ЗАКЛЯТЬЕ ПРОТИВ ЗЕЛЕНОГЛАЗОЙ ВЕДЬМЫ
ЗАКЛЯТЬЕ ПРОТИВ ЗЕЛЕНОГЛАЗОЙ ВЕДЬМЫ
Ревности, этой, по выражению Шекспира, «зеленоглазой ведьме», посвящено великое множество произведений. Отелло убивает свою жену. Медея — детей, рожденных от изменника–мужа. В поэмах Пушкина «Цыганы» и «Бахчисарайский фонтан» ревность тоже приводит к страшной, кровавой развязке.
Не осталась в тени и тема ревности братьев и сестер. Каин, из ревности и зависти убивший своего брата Авеля; Ромул, своими руками прикончивший брата–близнеца Рема из опасения, что тот попытается захватить власть в Риме… У всех народов есть мифы, сказки и легенды, в которых присутствует мотив соперничества, а то и открытой вражды братьев и сестер.
Современная психология тоже внесла немалую лепту в разработку этой вечной темы, пытаясь наметить какие–то конструктивные подходы. Почти в каждой книге по воспитанию детей есть главы про детскую ревность и про «способы борьбы с ней». И тем не менее, мы в своей работе наблюдаем удивительный парадокс: очень многие родители искренне изумляются, когда им говоришь, что и в их семье есть такое. Нередко даже в вопиющих случаях они предпочитают ничего не замечать и не моргнув глазом отрицательно отвечают на вопрос анкеты «Есть ли у ребенка ревность к брату (сестре)?»
Вспоминается очень показательная история, после которой мы с утроенным вниманием стали относиться к проблеме детской ревности.
Двенадцатилетний Коля страдал довольно тяжелым заиканием. Кроме того, родители жаловались на его агрессивность, частые срывы, повышенную возбудимость. Однако на занятиях этого никак не было видно: мальчик вел себя вполне адекватно, во взаимоотношениях Коли с отцом и матерью, которые по очереди приводили его на занятия, тоже не наблюдалось отклонений, У Коли был младший брат, но родители с самого начала убедили нас в том, что никакой ревности нет и в помине, сыновья дружат, все чудесно. Да и сам Коля ответил в «детской анкете» на вопрос «Что ты любишь больше всего на свете?»: «Играть с младшим братом и жвачку».
На первых занятиях речь Коли несколько улучшилась, но дальше на его пути словно возникла стена. И мы никак не могли понять, в чем дело. Потом нам была дана первая подсказка: одна из нас погладила Колю по волосам, и мы с удивлением обнаружили, что он — уже большой мальчик, почти подросток, стремящийся продемонстрировать свою независимость — не отстранился, а как–то по щенячьи подставил голову под ладонь и был очень доволен, что его приласкали. Мы насторожились, и тем не менее картина, которую мы увидели в следующий раз, явилась для нас полной неожиданностью.
А в следующий раз Колина мама не смогла оставить младшего сына дома с бабушкой и пришла вместе с ним. И Колю будто подменили! Он все время хихикал, задирался, отпускал ехидные шуточки в адрес других ребят. В общем, внезапно вошел в роль язвительного шута. А когда мать, которой было неловко за его поведение, демонстративно вышла из комнаты и вывела Павлика — так звали младшего брата — у Коли от обиды задрожали губы и он чуть не расплакался. Его кураж моментально сменился мрачной угрюмостью.
Перемена в поведении Коли была настолько разительна, что у нас уже не осталось сомнений. Но на всякий случай мы решили сопоставить кое–какие факты. Заикание впервые проявилось у Коли года в четыре. И брат был младше Коли на четыре года… Мы попросили мать как можно точнее припомнить обстоятельства того времени. Выяснилось, что Павлуша родился болезненным, и уход за ним поглощал все время матери. В первые полгода ей вообще было больше ни до кого. Коля воспринял рождение брата с радостью, удивительно чутко для своего возраста отнесся к просьбам родителей вести себя потише, не мешать малышу, очень жалел его, но… вскоре начал заикаться. Как это часто бывает, первое заикание возникло в момент стресса — была сильная гроза — и родители списали все на испуг. Им и в голову не приходило связывать Колино заикание с ревностью, тем более что она и дальше проявлялась только на подсознательном уровне. На уровне сознания Коля прекрасно ладил с братом, был его другом и наставником, никогда не позволял себе никаких ревнивых замечаний в его адрес. Но подсознательно он вел себя так, чтобы «перетянуть одеяло на себя». Заикание упорно не проходило, и родители начали водить Колю по врачам (таким образом, он тоже перешел в категорию больных, и в этом, можно сказать, сравнялся с братом), а затем резко изменилось и поведение мальчика. Ласковый и покладистый, он стал дома агрессивным и настырным, отвлекая на себя значительную часть родительского внимания. Но опять–таки его агрессия никогда не бывала направлена на брата!
С тех пор, наученные горьким опытом, мы всегда просим поскорее привести на занятия братьев и сестер наших пациентов и на слово уже не верим никому.
Почему же родители, часто даже весьма осведомленные в том, что касается вопросов воспитания детей, не видят очевидного и проявляют поразительную беспомощность, когда речь заходит о детской ревности? Мы долго думали, вспоминали семьи маленьких ревнивцев, попадавших к нам, и в конце концов пришли к простому в общем–то выводу: у взрослых это защитная реакция. Человеку трудно жить с постоянным чувством вины, поэтому один из самых распространенных способов избавиться от нее — это убедить себя в том, что ничего плохого, собственно говоря, не случилось. Сколько раз мы слышали от родителей, что они абсолютно одинаково относятся к своим детям, хотя различия бросались в глаза буквально с первых же минут!
— Да мы старшему и покупаем гораздо больше, младший все за ним донашивает. И занимались с ним в детстве столько, сколько младшему и не снилось. Игрушки и лакомства — всегда поровну. Нет, что вы, какое предпочтение?!
А оно — не в игрушках, не в спортивных костюмах и даже не в чтении вслух. Оно в том, что очень трудно подсчитать и замерить, но что тем не менее улавливается и замечается без всяких слов: во взглядах, в улыбках, в том, как рука сама тянется обнять за плечи, погладить по голове.
Мы еще не видели ни одной семьи, где детская ревность была бы абсолютно беспочвенной. Вот уж поистине иллюстрация известной поговорки «Нет дыма без огня»!
Поэтому, столкнувшись с проявлениями детской ревности, родителям следует первым делом заглянуть в свою душу, а не предъявлять претензии к сыну или дочери. Может, другой ребенок чем–то вам ближе, может, вас с ним легко, а потому и больше хочется общаться? Так бывает, и очень часто. И само по себе это еще не грех. В конце концов, человеку свойственно искать в мире созвучия, гармонии. Грех переносить вину на другого, тем более на того, кто заведомо слабее вас, а главное, является в этой ситуации лицом страдательным. И он же оказывается виноват!
Подобное мы наблюдаем сплошь и рядом. Всем, наверное, известно выражение «муки ревности», но почему–то применительно к детям так не рассуждают. Когда мужчина или женщина мучается ревностью, это обычно вызывает у окружающих сочувствие. Детская же ревность вызывает досаду, раздражение. Ее считают капризом, избалованностью, блажью, а то и пороком. А ведь на самом деле это прежде всего страдания. Самые настоящие и часто более страшные, чем у взрослых. До определенного возраста мир ребенка — это исключительно семья. Это взрослые могут найти себе какую–то отдушину, отвлечение. Могут забыться в работе, в вине… да мало ли в чем! Могут, в конце концов, изменить в отместку неверному супругу или супруге. А с кем, спрашивается, «изменит» родителям ребенок? Подростки — да, они находят утешение в компаниях, в поисках преданной дружбы и любви, а маленький ребенок обречен на свою семью. И если в его мире появляется «зеленоглазая ведьма», жизнь становится сущим адом.
Призвав родителей заглянуть в себя и понять — что в их поведении вызывает муки ревности у ребенка, мы просим затем, чтобы они «вжились в его образ». Что помогает воскресить в памяти свои детские переживания? Скажем, вспомнить влюбленность, омраченную появлением соперника или соперницы; представить себе, что было бы, если бы сегодня у мужа (или жены) неожиданно появилась другая привязанность. Важно детализировать свои фантазии, воображать не просто какую–либо конкретную ситуацию, а и все возможные способы реагирования на нее. Ну, а потом… исключить все варианты, допускающие уход.
— Не знаю, я бы, наверное, с ума сошла от злости и обиды, — призналась нам одна женщина, когда выяснилось, что в воображаемой ситуации она никуда не могла бы деться и, постоянно видя, как ее муж оказывает кому–то знаки предпочтения, еще считалась бы виноватой, если бы выражала свое недовольство.
Обычно у родителей, живо представивших себя на месте уязвленного ревностью ребенка, пробуждается острая жалость к нему и появляется чувство вины. Переживания не самые приятные, но, увы, без них, как нам кажется, невозможно распутать этот клубок.
Часто приходится слышать: «Наверное, уже ничего нельзя изменить, да? Все ведь так далеко зашло!» Разумеется, в семьях, где один из детей привык чувствовать себя любимчиком, а другой годами копит обиды, все не может измениться в одночасье, как по мановению волшебной палочки. Но постепенно баланс устанавливается.
Что, по сути, травмирует старшего (а чаще именно он испытывает муки ревности), когда появляется младший? То, что он лишается привычного места в семье, его неожиданно «свергают с престола» и передают роль «королька» малышу. Но это еще полбеды! В конце концов, на протяжении своей жизни человеку приходится переиграть множество ролей. Тут важно другое: роль, которая обычно предлагается старшему ребенку, для него непривлекательна. С рождением младшего старший автоматически становится для родителей большим и взрослым, о чем слышит постоянно. Однако очень быстро убеждается в том, что на самом деле это фикция, обман. И обман обидный!
— Если я взрослый, — рассуждает ребенок, — то почему мне не разрешают прикасаться к малышу? Вон мама его и на руках держит, и пеленает, и в коляске возит. А папа — тот даже подбрасывает до потолка! А мне стоит до него пальцем дотронуться, как тут же кричат: «Отойди! Осторожно! Ты ему что–нибудь сделаешь!» Значит, никакой я не взрослый? Своим же друзьям они так не кричат. Вчера тетя Наташа с дядей Борей приходили — им обоим дали Ваньку подержать…
С другой стороны, попытки старшего вдруг снова стать маленьким (а в это время многие дета их предпринимают: кто начинает сосать палец, кто требует, чтобы с ним поиграли в младенцев, кто капризничает и хнычет по любому поводу) вызывают недоумение и досаду.
— Тебе, что, нечем заняться? Ты лучше поиграй во что–нибудь, — говорит мать, а за этим явственно слышится: «Иди, не мешай».
От ребенка, еще совсем недавно бывшего центром внимания, требуют, чтобы он спокойно ушел в тень и стал по возможности более неприхотливым и незаметным. Такое желание вполне понятно: в первые месяцы жизни младенец полностью поглощает внимание матери, да и потом она еще долго чувствует пуповинную связь с малышом, чутко реагируя на него и довольно притуплено воспринимая все, что с ним не связано. Однако старшему сыну или дочери нет дела до законов биологии и физиологии. Это все равно, что принцу или принцессе предложить провести остаток жизни в чуланчике и потом удивляться: дескать, странно как–то они отреагировали на наше предложение…
Во многих семьях, правда, ребенку пытаются компенсировать вполне, повторяем, естественный недостаток внимания со стороны матери, поглощенной младенцем: в игры со старшим включается отец. А порой первенца вообще временно передают на попечение бабушки с дедушкой. Однако на самом деле это попытки подсластить горькую пилюлю. Роли в семье не взаимозаменяемы, поэтому довольно наивно надеяться, что ребенок не почувствует себя отверженным, очутившись вне дома в то самое время, когда там — как ему кажется — происходят такие интересные вещи.
На наш взгляд, лучше пойти «другим путем»: сделать роль старшего максимально привлекательной для ребенка. По–прежнему чувствуя себя принцем, он должен ощутить сколько чудесного таится за порогом детской. (Сразу оговоримся, что все это относится к детям, у которых разница в возрасте превышает три–четыре года. Попытки внушить двух–трехлетнему карапузу, что он уже большой и надо извлекать выгоду из своего положения — затея провальная и в сущности жестокая. В «Декларации прав ребенка» записано: «Каждый ребенок имеет право на жизнь». А мы бы добавили: «И на детство тоже!» При небольшой разнице в возрасте между детьми особенно сильна конкуренция, и умные родители стараются не подчеркивать взрослость старшего.) А поскольку, конечно же, для старших детей на первых порах очень привлекательна роль няньки — это потом она может надоесть — нужно дать им себя попробовать в новом амплуа. Даже пятилетние дети могут быть прекрасными помощниками в уходе за малышом. Да, придется разрешать им подержать его на руках. Но ведь это можно сделать над диваном или положить младенца к ним на колени. Главное — понимать, что это не баловство, что у старших в такие моменты возникает ощущение сопричастности происходящему. «Мы с тобой, нашим первенцем, опекаем смешного, милого несмышленыша» — вот, собственно говоря, что должно звучать отныне во взаимоотношениях со старшим ребенком.
Однако, существенно расширив его права и демонстрируя выгоды взрослой жизни (например, разрешая старшему ложиться позже младшего, самостоятельно гулять на улице, чинить с папой машину и т. п.), следует все–таки помнить, что это не совсем взаправду. Поэтому не надо требовать, чтобы старший обязательно во всем уступал младшему или везде брал его с собой, если тот требует. Лучше соблюдать «золотую середину»: пусть, предположим, погуляет часок с братишкой или сестренкой, а потом спокойно общается со своими друзьями.
Очень важно также почаще говорить ребенку, что вы его любите. Наша культура довольно скупа на изъявления любви (как и на похвалу). Принято считать, что любовь нужно выражать не словами, а делами. Как у нас только ни высмеивались всякие ласковые прозвища типа «котик» и «ласточка»! Особенно обделяются лаской, естественно, мальчики; родители — и прежде всего отцы — боятся, как бы мальчики не выросли изнеженными, женственными. В результате у очень многих детей появляется неуверенность в себе; они начинают чувствовать себя отвергнутыми, не совсем полноценными. Мужественности, как вы понимаете, это не прибавляет. Напротив, ребенок, купающийся в родительской любви (конечно, не слепой, а сочетающейся с разумной строгостью), уверенней смотрит на мир и в итоге добивается гораздо больших успехов. Если уж взрослые так падки на лесть и комплименты и часто, как говорится, «видят ушами», не желая признавать фактов, а веря красивым словам, то почему же от детей требуется мудрость столетних старцев, которые и без слов поймут все, что нужно? В «Книге для трудных родителей» мы писали о важности преувеличенной похвалы. То же самое можно сказать и о ласке. Пусть ребенок почаще получает от вас преувеличенную ласку, пусть слышит, что он самый любимый. Согласитесь, что одно дело педантичное «я вас всех люблю одинаково», и совсем другое, когда тебе говорят «ты мой самый любимый старший сын», «ты мой самый любимый первенец», «ты моя самая любимая большая девочка». Казалось бы, это одно и то же, ибо слова «старший сын» предполагают наличие младшего, тоже «самого любимого». Но насколько эмоциональней, теплее звучат такие фразы! А элемент игры и юмора, заключенный в них, снижает патетику, которой так боятся многие современные взрослые.
Может, наверное, сложиться впечатление, будто, по–нашему, дети, чья жизнь омрачена ревностью, все поголовно являются стороной пассивной, этакими кроткими, забитыми страдальцами. Нет, конечно; бывает по–разному. Мы встречали немало ревнивцев, которых иначе как «бич Божий», не назовешь. Эти, наоборот, своей ревностью порабощают родителей, изводят сестер и братьев. Казалось бы, разве в подобных случаях можно пожаловаться на нехватку родительской любви и ласки? Да бедняги взрослые часто ни на шаг не отходят от маленьких тиранов и потакают им буквально во всем! Так–то оно так, но ведь тираны жаждут обожания, а не только покорности. У матери же с отцом подобное поведение ребенка обычно вызывает раздражение и жалание отгородиться: дескать, делай, что хочешь, только отвяжись! Т.е изъявления любви в данном случае формальны, а настоящего душевного контакта нет. При таких взаимоотношениях его просто не может быть, и ребенок пусть смутно, но ощущает это.
Но, безусловно, разница между «страдальцами» и «тиранами» огромна и подход к ним должен быть различным. Если в первом случае родителям, как правило, бывает достаточно изменить линию поведения по отношению к детям, то во втором этим не обойдешься. Тут надо попытаться понять, что таится за капризным деспотизмом, за вроде бы беспричинной ревностью. А таиться может разное, и, не зная, что именно, невозможно выбрать правильную тактику.
О мутистах, существах страшно ревнивых, мы написали отдельную главу (см. «Заговор молчания»), поэпятилетняя Надя ни на шаг не отходила от мамы, часто могла не разговаривать с чужими и заставляла буквально все семейство, включая семилетнюю Лялю и кота Персика, плясать под свою дудку. Но ей всего было мало, и она постоянно капризничала, чего–то требовала, выражала недовольство. На маму страшно было смотреть, такая безмерная усталость лежала на ее молодом лице. Соблазн выбрать тактику, которой мы обычно придерживаемся в работе с мутистами, был очень велик, однако мы все же решили немного повременить, получше приглядеться к девочке. И правильно сделали! Через некоторое время выяснилось, что Надю прямо–таки пожирали разнообразные страхи, о которых ее мама даже не подозревала. И снятие, купирование этих страхов привело к радикальным переменам в поведении малышки. Хотя, конечно, и маме пришлось менять стиль отношений с дочерьми: перестать бояться Надиных скандалов и, когда надо, твердо отвечать «нет», по отношению же к старшей дочери Ляле, напротив, проявлять большую снисходительность.
Случай семилетнего Матвея, пожалуй, один из самых сложных. Сестру он буквально ненавидел. На первом занятии, когда мы попросили детей придумать сценку про свое хорошее настроение, Матвей показал, как он радуется… отъезду сестры в деревню. «Потому что теперь не с кем будет драться», — объяснил он. Мальчик упорно не желал даже в воображаемых историях идти на контакт с сестрой. А уж о жалости или нежности нечего и говорить. Мы пробовали подступиться к нему и так и эдак, но все безрезультатно. И лишь к концу цикла, после того как Матвей, очень плохо входивший в контакт с детьми, стал чувствовать себя совершенно свободно, мы вдруг заметили в нем… садистские наклонности. Осторожный разговор с мамой подтвердил наши наблюдения. Она тоже не раз видела, как Матвей норовит исподтишка причинить боль домашним животным или сестре, но не придавала этому особого значения, поскольку дальше щипков, тычков и пинков дело не шло. Родители часто закрывают глаза на такие вещи, поскольку очень страшно сказать себе, что в твоем сыне таится жестокость. С этой категорией детей (к счастью, очень немногочисленной) нам работать психологически очень трудно, а тут еще и времени оставалось немного. Хорошо, что мама Матвея сумела достаточно быстро перестроить свои отношения с ним и с Аней. Раньше она во всех детских ссорах неизменно занимала сторону сына. Дескать, Аня, во–первых, старше, а во–вторых, Матвей обидчивый, нервный, «глазками дергает». Теперь же мама разрешила девочке не давать брату спуску, если он начинал исподтишка ее изводить, сама сурово пресекала подобные поползновения и параллельно старалась побольше хвалить Матвея за хорошие поступки, особенно подчеркивая при этом его доброту. На занятиях мы тоже при всяком удобном случае повторяли, что Матвей удивительно добрый и всегда жалеет слабых. При этом характер его собаки обогатился новой краской. Нет, конечно, страшное слово «садизм» ни разу не прозвучало. Однако собака Матвея начала вести себя в этюдах как настоящая «тихая сапа», стараясь исподтишка сделать окружающим, в том числе и хозяину, какую–нибудь пакость. Интересно, что на Матвея это произвело катарсическое впечатление. (Мы уже не раз сталкивались с подобными детьми: у них словно камень с души сваливается, когда они осознают, что их тайна раскрыта, но не оглашена.) Лицо его просветлело, он стал гораздо спокойнее. Расставаясь с Матвеем на лето, мы дали его маме задание как следует проработать с ним сказку Шварца «Два брата», в которой старший брат на своем горьком опыте убедился, к каким ужасным последствиям может привести бессердечное отношение к близким. Мама не только прочитала и обсудила эту сказку с Матвеем, но и затеяла с ним и с Аней целый кукольный спектакль, оказавший на мальчика психотерапевтическое воздействие.
Шестилетний Витя тоже жался к маме и смотрел на мир глазами, полными слез. При взгляде на него вспоминалась фраза «Он был несчастен еще во чреве своей матери». Трудно было представить себе большего меланхолика. Он и говорил плачущим голосом, еле слышно. При этом мама была у него под пятой, и младшей сестренкой Витя тоже помыкал. При малейшем сопротивлении с ее стороны впадал в ярость, бил девочку, кричал: «Зачем только тебя родили? Лучше бы тебя не было!» У Вити были и страхи, и капризы, но мы, поразмыслив, решили взяться за дело с другого конца и прежде всего занялись повышением его самооценки. Вскоре это дало первые плоды: Витя оживился, повеселел. И тоща в наших восхвалениях появились новые нотки. Теперь мы уже не просто отмечали Витину силу и благородство, а непременно связывали это с его сестренкой.
— Смотрите, ребята, сколько стульев нам Витя помог перенести , — говорили мы . — Как же, наверное, рада Аня, что у нее такой сильный брат! Он ее всегда сможет защитить. Ане никакие хулиганы не страшны.
А через некоторое время в отчете мамы мы прочитали, что на последней прогулке дети впервые не поссорились. Более того, Витя, услышав от мамы, что он сильный, смелый, что он прекрасно преодолевает трудности и как настоящий мужчина должен помогать Ане, — охотно откликнулся на этот призыв и начал помогать девочке перелезать через сугробы, поднимал ее, когда она падала, и был счастлив, видя, как довольны сестренка и мама. Мы обыграли эту историю в театральном этюде, а затем придумали еще несколько других, в которых Витя вел себя с Аней по–рыцарски. К концу занятий взаимоотношения детей наладились.
Мы думаем, что из этих примеров ясно, как трудно бывает порой докопаться до истинных причин детской ревности. В наши дни положение осложняется еще и большим числом разводов, наличием в семье отчима и появлением в семье сводных братьев или сестер. Как ни хочется взрослым убедить себя в том, что современные дети легко относятся к подобным ситуациям, для многих детей развод родителей — серьезная травма, которая может неожиданно аукнуться даже через годы. В связи с этим вспоминается такой случай.
Родители Кирилла развелись, когда ему было четыре года. Разрыв происходил драматично, и ребенок явно чувствовал себя заброшенным и никому не нужным. Примерно на полгода он вообще оказался у бабушки в другом городе. Разлука с родными и прежде всего с матерью глубоко потрясла малыша. Мама вспоминала, что вернувшись, он был «как замороженный», но затем постепенно оттаял и тягостные впечатления вроде бы изгладились из его памяти. Спустя несколько лет мать вторично вышла замуж, и у Кирилла родился младший братишка. Кирилл, которому к тому моменту уже исполнилось одиннадцать лет, был очень рад малышу, охотно возился с ним и не проявлял никакой ревности. Так продолжалось четыре года, а потом… потом Кирилла будто подменили. Мать терялась в догадках, не понимала, что творится со старшим сыном, списывала все на переходный возраст, но однажды ей попались на глаза старые фотографии. На них четырехлетний Кирилл был поразительно похож на брата. Настолько, что на некоторых снимках они просто казались на одно лицо! Обдумав ситуацию, родители пришли к выводу, что когда младшему, Алеше, исполнилось четыре, в подсознании Кирилла, видимо, всплыли вытесненные образы драматичного детства. Вполне вероятно, что внешнее сходство мальчиков послужило своеобразным катализатором. В душе старшего всколыхнулась обида. Он как когда–то ощутил себя всеми покинутым, никому не нужным, а имея перед глазами совсем иную картину — беспечный Алеша, окруженный любовью и вниманием родителей — невольно перенес обиду на своего двойника.
— И все–таки, — спросят нас, — неужели ревность всегда имеет какие–то иные истоки? Разве она не бывает патологической доминантой? Ведь бывают же очень ревнивые натуры! Этакие собственники, которые ни с кем не желают делиться тем, что для них входит в категорию «мое». В том числе и вниманием близких людей.
Да, конечно, нам это тоже знакомо, и о таких натурах речь пойдет в следующей главе.
А пока — несколько театральных этюдов, которые полезно разыграть с маленькими ревнивцами.
Этюд 1. «Хозяин находит щенка». Однажды хозяин подобрал на улице симпатичного щенка и принес его домой. «Посмотри, какой он жалкий и замерзший», — сказал хозяин своей собаке. Он покормил щенка, завернул его в шерстяной шарф и положил к себе в постель. А ночью проснулся от громких вздохов. Это вздыхала собака. «Что с тобой?» — спросил хозяин. Собака жалобно заскулила, а потом ответила: «Ты меня не любишь, я тебе не нужна. У тебя теперь есть щенок!» Что ответил собаке хозяин?
Этюд 2. «Хозяин уехал». Хозяин уехал на несколько дней в дом отдыха, а собаку оставил с маленьким щенком, велев ей о нем заботиться. Однако, когда вернулся, увидел безрадостную картину: голодный, грязный щенок сидел, забившись в угол, а собака, развалившись на ковре, дремала. «Как же так! — возмутился хозяин. — Я на тебя понадеялся, а ты?» — «А я не нянька!» — отрезала собака. Хозяину стало очень неприятно. Как он попытался воздействовать на свою собаку?
Этюд 3. «Подарки».Собака постепенно примирилась с существованием щенка. Она больше не вздыхала по ночам и не дулась на хозяина. Хозяин же одинаково любил и собаку, и щенка и всегда старался принести им что–нибудь вкусное. Но они никак не могли это поделить и всегда ссорились из–за лакомств. Тогда хозяин стал приносить все «в двух экземплярах». Но собаки все равно спорили, завидовали друг другу. Наконец, хозяину это надоело. Как он попытался отучить своих собак от соперничества?