Нападения не было, и мы незаметно ретировались

Нападения не было, и мы незаметно ретировались

Как только ушел последний посетитель, мы все вздохнули с облегчением: во время посещений мы были в самом уязвимом положении, и на нас никто не напал. Но угроза все еще существует! Пришло время противоповстанческих действий. Наш план состоит в том, что некоторые охранники снимут двери камер, чтобы создать впечатление беспорядка. Другие охранники должны сковать цепью ноги заключенных, надеть им на головы мешки и поднять в грузовом лифте из нашего подвала в большую пустую кладовку на пятом этаже, подальше от возможного вторжения. И если заговорщики ворвутся в тюрьму, то найдут одного меня. Я скажу им, что эксперимент окончен. Мы закончили его досрочно и отправили всех по домам, так что они опоздали и освобождать некого. После того как они проверят наш подвал и уйдут, мы приведем заключенных назад: у нас будет время, чтобы усилить безопасность тюрьмы. Мы даже думали, что можно взять в плен бывшего заключенного № 8612 и снова посадить его в камеру, если он будет среди нападающих, потому что он добился освобождения обманом.

Представьте себе эту сцену. Я в одиночестве сижу в пустом коридоре, ранее известном как «двор». Вокруг в беспорядке валяются остатки имущества Стэнфордской тюрьмы, на дверях камер уже нет решеток, таблички сняты, входная дверь распахнута. В возбуждении я уже готов приступить к реализации этого, как нам кажется, коварного макиавеллиевского плана. Но вместо мятежников появляется один из моих коллег-психологов — старый друг, серьезный ученый, мой бывший сосед по комнате в аспирантуре. Гордон спрашивает, что здесь происходит. Они с женой увидели заключенных на пятом этаже и посочувствовали им. Они вышли и купили им коробку пончиков, потому что ребята выглядели совершенно несчастными.

Я как можно быстрее и проще описываю ему исследование, все время ожидая внезапного вторжения захватчиков. Потом этот умник задает элементарный вопрос: «Скажи, а какова независимая переменная в вашем исследовании?» Мне стоило бы просто сказать, что это распределение предварительно отобранных испытуемых-добровольцев по ролям заключенных и охранников, которое, конечно же, было сделано случайно. Вместо этого я начинаю злиться.

Передо мной стоит угроза тюремного бунта. Безопасность моих людей и надежность моей тюрьмы держатся на волоске, а мне приходится спорить с этим яйцеголовым, бесплодным теоретиком с холодным сердцем, которого интересуют только смехотворные мелочи вроде независимых переменных! Я беседую с ним и думаю: сейчас он спросит, есть ли у меня программа реабилитации! Вот чучело. Я ловко отделываюсь от него и возвращаюсь к предстоящему нападению. Я все жду и жду.

Наконец, до меня доходит, что это были только слухи. Они ни на чем не основаны. Мы потратили огромное количество времени и сил, планируя, как мы будем отражать вымышленное нападение. Я, как дурак, умолял о помощи полицию; мы освободили грязную кладовку наверху, разобрали тюрьму на части и увели заключенных. А еще обиднее, потратили впустую бесценное время. И наконец, наш самый большой грех как исследователей: мы целый день не вели систематических наблюдений. И все из-за одного человека, который питает профессиональный интерес к распространению слухов и дезинформации и регулярно демонстрирует аудитории эти явления. Все смертные бывают ужасно глупы, особенно когда наши эмоции берут верх над холодным разумом.

Мы ставим на место двери камер и приводим заключенных обратно из жаркой, душной кладовки без окон, где они без всякого смысла просидели три часа. Какое унижение я испытал! Остаток дня мы с Крейгом, Кертом и Дэйвом не можем поднять друг на друга глаз. Мы молча соглашаемся держать все это при себе и не упоминать о «мании доктора 3.».

Мы сели в лужу, но они за это заплатят

Очевидно, все мы испытывали сильное разочарование. Мы также страдали от последствий когнитивного диссонанса: ведь мы охотно приняли на веру ложные слухи и предпринимали активные действия, не имея для этого достаточных оснований[89]. Мы также попали в ловушку группового мышления. Как только я, лидер, поверил в эти слухи, все остальные тоже в них поверили. Никто не взял на себя роль «адвоката дьявола», которая необходима каждой группе, чтобы избежать глупых и даже пагубных решений. Это напомнило мне о «катастрофическом» решении президента Джона Кеннеди провести операцию против Кубы в заливе Кочинос, закончившуюся полным фиаско[90].

Стало очевидно, что мы теряем научную беспристрастность и объективность, необходимую для проведения любых исследований. Я уже не был научным руководителем, а превращался в настоящего тюремного суперинтенданта. Это ярко проявилось в моей беседе с миссис И. и ее мужем, не говоря уже о моих переговорах с сержантом полиции. Но психологи тоже люди, и ими движут те же мотивы, которые они изучают как специалисты.

Наше общее чувство разочарования и замешательство незаметно распространялись по тюремному двору. Сейчас я понимаю, что нам нужно было просто признать свою ошибку и идти дальше. Но это так трудно — просто сказать: «Я совершил ошибку. Мне очень жаль». Вместо этого мы начали бессознательно искать «козлов отпущения», пытаясь снять с себя ответственность. И найти их было нетрудно. Ведь рядом были заключенные. И им придется сполна заплатить за наши неудачи и наше смятение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.