Глава тринадцатая. В которой автор неожиданно и храбро делает политические выводы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава тринадцатая. В которой автор неожиданно и храбро делает политические выводы

Доверие

«Мы не считаем, что эгоизм человеческой природы когда-либо будет преодолен, но нам бы хотелось иметь законы и институты общества, максимально его порицающие».

Morning Post, январь 1847

«Post, вероятно, воображает, что раз законы и институты направлены на содействие общественному благу, то они и создают общество. Но есть и другая философия — философия, представляющая общество как естественный продукт инстинктов отдельных людей».

Economist, январь 1847226

Наша психика создана эгоистичными генами, но устроена таким образом, чтобы быть социальной, благонадежной и сотрудничающей. Этот парадокс я и старался объяснить в своей книге. Люди обладают социальными инстинктами. Они пришли в этот мир, наделенные предрасположенностью к обучению: как сотрудничать, как отличить достойных доверия от предателей, как самим завоевать доверие, как заслужить хорошую репутацию, как обмениваться товарами и информацией, как разделять обязанности. Во всех этих отношениях мы предоставлены самим себе. Ни один другой вид не зашел в эволюции так доле-ко, ибо ни один не создал подлинно интегрированное общество (за исключением разве что сходных по генотипу родственников в большой семье — такой, как муравьиная колония).

Своим успехом мы обязаны нашим социальным инстинктам. Это они позволили нам пожинать бесчисленные выгоды от разделения труда наших хозяев — генов. Это они ответственны за быстрое развитие нашего мозга за последние два миллиона лет и, следовательно, за нашу изобретательность. Человеческие общества и психика развивались вместе, одно подкрепляло другое. И хотя инстинктивная склонность к сотрудничеству не является распространенной чертой животной жизни, как полагал Кропоткин, она представляется уникальной особенностью людей, отличающей их от всех прочих животных. Эволюционная история длинна. В своей книге я мимоходом постарался развенчать ряд мифов о том, когда именно мы приобрели свои культурные свойства. Я отстаивал, что нравственность появилась раньше церкви, торговля — раньше государства, обмен — раньше денег, общественные договоры — раньше Гоббса, достаток — раньше прав человека, культура была до Вавилона, общество существовало до Греции, личная выгода — до Адама Смита, а алчность — до капитализма. Все эти свойства отражают человеческую природу и проявлялись уже у плейстоценовых охотников-собирателей. Некоторые из этих черт уходят корнями еще глубже и наверняка найдутся у наших общих с другими приматами предков. И только наше эгоистичное высокомерие до сих пор мешало осознать этот факт.

Наша психика создана эгоистичными генами, но устроена таким образом, чтобы быть социальной, благо надежной и сотрудничающей.

Впрочем, поздравлять себя рано. Нам свойственно столько же «темных» инстинктов, сколько и «светлых». Тенденция человеческих обществ разбиваться на конкурирующие группы способствовала формированию психики, чересчур склонной к предрассудкам и геноцидной вражде. Кроме того, хотя в наших головах и может таиться способность создавать функционирующие союзы, у нас явно не получается использовать их надлежащим образом. Общества терзают войны, насилие, жестокость, воровство, разногласия и неравенство. Изо всех сил мы стараемся понять причину и обвиняем в своих бедствиях то природу, то воспитание, то правительство, то жадность, то богов. Проблески самосознания, коим и посвящена моя книга, должны — точнее, просто обязаны — иметь некое практическое применение. Зная, как в ходе эволюции человек приобрел способность к социальному доверию, мы, конечно же, сумеем придумать, как вылечить ее отсутствие. Какие институты генерируют доверие, а какие его уменьшают?

Доверие оказывается формой жизненно необходимого социального капитала, как деньги — форма капитала действительного. Ряд экономистов признали это давным-давно. «Буквально каждая коммерческая транзакция содержит внутри себя элемент доверия», — убежден экономист Кеннет Эрроу[55]. Лорд Винсон, успешный британский предприниматель, приводит доверие как одну из десяти рекомендаций к успеху в бизнесе: «Доверяйте всем, если у вас нет причин этого не делать». Доверие, как и деньги, можно одолжить («Я доверяю тебе потому, что верю человеку, который сказал мне о тебе добрые слова»), им можно рисковать, его можно копить или проматывать. И оно приносит дивиденды в виде еще большего доверия.

Доверие и недоверие питают друг друга. Как утверждал Роберт Патнэм[56], футбольные клубы и торговые гильдии издавна установили доверительные отношения на успешном севере Италии и не прижились в более отсталых и иерархичных южных районах. Вот почему два таких похожих народа, как северные и южные итальянцы, имеющие почти одинаковую комбинацию генов, столь сильно отличаются друг от друга. Все дело в исторической случайности: для юга были характерны властные монархии и крестные отцы, для севера — сильные торговые сообщества227.

Можно провести более широкие параллели. Патнэм утверждает, что североамериканцы построили успешное общество с сильно развитым чувством гражданского долга, ибо унаследовали систему горизонтальных связей от основавших их города британцев; южноамериканцы, напротив, отстали, упрямо придерживаясь непотизма, авторитаризма и клиентелизма средневековой Испании. Но не стоит слишком увлекаться подобными рассуждениями. Так, Фрэнсис Фукуяма[57] утверждает, что между успешными экономиками, такими как американская и японская, и менее эффективными, например французской и китайской, имеются существенные различия, и причины их кроются в пристрастии последних к иерархической структуре власти. Хотя доводы Фукуямы и не слишком убедительны, тем не менее Патнэм, безусловно, затронул некий важный аспект. Именно общественные договоры между равными, а также генерализованная реципрокность между индивидами и между группами лежат в основе важнейшего из всех достижений человечества. В основе создания общества228.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.