3.7. Динамическая смысловая система как принцип организации и как единица анализа смысловой сферы личности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.7. Динамическая смысловая система как принцип организации и как единица анализа смысловой сферы личности

В предыдущих разделах мы выделили и описали шесть разновидностей смысловых структур, выступающих как функционально различные элементы смысловой сферы личности. Эти шесть структур были отнесены нами к трем уровням организации: уровню структур, непосредственно включенных в регуляцию процессов деятельности и психического отражения (личностный смысл и смысловая установка), уровню смыслообразующих структур, участие которых в регуляторных процессах опосредовано порождаемыми ими структурами первого уровня (мотив, смысловая диспозиция и смысловой конструкт) и, наконец, высший уровень, к которому относится одна из разновидностей смысловых структур – личностные ценности, являющиеся неизменным и устойчивым в масштабе жизни субъекта источником смыслообразования, автономным по отношению к конкретным ситуациям взаимодействия субъекта с миром. По мере их рассмотрения нам уже приходилось обращаться к вопросам взаимодействия этих структур между собой и к их связям «по вертикали».

Вместе с тем, в свете сформулированной нами в первой главе задачи рассмотрения структурной организации личности как целого на основании принципа «анализа по единицам» ( Выготский, 1934), выделение элементарных структурных составляющих является лишь промежуточным этапом в решении этой основной задачи. «Характеристика системы в целом требует иных понятий, чем характеристика отдельных иерархических уровней», – указывал В.С.Мерлин (1986, с. 36–37). Говоря о единицах анализа личности,

А.Г.Асмолов справедливо критикует распространенное убеждение, что «в каком-либо одном динамическом образовании личности, будь то влечение, диспозиция, установка, отношение, потребность или мотив, как в фокусе, сконцентрированы свойства личности как целого» (Асмолов, 1984, с. 60). В поисках иного пути он обращается к понятию динамической смысловой системы.

Впервые мы встречаем это понятие у Л.С.Выготского, в контексте анализа конкретных механизмов интеграции психических процессов в сознании человека. Л.С.Выготский говорит о динамической смысловой системе как о единстве аффективных и интеллектуальных процессов, обозначая этим понятием тот факт, что «во всякой идее содержится в переработанном виде аффективное отношение человека к действительности, представленной в этой идее» (1934, с. 14). После смерти Выготского это понятие вернулось в психологию лишь в 1980-е годы в двух разных контекстах – в контексте описания процессов смысловой регуляции конкретных актов познавательной деятельности (Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980) и в контексте проблемы структуры личности для обозначения того, что в качестве единиц анализа личности не могут выступать отдельные ее структурные составляющие (Асмолов, 1983, 1984). В чем же заключается содержание этого понятия и его объяснительная ценность?

Если обратиться к развитию представлений о закономерностях структурной организации личности, о характере взаимодействия различных личностных структур, можно выделить три последовательных этапа на пути к современным взглядам. Первым этапом было представление о личностных чертах как рядоположенных единицах, различающихся лишь по степени генерализованности: одни обладают более широким радиусом действия, другие – более узким (см. рис. 7).

Важным этапным шагом в развитии представлений о структурной организации личности стало представление об иерархии структурных элементов. Можно выделить по меньшей мере три вида иерархических моделей структуры личности. Первая, наиболее гибкая, – модель, в которой отсутствует выделение фиксированных иерархических уровней; структурные элементы упорядочиваются не по их принадлежности к тому или иному уровню, а по относительной значимости. Примером является модель иерархии мотивов

Рис. 7. Фрагмент структуры личности, определяемой в терминах черт ( Allport , 1937)

А.Н.Леонтьева. «Говоря о личности человека, мы всегда, фактически, подразумеваем, прежде всего, ту или иную направленность человека, создаваемую наличием ведущих жизненных мотивов, подчиняющих себе другие мотивы, которые как бы светят отраженным светом этих главных ведущих мотивов» (Леонтьев А.Н ., 1948, с. 9).

Два остальных типа моделей связаны с выделением различных иерархических уровней организации. В одном случае выделение уровней производится по формально-динамическому признаку; содержательно эквивалентные структурные элементы могут в структуре личности разных людей относиться к разным уровням. Примером является диспозиционная модель В.А.Ядова, описывающая четыре уровня диспозиций: направленность интересов, ценностные ориентации, генерализованные социальные установки и ситуативные социальные установки (Саморегуляция…, 1979). Наконец, в последнем случае выделение уровней производится по содержательному признаку. В качестве примера можно привести иерархическую «пирамиду» человеческих потребностей А.Маслоу ( Maslow , 1970 б). Модели последнего типа являются наиболее жесткими, ограниченными.

Иерархические модели структуры личности занимают сейчас господствующее положение. Вместе с тем в них, как правило, не учитывается то обстоятельство, что существуют относительно отграниченные друг от друга подсистемы, «обслуживающие» ту или иную сферу жизнедеятельности, и границы между ними могут у разных людей различаться весьма существенно. Эти границы, определяющие специфическую группировку, кластеризацию мотивов, установок, ценностей и т. п., существенным образом характеризуют структурную организацию личности любого индивида. Дополнение представлений об иерархической организации структурных элементов личности представлением об их гетерархической группировке в относительно автономные подсистемы нашло отражение в таких понятиях, как «мотивационные линии» (Леонтьев А.Н., 1977), «мотивационные комплексы» ( Ткачева , 1983) и «динамические смысловые системы». М.Ш.Магомед-Эминов хорошо сформулировал предпосылки, лежащие в основе современного понимания структурной организации личности: 1) анализируя личность, мы сталкиваемся с многообразием ее составляющих; 2) множество образующих личность содержаний не просто свалены «в кучу» или структурно рядоположены, но связаны в сложные синтетические образования; 3) это связывание осуществляется на основе особого «принципа связывания» (Магомед-Эминов, 1998, с. 148). Именно в качестве такого «принципа связывания» (но не только в этом качестве) можно рассматривать динамическую смысловую систему.

Динамическую смысловую систему (ДСС) можно определить как относительно устойчивую и автономную иерархически организованную систему, включающую в себя ряд разноуровневых смысловых структур и функционирующую как единое целое. Конституирующая характеристика ДСС – ее отдельность, невключенность в другие системы. Фактически ДСС – это то, чем была бы личность, если бы у нее была только одна всепоглощающая страсть, интерес, направленность, исключающая все остальное, то есть личность, характеризующаяся «внутренне простым жизненным миром», по Ф.Е.Василюку (1984). Можно найти, в частности, в художественной литературе случаи, когда структура личности действительно сводится к единственной ДСС. Близки к этому Скупой Рыцарь и Рыцарь Печального Образа, каждый из которых поглощен одной страстью, этой страсти подчинена вся жизнь и того и другого. Чахнущие от несчастной любви персонажи дают нам еще более убедительный пример – в этом случае даже системы, связанные с элементарными потребностями физического существования, включаются в сферу действия всепоглощающего чувства. Мы, следовательно, вправе говорить о том, что отдельная ДСС несет в себе сущностные характеристики личности как целого и может рассматриваться как полноправная единица ее анализа.

Более характерными являются, естественно, случаи, когда личность складывается из нескольких ДСС. А.Н.Леонтьев говорит в этой связи о «многовершинности» мотивационной сферы личности и о борьбе между собой разных систем жизненных отношений (1977, с. 221–223). Вместе с тем, ДСС отличаются от «мотивационных вершин», по А.Н.Леонтьеву, тем, что ДСС может занимать второстепенное или третьестепенное место в структуре личности, быть небольшой (неразветвленной) и находиться на периферии, не теряя при этом своей отличительной черты – автономности, отдельности. От того, в какие ДСС входят те или иные смысловые структуры, зависит их вклад в регуляцию жизнедеятельности личности. Например, мотив самоутверждения у одного человека может быть включен в ДСС профессионального достижения, у другого – в ДСС успеха у противоположного пола, у третьего – в ДСС хобби, например, самодеятельного творчества, у четвертого – в ДСС физического развития, а у пятого – венчать независимую, отдельную систему, включающую в себя, скажем, мотивацию профессионального успеха уже в качестве подчиненного момента. Очевидно, что смысл мотива и качественные особенности самоутверждения будут во всех этих случаях существенно различаться даже при одной и той же интенсивности мотива. Другой пример: ДСС сексуальных отношений может составлять одно целое с ДСС семейных отношений, но эти две системы могут быть и раздельны. Если же они едины, то также возможны различные варианты: семейные отношения могут доминировать и придавать смысл сексуальным; сексуальные отношения могут придавать смысл семейным; и те, и другие могут подчиняться третьей системе, например, отношениям комфорта или выгоды и т. п.

Как правило, у большинства людей можно выделить отдельные ДСС, связанные с работой, семьей, спортом, досугом и т. п. Вместе с тем, они не обязательно должны выступать в своей отдельности. Если, например, работа у человека побуждается внешними по отношению к ней мотивами, то в структуре его личности скорее всего будет отсутствовать отдельная ДСС, связанная с трудом. Весь комплекс смысловых структур, функционирующих в этой сфере деятельности, будет у него включен в другую ДСС – например, обеспечения материального благосостояния или свободного времени для занятий по интересам или просто в квазисоциальную ДСС «быть, как все».

Различные ДСС не разделены жесткими границами. Напротив, практически всегда ДСС пересекаются между собой и имеют общие области (подсистемы), которые можно считать относящимися и к той и к другой ДСС. Например, подсистема, регулирующая сферу профессионального обучения, может входить одновременно в ДСС профессиональной деятельности и в ДСС познания, являясь областью их пересечения.

Изложенные представления о ДСС личности, опирающиеся на идеи А.Г.Асмолова (1984), являются односторонними, поскольку описывают лишь верхние этажи личностной структуры. Для того, чтобы реализовать сформулированное нами выше понимание личности как системы смысловой регуляции жизнедеятельности, необходимо обратиться к другим работам, изучающим ДСС «снизу», со стороны ситуативной смысловой регуляции конкретной деятельности на примере решения мыслительных задач, процесс которого описывается в рамках этого цикла исследований как «формирование, развитие и сложное взаимодействие операциональных смысловых образований разного вида» ( Тихомиров, Терехов, 1969, с. 81). Термин «динамическая смысловая система» в этих работах отражает тот факт, что «развитие смысла конечной цели, промежуточной цели и подцелей, зарождение замыслов, а также формирование смыслов элементов и смысла ситуации в целом непрерывно осуществляются в единстве и взаимодействии познавательного и эмоционального аспектов» ( Васильев, Поплужный, Тихомиров, 1980, с. 163). Более подробно эти исследования изложены выше, в разделе 2.5. Закономерности смысловой динамики в ходе регуляции решения мыслительных задач являются проявлением единого процесса смыслового развития, протекающего на разных, но непрерывно взаимодействующих между собой уровнях ( Васильев, 1979, с. 60), что и зафиксировано понятием «динамическая смысловая система».

Перед нами теперь стоит задача состыковать между собой два подхода к изучению динамических смысловых систем на разных уровнях, раскрыть целостность системы смысловой регуляции жизнедеятельности на всех ее уровнях.

Основой для понимания этой целостности может служить представление о двух фундаментальных характеристиках человеческой деятельности – ее предметности и осмысленности ( Зинченко, Мунипов, 1976), или, в другом варианте, предметности и субъектности (Асмолов, 1984). Интенциональная сторона деятельности определяется смысловым содержанием, распространяющимся от полюса объекта «сверху вниз» на все уровни деятельности, согласно закономерностям процессов смыслообразования. Наполнение деятельности предметностью идет как бы в обратном направлении, «снизу вверх».

Нетрудно сформулировать различия между двумя описанными выше моделями ДСС: ДСС, рассматриваемых как единицы относительно устойчивой личностной структуры и ДСС, выступающих как целостность смысловой регуляции конкретной деятельности в конкретных ситуациях. Личностные ДСС (ДСС-Л) имеют меньше оснований называться динамическими, но больше оснований называться смысловыми системами по сравнению с деятельностными ДСС (ДСС-Д). Оба типа систем занимают разное место в структуре регуляции жизнедеятельности; по этой причине они характеризуются различной степенью устойчивости и различным удельным весом собственно смыслового компонента. В ДСС-Л, характеризующих высшие уровни смысловой регуляции, этот удельный вес очень велик. Это неудивительно, поскольку функция ДСС-Л заключается в структурировании отношений субъекта с миром и придании устойчивости структуре этих отношений. ДСС-Д, напротив, не являются устойчивыми. Они складываются внутри актуально разворачивающейся деятельности и регулируют ее протекание в соответствии с высшими смыслообразующими инстанциями, представленными в ДСС-Л. Можно сказать, что ДСС-Д выступает как продолжение, как функциональные органы ДСС-Л, реализующие регуляторную функцию последних в тех или иных конкретных ситуациях.

ДСС-Л нельзя непосредственно воссоздать в психологическом эксперименте. Как и отдельные элементарные смысловые структуры высших уровней (мотивы, смысловые диспозиции, смысловые конструкты и личностные ценности), ДСС-Л – это гипотетический конструкт, проявляющийся лишь опосредованным образом, в форме своей проекции либо в плоскость деятельности, разворачивающейся в конкретной ситуации, либо в плоскость сознания, рефлексии субъектом собственной личностной структуры. В первом случае мы имеем дело с ДСС-Д, которые отражают ДСС-Л достоверно, но чрезвычайно фрагментарно, ограниченно, ибо, как правило, в регуляции отдельно взятой деятельности не задействована вся личность целиком, а лишь какие-то ее частные подструктуры. Во втором случае мы имеем возможность восстановить сколь угодно полную картину отражающей в сознании иерархической структуры отношений субъекта с миром (ДСС-С), однако не можем быть уверены в том, что полученная проекция достоверно отражает истинные глубинные взаимосвязи личностных структур.

Структура собственной личности, задаваемая устойчивой иерархией отношений субъекта с миром, может проецироваться в сознание непосредственно – в форме самосознания, образа Я, – либо более опосредованно – в форме структур мировоззрения, которые также выполняют функцию самосознания субъекта, однако самосознания не изолированного индивида, а представителя человечества как родовой общности ( Иванов , 1986). Под мировоззрением мы понимаем составную часть индивидуального образа мира, содержащую представления о наиболее общих свойствах, связях и закономерностях, присущих предметам и явлениям действительности, их взаимоотношениям, а также человеческой деятельности и взаимоотношениям людей. В мировоззренческих идеях «выражается квинтэссенция общественно-исторического опыта определенного социального объекта как его резюме о строении всего миропорядка» ( Иванов , 1986, с. 73).

Мировоззрение личности удобно изучать как проекцию ее глубинной смысловой структуры по двум причинам. Во-первых, мировоззрение представляет собой форму синтеза, взаимопроникновения объективной истинности и субъективного ее осмысления, оно пропитано смыслом, воспроизводит явления действительности прежде всего в их не объективных, а смысловых связях ( Иванов, 1986; Козловский, 1986 и др.). «В мировоззрении ценности и идеалы представляют собой не только высоко значимое для субъекта содержание: они вбирают в себя всю проблемность бытия конкретной личности» (Анциферова, 1991, с. 32). Во-вторых, отличительной чертой мировоззрения является его претензия «выражать общечеловеческую точку зрения и позицию. Это значит, что в важнейших смысложизненных (а стало быть, и мировоззренческих вопросах) любой… субъект мировоззрения склонен обосновывать свою позицию как всеобщее требование, вытекающие из сущности человека или мирового порядка вещей» ( Иванов, 1986, с. 69). Благодаря этой особенности мировоззрения, мы вправе ожидать, что его содержание будет в меньшей степени подвержено искажающему влиянию психологических защит, чем содержание ^-концепции, поскольку защита обеспечивается самой формой, которую те или иные смысловые ориентации приобретают, формулируясь как мировоззренческие постулаты.

Исходя из этих соображений, мы разработали экспериментальную методику предельных смыслов (МПС), направленную на качественный анализ смысловой структуры мировоззрения (см. ниже раздел 4.5.). С помощью этой методики нам удалось эксплицировать в виде графов смысловые структуры мировоззренческих представлений о предельных основаниях человеческих действий. Анализ этой структуры позволяет дать развернутую качественную характеристику некоторых сторон мировоззрения личности и наглядно свидетельствует о структурном членении мировоззрения на единицы, легко интерпретируемые как в большей или меньшей степени пересекающиеся между собой ДСС. Результаты исследований, проведенных с помощью методики предельных смыслов, позволяют говорить о психологической реальности ДСС-С.

Вернемся теперь к ДСС-Д. Из положения о том, что смысловая регуляция конкретной деятельности строится по принципу функциональной системы, следует, что каждая отдельная смысловая структура, включенная в ДСС регуляции конкретной деятельности, будет подчиняться закономерностям взаимосодействия структурных элементов для достижения конечного результата. Иными словами, эффект каждого элемента будет определяться его местом в целостной системе и при изменении этого места регуляторное воздействие одного и того же элемента может становиться иным. Это положение мы можем сформулировать как принцип зависимости регуляторного воздействия смысловой структуры от ее места в функциональной ДСС регуляции деятельности.

Указанную зависимость удалось продемонстрировать в эксперименте, результаты которого позволяют нам говорить о психологической реальности ДСС-Д. Мы поставили перед собой задачу продемонстрировать экспериментально действие механизма стабилизации деятельности по отношению к внешним и внутренним барьерам и вместе с тем показать системный характер подобных регуляторных процессов, т. е. зависимость их эффекта от общей динамики деятельности, ее мотива, условий и изменяющегося по ходу деятельности смысла для субъекта отдельных действий и операций.

В качестве материала для исследования мы избрали хорошо известные феномены перцептивной защиты (ПЗ) и перцептивной бдительности (ПБ). Их изучение началось в конце 1940-х годов, когда в серии экспериментов, поставленных Дж. Брунером, Л.Постманом и Е.Мак-Гиннисом, были выявлены факты повышения или понижения порогов восприятия стимулов, отличавшихся особой эмоциогенностью (например, непечатные слова) или связанных с личностными ценностями испытуемых ( Рейковский , 1979; Соколова, 1976; Костандов, 1977; Brown, 1961). Далее история изучения этих феноменов делится на два периода. Первый – 1950-е годы – был связан с многочисленными попытками объяснить ПЗ и ПБ каким-либо общим механизмом (Brown, 1961). Второй период – с начала 1960-х годов – ознаменован бурным ростом исследований механизмов переработки информации человеком. Полученные в это время результаты заставили отказаться от понимания восприятия как единого нерасчленимого процесса, а также от представлений об общем механизме, лежащем в основе феноменов ПЗ и ПБ. «Нет единого механизма, всецело обусловливающего защитную избирательность восприятия; более того, обозначение ярлыком ПЗ/ПБ любого конкретного механизма селекции является, в конечном счете, вопросом терминологии» ( Erdelyi, 1974, с. 15). За явления ПЗ и ПБ были признаны ответственными различные механизмы на разных этапах процесса переработки перцептивной информации, и сама проблематика ПЗ и ПБ растворилась в проблематике когнитивной психологии.

Отметим две методологические особенности, характеризующие исследования ПЗ и ПБ в те годы. Во-первых, предметом рассмотрения являлись, за редким исключением, фоновые эффекты ПЗ и ПБ, т. е. регулирующие инстанции локализовались вне той деятельности, в рамках которой фиксировались соответствующие эффекты. Во-вторых, в качестве эмпирических эффектов ПЗ и ПБ в большинстве исследований рассматривалось изменение порогов, хотя затруднение или, наоборот, облегчение презентации того или иного стимула на осознаваемом уровне может, очевидно, проявляться не только в флюктуациях порогов (отвлекаясь от вопроса о том, какие микро-структурные механизмы лежат за фактами изменения порогов). Оба эти обстоятельства делают традиционные исследования ПЗ и ПБ малопригодными для решения нашей задачи.

Важным этапом в исследовании смысловой регуляции деятельности на материале восприятия явились эксперименты Ш.Н.Чхартишвили, в которых в качестве зависимой переменной выступал способ восприятия двузначных изображений, а полученные эффекты были обусловлены искусственно актуализированным мотивом, побуждавшим ту деятельность, в которую были включены исследуемые перцептивные процессы (Чхартишвили, 1971 б). Ш.Н.Чхартишвили использовал в своих опытах известные двузначные картинки «заяц/утка» и «девушка/старуха». Экспериментальная ситуация представляла собой «лотерею»: испытуемые (школьники 8—10 классов), вытащившие из пачки карточку с изображениями зайца или старухи (заранее сообщалось, что таких карточек в пачке половина), получали бесплатный билет на футбольный матч, в котором они были очень заинтересованы. В результате участники «лотереи» значительно чаще по сравнению с испытуемыми контрольной группы «видели» на вытащенных ими карточках зайцев и старух (при этом они «знали» о том, что на других карточках изображены утка и девушка).

В экспериментах Ш.Н.Чхартишвили формировалась ПБ (в широком смысле) по отношению к определенному стимулу, самому по себе нейтральному. Феномен ПБ был получен и рассмотрен в статике. Наша задача состоит в раскрытии динамики перцептивного реагирования на один и тот же стимул в зависимости от изменения его личностного смысла, обусловленного динамикой деятельности, в которую включены эти перцептивные процессы. Еще в 1950-е годы автор одной из бихевиористских интерпретаций феноменов ПЗ и ПБ Д.Спенс предположил, что оба эти внешне противоположные эффекта являются проявлением одной и той же базовой переменной, а именно: изменяющегося места реакции правильной идентификации стимула в общем иерархическом наборе реакций субъекта ( Spence , 1957). Можно сказать, что речь идет о различиях личностного смысла правильной идентификации однозначного (или опознания одного из вариантов двузначного) стимула.

Отталкиваясь от экспериментов Ш.Н.Чхартишвили, мы задумали видоизменить их для того, чтобы получить возможность продемонстрировать одновременно эффекты ПЗ и ПБ по отношению к одним и тем же стимулам. Описываемое ниже экспериментальное исследование было спланировано и разработано совместно с Ф.С.Сафуановым и осуществлено Ф.С.Сафуановым и Ю.А.Васильевой на базе психологической лаборатории ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В.П.Сербского.

Методика исследования. В качестве экспериментального материала выступала серия из 36 слайдов, в которую под порядковыми номерами 4 и 34 были включены двузначные изображения «заяц/утка» и «крыса/человек». Остальные слайды (живопись, графика, скульптура, кадры из фильмов) были весьма разнородными. Испытуемым давалась следующая инструкция: «Вы участвуете в эксперименте по изучению творческого воображения. Смотрите внимательно на экран – здесь Вам будут предъявляться картинки самого различного содержания. Ваша задача – придумать к каждой картинке название, которое было бы выразительным и четким. Так Вы будете работать до тех пор, пока не появится картинка с изображением крысы или зайца. Как только Вы увидите зайца или крысу, эксперимент будет прекращен».

Слайды предъявлялись тахистоскопически, время экспозиции 1 с (при необходимости оно увеличивалось до 3 с), межстимульный интервал 5 с. В предварительных экспериментах слайды специально подбирались так, чтобы изображения постепенно становились все более однообразными, а работа с ними – все менее интересной. Эксперимент продолжался 10–15 мин.

Испытуемые. В эксперименте принимали участие 20 психически здоровых испытуемых (добровольцев) и столько же с диагнозом «истеровозбудимая психопатия», составившие соответственно две группы. Каждая экспериментальная группа разделялась на две подгруппы по 10 человек. В одной подгруппе под № 4 предъявлялась картинка «заяц/утка», а под № 34 «крыса/человек», в другой – наоборот, для контроля возможного влияния, обусловленного различиями между этими двумя изображениями. Все испытуемые были мужчины в возрасте от 19 до 40 лет со средним, средним специальным или незаконченным высшим образованием.

Для выявления того, как воспринимаются использованные двузначные изображения в нейтральных условиях, их показывали испытуемым контрольной группы с вопросом «Что здесь изображено?»

Контрольную группу составляли 40 психически здоровых мужчин в возрасте от 18 до 35 лет.

Гипотеза. Мы исходили из допущения, что испытуемые мотивированы на полноценное выполнение задаваемой экспериментатором деятельности, о чем свидетельствует факт добровольного согласия испытуемых группы нормы на участие в эксперименте (мотивация познавательная, помощь экспериментатору или какая-либо другая, в данном случае это несущественно). Поэтому ожидалось, что первый из предъявляемых критических слайдов будет воспринят психически здоровыми испытуемыми не в том значении, которое сигнализирует об окончании деятельности. Напротив, ближе к концу серии деятельность как бы уже исчерпывает себя, изначальная мотивация в основном реализуется и испытуемые должны видеть второй критический слайд преимущественно в том значении, которое сигнализирует о завершении деятельности и выходе из эксперимента. Иными словами, ожидается эффект ПЗ по отношению к изображению зайца или крысы в начале серии и эффект ПБ – в конце (в отличие от Ш.Н.Чхартишвили, мы даже не упоминали об альтернативных вариантах – утке и человеческом профиле).

Можно считать, что сами критические изображения при этом обладают сложной психологической структурой. Во-первых, обе версии каждого из двузначных изображений характеризуются известным значением («заяц», «утка», «крыса», «человек»). Во-вторых, связывая одну из версий двузначного изображения с необходимостью и возможностью завершения деятельности, мы тем самым придаем этой версии изображения дополнительное функциональное значение. В-третьих, функциональное значение завершения деятельности может обладать различным личностным смыслом, зависящим от мотива деятельности и степени его реализованное™. Функциональное значение и личностный смысл изображения являются его системными качествами, причем для первого из них системообразующим фактором выступает цель действия, задаваемая инструкцией, а для второго – мотив участия в эксперименте.

Однако, если сигнальное функциональное значение критического изображения остается неизменным на протяжении всей деятельности, то его личностный смысл может изменяться в зависимости от мотивации деятельности. В начале серии испытуемый вовлечен в предлагаемую ему достаточно интересную деятельность, ее внезапное завершение было бы для него нежелательным. Поскольку значение, сигнализирующее о завершении деятельности, находится в противоречии с мотивационной тенденцией, оно приобретает негативный личностный смысл (помеха интересному занятию) и подвергается перцептивному вытеснению (табл. 3). Поэтому критическое изображение должно в этих условиях восприниматься преимущественно в другом значении, не несущем никакой функциональной нагрузи! и обладающем нейтральным личностным смыслом.

То же самое изображение, предъявленное ближе к концу эксперимента, должно восприниматься иначе. Исходный мотив к этому времени должен в значительной мере исчерпать себя. Завершение деятельности становится желательным, сигнальное значение приобретает положительный личностный смысл, и его появление согласуется с мотивационной тенденцией. Вступает в силу эффект перцептивной бдительности по отношению к сигнальному значению критического изображения. Вероятность такого толкования изображения резко возрастает.

Таблица 3 Гипотетическая модель экспериментальных условий

Результаты исследования представлены в таблице 4 (различия по подгруппам мы не приводим и не анализируем, так как они прямо связаны с асимметрией вариантов восприятия каждого из двух слайдов в контрольных условиях). Различия оценивались с помощью четырехклеточного ?-коэффициента по критерию ?2.

Результаты эксперимента с психически здоровыми испытуемыми подтверждают нашу гипотезу. Если в контрольных условиях вероятность увидеть зайца или крысу равна в среднем 52,5 %, то для начала серии она составляет 30 %, а для конца – 75 % (различие значимо при р<0,01), то есть, как и ожидалось, предъявление критического изображения в начале серии вызывает эффект ПЗ, в конце – эффект ПБ.

Дополнительным подтверждением служат результаты эксперимента в группе психопатов, резко отличающиеся от результатов основной группы (различие в восприятии слайда № 4 значимо при р<0,005; для слайда № 34 различие не значимо) и кажущиеся на первый взгляд парадоксальными. При восприятии слайда № 4 была зафиксирована реакция по типу ПБ по отношению к изображениям, сигнализирующим о завершении деятельности, восприятие же слайда № 34 практически не отличалось от результатов контрольной группы. Так как по данным современных исследований, отличительною особенностью истеровозбудимых психопатов является несформированность иерархии смысловых образований и общая лабильность эмоционально-смысловой сферы ( Кудрявцев, Сафуанов, 1984), конфликт у них не приводит к блокировке восприятия сигнала, нарушающего деятельность (см. табл. З), поскольку механизмы смысловой регуляции восприятия остаются автономными по отношению к мотивации деятельности: целостная система внутренней регуляции деятельности так и не складывается. Подробнее обсуждение результатов, относящихся к истеровозбудимым психопатам, см. в работе: Кудрявцев, Сафуанов, Васильева, 1985.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.