жизни.

Я и сам долго не понимал своих чувств, знал только, что делаю это для своей матери и ресурсов для жизни у меня больше не было, поэтому и не страшил меня даже адский огонь.

У меня было достаточно времени во всем разобраться и со своими чувствами тоже. В день самоубийства, да и всю предшествующую жизнь я испытывал к матери клубок чувств, одновременное существование которых на земле кажется невозможным. Это чувство безумной любви вместе с безумной ненавистью и связанную с этим вину, потому что мать нельзя ненавидеть… Так когда-то сказала или дала мне понять мать, а я всегда стремился быть послушным мальчиком… И еще я чувствую безумное одиночество и бесконечную боль обид за те несправедливые наказания и оскорбления, которые обрушивала на меня мать.

Не очень-то осознавая эту карусель чувств, я старался скрыть их от окружающих и от самого себя. Это требовало напряжения всех моих психических сил и угнетало мое настроение. Я отвлекался как мог различными интеллектуальными занятиями: с интересом изучал журналы «Наука и жизнь», «Техника молодежи», самостоятельно изобретал различные электрические приборы, конструировал радиоприемники. Я мог бы всему научить своего сына…

Почему я это сделал?

Я это сделал из любви к тебе, дорогая мама! Ты так часто меня ненавидела, что я постепенно пришел к выводу, что угодить тебе я могу только исчезнув с этого света.

С другой стороны, я это сделал из ненависти к тебе. Я понимал, что где-то в глубине души ты все-таки меня любишь и какая-то часть тебя расстроится, если меня не станет. Мне хотелось причинить тебе боль, отомстив за ту боль, которую годами ты причиняла мне.

Есть еще одна причина. Ты меня так убедила в том, что я никчемность, что я и сам поверил в то, что такому ничтожеству, как я нечего делать на земле.

Тогда я не мог так разобраться со своими чувствами, как могу сделать это теперь. Только теперь я понимаю, что это была детская попытка достучаться до твоего сердца, привлечь к ответственности за то, что ты делала с моей душой, найти отклик и понимание. Понимание того, что я тоже человек со своим восприятием мира, интересами, хрупкостью…

Твои безумные скандалы на ровном месте, твои неадекватные реакции, которые не соответствовали моим проступкам, глубоко ранили мою детскую душу своей несправедливостью. После них я постоянно чувствовал опустошение и разрушенность и мне требовалось много времени, чтобы снова вернуться к жизни. А твои импульсивные всплески агрессии в адрес своих детей повторялись снова и снова. Ты срывала на мне свою ярость за то, что твой муж — подлец, за свое плохое настроение и просто так.

И сейчас для меня страшнее всего осознавать, спустя 29 лет, что моя жертва напрасна. Ты ушла из жизни в положенный срок так ничего не переосмыслив и не раскаявшись. Спасибо, что исправно ходила на мою могилу, сажала цветы и лила слезы. Эти лживые показушные слезы, обман для соседей и для себя самой!

Если бы моя душа могла плакать, она пролилась бы на землю многодневным дождем, который бы затопил все вокруг — столько в ней невыраженной детской боли! Плакать ты мне тоже не разрешала, говоря, что мужчины не плачут. Я не знаю, плачут ли мужчины, но я знаю, что чувствовать они способны очень сильно.

Я думал, что никогда не разберусь в своих отношениях с тобой. Я разобрался… через свою племянницу и крестную дочь, которая осталась там на Земле и стала психотерапевтом.

Теперь я понимаю, что те противоречивые чувства, которые я испытывал к тебе унесли все мои силы на жизнь и ничто меня тогда остановить не могло.

Твоя дочь, моя сестра стала абсолютной копией тебя в отношении своих детей. Похоже, что она с еще большим упоением, чем ты отравляет не только свои отношения с ними, но и пытается отравить отношения между ними. Какие жертвы будут в этот раз? Какую цену запросит эта мать? Молю небеса, чтобы это была не самая высокая цена, которую пришлось заплатить мне.

Р. S. (Ирина Рыженко) Я написала это письмо от имени своего родного дяди, который действительно повесился, когда мне было 10–11 лет. Это не дает мне покоя много лет. Писала сердцем, потому что все годы до этого не могла об этом даже думать, не то, чтобы разобраться. Мне кажется я впервые поняла его чувства благодаря работе с клиентами и анализу личных чувств по отношению к своей матери.