Глава 32. Пациент будет противиться вашему раскрытию
Глава 32. Пациент будет противиться вашему раскрытию
Моя ремарка чуть выше о том, что самораскрытие терапевта не раззадоривает аппетитов пациентов и не заставляет их расширять свои требования дальнейшего раскрытия, на самом деле представляется даже преуменьшением. Очень часто имеет место прямо противоположное — пациенты четко дают понять, что они возражают против того, чтобы узнать больше о личной жизни терапевта.
Те, кто желает чуда, тайны и авторитета, не склонны заглядывать под внешние атрибуты терапевта. Их вполне успокаивает сама мысль, что эта мудрая и всемогущая фигура поможет им. Несколько моих пациентов вспомнили метафору из «Волшебника из страны Оз» для того, чтобы описать свой осмысленный выбор блаженного верования в то, что терапевт знает дорогу домой — ясную надежную тропу из мира боли. Никоим образом они не хотят заглядывать за занавес и видеть потерянного и смущенного волшебника-шарлатана. Одна пациентка, колеблющаяся между «оволшебниванием» и очеловечиванием меня, описала дилемму «Оз» в стихотворении под названием «Дороти сдается»:
Мой самолет разбился на Канзасской равнине,
Я проснулась от неприятных истин о самой себе,
Разбитых на черное и белое.
Войлочные туфли, жизнь, убегающая по крупинке,
И пустой кристалл. Я пыталась. Но неоновыми ночами
Я искала изумруды в зеленой траве,
Волшебников за соломенными чучелами, я бы увидела
Ту многоцветную лошадь, что скачет мимо —
А я старею, она мчится слишком быстро.
Неистовые ветры, несущие меня, ободрали меня
До наготы. Теперь на коленях я предпочла бы
Оставить ведьме ее метлу, заменить декорации,
Не видеть человека за голосом,
Всегда следовать волшебной дорогой,
Что ведет меня в чудесное место.
Пациенты хотят видеть терапевта всемогущим, безгранично надежным и вечным. Некоторые мои пациентки, много раз встречавшиеся с ненадежными мужчинами, опасаются моей (и вообще мужской) слабости. Другие боятся, что я кончу тем, что и сам стану пациентом. Одна пациентка, чей курс терапии я подробно описал в «Мамочке и смысле жизни», избегала смотреть на меня или спрашивать у меня о чем-либо личном даже тогда, когда я появился на сеансе на костылях после операции на колене. Когда я спросил об этом, она объяснила:
«Я не желаю, чтобы в вашей жизни было повествование».
«Повествование? — спросил я. — Что вы имеете в виду?»
«Я хочу, чтобы вы были вне времени. Повествование же имеет начало, середину и конец — особенно конец».
Она перенесла смерть нескольких важных людей в своей жизни — ее мужа, брата, отца, крестника — и была напугана возможностью еще одной потери. Я ответил, что не смогу помочь ей, если у нас не будет человеческих встреч; мне было нужно, чтобы она воспринимала меня как реальную личность, и потому я заставлял ее задавать мне вопросы о моей жизни и моем здоровье. Когда она ушла из моего кабинета в тот день, ее преследовала навязчивая мысль: «Следующие похороны, на которых я буду присутствовать, — похороны Ирва».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.