VI

VI

Слово «личность» недаром сообразуется и по звучанию, и по содержанию со словом «лицо». Личностные проблемы невротика это, по сути дела, проблемы его лица, которое он время от времени остро ощущает как свою социальную личину. Невротик озадачен своим лицом как маской, диктующей ему характер поведения. Чтобы жить, а для великого множества людей и преуспевать в жизни, нужно играть в условную, принятую всеми или ближайшим окружением игру. И в этой игре не обойтись без маски: маска диктует роль, а стало быть, и правила игры.

Тех, кто всецело озабочен своим социальным существованием, чьи жизненные ценности ограничены исключительно меркантильным кругом интересов, для кого объективность есть синоним истинности, – тех маска устраивает вполне. Да и трудно, откровенно говоря, представить себе, есть ли у них кроме маски какое-нибудь лицо. Ну разве что «значительное». «Значительное лицо» – предел пылких мечтаний социально ориентированных натур.

Маска – это способ адаптации в объективно-социальной действительности. Что мешает носить маску, будучи не на сцене, а в жизни? Ничто. Не нужно практически никакого грима, парика, костюма, достаточно просто не считать свое лицо своим, даже и этого не нужно, – достаточно лишь не соответствовать в своем самовыражении собственному жизнеощущению. Маска заслоняет и изображает, она защищает посредством изображения. Этим и пользуется невротик, однако, в отличие от социально ориентированных натур, для него такой способ социальной адаптации крайне труден и мучителен. Он постоянно и болезненно ощущает искусственность всякой маски, надетой или напяленной на него, он всем существом своим пытается вжиться в эту маску, оживить, одухотворить, почувствовать ее как свое лицо, сделать ее своим лицом, но ничего из этого у него не получается.

Если он, однако, и терпит маску на своем лице, то маску исключительно добродетельную, чаще мученическую. Но даже и в этой маске он не обретает своего лица, маска остается маской, а роль, диктуемая ею, – наведенной, искусственно привнесенной, не исходящей просто и естественно из его существа, как это имеет место, например, у маленького ребенка, который не видит, что за ним наблюдают.

Чтобы соответствовать маске, нужно отрешиться от себя, от потребности своего живого, чувствующего существа быть самим собой, нужно пожертвовать своим индивидуальным человеческим лицом в угоду социальной маске.

Для конформиста это просто, для невротика тяжело и мучительно. Невротик страдает, мучаясь болью и отчаянием, от внутреннего предательства по отношению к самому себе и от великой трудности нахождения социальной роли маски, в которой целиком и полностью воплощалась бы его неповторимая, но гонимая им же самим индивидуальность.

Трагедия невротика в том, что ему неведом подлинный смысл маски; он ошибочно отождествляет свою социальную маску со своим лицом, он цепляется за эту постылую маску, надеясь с ее помощью достичь социальной стабильности, и терпит от этого фиаско, сам, что называется, забивая гол в собственные ворота. Душевная дисгармония, безразличие к окружающим и отвращение к жизни – вот горький итог невротизма.

Мучительный поиск роли-маски, соответствующей внутренней индивидуальности, создает невротика и актера. Остро переживая внутреннее несоответствие самому себе, невротик, тем не менее, заслоняет себя, свое обращенное к другим лицо, свою живую личность, живописной маской, рядится в личину, которая по своей формальной природе требует от него определенного рисунка социального поведения, определенных условий взаимоотношений с окружающими.

Маска должна быть оправданна.

Однажды надев ее, невротик неуклонно и упрямо вживается, вбивает, вдалбливает себя в заданную маской роль, заставляет себя стать таким, каким он представляется самому себе в этой роли. Он не столько видит, сколько воображает самого себя, он смотрит на себя со стороны в своем воображении.

Его поведение вовсе не определяется им самим, он глубоко отчужден в своем внешнем поведенческом выражении от присущего ему жизнеощущения. Невротик сам для себя совершенно другой, чем видится себе в общении с окружающими. Тяготясь своей жизненной позицией, заставляющей его становиться невольным актером в жизненном действии, невротик, тем не менее, тревожно хватается за свою социальную маску-роль и хочет вновь и вновь втиснуть свое "Я" в условную жизнь своего социального персонажа. Характерно для невротика и стремление выстроить поведение своей социальной маски по шаблонно-штампованному образу, царящему в его социальном окружении: он желает равняться на лиц с выраженной социальной устойчивостью и устроенностью.

Однако, живя надеждами на свою роль-маску, невротик никогда, несмотря на все потуги, не проникается ею окончательно. Нечто в глубине его существа противится, активно отвращается от избранной им личины, протестует против нее, сбрасывает маску с его лица, и он, устыдившись, прячет, укрывает обнаружившееся лицо свое от окружающих и чаще всего «бежит в болезнь».

В «болезни» он находит оправдание. «Больной» – его излюбленная роль в пьесе, которую он ставит вместе со своим невольным режиссером – врачом. Драма с множеством действий, с захватывающим сюжетом, с удивительным, поражающим всякое воображение героем играется на любых подмостках, бесплатно, в любое время дня и ночи.

«Болезнь» для невротика уже не просто болезнь, но символ его жизненных неудач, несчастий, страданий.

Вообще любая болезнь, физический недуг притупляет боль нравственную. Страдание искупляет. В страдании есть жертва.

И потому невротик, натура страдающая, мучающаяся своей раздвоенностью, неуверенностью, ущербностью, с желанием надевает на себя маску «страдальца», «больного», ибо эта маска созвучна его внутренней сути, она в чем-то реабилитирует его нравственное несовершенство, этическую несостоятельность. Надо заметить, что маска больного для него имеет особый смысл.

Его несуразное существование в избранных им ролях-масках, запирающих и замуровывающих его в самом себе, отсутствие должной самореализации и самосовершенствования, сильнейшая, в силу этого, нравственная неудовлетворенность, заклиненность на ложных, иллюзорных, призрачных, ни в коей мере не отображающих его внутренний мир ценностях, приводит его к потребности какого-то нравственного самооправдания, при котором и ему, как вполне сознательному существу, и окружающим его людям была бы отчетливо понятна «объективная» причина, препятствующая должному развитию его личностной индивидуальности. Невротик бессознательно цепляется за «болезнь», «бежит в болезнь», потому что в ней находит искомый «объективный» момент, «объективную причину» своего внутреннего разлада. Отныне все становится понятным и для него, и для окружающих: он болен, и его физическое нездоровье есть причина его неблагополучия; его болезнь мешает ему жить, любить, трудиться, творить, отвлекает его от целей, к которым он призван идти!

«Болезнь» дает ему возможность «разрешить» внутренний конфликт приемлемым для окружающих способом и в угоду общественной морали, ведь общество не воспрещает болеть. Он «болен» – и вот объяснение всему.

И все-таки «болезнь» – роль-маска хотя и многоликая, – не может удерживать его в своих браздах бесконечно, он, в конце концов, пресыщается ею, хотя она и удерживает его достаточно цепко символикой страдания. Маска эта, пусть и близкая по рисунку, по изображаемому выражению, его лицу, однако она, все-таки, не его живое, единственное лицо, она только маска. Не удовлетворяет невротика и врач-режиссер, потому что врач – странный человек! – хочет его вылечить от его... любимой роли, хочет лишить его того, за что он из последних сил держится. Врач удовлетворяет невротика лишь на первых порах, когда только еще разбирается в его хитрой болезненной симптоматике и непроизвольно режиссирует, непроизвольно задает невротику рисунок его роли, помогает утвердиться страдальческой маске на его лице; затем актуальность и интенсивность этого «творческого» процесса уменьшается, свертывается, и невротик чувствует себя не у дел. Поэтому он так часто меняет врачей, беспрестанно кочуя от специалиста к специалисту, тайно желая новой режиссуры для своей привычной маски. Но поиск врача-"специалиста", психотерапевта есть также не что иное, как извечное стремление невротика обрести для себя режиссера, учителя, наставника своей жизни. Тайно, боясь признаться самому себе, невротик ищет авторитета, учителя, что открыл бы ему смысл той великой драмы, название которой Жизнь и которую невротик, словно малое дитя, превращает в игру в жизнь.

Глубоко женственная сущность невротика жаждет от сокровенно ожидаемого наставника и учителя прояснения своей жизненной позиции, откровения высшего смысла жизни, утверждения своего способа поведения в жизни, осмысления своей миссии в мире, в котором каждый чувствует себя явившимся неизвестно откуда и исчезающим неизвестно куда.

Но истинный учитель жизни, духовный наставник, является не маске, с которой отождествляет себя невротик и в которую он играет, а его отчаявшейся и взывающей душе, страдающей личности, сбросившей с себя уже всякие маски и открывшей миру истинное лицо.

Он приходит тайно, в самом неожиданном облике, и горе человеку, не распознавшему его.

Учитель для невротика – не тот, кто учит профессии, учит обретать практические навыки и знания; не тот, кто способствует исключительно умственному развитию ученика, расширяет его интеллектуальный кругозор. Учитель для него, прежде всего, тот, кто любит сам и учит любить других, учит любви, учит самому достойному делу в мире, вне которого все обретает вид своего жалкого подобия. Всякий другой учитель для внутренне раздвоенного и страдающего существа невротика недостоверен.