Глава 10. Ловушки

Глава 10. Ловушки

Рождение ребенка и семейные отношения порой сопровождаются таким всплеском чувств, что люди произносят слова, которые позднее хотели бы взять обратно. Мужья обвиняют жен, жены винят мужей, оба могут обвинять малыша, а чувствительные дети иногда могут винить самих себя. Эти обвинения иллюзорны и иррациональны, но тем не менее причиняют боль. Это лишь одна из эмоциональных "ловушек" рождения.

Подобно проблемам начала школьной жизни, ухода из дома в 18 лет или ухода на пенсию в 65 лет, рождение ребенка имеет свою долю риска. Мрачные переживания во время этого деликатного периода могут оставить пагубные отпечатки, "метки родов", которые носят скорее психологический, чем физический характер.

Пока существовало предположение, что у новорожденных детей нет эмоций, нет развитых чувств, нет мыслей, проблема родовой травмы казалась необоснованной и привлекала мало внимания. Теперь, когда стало известно, что малыши разумные, чувствительные существа, их умственную и эмоциональную уязвимость необходимо пересмотреть.

Не каждые роды являются счастливыми сами по себе. Из-за бесчувственного отношения к новорожденному как к человеку доктора, акушерки и родители могут испортить это событие бездумной насмешкой, критикой или ужасными предсказаниями относительно внешности и будущего малыша. Психотерапевты могут рассказать вам, как часто такие необоснованные и глупые замечания оборачиваются патогенными факторами, буквально вызывающими болезнь. Подобно тому, как беременные женщины должны избегать контакта с химическими тератогенами, которые являются причиной врожденных пороков тела ребенка, они должны избегать и психологических тератогенов, засоряющих разум детей.

Родители могут оставить эмоциональные шрамы у своих отпрысков с помощью угроз, отвержения, грубых замечаний, которые сами по себе свидетельствуют о неразрешенных личных проблемах и разногласиях. Беременность — это идеальное время для лечения своего тела, разума и духа, чтобы эти проблемы были полностью решены до родоразрешения. Проблемы, оставшиеся неразрешенными, могут сразу причинить страдания малышу и испортить семейные взаимоотношения на последующие годы.

Для некоторых новорожденных первая встреча с матерью, отцом, братьями и сестрами и другими родственниками опасна. Окружающая среда, в которой они себя обнаруживают, порождает страх, гнев, депрессию или стыд. Даже внутри матки малыши могут слышать "грохот" семейных стычек. Вне матки они должны научиться мириться с несчастливыми родителями, с родственниками, настроенными агрессивно, ревнивыми братьями и сестрами и бездушным медицинским персоналом.

Для малышей очень важно, что чувствуют мамы в глубине души, что они говорят и делают. Если им не хватает эмоциональной поддержки, это означает, что матери не могут дать своим малышам достаточно любви, как и молока, а это не способствует появлению у ребенка стремления быть с матерью. В какие-то несчастливые моменты родители могут неосторожно дать выход ужасным чувствам, которые не управляются ни разумом, ни самообладанием, а в это время малыши напряженно слушают.

Удар отверженности

Приведенные ниже рассказы должны предостеречь вас от вреда, который вы можете причинить своему ребенку различными формами его отвержения при рождении. Ширли отвергнута, так как она "не того" пола, — жалоба, которую предъявляли мне некоторые родители. Отверженность, с которой столкнулись Гленда и Дэвид, еще хуже — они оказались нежеланными детьми. В результате оба чувствуют себя разочарованными и грустными. Если бы их матери осознали, как проницательны новорожденные, возможно, они нашли бы способ дать своим малышам лучший старт в жизни.

Ширли

Она хотела мальчика. Это первое место, куда она посмотрела. Она хотела знать, мальчик я или девочка. Она хотела мальчика; она плачет.

Она даже не хотела брать меня на руки. Вошел мужчина, он взял меня на руки. Он улыбается, похоже, он счастлив. Она не хотела, чтобы я была рядом с ней в кровати. Он начинает укладывать меня. Она сказала "нет", и он положил меня в люльку. (Она сказала): "Нет… я не хочу, чтобы она была здесь". Я чувствую себя уязвленной. И я голодна.

Он рассердился на нее, ушел из комнаты и хлопнул дверью. Она плакала и плакала. Мне стало ее жалко. Я голодна. Я начинаю плакать. Мужчина вернулся с другой женщиной… У нее было молоко и еда для меня, и она покормила меня. Она нянчила меня. Мне было тепло и уютно. Она кормила меня много раз… Она положила меня обратно в колыбельку, и я уснула.

Гленда

Медсестра (держит меня). Теперь доктор. Я хорошая девочка, действительно хорошая девочка, говорит доктор. Я здесь! Хорошо быть здесь, хорошо быть снаружи. Доктор тоже счастлив; все кажутся счастливыми.

(Моя мама) говорит: "Я не могу держать это". Я не "это"! Я красивая девочка! (Начинает всхлипывать.) Она все еще не хочет меня. Она не любит меня. Она ненавидит меня… Она говорила мне. И она не хотела держать меня. (Продолжает плакать.) А я была такой счастливой!

Мне грустно. Она не любит меня. Она не хочет держать меня. Мне холодно и одиноко… (Шепотом) Я буду лежать очень тихо, тогда они не узнают, что я здесь. Я бы хотела остаться одна, чтобы погрустить.

Во время рождения Дэвида атмосфера была натянутой и безмолвной — больше похоже было на похороны, как он сказал позднее. Все было очень по-деловому. При рождении его определили на усыновление. Никто не был счастлив его видеть.

Дэвид

Какой-то человек взял меня за ногу; он обхватил рукой мою голень.

Кто-то сказал: "Это мальчик"… За доктором стоит мужчина в деловом костюме, поверх которого надет больничный халат и шапочка, на лице маска.

Очень тихо. В этой комнате нерадостно. Мне кажется, что никто не рад меня видеть.

Доктор держал меня одной рукой за ноги. Было хорошо, когда он поддел меня рукой, чтобы положить. Это было первым знаком того, что кто-то обо мне заботится.

Мое лицо вытирают. Теперь он осматривает меня всего, засунул палец мне в рот…

В комнате полное безмолвие, как будто здесь находится смерть. Родильная комната не похожа на то, что я ожидал. Я думал, что все будут очень довольными и счастливыми. Вместо этого все по-деловому. И в этой комнате совсем нет ощущения счастья.

"Короткая беседа" иногда может приобрести большое значение. В случае с Хелен и Брендой то, что казалось легкой беседой между доктором и мамой относительно "содержания" ребенка, тяжелым воспоминанием запало в мозг ребенка.

Хелен

Я в ее комнате в больнице. Здесь доктор. Высокий, худой мужчина; он разговаривает с ней. Она не хочет меня. Я не мальчик.

Он сказал, что взял бы меня (к себе) домой, если она не хочет меня. Я "красивая, здоровая малышка". Если она не хочет меня, а он хочет, я бы лучше осталась с ним.

Она действительно разочарована. Я ничего не могла поделать! Мой папа будет разочарован, когда придет, так как он тоже хотел мальчика; он всегда много об этом говорил. Ему нужна помощь на ранчо…

Мне не нравится быть здесь с моей мамой… Доктор стоит около кровати. Я хочу назад к няне. Мне это больше нравится. Няню не волнует, мальчик я или девочка. Она всех нас любит.

Бренда

Моя мама держит меня в своей кровати. Доктор входит навестить ее, весь занятой и суетливый. "Как вы решили, вы оставите ее?" — спрашивает он. "Я полагаю, что теперь мы должны это сделать, не правда ли?" — говорит она.

Все запутано. Вы считаете, они не хотели меня?

Доктор говорит: "Вы не можете отослать ее обратно".

Это толстый доктор. Он щиплет меня и обращается со мной грубо. Я плачу, а он не обращает внимания. Мне он не нравится, он противный!

Мама ему улыбается. Интересно, на чьей она стороне?

Доктор говорит: "Я всегда здесь" — и протягивает меня, всю взъерошенную, обратно.

Испытавшие враждебность

Приходя в этот мир, некоторые малыши оказываются на поле семейных стычек, исход которых слишком неопределенный. У малышки Сандры мама — подросток, которая ведет безуспешную борьбу за то, чтобы оставить ребенка. Борьба иссушила запас молока. Мама Марии, тоже подросток, кричит, потому что ее ребенка забирают до того, как она оказалась к этому готова. Малышка хочет, чтобы все было спокойно. Встречи и расставанья перемешались. В семье Джеки враждебность исходит от отца, который кричит о затратах на роды. В семье Фзй опасность исходит от ее сестер.

Сандра

Время кормления, но никого нет. Нет молока. Я голодна… но нет молока. Я терплю и терплю, но ничего нет. Мне обидно. Мама не любит меня и не дает молока…

Все белое, кроме мамы, она хорошая и розовая. Она прижимает меня к себе, теплая и ласковая. Я слева от нее, близко прижата. Она говорит: "Ты симпатичная маленькая малышка!" Она говорит мне, что у меня сморщенный нос и лицо. Она думает, что это красиво. Она целует мои пальчики и смотрит на пуговку у меня на животе…

Тихо. Она плачет. Она хотела, чтобы папа тоже был с нами. Мама боится и плачет. "Я не знаю, как заботиться о ребенке. Бедный ребенок!"

Только слезы… "Я не знаю, как заботиться о ребенке! (Тетя) Маргарет хочет забрать ее. Я не хочу, чтобы Маргарет забирала моего ребенка. Я спрячусь".

Мама боится Маргарет. Маргарет заберет меня, если сможет. "Мы не можем убежать. Некуда бежать, и некому помочь нам".

Не было больше тепла и уюта. Я боюсь, что она покинет меня. Я не хочу, чтобы она уходила. Я хочу, чтобы снова было уютно. Я хочу, чтобы меня снова взяли на руки.

Мама говорит: "Они не выиграют. Они не возьмут мою малышку, не могут забрать мою малышку. Черта с два они получат ее! Ее (будут) снова звать Сандра, а не Барбара. Я сделаю так, как я захочу!".

Я хочу маму. Я не хочу, чтобы мама плакала. Когда мама плачет, я несчастна.

"Я хочу оставить ее…" Мама обнимает меня. "Мы справимся с этим. Будет трудно".

Затем вошла медсестра. Я очень хочу спать. Время кормления закончилось. Не было молока.

Мария

Я не помню никаких других малышей. Это была не больница, а дом для девушек, у которых не было мужа…

Моя мама кричала, потому что она не хотела, чтобы меня забрали. Я хотела что-то сказать, но не могла.

Я плакала, так как не понимала, что происходит. Я хотела, чтобы все осталось спокойно и тепло. Я хотела, чтобы они положили меня обратно, где взяли.

Я думаю, что я в родильной комнате. Я слышала, как моя мама сказала: "Я люблю тебя… Я хочу тебя". Я не могла ничего сказать. Я была расстроена, потому что хотела сказать: "Я понимаю" или "Я тоже тебя люблю.

Думаю, что она кричала и плакала: "Не забирайте ее пока". Но я не могла ничего сказать. Я не знала как. Я хотела сказать ей, что все в порядке, что я люблю ее, несмотря ни на что, и что я попытаюсь снова ее увидеть. Но я никогда ее не видела. Я жила с кем-то другим.

И я хотела знать о том, что с ней случилось, но никогда не узнала. (Позднее) они рассказали мне немного о ней, но в основном то, что она была просто красивая, любила музыку и была слишком свободна с мужчинами. Они сказали, что она была проститутка, и еще много плохого. Но это была неправда; они просто так думали.

Джеки

Они внесли меня к моей маме, и она надела на меня мою одежду. Она взяла меня на руки. Вошла моя бабушка, а потом мы вышли наружу.

Было холодно. Я была завернута в одеяла.

Потом там был мой папа. Я не знала, что происходит. Мой папа был вне себя из-за денег и стерео. Он сказал, что на стольких детей у него не хватит денег. Почему она родила еще одного ребенка! Они не могли себе этого позволить. Он не хотел меня.

Я была сконфужена. Он кричал. Это напугало меня. Моя мама держала меня очень крепко.

Он сказал, что у него нет денег. Он должен был заложить стерео, чтобы мама вышла из больницы.

Фэй

Я с трудом могу в это поверить! Похоже, я еду домой из больницы на руках у моей мамы.

Я внизу в нашей квартире, в доме моих дедушки и бабушки. Я приехала домой из больницы в машине. Я только что вошла в дверь, и мои сестры подошли посмотреть на меня. Они сказали: "Ой, фу! Вся красная и сморщенная. Мы не хотим это".

С самого начала я почувствовала, что мне не рады. Я чувствовала, будто я вторглась без спроса. (Я не помню, чтобы чувствовала себя когда-нибудь иначе.)

Сейчас я лежу в колыбельке, и мои сестры, облокотившись на нее, говорят мне, что они не хотят меня, что у меня нет права здесь находиться и что я испортила им всю жизнь!

Чума по имени страх

Рождение — переходное время удивительной сложности, когда у всех его участников может появиться страх. Страх родителей или медиков-профессионалов может легко распространиться на ребенка. Родовые воспоминания, выявленные под гипнозом, указывают, что дети пугаются, когда появляются проблемы со снабжением кровью и кислородом. Малыши паникуют, когда пуповина прижата или обвивается вокруг шеи. Они знают, когда они теряют сознание, и боятся того, что может произойти.

Некоторые малыши выражают страх, что они будут раздавлены намертво, их голову раздавит или "оторвет" доктор. Другие боятся родильных комнат в больнице, шприцов или инкубаторов. Они боятся, когда их оставляют с незнакомыми людьми, разлучают с мамой и отправляют некормленными и без присмотра в детскую.

Малышка Тельма была взволнована беседой между докторами и медсестрами. У нее были проблемы с дыханием, и она случайно услышала, как медики говорили, что они боятся ее "потерять". Из этого она решила, что быть одной опасно. Через 30 лет, когда она пришла ко мне на психотерапию, этот страх все еще не отпускал ее. Во время гипноза Тельма медленно осознала пугающие слова о своем состоянии, которые она нечаянно услышала, но не хотела их вспоминать. Когда она, наконец, была готова к этому, вот что она воспроизвела.

Телма

Я больна. Мне больно… (в) груди. Я не могу как следует дышать. Просто там лежу (одна). Я напугана. У меня пневмония.

Медсестра говорит: "Все в порядке". Она смотрит вниз, на меня, прикасается к моей голове. Мне лучше. Я расслабляюсь…

Они обеспокоены, (говорят), что я больна. Должны наблюдать, чтобы убедиться, что не станет хуже. Они собираются кого-то здесь оставить. Они могли потерять меня. Это то, что они сказали.

Я напугана. Я не хочу уходить. Я не очень долго здесь побыла. Я немного…

У Мэксайн, так же, как и у Тельмы, появляется страх, после того как она слышала разговор взрослых, в данном случае ее мамы. Каким-то образом уловив опасность в странных материнских словах, она очень ее невзлюбила.

Мэксайн

Теперь я родилась. Мне это совсем не понравилось. Было столько суматохи вокруг, со всех сторон. Просто больше не было покоя. Я думаю, с тех пор мне больше не было так спокойно! Все перевернулось.

Мне кажется, я не должна этого говорить, но, пожалуй, я ненавидела мою мать. Я возненавидела ее с того самого момента, как родилась. Постоянная болтовня и суматоха. Я не могла угодить ей.

Она сказала мне: "Почему ты здесь? Я не знаю, как заботиться о тебе". Я все еще слышу, как она говорит: "Ты нехорошая", — а я просто не понимаю. Я ничего плохого не сделала.

Правда, потом она сказала, что любит меня, но ведь говорила и такое. Одну минуту она была добрая, а другую — нет. Она была очень эмоциональной.

Там была медсестра, и я ей нравилась. И могу сказать, что моему папе я нравилась. Моему брату даже нравилось, что я появилась. Он пришел взглянуть на меня и привел других детей посмотреть на меня. Доктор Т. был добрый… Мне он тоже нравился.

Но меня не принимала моя мать. Когда я родилась, моя мама сказала, что я мальчик! Все сказали, что я девочка… Затем вошел мой папа, и моя мама сказала ему, что я мальчик. Я не знала, что и думать. Для меня все это было слишком запутанно. Мне было тяжело приспособиться к этому миру…

Джек ужасно напуган и громко протестует из-за того, как с ним обращаются в родильной комнате, но еще более сильный страх появляется тогда, когда к нему впервые прикасается его мать. Что-то не так. Он чувствует, что его любят не за то, что он есть, а как средство сохранить брак. Он страшится будущего.

Джек

В родильной комнате слишком яркий свет. Я кричу. Я напуган. Холодно, и я четко осознаю, что меня держат вверх ногами. Я пытаюсь выправиться. Тупой, проклятый доктор! Хлопает меня и держит меня в таком положении!

Когда я родился, я был самонадеян. Я ощутил удивительную мудрость, когда меня держали за ноги, но и замешательство оттого, что единственное, что я могу сделать, это кричать. Доктор обрабатывает меня, пуповину и т. п.

Мама тянется ко мне и берет меня на руки. Но это прикосновение без прикосновения. Ко мне прикасаются, но и не прикасаются. Держат, но не ласкают. Я осознал это, когда впервые приблизился к маминой груди. Это было похоже на "Вот и мы; это будет долгая волокита".

Предполагалось, что я решу их (родителей) проблемы, сведу их вместе. Предполагалось, что я сделаю их жизнь красивой, но все, что я сделал, лишь осложнило ее.

Я был у них темой для обсуждения.

Это случилось по дороге домой из больницы, когда Джуди почувствовала, что дела дома не совсем в порядке. Там ждали неприятностей и проблем. Она знала, что ее мама волновалась за других детей в семье.

Джуди

Похоже, очень ярко и солнечно. Мы долго едем в машине. Я сижу на переднем сиденье на руках у мамы.

Я думаю, что она не хочет ехать домой. Кто-то там будет; мне кажется, родственники… Там не будет мира и спокойствия, когда мы туда приедем. Я просто это чувствую.

Мама держит руку над лицом и выглядывает из окна. (Обеспокоенно). Я просто не знаю, что произойдет.

Думаю, что мне лучше уснуть. Я лучше не буду никого беспокоить; я лучше буду хорошей малышкой.

Мои брат и сестра немного рассержены, и это будет ужасно. Они нехорошие. Я знаю, они нехорошие. Я чувствую, что они что-то сделают при первом удобном случае. (Тяжело вздыхает.)

Я тоже не хочу ехать домой. Там будут неприятности, а я слишком мала (чтобы держать семью в мире).

Шрамы от критических замечаний

Как психолог, помогающий людям найти источник их беспокойства, я часто бывал свидетелем того, какое длительное действие оказывал ущерб, причиненный недальновидными замечаниями, сделанными во время родов. В то время как замечания, сделанные в любое другое время, нужно рассматривать в широком контексте, слова, сказанные во время чьего-то рождения, оказывают необычайно сильное действие. Критические реплики, которые можно легко выкинуть из головы в любое другое время жизни, поражают, как удары молнии, и отпечатываются в разуме малыша. Результат — болезнь и страдания, которые позднее потребуют многих лет лечения.

Ниже приводятся примеры замечаний, сделанных моим клиентам во время рождения. Все они оказались опасными для умственного и физического здоровья и потребовали впоследствии нескольких этапов лечения.

Доктор — медсестрам: "Уф, этот, похоже, болезненный".

Медсестра — одному из родителей: "Мы сделаем все, что в наших силах, но ничего не можем гарантировать".

Доктор — медсестрам: "Посмотрите на нее! Нам повезло, что она вообще родилась, учитывая, что все так плохо".

Медсестра — медсестре: "Другая девочка. Она доходяга".

Отец медсестре: "С ней уж ладно. Позаботьтесь о матери".

Мать — соседке по больничной палате: "Посмотри на ее волосатые уши".

Мать — доктору, взволнованно: "Что у нее с головой?"

Мать — доктору: "Почему вы просто не обмотали пуповину вокруг ее шеи и не задушили ее?" (Не удивительно, что ее дочь сказала, как ненавидела свою мать с самого первого дня рождения).

Ида

Они думали, что я безобразный ребенок. Все родственники высказали мнение по этому поводу. Все согласились. Они привыкли посмеиваться над моими глазами, потому что они смотрели пристально. Они говорили, что я постоянно смотрю, как лягушка, поскольку я открывала их широко, как будто чего-то боялась.

Опыт, приобретенный маленьким Стюартом, дает нам возможность изнутри взглянуть на то, как во время схваток и родов возникают негативные предположения. По мере того, как роды принимали все более сложный оборот, доктор позволял себе ругательства, обвинения, сарказм и насмешки. Произнесенные во время смертельной опасности и дистресса, его слова имели огромное влияние на Стюарта.

Стюарт

Я застрял! Я не могу двигать плечами. Доктор тянет меня за голову.

Болит челюсть; он давит на нее и тянет. О, мой рот! Он тянет все сильнее и сильнее. Эта тяга становится все больнее и больнее…

Больно, больно… Я чувствую, что мои плечи так сжаты, а доктор тащит, и я не могу выйти!

Он кричит на меня и тянет… "Тужься! — кричит он. — Тужься! Тужься!"

Все постепенно немеет.

Он тянет за мое правое плечо, пытаясь освободить руку. Он использует свои руки, как тиски, чтобы вытащить меня.

Я чувствую полное онемение. Мне кажется, что все мои кости сломаются, так я стиснут!

Выход настолько велик, насколько возможно, и моя мама кричит и тужится. Она совсем не расслаблена. Она зажата, и я зажат. И доктор действительно злится, потому что я не выхожу, как предполагалось.

А он все сильнее тянет за мое правое плечо. Меня схватили! Затем он тянет меня за голову. Он обхватывает меня за челюсть и сзади за шею и тянет то вперед, то назад, как бы раскачивая, тянет меня в одну сторону и затем в другую, пытаясь сначала освободить одно плечо.

Он торопится. Он говорит, что скоро мне нужно будет дышать. Полагаю, поэтому он так сильно тащит меня за голову и правую руку. Он грубый.

Его слова грубые, совсем не вежливые. Он в замешательстве, так как я не выхожу и не реагирую. Я ненормальный ребенок и не делаю то, что надо. Я не уверен в том, что мне надо делать!

Он говорит: "Миссис Е., у вас упрямый ребенок. Он не совсем нормальный, как другие (обычные) дети. Они выбрасывают свои руки, а он нет. Он упорствует. Я пытаюсь его вытащить, а он упирается. Я не знаю почему…"

Он говорит не очень приятные вещи обо мне. Он говорит, что я причинил ему много неприятностей, что я сложный. Он говорил маме, что я буду сложным ребенком. Неправда. Я не буду сложным, но он говорит, что это так.

Да, глупо то, что он обо мне сказал, но все согласны; никто не принял мою сторону. Я хотел сказать: "Нет, неправда", — но они не послушали бы.

Он назвал меня маленьким пердуном! Он сказал: "Наверное, этот маленький пердун везде будет опаздывать!". И рассмеялся, как будто это была шутка. Все засмеялись…

Я не знал, что происходит, но он сказал, что это все моя вина — эти слова такие четкие!

Мне очень хотелось что-то сказать, но я не мог. Я не мог ничего сказать; я не знал как. Но я хотел. Все смеялись, а я чувствовал себя плохо.