Символический язык сновидений
Символический язык сновидений
Прежде чем продолжить обсуждение, является ли каждое сновидение, как предполагает Фрейд, искажением, полезно различать между двумя видами символов — универсальными и случайными. Случайный символ не имеет внутренней связи с тем, что он символизирует. Давайте предположим, что какой-то человек получил печальный опыт в каком-то де. Когда он слышит название этого города, он легко связывает его со своим неприятным впечатлением или же с ощущением радости, если бы он в этом городе испытал именно радость. Вполне ясно, что в природе этого города нет ничего печального или веселого. Только индивидуальное впечатление, связанное с этим городом, делает его символом настроения. Такая же реакция может исследовать в связи с домом, улицей, одеждой, каким-то событием или чем-то; однажды связанным с особым настроением. Картина сновидения представляет собой это настроение, а город «замещает» настроение, однажды в нем полученное.
Здесь связь между символом и символизируемым опытом целиком случайна. Поэтому нам необходимо выявить ассоциации, чтобы понять, что означает данный случайный символ. Если бы он не сказал нам об опыте, полученном им в этом городе, который ему приснился, или о связи между человеком, который ему снится, и его отношениях с этим человеком, мы, вероятно, не смогли бы понять, что значат эти символы.
Универсальный символ, напротив, тот, в котором есть внутренняя связь между символом и тем, что он собой представляет. Возьмем, к примеру, символ огня. Нас гипнотизируют определенные свойства огня в очаге. Во-первых, его подвижность. Он постоянно изменяется, он все время движется, но при этом в нем есть постоянство. Он создает впечатление силы, ловкости и легкости. Он как бы танцует и обладает неистощимым источником энергии. Когда мы используем огонь как символ, мы описываем внутренний опыт, для которого характерны те же элементы, которые мы заметили в чувственном восприятии огня: черты энергичности, легкости, подвижности, изящества, веселости — иногда то одно, то другое свойство преобладает при его восприятии. Но огонь может быть и разрушающей и пожирающей силой; если нам снится горящий дом, то здесь огонь символизирует разрушение, а не красоту.
Символ воды — океана или потока — так же означает в одних случаях — одно, а в других — другое. В нем мы так же видим смесь неустанного движения с таким же твердым постоянством. Мы так же находим в символе воды свойства текучести, бесконечности и энергичности. Но есть и отличие. Если огонь непостоянен, волнующ, то вода в реке или в озере спокойна, медленна и устойчива. Однако океан тоже может быть разрушителен и непредсказуем, как и огонь.
Только в универсальном символе связь между символом и тем, что он символизирует, не случайная, а внутренняя. Она коренится в опыте нахождения сходства между эмоцией или мыслью, с одной стороны, и чувственным опытом — с другой. Такой символ можно называть универсальным, потому что этот опыт разделяют все люди, в противоположность не только случайному символу, который по своей природе целиком личностей, но и условному (conventional) символу (например, сигналам дорожного движения), который известен ограниченному кругу людей, действующих в одних и тех же условиях. Универсальный символ коренится в наших физических свойствах, в наших чувствах и в нашем мышлении, общем для всех людей, и поэтому он не ограничивается индивидами и особыми группами лиц. В действительности язык универсального символа — один общий язык, развитый человеческой расой.
Для Фрейда почти все символы были случайными, за исключением сексуальных символов; башня или палка — символ мужской сексуальности, а дом или океан — символ женской сексуальности. В противоположность Юнгу, думавшему, что все сновидения написаны ясным и открытым текстом, Фрейд считал прямо противоположное — что нет почти ни одного сна, который можно было бы понять без расшифровки.
На основании своего опыта трактовки сновидений многих людей, включая меня самого, я пришел к выводу, что Фрейд, догматически обобщая метод толкования сновидений, сузил значение своего открытия цензуры, действующей во сне. Существует много снов, где цензура представляет собой всего лишь поэтический или символический язык, которым выражено содержание, но это «цензура» только для людей со слабым поэтическим воображением. Людям с врожденным чувством поэтичности символическая природа языка сновидения едва ли может быть объяснена как цензура.
Далее я привожу сон25, который можно понять без какой-либо ассоциации и в котором нет элементов цензуры. С другой стороны, мы можем видеть, что ассоциации, привнесенные спящим, обогащают наше понимание этого сна. Двадцативосьмилетний юрист просыпается и припоминает следующее сновидение, которое позднее он рассказывает психоаналитику: «Я видел себя, едущим на белом коне, глядящим на огромное число солдат. Они все неистово приветствовали меня».
Первый вопрос, задаваемый психоаналитиком своему пациенту, носит весьма общий характер: «И что вы думаете?» «Ничего», — отвечает этот человек. «Сон этот — глупость. Вы же знаете, я не люблю войну и армию, что я не хотел бы ни в коем случае быть генералом». И добавил: — «Я бы не хотел быть в центре внимания и чтобы на меня смотрели, приветствуя или молчаливо, тысячи солдат. Вы знаете из рассказанного вам мною о моих профессиональных проблемах, как мне тяжело даже вести дело в суде, когда все на меня смотрят».
Психоналитик отвечает: «Да, но это не отрицает тот факт, что это ваше сновидение, сюжет, вами написанный, и вы сами в нем определили свою роль. Вопреки всем явным несоответствиям сновидение должно иметь некое значение и смысл. Давайте начнем с ваших ассоциаций с содержанием сновидения. Сосредоточьтесь на картине сновидения — вы и белый конь, и приветствующие вас военные — и скажите мне, что приходит вам в голову, когда вы видите эту картину».
«Забавно, теперь я вижу картину, которая мне обычно очень нравилась, когда мне было лет четырнадцать или пятнадцать. Это портрет Наполеона, да, конечно, на белом коне, едущего перед войсками. Она очень похожа на то, что я видел во сне, за исключением солдат, которые на той картине молчали».
«Это воспоминание, конечно, интересно. Расскажите мне побольше о вашей любви к этому портрету и о вашем интересе к Наполеону». «Я могу рассказать вам многое об этом, но меня это удивляет. Да, когда мне было четырнадцать или пятнадцать, я был очень стеснителен. Я был не очень силен в спорте и немного боялся крепких ребят. О да, теперь я припоминаю случай из того времени, который я почти полностью забыл. Мне очень нравился один из таких крепких парней, и я хотел подружиться с ним. Мы почти не разговаривали друг с другом, но я надеялся понравиться ему тоже, если бы мне удалось поближе с ним познакомиться. Однажды — и для этого мне понадобилось много мужества — я подошел к нему и спросил, не придет ли он ко мне домой; я сказал, что у меня есть микроскоп, и я смогу показать ему много интересных вещей. Он смотрел на меня минуту, а потом вдруг стал смеяться, смеяться, и смеяться. „Ты, неженка, пригласи-ка кого-нибудь из малолетних друзей своих сестер“. Я отошел, задыхаясь от слез. В то время я жадно читал про Наполеона. Я собирал его портреты и в дневных грезах желал стать похожим на него, знаменитого генерала, обожаемого во всем мире. Разве не был он тоже мал ростом? Разве не был он в юности застенчив, как я? Я проводил много часов в мечтах. Вряд ли я мог конкретно думать о том, каким образом достичь эту цель, но всегда думал о ее достижении. Я был Наполеоном, обожаемым, которому все завидовали, и, однако, великодушным и готовым простить своих завистников. Когда я поступил в колледж, я расстался с моим поклонением герою и с моими грезами о Наполеоне. Действительно, я совсем не думал о том времени уже много лет и, конечно, никогда и никому не рассказывал об этом. Я ощущаю некую неловкость даже сейчас, когда рассказываю вам об этом». «Вы-то об этом забыли, но вы — другой, тот который управляет многими вашими поступками и чувствами, далеко спрятан в вас во время вашего дневного бодрствования, и он все еще желает быть известным, обожаемым, иметь власть. Тот вы-другой говорил прошлой ночью в вашем сне. Но давайте подумаем, почему именно прошлой ночью? Скажите мне, что вчера случилось, что было так важно для вас?» «Совершенно ничего. Это был день, похожий на все другие. Я пришел на работу и занимался подбором юридических документов для защиты, пошел домой и пообедал, пошел в кино и потом лег спать. Вот и все». «Это мне не кажется тем, что могло бы объяснить, почему вы ночью ехали на белом коне. Расскажите мне побольше о том, что происходило в вашем учреждении». «О, кажется, я вспомнил… но это вряд ли имеет какое-то отношение к моему сну… итак, я все же расскажу вам про это. Когда я подошел к моему боссу — главному партнеру нашей фирмы, — для которого я собирал судебный материал, он обнаружил, что я ошибся. Он укоризненно посмотрел на меня и заметил: „Я просто удивлен — я думал, вы выполните эту работу лучше, чем она сделана сейчас“. В тот момент я был буквально потрясен — и в моем мозгу вспыхнула мысль, что в будущем он не пригласит меня в фирму как партнера, а я ведь на это надеялся. Но я убедил себя, что это глупость, что любой человек может ошибиться, что он просто был раздражен и что этот эпизод не повлияет на мое будущее. В течение дня я забыл об этом неприятном случае». «А какое у вас потом было настроение? Испытывали ли вы состояние депрессии?» «Нет, совсем нет. Напротив, я просто устал и хотел спать. Мне казалось, что это мне мешало работать, и я был очень рад, когда настало время идти домой».
«Значит, последним важным делом в течение этого дня было ваше посещение кинотеатра. Скажите-ка мне, какой фильм вы смотрели?» «Это был фильм „Жорес“. Он мне очень понравился. На самом деле я даже немного всплакнул». «В каком месте?» «Вначале при описании нищеты и страданий Жореса, и затем когда он добился успеха. Я почти ничего не помню из фильма, который меня так сильно растрогал». «Потом вы легли в постель, уснули и увидели себя на белом коне, приветствуемого войсками. Нам теперь немного понятнее, почему вам приснился такой сон, не правда ли? Будучи мальчиком, вы чувствовали себя робким, неуклюжим, отверженным. Мы знаем из вашего предыдущего рассказа, что причиной этого вашего состояния во многом был ваш отец. Он был очень горд своими достижениями, но совершенно не умел сблизиться с вами и узнать, что вы переживаете, — прямо сказать, никак не проявлял своей любви и не подбадривал вас. Тот случай, который вы упомянули сегодня, — отказ вам в дружбе того крепкого мальчика, был последней соломинкой. Ваше самоуважение уже было сильно сломлено, а этот случай добавил еще одно доказательство того, что вам никогда не стать равным своему отцу, никогда не подняться высоко, что вас всегда будут отталкивать люди, которыми вы восхищаетесь. Что вам было делать? Вы ушли в мир фантазии, где достигали того, что, как вам казалось, в реальной жизни было недостижимым для вас. Там, в мире фантазии, куда никто не мог войти и где никто не мог вас уличить в обмане, вы были Наполеоном, великим героем, восхищавшим миллионы людей и — что, наверное, самое главное — вас самого. Пока вы сохраняли в себе эти фантазии, вы были защищены от острых уколов, которые причиняло вам ваше одиночество, когда вы вступали во взаимодействие с действительностью вне вас. Потом вы поступили в колледж. Вы стали меньше зависеть от отца, почувствовали некоторое удовлетворение своими учебными занятиями, почувствовали, что можете организовать свою жизнь иначе и лучше. Однако вам было стыдно за свои детские мечты, поэтому вы их отбросили. Вы поняли, что вы находитесь на пути к тому, чтобы стать настоящим мужчиной… Но, как оказалось, эта новая уверенность была обманчивой. Вы невероятно боялись всякого экзамена; вы понимали, что ни одна девушка не заинтересовалась вами всерьез, если рядом были другие юноши; вы все время боялись критики вашего босса. Это приводит нас к тому дню, когда вы увидели свой сон. Случилось то, чего вы так старались избежать, — ваш босс сделал вам замечание. Вы снова стали чувствовать старое ощущение неполноценности, но отогнали его от себя. Вы почувствовали усталость вместо беспокойства и расстройства. Потом вы смотрели фильм, который задел ваши старые фантазии, — фильм о герое, который стал обожаемым спасителем нации, а в юности он был беспомощен и его презирали. Вы представили себя, как это делали в годы вашего одиночества, героем, которым восхищаются и которого приветствуют. Разве вам не ясно, что вы на самом деле не отказались от своей старой привычки уходить в мечты о славе? Что вы не сожгли мосты, ведущие вас назад, в ту страну мечтаний, но продолжаете возвращаться туда всякий раз, когда действительность разочаровывает и пугает вас? Этот факт, однако, помогает увидеть саму опасность, которой вы боитесь, — быть ребенком, а не взрослым человеком, не быть принимаемым всерьез взрослыми людьми и самим собой».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.