Сеансы психоанализа: дальнейшее развитие

Сеансы психоанализа: дальнейшее развитие

Несмотря на первоначальный скептицизм и внутреннее сопротивление, Генри начал проявлять живой интерес к процессам, идущим в его психике. Он был явно под впечатлением своих сновидений, которые, по-видимому, уравновешивали его сознательную жизнь, помогая ее осмыслить и разобраться в природе присущих ему раздвоенности, колебаний и пассивности.

Через некоторое время появились сны с более позитивным содержанием, указывающие, что Генри на верном пути. Спустя два месяца после начала сеансов он рассказал о следующем сне:

„В гавани небольшого поселка недалеко от моего дома на берег окрестного озера поднимали локомотивы и грузовые вагоны, затопленные во время минувшей войны. Сначала подняли большой цилиндр, напоминающий котел локомотива. Затем огромный, весь в ржавчине вагон. Общая картина представляла ужасное, но романтическое зрелище. Извлеченные предметы предстояло вывезти по железной дороге с соседней станции. Затем дно озера превратилось в зеленую лужайку“.

Мы видим здесь у Генри заметное внутреннее продвижение. Локомотивы (символизирующие, по всей видимости, энергию и динамичность) были „затоплены“, то есть погружены в подсознание, но теперь они поднимаются на дневной свет. Вместе с локомотивами поднимаются и вагоны, в которых можно перевозить различные ценные грузы (качества психики). Теперь, когда эти „предметы“ снова стали доступны сознанию Генри, он сможет понять, сколько активной энергии может быть в его распоряжении. Преображение темного дна озера в лужайку подчеркивает потенциал его позитивной деятельности.

В своем „путешествии в одиночку“ к зрелости Генри иногда получал помощь от своего женского начала. В двадцать четвертом сне он встречается с девушкой-горбуньей:

„Я иду в школу вместе с незнакомой молодой девушкой небольшого роста с изящной внешностью, но обезображенной горбом. Многие другие ученики также заходят в здание школы. Но они расходятся по классам перед уроком пения, а мы с девушкой садимся за маленький квадратный стол, и она дает мне индивидуальный урок пения. Я чувствую к ней порыв жалости и поэтому целую ее в губы. При этом я сознаю, что тем самым я нарушаю верность невесте, хотя этот поступок можно и оправдать“.

Пение—это один из способов непосредственного выражения чувств. Но Генри (как мы видели) опасается своих чувств, он знает их лишь в идеализированной юношеской форме. Тем не менее, в этом сне его учат петь (что означает „чувствовать“), причем за квадратным столом. Стол с его четырьмя равными сторонами, олицетворяет мотив „четырехуровневости“, часто символизирующий завершенность Таким образом, привязка пения к квадратному столу означает, скорее всего, что Генри должен „включить“ свою чувственную сторону, чтобы достичь психической целостности. Фактически урок пения усиливает его чувства, и он целует девушку в губы. Тем самым он в определенном смысле привязался к ней (иначе он не испытывал бы чувства неверности); он понял, как обходиться с „женщиной внутри себя“.

Следующий сон показывает, какая роль отведена этой маленькой горбунье во внутреннем развитии Генри:

„Я в незнакомой мужской гимназии. Во время уроков я тайком пробрался туда — не знаю зачем. Я прячусь в комнате за небольшим квадратным шкафом. Дверь в коридор полуоткрыта. Я боюсь, что меня найдут. Мимо проходит кто-то взрослый, не замечая меня. Тут заходит маленькая горбунья и сразу же обнаруживает меня. Она вытаскивает меня из укрытия“.

В обоих снах не только появляется одна и та же девушка, но и происходит это в одном и том же месте — в школе. В каждом случае Генри должен научиться чему-то такому, что поощряет его развитие. Судя по всему, он предпочел бы удовлетворить свою тягу к знаниям, оставаясь незамеченным и играя пассивную роль.

Образ уродливой девочки присутствует во многих сказках. Обычно в этих сказках уродливость горба скрывает большую красоту, которая обнаруживается, когда приходит некто, чтобы освободить девушку от колдовского заклинания — часто путем поцелуя. Не исключено, что девушка в сновидении Генри является символом его души, которую также необходимо освободить от „заклятия“, обезобразившего ее.

Когда девочка-горбунья пытается пробудить пением чувства Генри или вытаскивает его из темноты укрытия (на свет дня), она действует подобно поводырю, приходящему на помощь к слепому. Генри может и должен в каком-то смысле принадлежать одновременно и своей невесте, и маленькой горбунье (первой — как представительнице реальных женщин внешнего мира, а второй — как воплощению анимы, обитающей во внутреннем мире его психики).