Все ли способны на любовь?

Все ли способны на любовь?

Гельвеций, французский философ XVIII века, говорил: «Подобно лучу света, который состоит из целого пучка лучей, всякое чувство состоит из множества отдельных чувств»[20].

Из каких же чувств состоит радуга любви? Условно, приблизительно в них можно, пожалуй, увидеть два потока. Первый поток — как бы «оценочные» чувства: наслаждение и тоска, восторг и ревность, радужное приукрашивание любимого человека, и томительный голод души и тела, и пылкое вдохновение всех других твоих чувств, и бунтующее подсознание, которое хочет быть тираном души… Это чувства в основном «я-центрические», для себя — отклик души на то, как насыщаются (или не насыщаются) твои желания, на степень этого насыщения или ненасыщения.

Другой поток — как бы «двуцентрические» чувства, для себя и для другого сразу: странное, почти физическое ощущение своей слитности с ним, и ясновидение души, которая как бы ощущает то, что делается в другой душе, и беспокойное желание делать все для любимого человека, пожертвовать собой, чтобы уберечь его… С этим потоком чувств сливаются и чувства из первого потока, окрашиваются в их цвет и тоже как бы выходят за пределы своего «я»…

И все эти струйки любовных тяготений слиты между собой, все плавно и незаметно перетекают друг в друга, как цвета в радуге. Нет, пожалуй, ничего сложнее, чем запутанная вязь этих любовных чувств, нет ничего таинственнее, чем живые лабиринты их сплетений. Если пристально вглядеться в них, можно увидеть, какими именно чувствами любовь отличается от своих родственников.

«Вы называете себя «амурологом», исследователем любви. Но как же вы можете говорить, что очень многие люди к любви неспособны? Ведь представляете, каким неполноценным себя чувствует человек, неспособный любить! Ведь мы со школы, с детства знаем, что любовь — самое светлое чувство, и вдруг — «я к нему неспособен»! Вы вот даже признаки неспособности называли — слишком большой эгоизм. Это как раз про меня. Не жестоко ли так сразу лишать человека надежды? Значит, я обречен?» (Дом культуры МГУ, декабрь, 1982).

Думаю, что эгоист, пока он остается эгоистом, обречен. У его чувств «я-центрическая» направленность, и если он и испытывает «двуцентрические» чувства — те, о которых только что говорилось, то они звучат гораздо слабее «я-центрических», сами подчиняются им.

Как все это происходит, какие именно психологические струны мешают любви? Подсознание эгоиста как бы ощущает себя лучше, выше других людей. Каждое переживание эгоиста строится на микронном самовозвышении и микронном умалении других, каждая эмоция слита из лучика самоукрашивания и лучика обесцвечивания других. Преувеличивая, можно сказать, что эгоизм — как бы микрокрупинка от мании величия.

Такая оптика ощущений противоположна оптике любви. Любить — это как бы сверхценить другого, причем всеми глубинами души, а эмоции эгоиста сверхценят себя и могут сверхценить другого лишь ненадолго, нестойко.

«Но все-таки, значит, могут? Значит, эгоист все-таки способен на любовь?» (Московский областной пединститут, март, 1986).

Нет, он способен только на влюбленность. Влюбленность — это тоже ощущение другого как сверхценности, но оно захватывает только один поток наших чувств, и не самый глубокий.

У человека есть как бы два потока оценочных ощущений. Во-первых, самоощущения — ощущения от себя, «я-образ», оценка своего «я» на внутренних весах; во-вторых, ощущения от других людей, их бессознательное оценивание. Причем самоощущения как бы служат фильтром, через который проходят ощущения от других, и они формуют эти ощущения на свой лад: самовозвышение умаляет других, самопринижение возвеличивает, а «равноуважение» возвышает обоих…

Влюбленность как бы вживляет в душу эгоиста новую призму ощущений — подсознательную призму, которая возвышает других. Но она вступает во вражду с его главной призмой — подсознательным умалением других; в ощущениях эгоиста как бы сталкиваются две оптики, и в их войне чаще побеждает оптика-хозяин, а не оптика-гость.

Здесь, может быть, и лежит разгадка трагической, колдовской любви «Темных аллей» позднего Бунина. Любовь в этих рассказах неотвратимо ведет людей к гибели. Все их чувства обращены на себя, замкнуты в себе, они не могут войти душой в другого и впустить его душу в свою.

Они способны лишь коротко соприкоснуться, на миг втиснуться в чужую душевную жизнь — и снова глухая отгороженность, закрытое я-существование без мы-слияния. Любовь бьется изнутри об эти панцирные берега «я» и не может вырваться из них, проникнуть в чужие берега. Это и есть темные аллеи любви — аллеи, которые не дают соединиться двум душам и рождают трагическую безысходность: краткие миги счастья — и расплату за них, смерть.

«Уже без остатка, как скорпион в свое гнездо, вошла любовь в юношу», — написал Бунин в рассказе «Братья». Он считал, что любовь — это коридор к смерти, и в этом ее вечная суть. И потому весь он — тоскливое недоумение от этой колдовской силы, горечь перед ее скорпионьими чарами.