Глава 1. Что такое «наше поведение» и как с ним бороться?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1.

Что такое «наше поведение» и как с ним бороться?

Наше поведение — вещь сложная, из чего, впрочем, никак не следует, что с ним ничего нельзя поделать, а потому, если на роду написано быть несчастным, то так тому и быть. Желающие, конечно, могут думать подобным образом, ведь запретительные меры тут не помогут. Однако всякому, кому претит участь овцы на заклании, я предлагаю принять меры в отношении собственного поведения. Что имеется в виду? Будем рассуждать здраво. Если есть некие механизмы, которые определяют работу нашего с вами психического аппарата, если, более того, эти механизмы нам известны, то почему бы не взять это дело на контроль и не помочь самим себе сначала освоиться с этими механизмами (т.е. собственной психикой), а потом начать использовать их в собственных интересах?

Очевидно, что всякое движение идет по пути наименьшего сопротивления. Телега сама катится под гору, электричество свободно бежит по проводам, а ветер распространяется из области высокого давления в область давления низкого. Наша психика — не исключение, она тоже пытается найти простые решения, всячески избегает трудностей и не желает вести неравную борьбу с самой собой. Однако жизнь — штука еще более сложная, нежели психика (ведь психика — только одна ее часть), и если пустить дело на самотек, то рано или поздно она кончится плачевно.

Посмотрите на людей, которые поступили подобным образом, например, на наркоманов и алкоголиков. Они справлялись с жизненными трудностями самым простым способом — с помощью реакций избегания; они потакали собственным удовольствиям, не беспокоясь о возможных издержках; они, в конце концов, разменяли реальную жизнь на жизнь виртуальную, большие проблемы, но и подлинные радости — на проблемы еще большие и отнюдь не настоящую веселость. Что ж, «иных уж нет, а те — далече…»

Вместо того, чтобы бесцельно и неразумно отравлять жизнь и разрушать возможности разумно пользоваться ею, каждую жизнь можно сделать в высшей степени сознательной, интересной и полной высоких радостей.

Роберт Оуэн

Иными словами, если мы хотим, чтобы наш психический аппарат со всеми его механизмами работал нам на пользу, придется взять его под уздцы. Конечно, я не имею в виду психологические репрессии, удержание себя в «черном теле», подавление и болезненную самодисциплину. Нет, подобные тактики, как показывает практика, неэффективны. Речь идет о том, чтобы использовать возможности собственной психической организации, своего мозга. Для этого сначала потребуется некоторая работа, перестройка и реформирование нашего поведения — без этого никуда. Впрочем, работа эта вполне разумная по затратам, если мерить последние в системе «цена—качество». По мере реформирования будет легче, потом еще легче, а потом и совсем хорошо, ведь сформируются же у нас в процессе этой работы новые, эффективные динамические стереотипы!

В конечном счете, прав был граф Суворов: «Тяжело в учении — легко в бою!» Желающие выйти на фронт жизни без подготовки исполнят роль пушечного мяса. Плохо, конечно, что правилам поддержания «психического здоровья» не учат в школе (здесь трудятся над обратным — созданием «психического нездоровья»), но что поделаешь?.. Без толку теперь махать руками, теперь — или пан, или пропал. Жизнь проходит в быстром темпе, и, если мы не позаботимся о главном, а именно о своем психическом состоянии, она так и пройдет, причем мимо. Качество жизни, как ни крути, определяется качеством ее переживания, т.е. спектром наших чувств — или положительных, или, не дай бог, отрицательных. Формальные ценности — финансовое состояние, социальный статус или возможность похорониться за государственный счет — погоды в переживании жизни не делают, и если на душе кошки скребут, то от всех этих благ ни тепло, ни холодно. Хотя, конечно, они могут скрести и в отсутствие этих благ (например денег).

Ну, да ладно! Поскольку мы начинаем этот раздел с определения всех уровней и аспектов нашего поведения, то сразу оговорюсь, что наше поведение, если подойти к этому вопросу строго научным образом, может быть разделено на пять пунктов, а именно: телесные реакции, восприятие, образное мышление, словесное мышление и социальные отношения.

Доктор, я не «псих»!

Отдаем мы себе в этом отчет или нет — мы очень тревожны. Мы беспокоимся по мелочам и по-крупному, мы загоняем свою тревогу в угол и сами оказываемся припертыми к стенке. Мы хорохоримся и заглушаем свою тревогу самыми немыслимыми средствами, но от этого отнюдь не становится легче. При этом мы все свято уверены в том, что мы «нормальные». Что ж, очень хорошо, я не буду с этим спорить, действительно, то, что мы испытываем тревогу, — вещь, к сожалению, нормальная. Проблема лишь в том, что мы с ней делаем.

Хочу озвучить один парадоксальный факт, который преподносит нам слепая, как Фемида, статистика. А состоит он вот в чем: оказывается, что во время разнообразных войн и прочих серьезных социально-политических катаклизмов количество неврозов очень невелико. Казалось бы, самое время разгореться неврозам, ведь война — это жутчайший стресс, психическое напряжение! ан нет, неврозы, опять же, если верить злосчастной статистике, накроют граждан спустя 10 — 12 лет после окончания упомянутых социальных дефолтов. То есть когда жизнь наладится и потечет своим чередом, из глубины подсознания полезут самые разнообразные «тараканы». Все это кажется необычайно странным! Парадокс!

Впрочем, как мы сейчас увидим, парадокса в этом нет никакого. У диких животных, как известно, неврозов не бывает, но они борются за выживание каждодневно, пребывают в состоянии «постоянных боевых действий». Лишь одно животное обеспечило себе «мирное небо над головою», и это животное — человек. Но вместе с миром оно получило «в нагрузку» и специфическое психическое расстройство — «невроз» называется.

С помощью разнообразных благ цивилизации мы оставили наш инстинкт самосохранения фактически безработным. «Естественных врагов» у нас нет. От болезней — медицина, от «уродов» в нашей семье — суд и милиция, при других прочих разностях — соцслужбы с сотоварищами. Наука помогает, чем может. К тому же образование, опыт предков, знания разнообразные. Короче говоря, «проложились» мы, дай боже! Убереглись от всего, а инстинкт самосохранения теперь скучает, при этом сил у него — тьма-тьмущая! Куда их девать? Если война, то понятно, а если нет войны, что с ними делать? И начинается свистопляска… Любой повод, любая самая незначительная неприятность выливаются в полномасштабную катастрофу или трагедию, которую мы переживаем всей своей истосковавшейся по «борьбе за выживание» душою.

Мы начинаем тревожиться почем зря из-за этих дутых проблем, которые, конечно, благодаря тревоге таковыми не кажутся. В результате уровень нашей общей тревожности в отсутствие глобальных неприятностей не только не снижается, но, напротив, усиливается. Дальше встает вопрос о том, куда эту тревогу деть. Причем ответ мы ищем не с помощью сознания (ведь на уровне сознания «все более или менее»), а неосознанно, что чревато издержками (подсознание досталось нам в наследство от животных и, мягко говоря, туповато). Голь, как известно, на выдумки хитра, и мы пускаем в ход разнообразные невротические защиты от собственной же тревоги.

Я делаю вывод, что основная личность в наше время — это невротическая личность. Это -моя предвзятая идея, потому что я полагаю, что мы живем в ненормальном обществе, где есть лишь один выбор: либо участвовать в этом коллективном психозе, либо — рискнуть и выздороветь или быть распятым.

Фредерик Перлз

Одни, это самый простой способ, заливают тревогу спиртным или устраняют ее с помощью наркотиков. На первых порах, чего греха таить, помогает, но потом начинаются по-настоящему крупные неприятности. Другие уходят с головою в работу, причем кайф, который получает от нее трудоголик, весьма сомнителен, зато «вся жизнь — борьба». Часть из нас фиксируется на вопросе социального статуса (удачливости, карьеры, семейного положения, внешности), а потом на нем же и загибается. Некоторые загораются какой-то идеей (кто — религиозной, кто — научной, кто — оздоровлением организма) и тихо тлеют или горят синим пламенем. Кому-то помогает справиться с тревогой жор — набил брюхо, откинулся и все по барабану. Кто-то пускается во все тяжкие сексуального характера — бесконечные флирты, измены, беспорядочные половые связи, сексуальные «изюминки», опустошающий секс и т.п. «прелести». Конечно, все это создает некое подобие «боевых действий», есть где размяться инстинкту самосохранения. Но что в итоге?..

Короче говоря, существует множество способов, как забить свою тревогу, но ведь эта тревога — наш инстинкт самосохранения! И получается, что забиваем мы сами себя, сами себя изматываем, изнуряем, мучаем. Прямо как в песне: «Вроде не бездельники и могли бы жить». Вот почему самое важное дело современного человека, который оказался в этой ситуации, — это заняться своим психическим здоровьем. Мы привыкли легкомысленно относиться к самим себе, думаем, что наша психология лежит на ладони, а все проблемы можно решить за кухонным столом — с подругой или с бутылочкой. Это далеко не так. Мы очень сложно устроены, и психологические проблемы возникают у каждого «нормального» человека. Этого не нужно стыдиться и глупо этого не признавать. Нужно знать, как усмирить собственного дракона, нужно знать, как сладить со своей психикой, как найти с ней общий язык. Именно для этого и существует психотерапия, которая отнюдь не для «психов», а для всех и каждого.

Телесные реакции

Мы мало задумываемся о том, какую существенную роль в нашей психической жизни играет наше собственное тело. «Тело — и тело, — рассуждаем мы, — есть, и слава богу! Какую роль оно может играть?» Оказывается, может, и еще какую! От состояния наших телесных функций напрямую зависит и наше эмоциональное состояние, т.е., грубо говоря, жизнь нашей подкорки. Именно состояние наших телесных функций определяет самочувствие нашего подсознания, последнее же создает положительную или отрицательную конъюнктуру для нашего мышления. Если подкорка растревожилась, то сознание ищет поводы для этой тревоги и, при его-то способностях, благополучно находит. Если в подкорке, напротив, тишь, гладь, благодать, то и в сознании мысли радужные, полные жизненного оптимизма и т.п. всячины.

О каких же телесных функциях идет речь? Речь, прежде всего, идет о мышечном напряжении и вегетативной регуляции внутренних органов. Петр Кузьмич Анохин (блистательный ученик блистательного И. П. Павлова) с присущей ему безукоризненностью доказал, что всякая эмоция — это не одно только психическое переживание, что она — трехчленное образование, состоящее из психического, мышечного и соматического (внутренние органы тела) компонентов. Причем два последних компонента, как более древние и универсальные, играют в этой партии чуть ли не ключевую роль.

Эмоция как индикатор

Итак, что такое эмоция? Эмоция — это один из древнейших и очень важных способов, которым организм сообщает нам о том, в какой жизненной ситуации мы находимся. Если мы испытываем положительные эмоции, значит, все у нас нормально, а внешние обстоятельства в полной мере отвечают нашим потребностям. Если же эмоции у человека отрицательные, то, напротив, есть определенная диспропорция между его потребностями и возможностями их реализации (см. ниже). Хорошо придумано, по крайней мере, понятно: надо предпринимать какие-то действия, если у тебя проблемы, если же проблем нет, можно покойно почивать на лаврах, или хотя бы на лавочке.

Потребность : в пище, безопасности, в сексуальном удовлетворении, и т.д.

— есть возможность реализации потребности (еда, защита, половой партнер) -> положительная эмоция;

— нет возможности реализации потребности -> отрицательная эмоция.

Если с психологическим компонентом эмоции все более или менее понятно, то два других явно нуждаются в пояснении. Итак, мышечный компонент — это напряжение мышц нашего тела (или их расслабление), без чего ни одна эмоция — ни положительная, ни отрицательная — обойтись не может. Если вы собрались удовлетворять свою потребность, то понадобится усилие, уже после вы сможете расслабиться. Просто психологические переживания никому не нужны, нужно работать! Вот почему без мышечного компонента эмоции не обойтись — без психологии можно, а без мышц — «и ни туды, и ни сюды».

Соматический компонент эмоций тоже нужен именно для дела. Внутренние органы — сердце, сосуды, легкие, почки и другие — необходимы для удовлетворения потребности. Для того чтобы регулировать работу внутренних органов, в нервной системе есть специальный отдел — «вегетативная нервная система». Последняя состоит из двух отделов — симпатического и парасимпатического (прошу прощения за латынь, но тут проще не скажешь). Первый — симпатический — отвечает за работу, второй — парасимпатический — за отдых. То есть симпатический отдел нервной системы обеспечивает реакции организма на стресс (борьбу или бегство), а парасимпатический — релаксацию, сон и пищеварение. Работают эти две части в противофазе: активизируется первая — подавляется вторая, и наоборот. Удивительно умно придумано!

Современный цивилизованный человек путем работы над собой приучается скрывать свои мышечные рефлексы, и только изменение сердечной деятельности все еще может нам указать на его переживания. Таким образом, сердце было и осталось органом чувств, тонко указывающим наше субъективное состояние и всегда его изобличающим.

И.П. Павлов

Возьмем для примера отрицательную эмоцию — страх или гнев, обе возникают в ситуации стресса. Если перед нами опасность или какое-то препятствие, значит, цель еще не достигнута и потребности не удовлетворены, а потому эмоции будут у нас отрицательные. То, что эмоция отрицательная, — это сигнал: нам необходима мобилизация, чтобы с возникшей проблемой справиться. Мы должны напрячь свои мышцы, чтобы убежать или напасть, мы должны обеспечить эти напряженные мышцы большим количеством кислорода и питательными веществами, а для этого и понадобится симпатическая вегетативная нервная система. Работа ее приведет к увеличению силы и частоты сердечных сокращений, повышению артериального давления. Кроме того, изменится характер дыхания — оно станет частым и поверхностным. Возрастет необходимость теплообмена (во избежание теплового удара), а потому усилится потливость и т.д., и т.п. Короче говоря, вегетативная нервная система (в данном случае — симпатическая ее часть) заставит организм работать. В случае позитивных эмоций парасимпатический отдел вегетативной системы заставит организм отдыхать.

Патоанатомия эмоций

По всему видно, что психологическая часть эмоции — это только верхушка айсберга, непосредственно связанная с сознанием. Два других, не менее, а может быть, и более важных компонента эмоции сознанию отнюдь не очевидны, а потому здесь и возникают существенные проблемы (рис. 2). Поскольку между нашим сознанием и нашим подсознанием отсутствует какое-либо взаимопонимание, то расщепление компонентов эмоции приводит к весьма серьезным издержкам.

Рис. 2. Три компонента любой эмоции

Большинство стрессов, с которыми сталкивается в своей жизни обычный человек из нашего псевдоцивилизованного общества, являются внутрипсихическими, т.е. находятся внутри его головы. Тут-то и возникает сложность. Хищники за нами не бегают, а вместо охоты (когда надо сутками по саванне за своей потенциальной жертвой гоняться) предлагается культурно сходить в универсам и там, без лишней беготни, отовариться. Поэтому, по большей части, мы в двух «нижних» компонентах своих эмоций не особенно нуждаемся, более того, если они и возникнут (а они обязательно возникнут), употребить их у нас не будет возможности. Нам вряд ли придет в голову сбежать с экзамена или от начальника, хотя мы их и побаиваемся. Будучи людьми приличными, мы не спешим ударить обидчика по физиономии, если же нас раздражают, то пытаемся уладить это дело миром — убедить, внушить, осадить и т.п. Короче говоря, мы подавляем не столько психологическую составляющую эмоции, сколько два других ее компонента — мышечный и соматический. Последние оказываются нам совершенно ненужными, однако они наличествуют, а потому их естественное, как кажется, подавление постепенно выливается в весьма серьезные проблемы.

Длительное вмешательство в целостный эмоциональный комплекс и переадресовка всей силы эмоционального выражения на внутренние, внешне не констатируемые процессы создает стойкое патологическое повышение тонуса ряда внутренних органов.

П. К. Анохин

Из числа этих неблагоприятных последствий приведу для примера лишь некоторые. Подавление соматического и мышечного компонентов эмоции в ситуации страха (особенно при гиперответственности, которая с последним сопряжена самым основательным образом) приведет к язвенной болезни желудка или двенадцатиперстной кишки. В случае подавления соматического и мышечного компонентов эмоции гнева нас ждет гипертония. Если эмоции будут сильными и соматические их компоненты будут подавлены, а мышечные — нет, то нас ждет вегетососудистая дистония. Неслучайно все эти заболевания получили в медицине название «психосоматических», т.е. телесных, но возникающих в результате психических причин.

Эмоциональные мышцы

Теперь поговорим о более странной и загадочной вещи: о подавлении мышечного напряжения, или, как мы теперь знаем, мышечного компонента наших эмоциональных реакций. Кажется, что кроме остеохондроза, мигрени, головных болей и головокружений, вызванных хроническим напряжением мускулатуры позвоночника, нашему организму ничего в этом случае не угрожает. Но это заблуждение, просто настоящие проблемы совсем из другой области. Дело в том, что мышечное напряжение, вызванное отрицательными эмоциями, на которые не было должной реакции, постепенно становится хроническим.

Мышечные компоненты эмоции подавляются у каждого человека еще с малолетства (детей этим мучают дома, в детском саду и особенно в школе: «Не крутись!», «Сиди смирно!», «Хватит елозить!» и т.п.). Это хроническое мышечное напряжение приводит к возникновению постоянного и стойкого очага патологического возбуждения в подкорке. Проще говоря, напряженные мышцы посылают в мозг информацию о том, что они напряжены, а для мозга же это значит буквально следующее: если мышцы напряжены, значит, мы или в состоянии обороны или в состоянии нападения. Выяснив это, подкорка сообщает об этом сознанию, причем так, как она обычно это делает, — бестолково.

Сознание, как всегда послушное в таких случаях, начинает подыскивать поводы, чтобы оправдать данное, наличествующее в мышцах, напряжение какими-нибудь опасностями, угрозами и т.п. Поскольку же способности сознания в этом смысле почти безграничны, в результате мы получаем целую уйму поводов, которые оказываются вполне достаточными, чтобы напугать или рассердить нас еще больше. Мы начинаем бояться чего ни попадя — агрессии, социального и финансового краха, болезней; раздражаемся из-за каких-то мелочей, сердимся на всех и вся. И главное, что повод всякий раз кажется нам достаточным и серьезным! А как иначе?! Конечно, если мы себя обманываем, нужно верить!

Любая активизация нервной системы сопровождается изменением состояния мышц, а в мозг, в свою очередь, постоянно поступает информация о каждом изменении положения тела, суставов и о мышечных напряжениях.

М. Фельденкрайц

«Так что мне, кидаться на всех?!»

Когда на своих лекциях я рассказываю о вреде, который наносят нашему организму и нашей психике хронические мышечные блоки, то самый частый вопрос из аудитории выглядит следующим образом: «Так что мне, кидаться на всех?!» Иногда меня даже обвиняют, что, мол, я этому учу — «кидаться на всех». Все это сущая нелепость! Конечно, никто не говорил здесь о том, что нужно реагировать, как животные, дело в другом: нужно понимать, что наш организм реагирует таким образом — хотим мы этого или нет, — такова привычка. Привычкой является и подавление этих реакций.

Эмоции — сама наша жизнь, это собственно язык организма; они модифицируют основное возбуждение в соответствии с ситуацией, в которой нужно действовать.

Фредерик Перлз

Так вот что предлагается сделать. Прежде всего необходимо уяснить следующее: мы всегда будем реагировать так, другое дело, в каком количестве. Но как можно реагировать меньше, если мы даже не знаем толком, в какие моменты страшимся, а в какие гневаемся? Мы не отдаем себе в этом отчета! Если же мы будем сознавать свои усиливающиеся мышечные напряжения, собственные вегетативные реакции, то быстро распознаем собственные отрицательные эмоции.

После того как объективная информация о том, каково наше эмоциональное состояние, будет получена, мы можем перейти к следующему пункту, а именно: посмотреть, насколько адекватно наше негодование или наша тревога. Чаще всего они чрезвычайно преувеличены. Право, ситуации, которые портят наши нервы, не стоят наших нервов. Таким образом, мы можем оценить силу своего порыва и соразмерность этого порыва фактическим раздражителям. Степень несоответствия сразу уменьшится.

И третье. Только признав и приняв свои эмоциональные состояния — будь то горе, гнев или страх, — мы можем отработать их должным образом. Возникшую при нарушении динамического стереотипа энергию мы можем мобилизовать на конструктивные цели, чтобы устранить те или иные препятствия, обеспечить себе те или иные возможности. Наконец, если препятствия неустранимы, то мы хотя бы предпримем меры к тому, чтобы расслабиться и утихомирить свою разбушевавшуюся вегетативную нервную систему. Для этого понадобятся соответствующие психотерапевтические техники, но лучше уж потратить силы на эти техники, нежели загонять проблему внутрь и дожидаться, когда же она, наконец, выстрелит из нашей головы нам же по голове.

Порочный круг

В результате возникает своеобразный порочный круг: из-за постоянного подавления мышечного компонента эмоции возникает хроническое мышечное напряжение, для того чтобы как-то это напряжение оправдать, сознанию (а оно действует по принципу: «если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно», т.е. если мышцы напряжены, значит, есть угроза или препятствие) приходится найти «опасность», которая воспринимается им — сознанием — как действительная (на самом деле это только повод для беспокойства и прикрытие для хронических мышечных блоков), оно бьет тревогу, что приводит к дополнительному увеличению мышечного напряжения. Круг замкнулся, а мы стали невротиками, которые боятся каких-то совершенно абсурдных вещей, об абсурдности которых, впрочем, сами боящиеся не догадываются, догадываются их окружающие, которые, в свою очередь, мучаются теми же проблемами, но отыскали себе иные «опасности», абсурдность которых, конечно, им отнюдь не очевидна.

В общем, все это выглядит достаточно глупо, и если бы не плачевные последствия этой глупости, то не стоило бы на этом и останавливаться. Так или иначе, но и психосоматические заболевания, и неврозы стали «приметой времени»: за одну только половину прошлого века количество страдающих неврозом выросло на земном шаре в 25 раз, а каждый второй посетитель поликлиники болеет телом не из-за тела, а из-за головы. Можно, конечно, и дальше думать, что эмоции — это только чувственная сфера, но в этом случае мы вряд ли сможем исправить сложившееся положение дел [4].

Мышечный панцирь, состоящий из хронических мышечных блоков, может быть поверхностным или лежащим глубоко, мягким, как губка, или твердым, как железо. В любом случае, его функция — защита от неудовольствия. Однако организм платит за эту защиту потерей значительной части своей способности к удовольствию.

Вильгельм Райх

Сконцентрирую внимание моего дорогого читателя на другом: поведение нашего тела, его состояние, является одним из важнейших факторов нашего психического здоровья; научиться пользоваться своим телом, привести его в порядок, избавить его от хронических мышечных блоков — задача первостепенной важности. До тех пор, пока наши мышцы страдают от избыточного напряжения (которое, правда, мы не ощущаем, поскольку привыкли к нему), до тех пор, пока наша вегетативная нервная система находится в ситуации полного дисбаланса, рассчитывать на душевное равновесие, отсутствие тревог и депрессий нам не приходится. Впрочем, это только начало… Двинемся дальше.

Восприятие — это та еще штучка!

Мы привыкли думать, что восприятие — это работа органов чувств, но в данном определении есть некоторый подвох. Воспринимаем ли мы, например, свои мысли? Сейчас вы читаете мои мысли, но вы же воспринимаете не череду черных значков, а именно то, что я здесь так настойчиво формулирую. Следовательно, если мы говорим о восприятии, то нужно думать о всех «вещах», которые нами воспринимаются. Образы сознания относятся сюда точно так же, как и образы реальных, «объективно» воспринимаемых предметов. Причем, и это я бы хотел подчеркнуть особо, наша психика не умеет делать различия между образами реальными и сделанными («вымышленными»), тут для нее все, как в детской загадке — зимой и летом одним цветом.

Куда ты смотришь, человек!

Факт этот доказан самым тщательным и научным образом. Другое дело, почему так? Когда вы смотрите на эту книгу, она же не залезает вам в голову, отнюдь. Происходит следующее: на сетчатку вашего глаза (здесь расположены рецепторы зрительного анализатора) падают фотоны, т.е. частицы света, далее эта информация переводится в нервные импульсы (осуществляется своего рода транскрипция). Последние отправляются по нервным путям в затылочную долю головного мозга, и уже там, по определенным законам, эта информация преобразуется в «видимый образ».

Однако этот последний — образ книги, воспринимаемой вами здесь и сейчас, — скроен из того же материала, что и любой другой образ, обитающий в психическом — из нервных импульсов! Как теперь отличить одно от другого?! Это совершенно невозможно! Мы привыкли реагировать на «внешние» и «внутренние» образы по-разному, но если, не дай бог, у вас случится делирий (то, что в народе называется «белой горячкой»), этот навык временно утратится, и вы будете видеть «истинные галлюцинации», т.е. отсутствующие в действительности предметы, людей, чертиков и причем точно так же, как вы сейчас воспринимаете эту книгу!

Будучи детьми, когда в нашей голове еще слишком мало собственных, изготовленных ею образов, мы, разумеется, находимся в самом непосредственном контакте с внешним миром и пользуемся своими органами чувств сполна. Однако по мере взросления в нашей голове образуется все больше и больше «внутренних» образов. Для того чтобы справиться с теми или иными стоящими перед нами задачами, нам все меньше нужны органы чувств, все больший вес и значение приобретают «внутрение образы», т.е. содержание нашей психики. Нужную дорогу мы определяем теперь не по запаху, а с помощью вывесок с названиями улиц (т.е. словами и потому «внутренними» образами), что в условиях современных мегаполисов, конечно, более результативно.

Память нельзя уподобить чтению книги, скорее, ее можно уподобить написанию книги из отрывочных заметок.

Джон Ф. Кильстрем

Действительно, нашему инстинкту самосохранения просто незачем воспринимать окружающую действительность. Если мы, не дай бог, оглохнем и ослепнем, то, в отличие от наших диких собратьев, буквально обречены на выживание (у социальных законов есть и свои преимущества, отрицать которые было бы верхом неблагодарности). Куда же направляется недремлющее око нашего инстинкта самосохранения, чем ему в таких «тепличных» условиях заниматься? Он займется «внутренними образами», придумает себе развлечение. Нам будут мерещиться конфликты с родственниками и начальством, нам будет казаться, что нас постигнет разорение, что мы оскандалимся, ошибемся в выборе, смертельно заболеем, получим удар электрическим током или «случайно» выпадем из окошка двенадцатого этажа. Вот все это мы и будем теперь смотреть, в картинках. Иными словами, наше восприятие перешло из «внешнего мира» в «мир внутренний», где ему тут же и поплохело.

Наш внутренний мир — это скопище самых разнообразных опасностей, угроз и несчастий. Вследствие нашей чрезвычайно разросшейся способности к запоминанию и абстракции количество этих «страшилок» в нашей памяти просто умопомрачительное — в прямом и в переносном смысле. Когда моя собака в молодости была слегка травмирована (больше, надо признать, эмоционально) в совершенно невинном дорожно-транспортном происшествии, она запомнила то место, где это произошло, и впоследствии избегала его всеми возможными способами. Но у нее не сформировалось страха ни в отношении автомобилей, ни в отношении дорог, ведь она не знает, не может знать, что такое «автомобиль», «дороги» и т.п. Чтобы разбираться в этом, надо обладать способностью к абстракции, которой у собак, вследствие отсутствия у них сознания, просто нет.

Кроме того, достаточно трудно представить себе домашнего любимца, который сидит перед телевизором и с замиранием сердца смотрит передачи типа «Телевизионная служба собачьей безопасности», «Собачьи катастрофы недели», «Собачий дорожный патруль» и т.п. Нет, это не собаки, а мы прильнули к телевизорам. Причем мы не только будем все это смотреть, но еще и примерим на себя, станем переживать, воображать, пугаться, а потом, как говорила одна моя знакомая, «залезем под одеяло и будем дрожать, дрожать, дрожать». Не случайно, кстати говоря, подобные передачи пользуются у публики особенной популярностью, хотя правильнее, конечно, было бы говорить, что они пользуются популярностью у нашего инстинкта самосохранения, целиком и полностью переориентировавшегося теперь с «внешних» образов на «внутренние».

Не кричите, мама, вам говорят!

В нашем раннем детстве мы, подобно братьям нашим меньшим, в основном ориентировались на «внешние» раздражители, а слова были для нас в буквальном смысле пустым звуком. Ученые исследовали то, как дети понимают поступающую к ним информацию, и выяснили, что только 7% содержания сообщений передается им смыслом слов. 38% понимания составляет информация о том, как эти слова произносятся и 55% — выражением лица. О чем говорят результаты этого исследования?

Людские деяния сильнее людей. Покажите мне человека, который совершил деяние и сам не стал его жертвой и рабом.

Ральф-Вальд Эмерсон

Если мама, доведшая себя до ручки своими же попытками вразумить собственное «чадо», говорит ребенку: «Как ты не понимаешь! Я же тебя люблю! Ты должен меня слушаться! Нельзя быть таким непослушным!», — ребенок, конечно, слышит ее слова про любовь, но их вес в общей массе информации — не более 7%. Еще 55% данного сообщения — это мамин оскал, ее искаженное судорогой лицо, сжатые кулаки. Он видит, что ее всю трясет, а потому скоро от него останутся «рожки да ножки». Оставшиеся 38% информации заключены в тоне голоса, которым произносятся мамой эти милые слова. Здесь раздражение, негодование, злоба и т.п. Понятно, что 93% «говорят» ребенку значительно больше, нежели 7%.

Странно ли, что когда мы вырастаем, то предпочитаем слушать слова нежности, отведя взгляд? Наверное, нет, не странно…

Мои тараканы

Инстинкт самосохранения человека игнорирует информацию, поступающую из «внешнего» мира — и скучно, и грустно, нет событий, нет драматизма. Но внутри головы всего этого предостаточно! Однако положительные образы именно вследствие своей положительности менее всего занимают наш инстинкт самосохранения. Зачем ему следить за тем, что и так хорошо, лучше уж он будет предохраняться от опасностей, нас с вами предохранять! Вот почему мы буквально обречены целыми днями (и ночами, кстати, вспомните о ночных кошмарах) созерцать «внутренние» картины разнообразных бедствий: пожаров, ограблений, аварий, измен, предательств, драк, потасовок, оскорблений, унижений, банкротств, болезней, страданий, смертей и т.п.

Страх заражает так же, как грипп, и всякий раз делает из единственного числа — множественное.

Иоганн Вольфганг Гете

У каждого свой хит-парад «личных ужасов». Впрочем, список един — это все неприятности, которые, как мы знаем, случались с другими людьми или в принципе могут произойти. Индивидуальные вариации в этом списке касаются только интенсивности тех или иных страхов. Инстинкт самосохранения пытается нас предохранить от грядущих невзгод, а в результате мы превращаемся в невротиков. На реальные внешние угрозы мы бы нашлись как среагировать, а вот от «внутренних образов» никуда не деться, они парализуют. Как ни крути, наша беда в нашей защищенности.

А потому, если у нас что-то где-то закололо, мы думаем, что это неминуемо рак, инфаркт, инсульт или СПИД; а если кто-то кому-то что-то про нас сказал или кто-то что-то, не дай бог, нам сделал, то это, непременно, обернется драмой, равной по масштабу конфликту Монтекки и Капулетти, несчастьям короля Лира и, на худой конец, участи бедного Гамлета и еще более бедной Офелии. Короче говоря, нет нам жизни! Можно смело писать завещание и в гроб ложиться. Впрочем, большинство из нас так и проживет всю свою жизнь в полном, хотя и незамеченном, благоденствии, беспрестанно созерцая «внутренние картины» собственной гибели, падения и страдания. Проживет и умрет тихо, спокойно, в собственной постели… «А ведь можно было так красиво умереть!» — ничего не напоминает?..

Итак, что мы имеем? Мы имеем собственное восприятие, руководимое сердобольным и безработным инстинктом самосохранения, который предоставляет нам на обозрение не нашу собственную жизнь, не то, что фактически происходит вокруг, а то, что заставляет нас испытывать постоянную и каждодневную озабоченность, словно мы буквально приговорены к разного рода несчастьям. Те, правда, запаздывают, но ничего! Если мы хорошенько напряжемся и очень сильно постараемся, то хоть что-то сможем себе устроить, например, замечтавшись о том, что давно и смертельно больны, несмотря на отрицательные заявления врачей, не увидим, что под ногами лед, поскользнемся и со всей, прошу прощения, дури хлопнемся копчиком. Вот и будет нам трагедия собственного производства.

У здесь и сейчас нет проблемы. Вы можете сделать из этого проблему, если забудете, что вы здесь и сейчас. Вы здесь, сейчас? Нет. Вы здесь, но в сущности вы не здесь. Вы в своем компьютере. Такое у вас сейчас. Я сомневаюсь, что вы здесь дышите, или видите меня, или просто осознаете свою позу, поэтому ваше бытие ограничено. Ваше существование вращается вокруг вашего мышления.

Фредерик Перлз

Как и в случае с бессмысленным хроническим физическим напряжением, наше восприятие создает неприятности на ровном месте. Оно напрочь отказывается воспринимать реальную действительность, полную отсутствия каких-либо действительных опасностей и угроз. Оно осуществляет бесконечную ротацию «внутренних образов» и способствует нашей последовательной невротизации — тревогам, печалям, агрессии и т.п. Можно ли заставить себя смотреть на жизнь, а не на собственные фантазии? Можно, хотя нужно будет и потренироваться, чтобы обзавестись нормальными, подходящими, эффективными для улучшения качества жизни динамическими стереотипами. А до тех пор рассчитывать на благосклонность судьбы бессмысленно. Она, к сожалению, слишком добра к нам, а мы привыкли бороться за выживание. Собственного счастья мы не удосужились понять.

Мой мир… какая незадача!

Итак, естественное, нормальное, сенсорное восприятие умерло, да здравствует восприятие! Действительно, мы, по большому счету, игнорируем естественное восприятие, основанное на фактических раздражителях наших рецепторов (тактильных, зрительных, слуховых и т.д.). Нельзя сказать, что мы совсем не воспринимаем внешней действительности, однако тут все дело в соотношении — чего больше? Больше, конечно, в нашем восприятии «внутренних» образов. Посмотрите любую телепередачу о поведении животных, и вы с удивлением узнаете, что малейший жест какого-либо из членов стаи воспринимается сразу всеми его сородичами, чем бы они ни занимались. Всякий зверь реагирует на малейшие нюансы поведения другого, на любой совершенно незначительный поворот головы или ушей, на изменение ширины глазной щели, минимальный оскал и т.п. Подобным образом животные передают информацию, причем жизненно важную информацию.

Мы же используем в качестве информационных носителей слова, а потому тонкая чувствительность нам не нужна. Конечно, мы не замечаем указанных тонкостей отношений не только у животных, но даже у собственных родственников! Мы игнорируем все, что только можно. Зачастую, приходя домой, мы понимаем, что забыли зайти в магазин, который был у нас по дороге! Как такое возможно?! Ни один зверь бы нас не понял! Но все очень просто: мы «задумались», наше внимание было занято «внутренними» образами.

Так что теперь возникает другой вопрос: а что именно мы воспринимаем? Воспринимаем ли мы вещи такими, какие они есть, или же такими, какими мы их воспринимаем? Ответ на этот вопрос прозвучит парадоксально, но только на первый взгляд: мы воспринимаем даже не вещи, не какие-то определенные события или предметы, мы воспринимаем собственное отношение к ним.

Древний философ (я должен сказать — один из самых замечательных!) Эпиктет вывел эту формулу еще две тысячи лет назад: «Вещи не бывают хорошими или дурными, таковыми их делает наше восприятие их». Сложновато? Отнюдь, нужно просто вслушаться.

Отмерим, а отрезать не будем

Итак, все вещи, с которыми я сталкиваюсь, имеют для меня определенное значение, и я испытываю к ним то или иное отношение. Что-то меня радует, что-то раздражает, что-то расстраивает, что-то пугает. Но являются ли вещи (события или явления) пугающими, раздражающими, расстраивающими и т.п.? Это было бы так, если бы они действовали абсолютно одинаково на каждого из нас, т.е. это было бы так, если бы все мы на все одинаково реагировали. Но ведь все мы реагируем по-разному! Одного расстроит чья-то безвременная кончина, а другой по этому поводу придет в настоящий восторг или, по крайней мере, довольство: «Ну, наконец-то!», «Вот теперь разживемся!», «Так ему и надо».

Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что мы сами превратили ее.

Мишель Монтень

Смерть, впрочем, весьма нетривиальный случай, но что уж говорить о вещах более или менее стандартных, если даже со смертью такое разночтение получается?! Возьмем для примера тривиальные ситуации. Одного от врачей просто за уши не вытянешь, другой к врачу даже под дулом пистолета не пойдет. Одного хлебом не корми — дай на футбольном матче развлечься, другой от одного слова «футбол» испытывает сильнейший дискомфорт. Один — завсегдатай выставок и концертов симфонического оркестра, а другой заявляет, что ничего в этом не понимает и понимать не хочет, потому что «это скучно, старомодно и глупо».

Что ж, вещи, действительно, не бывают хорошими или плохими, таковыми их делает наше восприятие их. Развернем эту мысль в прагматическом русле: если какое-то мое восприятие вещи делает эту вещь (для меня!) пугающей, раздражающей или расстраивающей, значит, если мне того хочется, я, в принципе, могу начать воспринимать ее как-то по-другому (у других-то получается!), а потому не буду испытывать данных, весьма тягостных переживаний. Право, как хорошо придумано!

Землеустроители прорывают каналы, лучники метают стрелы, плотники пригоняют деревянные детали, мудрый человек формирует себя.

Дхаммапада

Впрочем, тут сразу вспоминается абсолютно плоская, но чрезвычайно расхожая фраза: «Если что-то тебя не устраивает, измени к этому свое отношение». Фраза глуповата, а потому многих раздражает. Что значит «изменить отношение»? Вот, например, если меня кто-то раздражает, я, конечно, могу изменить к нему свое отношение — считал подлецом, буду считать дураком, но он все равно меня раздражает! Какая разница?! В этом рецепте не учтено главное: я не могу изменить свое отношение к чему-либо или к кому-либо, если не изменюсь сам. Та сторона отношения, та, воспринимаемая мною, вещь (событие или явление), остается неизменной, следовательно, изменение отношения возможно лишь после моего собственного изменения. Скажу по-другому: всякое отношение — это отношение двух сторон, следовательно, если нужно изменить отношение, то необходимо поменять состояние какой-то одной из них. Поскольку в данном уравнении первое меняться не хочет (или не может), то, следовательно, меняться придется мне. И тут я сталкиваюсь с собственными динамическими стереотипами (привычками) и доминантами (желаниями, которые, впрочем, и сами являются привычками). Насколько все это непросто, читателю этой книги, я думаю, дополнительно объяснять не нужно.

Крыса — белая и пушистая

Эксперименты, лишенные всякой гуманности, психологи проводили не только на животных (как И. П. Павлов, например, на собаках), но и на людях, даже на детях! Основатель одной из наиболее значительных американских психологических школ — бихевиоризма — Д. Б. Уотсон провел ставший классическим эксперимент с одиннадцатимесячным мальчиком по имени Альберт. Задача этого эксперимента была следующей: следовало доказать, что нейтральный стимул всегда, при тех или иных обстоятельствах, конечно, может стать для нас — или положительным, или отрицательным. На Альберте тренировали «отрицательную» версию…

Альберт очень любил играть с белой крысой, которая за все время ни разу его не укусила и даже не поцарапала, а сам Альберт, по причине своей дремучей детскости, не знал, что это животное может быть переносчиком смертельных болезней, а при определенных обстоятельствах может даже съесть человека. Короче говоря, Альберт воспринимал эту крысу как милое, белое и пушистое существо. Но тут появился г-н Уотсон и, памятуя о том, что дети испытывают страх от сильных и резких звуков, начал учить Альберта уму-разуму.

Однажды, когда Альберт протянул руку, чтобы дотронуться до своей красноглазой подружки, Уотсон ударил в гонг. От этого звука мальчик вздрогнул, испугался, отдернул руку и заплакал. Вскоре после этого Альберту дали кубики, он успокоился и стал в них играть. Но тут кровожадный Уотсон опять подсунул мальчику крысу. Тот помедлил какое-то время, а потом снова потянулся к животному. Бум! — раздался очередной звук гонга. Мальчик заревел как резаный. Крысу забрали, мальчик успокоился и снова стал играть в кубики.

Когда же, через какое-то время, Уотсон в третий раз принес мальчику крысу, стучать в гонг больше не потребовалось: ребенок орал, полный ужаса, поскольку устойчивый динамический стереотип реакции тревоги образовался у него уже окончательно и бесповоротно. Так Уотсон лишил Альберта милого, белого и пушистого друга. Впрочем, беды несчастного дитяти на этом не закончились, поскольку, как выяснилось, реакция страха стала возникать у него в отношении всех более-менее схожих предметов, а именно: собаки, кошки, кролика, морской свинки, мехового пальто и даже маски Деда Мороза (то бишь Санта-Клауса). Последний феномен носит название «генерализации отрицательной эмоции». А вроде бы нейтральные вещи…

Ужас любви и ненависти

Как правило, мы не осознаем следующего: наша проблема отнюдь не в том, что тот или иной предмет (событие или явление) плох, а в том, что мы привыкли так (страхом, гневом, печалью) на него реагировать. Почему не осознаем? Потому что эти процессы «формирования образа» (с присущим ему качеством) происходят не на уровне сознания, а подсознательно. Сознанию предметы (события или явления) представляются уже в совершенно готовом, «качественном» виде (пугающими, раздражающими, расстраивающими)! Что остается сознанию? Только найти этому качеству объяснения и дополнительные доказательства. И никакой революции или хотя бы реформации в этом вопросе от нашего бестолкового и тенденциозного сознания, к сожалению, ожидать не приходится: если пугает — значит опасен, если раздражает — значит сволочь, если расстраивает — значит трагедия.

Рассмотрим какой-нибудь банальный пример. Например, любовь… Пример, конечно, новизной и эксклюзивностью не блещет! Итак, влюбился мужчина в женщину, или влюбилась женщина в мужчину, т.е. возникли у них сексуальные доминанты. Что дальше? Дальше «любовный образ» возлюбленного (или возлюбленной) воспринимается как идеальный, все в нем хорошо, все замечательно. И что бы теперь ни говорили родственники и друзья, какие бы превратности ни сыпались на голову влюбленного (влюбленной) со стороны его возлюбленной (возлюбленного) — «хороший (хорошая), и баста!». Все можно объяснить, все можно оправдать, а восприятие человека (возлюбленного или возлюбленной) человеком (влюбленным, влюбленной) остается прежним; и, надо сказать, оставаться будет таким до тех пор, пока будет действовать подсознательная сексуальная доминанта, которая и заставляет плясать под свою дудку подслеповатое и безвольное сознание.

Все нам кажется смешным, нелепым или дурным оттого, что мы не знаем порядки и связи всей природы и что мы хотим управлять всем по привычкам нашего разума; между тем то, что разум признает дурным, дурно не в отношении порядка вещей и законов природы в целом, но только в отношении законов одной нашей природы.

Бенедикт Спиноза

Данный текст является ознакомительным фрагментом.