10. Воззрения А. Белого

10. Воззрения А. Белого

За внешней противоречивостью и даже эклектизмом мировоззрения Андрея Белого (сам он характеризовал его как «плюродуомонизм»), за контроверзностью и непоследовательностью его высказываний скрывается стремление к целостному, конструктивно-творческому («антидеконструктивистскому»), диалектическому видению мира, к Истине, в которой противоположности (частичные истины) были бы гармонически согласованы – «ритмизированы», но не «сняты» в гегелевском понимании слова; установка – чрезвычайно плодотворная для развертывания творческого процесса и перспективная в плане становления такой дисциплины, как философия культуры [18,19,20].

С этой установкой прямо соотносится трактовка Белым «Символа» (с прописной буквы – в противовес «символу» со строчной, символу – художественному образу, который, в понимании Белого, близок, с одной стороны, к мифу, а с другой – к метафоре) – как единства, «соединения чего-либо с чем-либо». Символ, по Белому, «связывает бессловесный незримый мир», который роится в бессознательной глубине моего личного сознания, с бессловесным, бессмысленным миром, который роится «вне моей личности», в результате чего создастся некий «третий мир», подлинная осмысленная реальность. То есть акт символизации для Белого – это акт внесения смысла в мир, акт творчества, которое для него стоит выше познания, реализуемого по кантовской схеме. В конечном счете теория символизма Белого предстает как эпохальная культурологическая утопия, которая органически вписывается в утопический проект русской историософии – проект пересоздания всего мироздания, осуществив который человек смог бы сравниться с самим Творцом, отменить законы природы и истории, объявить о начале «нового неба» и «новой земли». Соответственно и у искусства, согласно эстетическим представлениям Белого, отсутствует собственная цель и собственное содержание: цель искусства – «пересоздание человечества», его приуготовление к грядущей эре «богочеловечества». Тогда же Белый связывает назначение «нового искусства» (символизма) с «новой религиозностью», допуская, что искусство может быть познанием особого рода – «познанием религиозным», цель которого – обнаружить во временном – вечное, в событиях – символы иного, т.е. их смысл [20].

В 1899 году, во многом под впечатлением статьи Вл. Соловьева «Идея сверхчеловека», Белый погружается в мир идей и образов Ницше, а весной 1900 года беседует о Ницше с самим Вл. Соловьевым, воспринимая эту последнюю встречу и незавершенный разговор с Учителем как мистический знак духовной преемственности, и глубоко проникается его философией. Эти два противоречивых влияния – Ницше и Соловьева – оказались решающими в формировании культурологической концепции Белого, хотя не были последними: с 1904 года Белый переживает глубокое увлечение неокантианством (Риккерт, Коген, Виндельбанд и др.), затем наслаивается интерес к социологии (Зомбарт) и социалистическим идеям (Маркс, Меринг, Каутский), наконец, с 1912 года Белый проникается идеями антропософии и находится под обаянием личности и деятельности Р. Штейнера, немецкого философа-эзотерика.

На рубеже 1900 и 1901 годов Белый принимает второе, творческое «крещение» – берет себе литературный псевдоним, который символизирует цвет, воплощающий «полноту бытия», синтез всех цветов, и апостольское служение высшей религиозной истине (Андрей Первозванный).

Современники считали Белого поэтом, мистиком, творцом необычных художественных форм, гением или сумасшедшим, пророком или паяцем, но только не философом. Лишь Н.О. Лосский удостоил Белого звания философа, процитировав в «Истории русской философии» ряд строчек из его книги «Символизм». «В целом философия Андрея Белого есть разновидность пантеизма», – резюмировал он, не раскрывая в деталях своей оценки.

Уход от анализа философского наследия писателя, замена его общими недоуменно-негативными или (реже) недоуменно-восторженными ремарками стали в дальнейшем традиционными для критических статей и монографий, посвященных Белому. Чаще всего исследователи, как отечественные, так и зарубежные, единодушны бывали в выводах о неоригинальности и эклектизме философских взглядов Белого, характеризовали их как смесь неокантианских теорий, эстетических идей Шопенгауэра и Ницше с мистическим учением В. Соловьева о «мировой душе», как череду-смену философских увлечений, порывистые и страстные переходы от одной идеалистической школы к другой и постоянные разочарования в избираемых кумирах, последним из которых был Рудольф Штейнер.

В русских философах Белый ценил, прежде всего, воплощение в их собственной жизни культурной программы «пересоздания человечества». Для теории символизма была плодотворной воспринятая им через поэзию и философию В. Соловьева платоновская идея «двоемирия». Видимый, постигаемый чувствами мир – лишь бледный образ, подобие «подлинной» реальности («Только отблеск, только тени // От незримого очами…»). Все невыразимое, сверхчувственное, неадекватное внешнему слову способен передать на сокровенном языке намека и внушения символ. Смысл истинного символа неисчерпаем, для Белого символ – и художественный образ, и окно в мистический, запредельный мир, и категория мира реального. Символ, по Белому, – универсальная категория.

«Стержень» мировоззренческих исканий поэта и философа – его вера в непреходящую ценность человеческого духа. «Верю в Россию. Она – будет. Мы – будем. Будут люди. Будут новые времена и новые пространства. Россия большой луг, зеленый, зацветающий цветами» – эти слова, написанные Андреем Белым в 1905 году, могли бы послужить эпиграфом ко всей его «теоретической» трилогии о символизме.

Из русских философов особенно близок Белому в его стремлении к универсализму Н.Ф. Федоров, в сознании которого также совмещались несовместимые (в традиционном понимании) начала: рационалистическое и мистическое, научное и религиозное, техническое и теургическое.

Среди современников Белого, в философии которых можно усмотреть черты, схожие с его гуманистическими исканиями, следует назвать П.А. Флоренского. В отличие от Белого, он не ставил перед собой задачу построения системы мировоззрения, но его личность во многом отвечала пропагандируемой теоретиком символизма идее создания «нового человека», сливающего в себе черты разных культур: религиозной и светской, европейской и восточной, научной и художественной, национальной и вселенской.

Особенности трансперсонального воззрения А. Белого точно отметил в своей рецензии на роман «Петербург» Н.А. Бердяев: «Явление А. Белого в искусстве может быть сопоставлено лишь с явлением Скрябина. Не случайно, что и у того и у другого есть тяготение к теософии, к оккультизму. Это связано с ощущением наступления новой космической эпохи. У А. Белого есть лишь ему принадлежащее художественное ощущение космического распластования и распыления, декристаллизации всех вещей мира, нарушения и исчезновения всех твердо установившихся границ между предметами. Сами образы людей у него декристаллизуются и распыляются, теряются твердые грани, отделяющие одного человека от другого и от предметов окружающего мира. Твердость, органичность, кристаллизованность нашего плотского мира рушится. Один человек переходит в другого человека, один предмет переходит в другой – в астральный план, мозговой процесс – в бытийственный процесс. Происходит смещение и смешение разных плоскостей» [23].