Я начинаю смиряться. Затеплилось в отношениях

Я начинаю смиряться. Затеплилось в отношениях

Сейчас перечитываю написанное, думаю, что сократить. Впечатление от перечитанного – какая-то тягомотина, растянутая во времени. Похожие ошибки, похожие верные действия… Хочу четко выразить мысль и проиллюстрировать ее примером из той моей «практики», а как-то не выходит. Не выходит из-за того, что обучалась я этой трудной науке через муки повторных ошибок. И через те же небольшие победы, которые только через очень долгое, как мне казалось, время перешли в уверенный успех. И этот успех в текущих эпизодах просматривается только специалисту. А нам всем, простым смертным, с большим трудом. Поэтому – извините, что я это «обучение» сократила только до этого состояния, тем самым затруднив вашу науку постижения психологических приемов общения.

Валя 1 сентября пошла в школу. Я в окружении огромной семьи Богдана чувствовала себя очень напряженно, будто в стане врага. Меня одолевал страх, что я на дочку прав не имею. Интересно, а что означает эта моя фраза про права?

Во вторник великолепно погуляли с Валей. Вдруг захотелось рисовать – красками или мелками, природу или предметы, все, что вижу. Я раньше никогда этого не делала. А тут вдруг осенило. Следующий ход мысли – Валя тоже любит рисовать. Богдан запретил нам ходить в бассейн с «замечательным» обоснованием, что «хотя туда и пропускают по справкам, но все равно там грязно, потому что все писают: и Валя писает, и ты, Галя, большая дура, делаешь то же самое, – Валя рассказала». Итак, бассейн для нас закрыт, но зато мы можем рисовать! Нанесли визит хорошей знакомой, посмотрели ее новую отличную квартиру (Валя – любительница ходить по гостям). И запланировали на субботу покупку красок, рисование и игру на пианино на моей старой квартире. Я попросила Валю подучить меня – она-то, мол, уже умеет. Дочка с радостью ухватилась за эту идею. И вообще мысль о субботе привела ее в восторг.

Второй мой успех – это отношения с Богданом. В иерархии его жизненных ценностей близкие родственники занимают едва ли не первое место. Поэтому на похороны моей бабушки Валю он отпустил без вопросов. Но начал звонить мне (это его состояние повышенной тревожности я про себя называют истерическим, а его в этом контексте именую придурком, причем в душе сразу ощущаю благодушное к нему отношение) за 5 минут до назначенной встречи с вопросом: где я?

Когда мы вернулись в строго назначенное время, Валя подошла к нему с просьбой отпустить ее на три дня в Шахты. Богдан жестко ответил, что нечего ребенку делать в обстановке, где бабушкин муж пьет и ругается матом (по мне – куда приятнее слушать добродушный мат маминого мужа, чем тихие и злобные правильные слова Валиного папы). Валя разревелась и ушла. Я оставила это без комментариев. В последние два месяца, спустя шесть с половиной лет трудного для меня общения с ним, я нахожусь в состоянии постоянной боевой готовности.

Я позвала Валю попрощаться. Взяла ее, плачущую, за руки и спросила:

– Ну что, строгий папа?

Она кивнула.

– Не отпустил в Шахты?

Она кивнула.

– Валя, вырастай поскорее большой и самостоятельной, и тогда тебе никто указывать не будет. А в Шахты мы с тобой на Новый год съездим.

Поцеловала ее и ушла. Богдан стоял черный, как туча. Скорее даже не стоял, а нависал. Разговора нашего он не слышал, но почувствовал заговор.