"Революция" в Намюре

"Революция" в Намюре

Настоящее есть следствие прошедшего,

потому непрестанно обращай взор свой

на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

Козьма Прутков

На стрелке при слиянии рек Мааса и Самбры, под статуей Леопольда, как всегда, удят рыбу мальчишки. Проплывают буксирные пароходы с цветочными горшками на палубе и домашними туфлями у входа в рулевую рубку. Проплывают мимо Дворца культуры, где сейчас идут дебаты о революции.

Каждые три года бельгийский король Бодуэн на открытии в Намюре международного конгресса по кибернетике приветствует тех, кто прямо или косвенно связал себя с этой пока еще таинственной наукой.

Сначала здесь было больше математиков, "автоматчиков", "вычислителей", "связистов". Потом появились медики, психологи, социологи, экономисты, организаторы-управленцы. Может быть, из-за этого не всегда ладили между собой заседавшие одновременно секции конгресса. А в 1970 году произошло неожиданное даже для тех, кто был уверен, что хорошо разбирается в кибернетической "кухне". Секция "Кибернетика и гуманитарные науки", как каша в сказке, заполнила до краев волшебный котелок и стала быстро расползаться.

Заметно пустели кулуары, когда на трибуне поднимался вопрос о гуманитаризации. С трудом удерживали волнующуюся аудиторию председатель - рыжеволосая миловидная американка, профессор Дориан Стэг, и ее заместитель из Грузинской Академии наук Дали Цкипуришвили. Поминутно открывались и закрывались двери. Занимали свободные места и становились у стен перебежчики из других секций.

Аудитория была пестрая. Кивали друг другу всем известные и неизвестные ученые. С ними вступали в разговор инженеры, к большому неудовольствию жен променявшие отпуск на кибернетику. Краснели от волнения студенты-старшекурсники из университетов Европы и Азии. Солидно держали себя вице-президенты по вопросам организации из крупных промышленных фирм.

Заседавшие в других секциях не подозревали о готовящемся "перевороте": провозглашении примата гуманитарных наук над инженерными.

Человек умнее компьютера

Человека, впервые попавшего в среду кибернетиков, естественно, волнуют многие вопросы. И первый из них: что же все-таки такое кибернетика, о которой так много говорят, так много написано - и все-таки многое непонятно?

Кибернетике уже исполнилось четверть века. Эта наука (с дословным переводом названия - "умение водить корабль") родилась в столовой Гарвардской медицинской школы, где собирались после обеда для свободного обмена мнениями представители далеко отстоявших друг от друга научных специальностей. И хотя эти люди говорили на одном языке, они с трудом понимали друг друга: слишком велика была преграда, именуемая профессионально-языковым информационным барьером.

Вполне обычно, когда встречаются и обсуждают интересующие их вопросы, скажем, математик-русский и математик-француз. Кстати сказать, математики меньше других ощущают второй, национально-языковый информационный барьер: ведь их объединяет язык формул. Но чтобы встретились вместе математик и экономист или врач и филолог, раньше такое было трудно себе представить. А польза в подобных контактах огромная. Науковеды утверждают, что самые значительные открытия ожидают теперь исследователей не в недрах существующих наук, а на стыках. Там, где растут цветы общих, межотраслевых проблем. На базе одной из таких проблем - сходства между человеком и машиной - стала расти кибернетика.

Шли годы. Послеобеденные беседы за несколькими сдвинутыми вместе столами с кофе и печеньем переросли в международный форум. Изменился и состав участников теперь уже символического круглого стола.

Часто говорят, что кибернетика прочно держится на трех "китах": математических методах, автоматизации и информационном подходе. Но есть и другие "киты": экономические оценки, физиологические, психологические и социальные факторы. Трудно сказать, какой "кит" важнее и тем более что будет через десять-двадцать лет.

Редко кто из пришедших в кибернетику с грузом своей науки не грешил против истины: каждому казалось, что его "кит" самый главный, если не единственный. Для математика - математика, для инженера - автоматика. Да и трудно было охватить все многообразие завязанных в один узел знаний. Трудно было удержаться на должной кибернетической высоте и не съехать на решение частных, по существу, псевдокибернетических задач.

И, может быть, поэтому, раскрыв книгу с многообещающим заголовком "Введение в кибернетику", неискушенный читатель тотчас закрывает ее, испугавшись обилия формул: не есть ли новая паука еще один раздел математики?

Или почему вот директор завода, купивший электронную вычислительную машину, сразу говорит о кибернетике?

Конечно, математика и ЭВМ сами по себе еще не кибернетика. Хотя бы потому, что написаны книги: "Кибернетика без математики" и "Кибернетика без ЭВМ". Недавно в оргкомитете кибернетической выставки серьезно обсуждали вопрос: выставлять робота в качестве экспоната или нет, а то вдруг опять подумают, что робот - уже кибернетика. Известный своими лекциями в области организации В. Терещенко всегда говорит, что ЭВМ - хорошо, только когда не забыты люди.

Теперь можно дать определение кибернетики: это наука об оптимальном управлении большими динамическими системами. Значит, главное здесь - управление, но управление не всякое, а оптимальное, эффективное или близкое к таковому, и не всякими, а сложными, меняющимися, развивающимися, совершенствующимися системами. На вопрос "какие это системы?" сначала отвечали: "машинные". Тут же прибавив: "и живые". Теперь говорят: "и общественные". Конечно, машина, растение, человек, государство - очень разные объекты. Но что-то между ними есть общее. Это и интересует кибернетику.

Сначала кибернетику ругали: как это посмели сравнить машину с человеком? Теперь кибернетика - мода. А всякая мода имеет две стороны: хорошую и плохую. Сильно звучит в газетах - "Кибернетика и народное хозяйство", "Здравоохранение и медицинская кибернетика". Но настораживают заголовки: "Кибернетика на службе индпошива", "Кибернетика на письменном столе".

Хирург-виртуоз Н. Амосов, теперь решивший посвятить себя также и новому кибернетическому направлению - моделированию личности, критикует тех, кто стал заниматься математическим украшательством своих научных работ. Инженеров лечат от "электронного чванства": слишком большого преклонения перед большой техникой, в ущерб малой технике и организационным методам. И кибернетику продолжают упрекать, что она слишком разбрасывается, пытается заниматься всем, порою мельчает. Правда заключается в том, что кибернетика есть везде, но нельзя всякий автомат или математический метод громко именовать "кибернетикой".

На конгрессе объявлен обеденный перерыв. Оживленно переговариваясь, участники выходят на площадь. Одни устремляются в лабиринт улиц, гулко ступая по блестящим от утренней мыльной мойки плитам. Другие поднимаются на гору, к крепости, чтобы посмотреть панораму и представить баталии первой и второй мировых войн, не пощадивших город.

Нам же нужно обсудить еще один вопрос, чтобы успеть к вечернему заседанию.

Единственного из трех "китов" - информационный подход - никто не приносил с собой: он появился в самой кибернетике.

Каждая эпоха имеет модные слова, характеризующие ее. Одним из таких современных слов является "информация" - очень понятное и вместе с тем не очень.

Если читатель самостоятельно пытался вникнуть в его смысл, он наверняка сделал для себя два маленьких открытия. Во-первых, почти во всех европейских языках и во все времена, вплоть до Древнего Рима, существовало слово "информация". Но толковалось оно несколько по-разному: сообщение, новость, наставление, рапорт, отчет, данные. У меня дома есть старый, дореволюционный словарь иностранных слов. Там написано: "Информация - прошение малороссийских гетманов московскому царю или польскому королю".

Казалось бы, за этим непростым словом стоят обыденные вещи. Только, наверное, им пользовались, когда хотели придать речи или тексту оттенок официальности, интеллигентности, книжности, если хотите, бюрократичности. Иное дело сейчас - мы слышим его на каждом шагу и сами употребляем в разговорах даже на бытовые темы.

И второе маленькое открытие: во всех без исключения энциклопедиях понятие "информация" до сих пор не рассматривалось, и вдруг в последние годы появились на эту тему пространные статьи. И философы, не сговариваясь и не пререкаясь, сразу поставили информацию в один ряд с такими категориями, как пространство, время, материя, энергия. Что же произошло?

Лет десять назад начала обсуждаться в печати проблема информации, более остро именуемая "информационным кризисом" и даже "информационным взрывом". Приводились данные: вот уже два столетия число наименований научных журналов удесятеряется каждые 50 лет и к 2000 году, если ничего не случится, превысит 1 миллион; в библиотеках насчитываются десятки миллионов названий книг, а объемы архивов в пять раз больше объемов библиотек, причем современное государство в состоянии обеспечить для любознательного потомства хранение не более 1-3 процентов циркулирующих деловых бумаг; музеи и картинные галереи не видят способов открыть свободный доступ к своим запасникам, объемы которых в несколько раз превышают объемы экспозиций.

Именно поэтому наряду с библиотеками, архивами и музеями стали функционировать бюро, институты и центры научной, технической, экономической и культурной информации. Становится массовой профессия информационного работника - посредника между теми, кто создает информацию, кто ее хранит и кто ею пользуется. Новая проблема потребовала термина для своего обозначения. И вспомнили старое слово, в которое вдохнули новую жизнь.

Где искать спасение в море информации?

Первое научное определение информации дали советские философы и, кстати сказать, совсем недавно. Его квинтэссенция: "нарушенное однообразие".

Нарушенное однообразие

Информационные работники любят подчеркивать, что, вопреки распространенному мнению, факты сами по себе ни о чем не говорят - они приобретают значение в сравнении с другими фактами. Если в газете сообщается, что такой-то завод выпускает столько-то тонн продукции, то предполагается, что читатель знает, сколько тонн выпускалось раньше и сколько дают другие заводы. В противном случае это не информация.

Представьте себе, что уже много дней вы находитесь одни в пустой комнате без окон. Вам нечего читать, не на что смотреть, не с кем разговаривать, а все, о чем можно было думать, уже передумано. Это называется информационным вакуумом. Проще говоря, вы голодаете - в информационном смысле, конечно. С вожделением обращаете свой взор на радиодинамик как на возможный источник информации, но он молчит. И вдруг через много дней, нарушив тишину, радио заговорило. С почти физическим наслаждением вы слушаете все: концерт, рекламу, урок английского языка, советы домашним хозяйкам. Потом, немного утолив информационный голод, становитесь более разборчивым. Констатируем: радиосообщение - это информация как нарушенное однообразие тишины.

Теперь изменим обстановку. Радио говорит целый день, одна передача сменяется другой. Мы заняты своим делом, но прислушиваемся. Голос диктора: "Передаем информационное сообщение!" Что это значит? Ведь информация - это и есть сообщение. Может быть, диктор ошибся, назвав масло масляным? Вовсе нет. Просто он хотел подчеркнуть важность этого сообщения, выделив его из других, нарушить тем самым их общее однообразие.

Вместе с термином "информация" стал популярным термин "система". Вокруг себя мы теперь видим системы, они пронизывают нас, объединяют и разъединяют: солнечная система, торговая система, метрическая система, система Станиславского. Потом синтезировали эти два понятия, появились информационные системы.

Собственно говоря, всякая система будет информационной, если выделять в ней информационные связи: в неживой природе - элементарную (физическую и химическую), в живой природе - также и биологическую, в человеческом обществе - еще и семантическую, то есть смысловую. Живой организм не может существовать без постоянного обмена биологической информацией с окружающей средой. Человек, как информационная система, отличается от других живых существ тем, что производит и обменивается с другими семантической информацией.

Системный подход к науке заключается в том, чтобы рассматривать интересующий объект как систему, состоящую из взаимосвязанных элементов, которые, в свою очередь, можно рассматривать как системы и так далее.

Самая простая система: два элемента и связь между ними. В этом отношении муж и жена тоже система, поскольку их соединяют узы брака. Но вот у них родился ребенок. В первые годы жизни он находится под неусыпным информационным влиянием родителей, которые, как известно, могут не только дополнять, но и в чем-то исключать друг друга. Положение усложняется, если в воспитании участвуют бабушки и дедушки. Ребенок растет и последовательно приобщается к информационным системам детского сада, школы, улицы, кино, телевидения, книг. Комплексное влияние всех этих систем формирует характер человека, дает ему образование, развивает культуру, определяет образ жизни. И поэтому пусть родители не удивляются, глядя на плоды "своего" воспитания. По-видимому, воспитывать - не только влиять самому, но и организовывать постороннее влияние, не сводя его к действию более или менее случайных факторов, как это делал, впрочем, вполне успешно, отец бессмертного героя Ч. Диккенса - Сэма Уэллера.

Даже в течение дня мы беспрерывно меняем сферы влияния информационных систем. Дома это семья: взаимоотношения супругов, воспитание детей, отношение к родителям и соседям, решение бытовых проблем. На улице прохожие, продавцы, милиционеры, а также реклама. На работе решение служебных задач, контакты с сотрудниками, отношение к начальству и подчиненным, участие в общественной жизни. Помимо этого, чтение газет и книг, встречи с друзьями, посещение кино и театров. Так человек собирает, обрабатывает, хранит в своей памяти и передает другим семантическую информацию, различную по содержанию, широте и глубине охвата, которая для разных систем может быть более или менее полной, более или менее полезной и ценной.

Буксирный пароход осторожно тянет по реке две длинные баржи. Рулевой не только смотрит вперед, но и назад и в зависимости от положения барж корректирует свой курс. Это есть обратная связь. Кибернетика впервые выделила ее как особый вид информационной связи в динамических системах. А между тем это очень старое правило - оглядываться назад. Сделал шаг - посмотри, что получилось, плохое старайся не повторять, хорошее возьми на вооружение. Тогда последующие шаги будут эффективнее предыдущих. И динамическая система станет самосовершенствующейся, то есть кибернетической. Обратимся к примерам.

Обратная связь

Работает холодильник. Температура опускается до заданного предела, и холодильное устройство автоматически отключается. Вновь поднимается температура, сигнал - и холодильное устройство включается.

Человек протягивает руку за стаканом воды, его глаза автоматически измеряют расстояние от руки до стакана и посылают сигналы мозгу, который, перерабатывая информацию, корректирует действия рук.

Директор предприятия диктует приказ, получив и использовав данные конкретной производственной обстановки. Выполнение приказа и эффективность полученных результатов проверяются, и это служит основанием для последующих административных действий.

Во всех перечисленных случаях хорошо или плохо работает механизм обратной связи. Если плохо, то действия системы носят зигзагообразный характер. Корабль плохо слушается руки неопытного рулевого и отклоняется то в одну, то в другую сторону. В холодильнике испортился термостат, и продукты то замораживаются, то оттаивают. У больного временно нарушена координация движений: протягивается рука, и стакан падает на пол. Директор плохо знает производственную обстановку и делает опрометчивые распоряжения. Как видим, между болезнями людей, неисправностями машин и сбоями в административной работе есть не только различия, но и что-то общее.

Испорченный телефон

В отличие от инженерных наук, к которым на первых порах (а кое-кто и сейчас) нередко причисляли кибернетику, последнюю никогда не интересовали отдельно взятые механизмы с их техническими и эксплуатационными параметрами. Но когда собирается машинный комплекс (система) и его параметры интегрируются, то есть могут быть лучшими и худшими, чем их сумма, - это уже интересно для кибернетики. Так возникла проблема информационной связи "машина - машина": как обеспечить оптимальное взаимодействие станков, чтобы, образно говоря, они лучше понимали друг друга и комплекс работал, словно одна машина?

Но как бы ни механизировалось производство и не обезлюдевали цехи-автоматы, роль человека - оператора такого производства - отнюдь не уменьшалась. Она, конечно, изменилась и стала даже более ответственной. Представим себе по-дилетантски управление автоматизированным производством, как удобное сидение у пульта и нажимание нужных кнопок. Спрашивается: если мы научили машины очень многим сложным процессам, то почему им нельзя поручить и нажимание кнопок? Значит, это непростой, ответственный, интеллектуальный процесс. Так кибернетика выдвинула вторую проблему - информационной связи "человек - машина", проблему человека-оператора, который должен дружить с машиной, понимать ее, срабатываться с ней. Этим занимается инженерная психология, возникшая на стыке кибернетики и традиционной психологии.

И теперь вполне логично появление третьей проблемы: "человек - человек". Парадоксально, но факт, что в больших системах управления, элементами которых являются множество людей и множество машин, информационная связь "человек - человек" оказалась наименее изученной и наименее управляемой.

Впервые серьезно об этом заговорили в 1970 году на конгрессе в Намюре, отнеся проблему человека и отношений между людьми к третьей научно-технической революции. Почему третьей?

Первая связана с классической промышленной революцией прошлого века, о которой мы в общем-то знаем. В это время наука (а точнее - ее прикладные области) перестала быть уделом профессоров и вошла в сферу насущных интересов общества. Вокруг профессии инженера был возведен ореол почтительного уважения и даже некоторой романтики. Певец той эпохи - Жюль Верн, так удивительно переплетавший технически-действительное с желаемым. (Кстати сказать, если читатель думает, что живет в век техники, то он ошибается. Техническим был все-таки XIX век, а XX - административный, когда, как любят говорить наши управленцы, царство техники подчинила себе конторская империя. И если мы этого не замечаем, завороженные техническим прогрессом сегодняшнего дня, что ж, может быть, в этом и заключается особенность - если не трудность - нашего роста.)

Вторая научно-техническая революция совпала с появлением кибернетики, когда уже стали говорить не столько о механизации, сколько об автоматизации, и не столько о технике вообще, сколько о вычислительной технике. Постепенно рассеялось пренебрежительное отношение практиков к так называемой "чистой" науке - фундаментальным исследованиям. Хороший урок этому дали полеты в космос и возросший престиж астрономов. Передовые отрасли народного хозяйства стали охотнее вкладывать средства в фундаментальные исследования, видя в них свое обеспеченное завтра.

В это время был поднят престиж математики, которая снялась с давно занимаемых ею позиций, именуемых точными отраслями знания, и вторглась в неведомые для нее отрасли. Сначала это произошло с химией и геологией, потом с биологией и медициной и теперь происходит с общественными науками.

Однажды в Москве, на научной конференции, посвященной применению технических методов в археологии, кто-то из участников патетически заявил: "Товарищи! Все мы пришли в археологию, потому что в школе не любили математики. А теперь она догнала нас".

Нельзя сказать, чтобы такая экспансия проходила гладко, без коллизий с обеих сторон. Во-первых, нашлись ученые, которые упрекали математиков в замашках чуть ли не оккупантов, доказывали, что в неточных науках математические методы не нужны, а даже способны принести вред. Плохое быстро забывается, но ведь совсем недавно можно было услышать подобное из уст известных экономистов, ратовавших за экономику под флагом арифметики.

С другой стороны, такой переход не мог не потрясти основ математики. До сих пор математика занималась только хорошо организованными системами (астрономия, физика, машиноведение). Здесь применялся детерминистский подход, выражаемый в известном аргументе: "Что же вы хотите - это доказано математически и даже выведена формула!" Попробуйте на это возразить. Детерминизм властвует до сих пор в школьных задачниках, на последних страницах которых приводятся однозначные ответы на задачи.

По мнению советского ученого В. Налимова, недетерминистский, вероятностный, подход не дает однозначных ответов и нередко приводит к нескольким ответам с разной долей вероятности. Это обычное явление при изучении плохо организованных, так называемых диффузных систем, биологических и общественных. Здесь действует очень много взаимосвязанных факторов, и нельзя, выделяя одни, полностью абстрагироваться от других. Поэтому гипотезы и теории заменяются дающими заведомо упрощенное (и, следовательно, искаженное) представление о действительности моделями, все большая совокупность которых постепенно приближает нас к истине.

Кто-то удачно сравнил метод математического моделирования с тем, что делают некоторые художники-новаторы, выделяющие какую-нибудь из сторон интересующего их явления, как будто бы искажающие этим действительность, но добивающиеся большого эмоционально-эстетического эффекта. Знает ли читатель, что понятие "идеальный муж" переведено с английского model hasband, что действительно означает не настоящего мужа, а некоторую модель?

В отличие от гипотез, модели не конкурируют между собой, а дополняют одна другую. В отличие от классической математики новый подход использует неточный, многозначный математический язык, и формулами здесь не доказывают, а показывают. Отсюда и недоразумения и боязнь, что такие важные "вещи", как жизнь, борьба, любовь, кто-то хочет заменить сухими формулами. С позиций детерминизма это абсурд, с позиций вероятностного подхода - это реальность (только не "заменить" формулами, а "понять" с помощью формул).

Формулы говорят правду, если в них заложены реальные вещи, и они могут врать, если исходят из неверных предпосылок. По этому поводу В. Налимов на серьезном научном собрании как-то пошутил: "Математизация не есть способ исправлять генетический код научного работника, поэтому наряду с математизацией знаний происходит и математизация глупостей".

Теперь, увидев математика, вы можете спросить: вероятностник он или детерминист? Однажды у нас решили проверить, много ли детерминистов среди школьных учителей математики, и на учительской конференции задавали каждому вопрос: выражение "3 равно или меньше 5" истинно или ложно? Детерминист считал его ложным, так как мыслил категориями: или - или. Вероятностник говорил "истинно", так как представлял себе два множества, находящиеся между собой в соотношении "меньше или равно", а 3 и 5 отвечают этому условию. В семье вероятностника вырастают и дети-вероятностники. Так одна сюсюкающая гостья, тормоша сына математика, сказала: "Ах какой ты хорошенький, ну почему ты только не девочка?" И услышала в ответ: "Наверное, потому, что я мальчик".

Описываемый процесс привел к перестройке математики: появились новые направления, другие начали усиленно развиваться. Возникла необходимость в переделке школьных и вузовских программ.

Вычислительная техника также способствовала усиленному развитию ряда математических дисциплин, в том числе таких, которые считались сугубо абстрактными, полностью оторванными от жизни. Поучительный пример - логика, с помощью которой создаются языки вычислительного программирования. В предисловия недавно переведенной у нас популярной книжки "Язык логики" говорится про читателей, которые о космосе толкуют с детства, а о логике думают, будто это что-то средневековое: "Но в последнее время слово "логика" (да еще с эпитетом "математическая") неожиданно вошло в моду: журналисты, физики и лирики приучили своих читателей ассоциировать его со всяческой кибернетикой. Совсем ничего не знать о логике становится уже как-то неприлично, старомодно, что ли".

Не успела не только закончиться, но даже развернуться математизация, как началась волна гуманитаризации (некоторые склонны называть это третьей революцией). Оказывается, не только общественные науки нуждаются в технизации и математизации, но и техническим и другим негуманитарным наукам также требуется, как сейчас любят говорить, гуманитарное облагораживание. Везде, где работает человек, где есть коллективы и большие социальные группы, где действуют факторы личности, межличностных и общественных отношений, нельзя обойтись, кроме общественных наук, также и без помощи психологии, филологии, искусства.

По словам упоминавшегося выше Н. Амосова, современная медицина становится более психологичной, а современная психология - социологичной. Врач лечит не болезнь, а больного (личность!), который был здоров и должен вновь обрести здоровье, а оно зависит не только от внутренних, но и внешних причин. Потому-то профилактика требует брать под контроль всех здоровых людей, а психиатров все больше интересует нормальная психика с ее временными, промежуточными отклонениями, стоящими на пути к патологии.

Чем в основном занималась недавно наша психология, говорит факт существования единственного в стране Института психологии в составе Академии педагогических наук РСФСР. Сейчас новый институт создан в Академии наук СССР, где будут развиваться инженерная и социальная психологии.

Психологию и социологию связывает прежде всего общий интерес к поведению. Только первая исследует индивидуума, а вторая смотрит в масштабах общества. Промежуточное положение занимает социальная психология, ориентирующаяся на малые социальные группы, которые могут действовать изолированно (экипаж космического корабля, ателье, мастерская) или входить в тесный рабочий контакт с другими группами (научная лаборатория, цех, отдел универмага, школьный класс). Бурному развитию социологии способствовало не менее бурное развитие каналов массовых коммуникаций - газет, журналов, радио, телевидения. На опыте работы разных форм институтов общественного мнения, взявших на себя функцию обратной связи, появилась самостоятельная дисциплина - конкретная социология. С помощью своего оружия - вероятностно-статистических и других математических методов - она старается перейти от социального анализа к социальному прогнозу и точному планированию.

Гуманитаризация - это также возрастание роли пограничных, полугуманитарных дисциплин, использующих одновременно совершенные технические средства, математические методы и информационный подход. Сюда относятся, во-первых, семиотика - наука о знаке и знаковых системах, изучающая корни, приводящие к разнообразию способов общения между людьми. К семиотике тесно примыкает математическая лингвистика, точная наука о естественных и искусственных языках, а к ней - документалистика, рассматривающая информацию уже не на "молекулярном" - знаковом, - а на "клеточном" уровне, то есть в зафиксированном виде. В отличие от традиционного документоведения, документалистика расширяет понятие "документ", относя сюда не только деловые бумаги, но и книги, кинофильмы, картины и архитектурные сооружения.

Вторая революция породила миф об ЭВМ, их чудодейственных свойствах и безграничных возможностях, когда писатели-фантасты облюбовали себе тему о взбунтовавшихся автоматах. Третья революция развенчивает этот миф. Ведь ЭВМ - это не более чем огромная счетная линейка, с помощью которой можно все считать быстрее и точнее, попутно запасая вычислительную информацию впрок и извлекая ее из электронной памяти по мере надобности. И возникшее в кибернетике понятие "искусственный интеллект" не следует понимать буквально и думать, будто машина должна полностью вытеснить человека. Цели здесь иные; изучение и моделирование процессов мышления с передачей машинам сначала рутинных, а затем все более сложных логических задач.

Сейчас много говорят и пишут об автоматизированных системах управления, АСУ. Но совсем недавно полагали, что главное здесь ЭВМ с их широкими техническими возможностями. Теперь, когда многие предприятия, хотя и за большие деньги, могут машины покупать, выясняется, что для решения простых, арифметических задач они только "пушки по воробьям"; вместе с тем сложные задачи для их минутного решения требуют многомесячной кропотливой работы по составлению программ. То есть та же проблема, что и на транспорте: час лететь самолетом и два часа добираться до аэропорта.

Естественно, возникла нужда в опытных математиках-программистах, которых стало не хватать. Да тут еще новая трудность: неполнота, избыточность, несопоставимость поступающей на машинную переработку документальной информации. Стали звать на помощь документалистику, констатируя факт, что стержнем всего является человек. Ведь при его участии создается поток документов, который в отсутствии контроля превращается в "бумажный вихрь".

Минусы кибернетической революции

Все, о чем говорилось выше, имеет прямое отношение к науке, ее современному состоянию и тенденциям развития. До средних веков включительно науку делали "затворники". В эпоху Возрождения их сменили "утонченные любители", а с приходом капитализма - "нищие профессионалы" - разночинцы. Потом наступила эра "владетельных князей" - авторитетов (Эйнштейн был одним из последних). Теперь ученых больше чем когда-либо можно назвать "служащими". В странах английского языка появился термин "сайентификация", проникновение науки во все, даже самые укромные уголки практической деятельности. Знаете ли вы, что У. Черчилль - один из первых государственных деятелей, который стал держать при себе постоянного научного консультанта? (Кстати, этот консультант Ф. Линдеман за особые заслуги перед правительством получил титул лорда Черуэлла). Знаете ли вы, для чего какая-нибудь крохотная капиталистическая фирма, занимающаяся мытьем окон или окраской помещений, держит у себя научного консультанта? Не только для консультаций, но и для марки, как свидетельство того, что фирма идет в ногу со временем.

Научный потенциал наряду с военным является важным стратегическим фактором. Поэтому современное государство становится все более полноправным хозяином науки. Оно учится определять и формулировать свои потребности, прогнозировать и планировать исследования и разработки.

Научно-технический прогресс принято отражать в графиках роста отдельных народнохозяйственных показателей. Мы радуемся, когда какая-нибудь статистическая кривая круто ползет вверх, огорчаемся и тревожимся, когда она становится пологой или даже приобретает тенденцию понижаться. Но всегда ли это плохо? Ведь существует сложный взаимосвязанный комплекс, когда развитие одних составляющих тянет за собой другие и убирает с дороги третьи. Может ли нефтяная промышленность развиваться бесконечно, без изменения структуры энергетической базы? О чем говорит валовой прирост выплавки чугуна и стали, когда идет борьба за легированную сталь и широкое применение пластмасс?

Мы ругаем планирующие организации, когда магазины завалены кастрюлями, но нет утюгов и тарелок; что вузы готовят мало психологов, а химикам стало труднее находить работу по душе. Ругаем и не всегда утруждаем себя объективно разобраться в современных условиях.

Прогресс сейчас - не только темпы роста, но и постоянная необходимость перестроек, маневрирования, готовность к быстрой перекачке средств из одной отрасли в другую с соответствующей переброской и переквалификацией специалистов.

И еще один важный вопрос: действительно ли должен ученый или изобретатель собственноручно доводить результаты своей работы до массового использования? Если вчера в этом трудно было сомневаться, то сейчас индустриализация науки идет по принципу строгого разделения труда; система "теория - практика" принимает ступенчатый, конвейерный характер, со строгой преемственностью процессов. Гуманитарию теперь проще заняться математикой, чем практику - разработкой теории, даже несмотря на то, что практик теснее связал себя с наукой.

Вот почему нам придется рассмотреть весь технологический процесс реализации научных идей, начиная от "чистой" науки и кончая "чистой" практикой, - каким он будет завтра и что уже есть сегодня.

Первый этап - фундаментальные исследования в области физики, химии, математики. Это джунгли науки, где рыщут "охотники за идеями", выбирая и прокладывая пути среди множества увлекательных проблем. "Охотникам" особенно не нравится, когда их называют служащими, сажают за письменные столы и требуют творческой отдачи в положенные часы работы. Они тяготятся излишней опекой начальства и точно так же тяготятся подчиненными. (Кстати сказать, мы порой многое теряем оттого, что талантливый ученый почти автоматически становится во главе лаборатории, отдела, института, а талантливый инженер - начальником цеха или директором завода. Способности к научной и административной работе разные, хотя и бывает счастливое сочетание.)

Лет десять назад, а может немногим больше, при крупных промышленных фирмах в высокоразвитых странах стали создаваться исследовательские подразделения, в организационном отношении сильно отличающиеся от обычных НИИ. Чаще они известны как институты думающих инженеров, хотя и не везде их так называют. Руководители фирмы, долго присматриваясь к своим инженерам, выделяют среди них интеллектуально-активных с явными творческими задатками и переводят на свободный режим "охотников", не пренебрегая при этом и научными работниками, зарекомендовавшими себя на стороне.

Здание такого института располагается обычно вдали от основного предприятия, где-нибудь в "зеленой зоне", и даже от автостоянки нужно пройти немного пешком. Не забыты клумбы и спортивная площадка. В помещении хорошая звукоизоляция, свежий воздух, регулируемая температура. Стены окрашены в пастельные тона. Имеется множество боксов, в любом из них можно уединиться и, взяв ключ, закрепить бокс за собой, превратив в маленький кабинет. Есть небольшие холлы для бесед, коллоквиум-холлы и конференц-зал.

Но первое, что бросается в глаза: везде, даже в буфете и столовой, на стенах бледно-зеленые грифельные доски, на столах пишущие, копировальные и счетные машины, наборы канцелярских принадлежностей, а также справочники. И библиотека открыта с утра до глубокой ночи. Общий секретариат оказывает "охотникам" мелкие технические услуги. По телефону (даже из города) легко связаться с диктофонным центром и продиктовать статью или отчет.

"Охотник" может работать в институте, ездить в другие организации, сидеть дома или уединиться за городом - в лесу, в горах или на морс, но в рамках достаточно большого отчетного периода должен выдать "энное" число оригинальных идей, пригодных для использования или перепродажи. Когда возникает необходимость в лабораторных, вычислительных, конструкторских работах, он не становится руководителем соответствующих подразделений, а последние на время и в требуемом объеме подключаются к нему. Кроме гарантированной оплаты, расчет за идеи. И как ни странно на первый взгляд, при такой форме организации фирма извлекает значительно большие прибыли, чем в условиях существовавшего ранее жесткого графика.

Кстати, чем объяснить, что в наших академических институтах по сравнению с ведомственными присуждается больше ученых степеней и званий и они меньше коррелируются с административным положением сотрудников? Эти "лишние" академики и доктора с известной натяжкой могут быть названы "охотниками за идеями". Такой же "охотой" можно заниматься в вузе, совмещая ее с преподавательской деятельностью, однако при условии небольшой лекционной нагрузки.

Теперь представим себе, что какой-то "охотник" выдвинул ценную, но еще далекую от практической реализации идею. Кто должен заниматься ее доводкой? "Охотник"? Но он бросил идею и пошел дальше, быстро позабыв о ней или даже не придав должного значения. Кстати, развитие радиоэлектроники так и началось с нечаянно оброненной кем-то идеи, а лавры, и по заслугам, достались инженерам, претворившим ее в жизнь.

Идея: от охотника к подрядчику

Работа по доводке должна начинаться с четкой формулировки цели и составления сметы на исследовательскую работу. После утверждения сметы и выделения ассигнований подыскивается кандидатура ученого-"подрядчика", способного такую доводку осуществить. При благоприятных условиях "подрядчик" приходит сам и даже с готовым предложением. Главные условия, которые ставятся ему: объем затрат и приблизительный срок исполнения. Остальное: подбор сотрудников, аренда помещения, приобретение оборудования и материалов - его прерогатива. Поскольку все где-то постоянно работают, заключаются договоры об их временном откомандировании. Ученый-"подрядчик" - "мозговой центр" системы, вдохновитель и организатор своей небольшой научной дружины. А когда работа будет выполнена и написан отчет, дружина распадется, все разъедутся по своим местам.

Правда, необычную на первый взгляд форму организации нам предлагают? Но так уж она необычна? В сущности, по такому же принципу комплектуются все экспедиции. И в киностудиях также снимаются фильмы: создается временная кооперация автора, оператора, режиссера-постановщика (под эгидой последнего), тщательно подбираются актеры, а хозяйством заведует директор картины (продюсер).

Известно, как трудно бывает создать исследовательский коллектив, но еще труднее распустить его. Вот довольно обычная картина. Некогда молодые и активные сотрудники состарились, и умер их заслуженный руководитель. Рабочую тему уже нельзя продолжать дальше. Приходит новый руководитель и вместе с ним новое задание, но, будучи морально неподготовленным, коллектив упорно сопротивляется, некоторые сотрудники уходят, но в конце концов все улаживается. А сколько потеряно ценного времени!

Все-таки коллективы должны когда-то распускаться, а вовремя - лучше всего.

Третий этап движения от "чистой" науки к "чистой" практике - реализация идей. Место действия: отраслевой НИИ прикладного профиля, проектно-конструкторское бюро, опытный завод - внешне стабильная административная структура, внутри которой должна быть обеспечена максимальная мобильность. От этого, как стали понимать сейчас, зависит очень многое.

Возглавляет коллектив уже более администратор, чем ученый. Назовем его "генерал". И он действительно, как "генерал", не идет впереди армии, а находится позади позиций, на КП, откуда виден весь фронт разработок. (Заметим кстати, что в отличие от военного фронта научный фронт - система односторонней борьбы, когда активность одной стороны преодолевает пассивное сопротивление другой. Один из идеологов американской разведки, В. Плэтт, в переведенной у нас книге "Информационная работа стратегической разведки" подчеркивает военное правило, что успех зависит не только от того, что мы делаем, но и чего мы не делаем; иными словами, нужно всегда быть сильным там, где это нужно, и слабым, где это можно.)

"Генерал" усиливает людьми и оборудованием перспективные подразделения за счет других, морально поддерживает тех, кто терпит временные неудачи, и решает, когда прекратить работы в направлении, оказавшемся бесперспективным. Он широко использует помощь временных бригад ("коммандос"), создаваемых из специалистов разного профиля для решения конкретных оперативных задач на срок от нескольких недель до нескольких месяцев. При таких условиях почивающему на лаврах "офицеру" очень легко растерять своих "солдат" и в лучшем случае попасть в резерв. Соответствующим образом распределяются зарплата, премии и другие льготы: не "каждой сестре по серьге", а по результатам, пусть даже отрицательным (в конце концов повесить на научном пути знак "проезда нет!" - тоже какая-то заслуга исследователя).

И, наконец, четвертый и последний этап - традиционная, но несколько утратившая свое значение полностью стабильная административная структура. Это орган государственного управления или промышленное предприятие, работающее по давно сложившейся технологической схеме, и где всякая модернизация осуществляется по договору с кем-нибудь другим. Во главе такой структуры стоит руководитель-"дирижер" (название тоже выбрано удачно).

Вы никогда не удивлялись, что приезжает какая-нибудь музыкальная знаменитость, работает недельку-другую с местным оркестром и затем пожинает плоды славы? Что произошло за столь короткий срок? Почему слушатели не узнали свой оркестр, а оркестранты - самих себя? Искусство дирижера, не только музыкальные, но и организаторские способности, умение от каждого взять все, на что тот способен, если не больше, и спаять всех в единое целое.

Искусство дирижера, не только музыкальные, но и организаторские способности, умение от каждого взять все, на что тот способен, если не больше, и спаять всех в единое целое

Разве не требуется то же самое от директора предприятия или учреждения, где каждый выполняет строго определенные обязанности, где в определенные дни и часы проводятся заседания, обрабатывается определенный объем документации и где никого не будит по ночам телефон?

Талант администратора-"дирижера" проявляется в том, что его работа кажется до удивительного простой. Он не станет гоняться за дешевой популярностью, суетиться, висеть на телефоне, шумно распекать подчиненных, заваливать письменный стол иностранными журналами в ярких обложках и в конце дня у всех на глазах уносить в портфеле кипу бумаг. Он может уехать надолго, а хорошо отлаженная система будет продолжать работать в заданном ритме. Но когда такой директор уйдет совсем и появится новый, худший руководитель, как все постепенно (не сразу и потому незаметно) станет расстраиваться и разлаживаться.

Вечернее заседание кончилось. Поток участников как-то неохотно растекается по улицам. Вокруг Дориан Стэг особенно шумно:

- Как увязать кибернетическую классификацию научно-технических революций с другими существующими классификациями?

- Каковы социальные последствия революций в странах развитых и развивающихся, с разными национальными традициями, разным общественно-политическим устройством?

На эти вопросы не так-то легко ответить.

За столиками кафе, занявшими часть тротуара у отеля "Фландрия", допоздна сидят кибернетики. Молодой человек с трубкой - консультант по организации одной из голландских фирм - спорит с респектабельным директором французского института техники организации. Советский философ что-то доказывает с помощью карандаша американскому философу.

- О какой революции они говорят? - недоумевают прохожие.

Для многих жителей Намюра - валлонцев - "революция" ассоциируется с наболевшим вопросом о федерации с фламандцами в рамках Бельгийского королевства, крохотное пятнышко которого на карте Европы так обманчиво кажется единым целым.