5. Депривированный ребенок и как можно компенсировать утрату семейной жизни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Депривированный ребенок и как можно компенсировать утрату семейной жизни

В виде вступления к теме заботы о ребенке, лишенном нормальной семейной жизни, напомним, что главной заботой общества должны быть состояние здоровья его членов. Общество нуждается в хороших семьях по той простой причине, что дети, воспитанные в таких семьях, становятся самыми продуктивными членами общества: именно забота о таких детях «приносит дивиденды».

Если принять это положение, придется признать два следствия. Во-первых, в центре нашего внимания должно находиться обеспечение обычной семьи жильем, пищей, одеждой, возможностями для образования и отдыха и тем, что можно назвать культурной пищей. И во-вторых, никогда не следует вмешиваться в нормальную семейную жизнь, даже ради блага самой семьи. Врачи особенно склонны вмешиваться в отношения матерей и младенцев или родителей и детей, делая это всегда с лучшими намерениями, ради предотвращения болезней и укрепления здоровья; и в этом отношении врачи не являются единственными «агрессорами». Вот пример.

Мать после развода попросила моего совета в следующей ситуации. У нее шестилетняя дочь, и религиозная организация, с которой связан отец ребенка, хотела отобрать девочку у матери и поместить в интернат — не только на время учебы, но и в каникулы, — потому что эта организации не одобряла развод. Тот факт, что девочка чувствовала себя в безопасности и ей хорошо с матерью и ее новым мужем, игнорировался; девочка должна была испытать депривацию на основании принципа: ребенок не должен жить с разведенной матерью.

На практике большинство депривированных детей так или иначе приспосабливаются к ситуации, и проблема заключается в том, чтобы избежать плохого обращения и непродуманного руководства.

Тем не менее мне приходится признавать, что сам я, как и многие другие, не раз способствовал распаду семьи. Мы постоянно удаляем детей из их семей. Только в одной моей клинике еженедельно бывает случай, когда необходимо срочно удалить ребенка из семьи. Правда, такие дети редко бывают младше четырех лет. Все работающие в этой области знают такие случаи, когда по той или иной причине складывается положение, при котором, если ребенка немедленно не убрать из семьи, она распадется или ребенок попадет в суд. Часто можно предсказать, что ребенку вне семьи будет лучше или что семья без ребенка имеет шанс на сохранение. Бывает немало тяжелых случаев, в которых положение улучшается после такого разделения, и было бы очень жаль, если бы все, что мы делаем, чтобы избежать распада семьи, привело бы к ослаблению усилий властей по созданию условий для детей, о которых здесь идет речь.

Когда я говорю, что в моей клинике каждую неделю встречается такой случай, я хочу сказать, что в подавляющем большинстве случаев мы умудряемся помочь ребенку в существующей семейной ситуации. Такова, конечно, наша цель, и не только потому, что это наиболее экономично, но и потому, что семья, если это достаточно нормальная семья, — наилучшее место для роста и развития ребенка. Большинство детей, нуждающихся в помощи психолога, страдают из-за нарушений, связанных с внутренними факторами, индивидуальных нарушений эмоционального развития, часто неизбежных, потому что жизнь сложна. И эти нарушения можно лечить, когда ребенок остается в семье.

Оценка депривации

Для того чтобы понять, как помочь таким детям, нужно определить, какая степень нормального эмоционального развития возможна с самого начала при хороших отношениях (1) младенца с матерью и (2) отца, матери и ребенка; затем в свете этого постараться установить ущерб, причиненный депривацией, когда она начинается и устойчиво сохраняется. Поэтому в таких случаях важна история болезни.

Может оказаться полезной следующая классификация распавшихся семей:

1) обычная хорошая семья, распавшаяся случайно по вине одного или обоих родителей;

2) семья, распавшаяся в результате развода супругов, которые остаются хорошими родителями;

3) семья, распавшаяся в результате развода супругов, которые не стали хорошими родителями;

4) неполная семья из-за отсутствия отца (незаконнорожденный ребенок). Мать хорошая; дедушка и бабушка могут отчасти принять на себя роль родителей или помочь в определенной степени;

5) неполная семья из-за отсутствия отца (незаконнорожденный ребенок). Мать тяготится своим материнством;

6) семьи никогда не было.

Вдобавок можно провести перекрещивающуюся классификацию:

1) в соответствии с возрастом ребенка; а также с возрастом, когда перестала существовать удовлетворительная семейная обстановка;

2) в соответствии с характером и уровнем интеллекта ребенка;

3) в соответствии с психиатрическим диагнозом ребенка.

Мы избегаем давать оценку проблемы с точки зрения симптомов ребенка, или по степени затруднений, которые он причиняет взрослым, или по чувствам, которые вызывает у нас его положение. Все эти соображения уводят нас в сторону. Часто в истории болезни не хватает самых существенных моментов. В таком — наиболее распространенном — случае единственная возможность определить наличие прежнего раннего хорошего семейного окружения — создать ребенку такое окружение и посмотреть, как он им воспользуется.

Здесь необходимо особое замечание относительно слов «как ребенок воспользуется хорошим окружением». Депривированный ребенок, лишенный нормальной семьи, болен, и положение никогда не бывает настолько простым, что для возвращения здоровья достаточно благоприятных перемен в окружении. Ребенку может стать лучше, он может при этом испытывать все больший гнев из-за своей прошлой депривации. Где-то здесь кроется ненависть к окружению, и здоровье не возвращается, пока эта ненависть в полной мере не испытана. В небольшом количестве случаев ненависть испытывается, но даже при этом небольшие осложнения способны вызвать трудности. Благоприятный результат возникает, только когда все относительно доступно осознаванию самим ребенком, а так бывает крайне редко. Почти всегда чувства, испытываемые в связи с деструктивностыо окружения, не доступны для осознания. Там, где депривация происходит после позитивного раннего опыта, нечто подобное может произойти, и может возникнуть соответствующая депривации ненависть. Приводимый ниже пример иллюстрирует такую ситуацию.

Речь идет о семилетней девочке. Отец ее умер, когда девочке было три года, но она перенесла это без потрясений. Мать, которая очень хорошо о ней заботилась, вторично вышла замуж. Брак оказался успешным, и отчим был очень добр с девочкой. Все шло хорошо, пока мать не забеременела. В этот момент отношение отчима к падчерице совершенно изменилось. Все его мысли были теперь о собственном младенце, и он лишил внимания девочку. После рождения младенца положение стало еще хуже, и мать оказалась в ситуации «конфликтующей преданности». Ребенок не мог нормально развиваться в такой атмосфере, но, когда девочку поместили в интернат, она смогла успокоиться и понять трудности, которые испытала дома.

С другой стороны, следующий пример показывает результаты воздействия негативного раннего опыта.

Мать обратилась за помощью, когда мальчику исполнилось два с половиной года. Семья хорошая, но мальчик счастлив только тогда, когда ощущает личное внимание матери или отца. Он не может оставить мать и играть самостоятельно, а приближение незнакомых людей приводит его в ужас. Что же произошло в этом случае, учитывая, что родители совершенно обычные нормальные люди? Дело в том, что мальчик был усыновлен в пятинедельном возрасте, и к этому времени он уже был болен. Есть свидетельства того, что старшая медсестра больницы, где он родился, считала его своим любимцем: она даже пыталась скрывать мальчика от людей, которые обращались в больницу с просьбами об усыновлении. Перемена обстановки в возрасте пяти недель вызвала серьезные нарушения эмоционального развития ребенка, и приемные родители смогли только частично преодолеть эти трудности — которых они определенно не ожидали, усыновляя ребенка в таком раннем возрасте. (На самом деле они хотели получить ребенка еще младше, в возрасте одной или двух недель, потому что сознавали, какие осложнения могут возникнуть.)

Нам нужно знать, что происходит с ребенком, когда он лишается хорошего окружения или когда такого окружения вообще не существовало, — а это означает изучение всего эмоционального развития индивида. Некоторые характерные проявления хорошо известны: ненависть подавляется или вообще утрачивается способность любить людей. В личности ребенка возникают «защитные» качества. Может произойти регрессия к ранней стадии эмоционального развития, которая оказалось удовлетворительней остальных, возможно и состояние патологической интроверсии. Гораздо чаще, чем обычно считают, происходит расщепление личности. В простейшем случае такого расщепления ребенок предъявляет миру витрину или перевернутую половину, построенную на основе послушания, а главная часть Самости, в которой сосредоточена вся спонтанность, держится в тайне и все время вовлечена. в тайные взаимоотношения с идеализированными фантазийными объектами.

Хотя четко и ясно сформулировать эти феномены нелегко, знать их необходимо, если мы хотим понять, каковы благоприятные симптомы у подвергшегося депривации ребенка. Если мы не понимаем сути, то, когда ребенок очень болен, можем не понять, например, что депрессивное состояние у такого ребенка — благоприятный знак, особенно если оно не сопровождается мыслями о преследовании. Простое депрессивное состояние означает, что ребенок, по крайней мере, сохранил единство личности и чувство обеспокоенности и способен принять на себя ответственность за то, что делает неправильно. К тому же антисоциальные поступки, такие, как мокрая постель или воровство, означают, что еще есть надежда — надежда обретения достаточно хорошей матери, достаточно хорошей семьи, достаточно хороших отношений между родителями. Даже гнев может указывать на существование надежды и на то, что в данный момент ребенок является цельной личностью и способен ощутить противоречие между воображением и тем, что он находит в реальной действительности.

Рассмотрим значение антиобщественного поступка, например воровства. Когда ребенок ворует, то ищет (ребенок в целом, то есть с учетом бессознательного) совсем не объект кражи; ребенок ищет личность, он ищет мать, у которой он имел право красть, потому что она мать. В сущности, каждый младенец обладает правом красть у матери, потому что он ее «изобрел», придумал, создал из своей врожденной способности любить. Мать, находясь постоянно рядом, постепенно, кусочек за кусочком, отдает младенцу свою личность, как материал для творчества, так что в конце концов субъективная, созданная воображением мать становится такой же, как реальная. Точно так же ребенок, который мочится в постель, ищет материнские колени, на которых он на самых ранних стадиях младенчества имел право мочиться.

Антисоциальные симптомы «ищут» возвращения окружения и указывают на существование надежды. Они терпят неудачу не потому, что неверно направлены, а потому что ребенок не осознает, что делает. Таким образом., антиобщественный ребенок нуждается в специальном окружении с терапевтической целью, и только такое окружение способно реально ответить на надежду, которую он выражает в своих симптомах. Однако, чтобы оказать терапевтический эффект, такое окружение должно сохраняться длительно, потому что, как я уже говорил, многое недоступно ребенку в форме осознанных чувств и памяти; к тому же ребенок должен обрести уверенность в новом окружении, должен поверить в его стабильность и объективность, прежде чем откажется от защиты — защиты от непереносимой тревоги, которая всегда готова возродиться при новой депривации.

Таким образом, мы знаем, что подвергшийся депривации ребенок болен, это больная личность с травматическим опытом в прошлом и со своим особым способом подавления возникшей тревоги; способность этой личности к восстановлению зависит от степени утраты осознанности гнева и от изначальной способности любить. Какие практические меры могут помочь такому ребенку?

Забота о подвергшемся депривации ребенке

Очевидно, кто-то должен заботиться о детях. Общество больше не отказывается от своей ответственности за детей, лишенных нормальной семьи; напротив, сегодня произошел поворот прямо в противоположном направлении. Общественное мнение требует, чтобы было сделано все возможное для тех детей, которые лишены нормальной семьи. Многие современные беды связаны с практическими трудностями, которые возникают при воплощении в жизнь принципов, вытекающих их такого нового отношения.

Невозможно сделать что-то хорошее для ребенка, просто приняв закон или приведя в действие административные механизмы. Все это необходимо, но это лишь первый и самый незначительный шаг. В каждом случае правильное обращение с детьми требует людей, и это должны быть подходящие для такой роли люди; а таких людей всегда мало. Количество их значительно увеличилось бы, если бы административный механизм предусматривал еще и наличие посредников, которые, с одной стороны, имеют дело с неповоротливой администрацией, а с другой, постоянно контактируют с теми, кто непосредственно выполняет работу, определяют их положительные качества, оценивают достигнутые успехи, дают возможность развиваться образовательному процессу, делают эту работу интересной, обсуждая неудачи и их возможные причины, и всегда готовы оказать помощь, если необходимо удалить ребенка из приемного дома или заведения, причем как можно быстрее. Забота о ребенке отнимает много времени и лишает человека, который ею занимается, эмоционального резерва, необходимого для контактов с административным персоналом или с более широкими проблемами, касающимися в отдельных случаях полиции. И наоборот, человек, способный постоянно иметь дело с администрацией и полицией, не может обеспечивать необходимую заботу о ребенке.

Переходя к более специальным проблемам, следует помнить психиатрический диагноз каждого ребенка, который доверен нашим заботам. Как я уже указывал, такой диагноз можно поставить только после тщательного изучения истории болезни или на основе определенного периода наблюдений. Дело в том, что у ребенка, лишенного семейной жизни, мог быть в младенчестве хороший старт и даже начало полноценной семейной жизни. В таких случаях может сохраняться прочное основание душевного здоровья, так что болезнь, связанная с депривацией, вторична и наложена на это здоровье. С другой стороны, ребенок, который нередко не выглядит очень больным, не имеет такого здорового опыта, который может быть обнаружен и реактивирован в новом окружении; больше того, возможны случаи, когда в младенчестве был острый дефицит заботы и поэтому сами основания душевного здоровья в терминах структуры личности повреждены или отсутствуют. В таких крайних случаях хорошее окружение приходится создавать впервые, и, возможно, оно не окажет никакого воздействия, потому что ребенок нездоров изначально, может быть, еще и с наследственной предрасположенностью к нестабильности или безумию. В самых крайних случаях ребенок безумен, хотя в отношении детей это слово никогда не используется.

Необходимо отдавать себе отчет в существовании этой стороны проблемы, иначе те, кто оценивает результаты наших усилий, будут поражены, обнаружив, что даже при самом чутком отношении бывают неудачи и всегда найдутся дети, которые вырастают безумными или в лучшем случае антиобщественными.

После установления диагноза в терминах присутствия или отсутствия положительных черт в раннем окружении, а также зависимости ребенка от них, делается следующий шаг — обдумывается процедура. Здесь я хочу подчеркнуть (а я пишу это в качестве детского психоаналитика), что формулировка принципов ухода и обращения с депривированными детьми не входит в задачи психотерапии. Психотерапия — это средство, которое, как можно надеяться, постепенно в некоторых случаях усовершенствует то, что уже сделано. Говоря в общем, в настоящее время личная психотерапия не является столь уж практичной. Главная процедура — создание альтернативы семье. То, что может быть в этом смысле сделано для ребенка, можно классифицировать следующим образом.

1. Приемные родители, которые хотят создать ребенку семейную жизнь, какой она была бы у настоящих родителей. Считается, что это идеальное решение, однако тут же следует добавить, что дети, переданные приемным родителям, должны обладать способностью отзываться на хорошее. Практически это означает, что в прошлом таких детей должна существовать хорошая семейная жизнь и они способны на нее отзываться. У приемных родителей такие дети получают возможность вернуть то, что у них когда-то было, но что они потеряли.

2. Далее идут небольшие «дома заботы» — семейные приюты под началом (это не обязательное, но желательное условие) супружеской пары, в которых воспитываются дети разного возраста. Такие маленькие приюты со временем можно группировать, что имеет преимущества и с административной точки зрения, и с точки зрения детей, которые обретают, так сказать, сводных братьев и сестер. Здесь детям тоже предоставляют хорошие возможности, и потому необходимо тех детей, которые не в состоянии этими возможностями воспользоваться, в такие приюты не поселять. Один нестабильный ребенок может испортить работу целой группы. Следует помнить, что работа, в которую вкладывают душу, эмоционально труднее простого «исполнения обязанностей» и воспитатели в случае неудач склонны переходить к более простым, поверхностным методам.

3. В третьей категории группы больше по численности количество детей может достигать восемнадцати человек. У воспитателя сохраняется возможность личного контакта со всеми детьми, но у него должны быть помощники, и руководство этими помощниками — важная часть работы воспитателя или опекуна. Здесь возникает проблема разделения симпатий, и дети получают возможность настраивать одних взрослых против других и даже играть на латентной ревности. Причем в среднем каждому ребенку достается меньше внимания. Но с другой стороны, мы получаем больше возможностей для работы с сильно пострадавшими от депривации детьми. В данном случае отношения менее личные, более «диктаторские», и к каждому ребенку предъявляется меньше требований. В таком доме ребенок меньше нуждается в прошлом здоровом опыте, который можно было бы оживить. В таких приютах ребенка меньше тянет отождествлять себя с домом и семьей, сохраняя личную спонтанность и импульсивность. Возникает промежуточное положение — в большом доме происходит, так сказать, слияние с личностями других детей в группе. Это означает потерю личной идентичности и идентификации с общей семейной обстановкой.

4. Далее в нашей классификации идут большие учреждения, в которых руководители заняты главным образом управлением штатом и лишь косвенно связаны с повседневным воспитанием детей. Преимущество в том, что так можно содержать больше детей. Поскольку персонал больше, вероятней и различные обсуждения трудных случаев; дополнительное преимущество в том, что дети могут образовывать соперничающие друг с другом группы. Думаю, такое учреждение более приспособлено для обращения с более больными детьми, то есть с теми, у кого в прошлом положительный опыт слишком мал. Относительно безличный руководитель может держаться на удалении и представлять власть, в которой нуждаются такие дети; они нуждаются в такой власти, потому что самостоятельно не в состоянии обладать одновременно спонтанностью и контролем над ней. (Они либо отождествляют себя с властью и превращаются в маленьких «гауляйтеров», либо становятся чрезмерно импульсивными, полностью полагающимися на внешний контроль власти.)

5. Наконец, возможны еще большие учреждения, которые являются наилучшим местом для детей в самом тяжелом состоянии. На какое-то время такие учреждения необходимы. Они должны управляться диктаторскими методами, и для ребенка хорошо подвергнуться ограничениям, которые может немедленно наложить на него общество. Это хорошая форма сублимации потенциальных диктаторов. Можно даже найти преимущества в таком нежелательном состоянии, потому что при диктаторских методах управления трудные дети — можно надеяться — в течение долгого времени не будут причинять неприятностей обществу. Очень больные дети здесь более счастливы, чем в меньших приютах, здесь они могут обрести способность играть и учиться, так что несведущий наблюдатель будет поражен. Но в таких заведениях трудно распознавать детей, которые созрели для более личностного воспитания, детей с растущей способностью идентифицироваться с обществом, не утрачивая своей собственной индивидуальности.

Терапия и руководство (Management)

Сейчас я хочу сопоставить две крайности: приемную семью и самое большое учреждение. Как я уже сказал, в семье цель подлинно терапевтическая. Здесь есть надежда, что с течением времени ребенок оправится от депривации, которая без такой семьи не только оставила бы шрам, но и искалечила ребенка. Но для того, чтобы это произошло, нужно нечто большее, чем реакция ребенка на новое окружение.

Вначале ребенок склонен сразу откликнуться на хорошее, и те, кто о нем заботится, решают, что все неприятности позади. Однако, когда ребенок обретает уверенность, возрастает вероятность гнева, питаемого перенесенными ранее неудачами прежнего окружении. Конечно, маловероятно, чтобы происходящее выглядело точно так, особенно потому, что сам ребенок не сознает происходящие радикальные перемены. Приемные родители обнаружат, что время от времени становятся объектом ненависти ребенка. Они должны преодолеть гнев, который будет особенно проявляться вначале и который питают неудачи в собственной семье ребенка. Приемным родителям важно понимать это, иначе у них могут опуститься руки; должны знать об этом и социальные работники, занятые данным случаем; иначе они будут винить приемных родителей и поверят рассказам детей о жестоком обращении и лишениях. Если социальный работник навещает приемных родителей с подозрением, что что-то неладно, родители могут встревожиться, а это заставит их попытаться соблазнить ребенка, подкупить его, внося элемент неискренности, чтобы он чувствовал себя желанным и счастливым, но тем самым они лишают ребенка важнейшей возможности выздоровления.

Иногда к ребенку относятся сознательно плохо в попытке «восстановить» то плохое, на которое можно реагировать гневом; в таком случае жестокого приемного родителя начинают по-настоящему любить, благодаря облегчению, которые ребенок испытывает от столкновения «ненависти с ненавистью»: ненависти, заключенной внутри, с ненавистью внешней. К несчастью, в этом случае приемных родителей могут неверно понять в их социальной группе.

Есть возможности выхода. Например, некоторые приемные родители действуют по принципу спасателей. Для них настоящие родители ребенка безнадежно плохие, и они вслух снова и снова говорят это ребенку, тем самым отвращая от себя его гнев. Такой способ может неплохо сработать, но ом игнорирует реальную ситуацию и в любом случае болезненно затрагивает подвергшихся депривации детей, которые склонны идеализировать своих подлинных родителей. Несомненно, гораздо полезней, когда приемные родители периодически принимают на себя волны отрицательных чувств и переживают их, каждый раз достигая новых, более прочных (потому что менее идеализированных) отношений с ребенком.

Напротив, в большом учреждении отношение к ребенку не ставит целью избавление его от болезни. Целью прежде всего является обеспечение жильем, едой и одеждой детей, которые этого лишены; во-вторых, создание такого типа режима, при котором дети могли бы жить в состоянии порядка, а не хаоса; и в-третьих, удержание детей от столкновений с обществом до того времени, когда им можно предоставить самостоятельность — примерно в шестнадцатилетнем возрасте. Не стоит делать вид, что таким путем делается попытка воспитать нормальное человеческое существо. Строгая дисциплина в таких случаях совершенно необходима, но если к ней может быть добавлено немного человечности — сделайте это.

Следует помнить, что даже в самых строгих приютах, пока в них сохраняется устойчивость и справедливость, дети могут ощутить в себе человечность и даже будут ценить строгость, потому что она подразумевает стабильность. Понимающие, чуткие мужчины и женщины, работающие в условиях такой системы, способны наладить важные контакты. Можно, например, отобрать подходящих детей для регулярных встреч с дядей или тетей, надежными «заменами» настоящей родни. Можно найти людей, которые будут поздравлять ребенка в день рождения и три-четыре раза в год приглашать его к себе домой на чай. Это всего лишь примеры, но они показывают, что можно предпринять, не нарушая строгой обстановки, в которой живет ребенок. Следует помнить, что если основой служит строгая обстановка, то любые исключения и пробелы в ней вызывают у ребенка тревогу. Если существует строгая обстановка, пусть она будет постоянной, надежной и справедливой, чтобы ее ценность сохранялась. К тому же всегда найдутся дети, злоупотребляющие привилегиями, в таком случае будут страдать те, кто этими привилегиями не обладает.

В таких больших учреждениях ради порядка и спокойствия акцент делается на воспитании в интересах общества. В этих рамках дети в большей или меньшей степени утрачивают свою индивидуальность. (Я не игнорирую тот факт, что в учреждениях промежуточных типов есть возможности для постепенного развития детей, достаточно здоровых для такого развития, так, чтобы они все лучше могли идентифицироваться с обществом, не теряя собственной идентичности.)

Остаются немногие дети, которые — вследствие своего безумного состояния (хотя такое слово не следует использовать) — даже при самых строгих порядках не поддаются воспитанию. Для таких детей должно существовать нечто вроде эквивалента психиатрических лечебниц для взрослых, и я думаю, что общество еще не решило, как лучше поступать в таких крайних случаях. Такие дети настолько больны, что те, кто о них заботится, легко различают, что когда они становятся антиобщественными, — это означает, что у них начинается улучшение.

Я заканчиваю этот раздел двумя очень важными соображениями о потребностях депривированных детей.

Важность ранней истории ребенка

Первое соображение касается тех работников, кто занят заботой о детях, в особенности об их размещении и адаптации к новой ситуацией. На месте такого работника я, как только ребенок оказывается в моем ведении, сразу начал бы собирать всю возможную информацию относительно жизни ребенка, какую только можно найти в настоящий момент. Это очень важно, потому что с каждым днем вероятность встретить человека, знакомого с обстоятельствами жизни ребенка, становится все меньше. Как тяжело было во время войны, когда сюрпризы эвакуации означали появление детей, о которых невозможно было что-нибудь узнать!

Мы знаем, что нормальные дети, ложась спать, часто спрашивают: «Что я делал сегодня?» и тогда мать отвечает: «Ты проснулся в половине седьмого и поиграл с плюшевым медвежонком, напевал ему песенки, пока мы не проснулись, потом ты встал и пошел в сад, потом позавтракал, а потом…» и так далее, и так далее, пока не будет воссоздана схема всего дня. Ребенок все это знает, но рад, когда ему помогают осознать эту информацию. Он себя при этом чувствует хорошо, уверен в своей реальности и может отличать реальность от мечты и игры воображения. То же самое, только обычно в ухудшенном варианте происходит, когда родители пересказывают прошлую жизнь ребенка, включая то, что сам ребенок помнит с трудом или вообще не помнит.

Отсутствие такой простой вещи, как сведения о жизни, — серьезная потеря пострадавшего от депривации ребенка. Во всяком случае, должен найтись человек, который соберет какой-то доступный материал. В самых благоприятных случаях этот человек сможет поговорить с настоящей матерью ребенка, чтобы она последовательно рассказала всю его историю с самого рождения и даже, возможно, важнейшие свои переживания периода беременности и того периода, который привел к зачатию, — все это может во многом определить ее отношение к ребенку. Однако часто приходится повсюду отыскивать обрывки информации; ценным может оказаться даже имя друга, который был у ребенка в предыдущем заведении. Затем следует организация контакта с ребенком, во время которого социальный работник должен заручиться его доверием. Ребенку можно дать понять, что здесь или в кабинете социального работника есть специальное досье, в котором содержится вся его, ребенка, предшествующая жизнь. Вначале ребенок может не захотеть узнавать свое прошлое, но потом могут потребоваться любые подробности. В особенности факты необходимы незаконнорожденным детям и детям из распавшихся семей — необходимы, чтобы достичь здоровья, а я считаю, что в приемной семье цель ставится именно такая. Ребенок в противоположной ситуации, руководимый диктаторскими методами в составе большой группы, менее склонен усвоить всю правду относительно своего прошлого.

Поскольку сотрудников не хватает, социальные работники могут оказаться не в состоянии заниматься сбором сведений из-за своей перегрузки. Я считаю, что те, кто занят заботой о детях, должны принять твердое решение: не принимать детей больше, чем они в состоянии обеспечить нормальной заботой. В этом деле не может быть половинчатых решений. Приходится хорошо заботиться о немногих, передавая остальных в большие учреждения с диктаторскими методами, пока общество не будет в состоянии предложить нечто лучшее. Хорошая воспитательная работа может быть только личностной, иначе она становится, жестокой и мучительной не только для ребенка, но и для воспитателя. Работу стоит делать только тогда, когда она ориентирована на личность и те, кто ею занят, не перегружены.

Нужно помнить также, что если социальные работники будут принимать в свои группы слишком много детей, у них неизбежно будут неудачи, и со временем появятся статистические данные, доказывающие, что такая организация работы вообще ошибочна и что диктаторские методы воспитания более эффективны в пополнении заводов молодыми рабочими, а домов — прислугой.

Переходные явления

Другое соображение, которое я хотел бы здесь высказать, легче понять, если взглянуть на нормального ребенка. Почему, каким образом многие обычные дети, лишенные семьи и всего знакомого, не заболевают от этого? В чем секрет стойкости? Ежедневно дети попадают в больницы и выписываются из них не только физически выздоровевшими, но и душевно цельными и даже обогащенными новым опытом. Снова и снова дети живут какое-то время у тетей и дядей и тем более часто меняют знакомое окружение, переезжая с родителями.

Тема очень сложная, и подойти к ней можно так. Подумаем о ребенке, которого мы хорошо знаем, и спросим себя, что этот ребенок берет с собой в постель при переходе от бодрствования ко сну: куклу; может быть, несколько кукол; плюшевого медвежонка; книгу; обрывок старого одеяла или материнского платья; возможно, носовой платок, который служил салфеткой на определенной стадии развития этого младенца. В некоторых случаях такого объекта нет, но тогда ребенок сосет то, что под рукой: кулак, большой палец, пальцы руки; угол стеганого одеяла; или возможна активность в области гениталий, которую легко обозначить термином «мастурбация»; или ребенок лежит на спине и делает ритмичные движения, оргастическая природа которых проявляется в выступившем у него на лбу поте. В некоторых случаях с самых ранних месяцев ребенок требует личного присутствия человека, скорее всего матери. Существует большое разнообразие обычно наблюдаемых возможностей. Среди всех кукол и других игрушек, принадлежащих ребенку, есть, вероятно, один, скорее всего мягкий объект, который был дан ребенку в десять, одиннадцать или двенадцать месяцев, с которым ребенок обращается наиболее бесцеремонно и в то же время его любит и без которого не соглашается ложиться в постель; и если ребенка увозят, эту вещь обязательно нужно взять с собой; если она потеряется, для ребенка, а следовательно, и для тех, кто о нем заботится, это будет настоящей катастрофой. Маловероятно, чтобы такую вещь отдали другому ребенку; во всяком случае другой ребенок ее не захочет; она со временем становится грязной, дурно пахнет, однако мы не решаемся ее выстирать.

Я называю эту вещь переходным объектом. Тем самым я хочу проиллюстрировать трудность, которую испытывает ребенок при соотношении субъективной реальности с реальностью общей, разделенной с другими. С пробуждения до засыпания ребенок все время перемещается из воспринимаемой реальности в создаваемый им мир и обратно. И поэтому ему нужны все разновидности переходных феноменов — своего рода нейтральная территория между двумя видами реальности. Я описал бы этот драгоценный для ребенка предмет, сказав: существует молчаливое понимание того, что никто не станет утверждать, что эта вещь — частица мира или что она создана младенцем. Оба утверждения справедливы: ребенок создал этот предмет, а мир предоставил его. Это — развитие изначальной задачи, которую обычная мать помогает осуществить младенцу, когда в результате самой тонкой адаптации она предлагает ребенку себя — свою грудь — тысячу раз, как только младенец готов к созиданию чего-то вроде груди, которую она предлагает.

Большинство детей, которых можно отнести к категории «нарушенных», либо никогда не имели такого предмета, либо потеряли его. Видимо, такой предмет незаменим, а это значит, что подобных детей нельзя вылечить, просто дав им иной предмет. Однако ребенок может обрести такую уверенность в человеке, который о нем заботится, что появится предмет, на глубоком уровне символизирующий этого человека. Это хороший признак, наподобие возможности вспомнить сон или видеть во сне реальные события.

Все эти переходные объекты и переходные феномены помогают ребенку противостоять раздражениям и лишениям новых ситуаций. В воспитании (management) пострадавших от депривации детей нужно уважать существование подобных переходных объектов. Я думаю, что если с этой точки зрения взглянуть на использование игрушек, на автоэротическую активность, на рассказы и детские стихи перед сном, мы поймем, что с помощью всего этого ребенок получает возможность до определенной степени обходиться без того, к чему он привык и в чем нуждается. Ребенок, которого переводят из одного дома в другой или из одного учреждения в другое, перенесет или не перенесет этот переезд в зависимости от того, смог ли он прихватить с собой кусок мягкой ткани или старую игрушку; или в зависимости от того, читают ли перед сном знакомые стихи — как связь настоящего с прошлым; и даже в зависимости от того, терпят ли его аутоэротическую активность, воспринимая все это позитивно. Для детей с резкой сменой окружения эти феномены особенно важны, и изучение их поможет нам действенней помогать тем маленьким человеческим существам, которым досталось от жизни, прежде чем они смогли принимать то, что приходится принимать всем: мир никогда не бывает таков, каким мы его создаем, и в самом лучшем случае возможно Лишь частичное совпадение реальности с тем, что создано нами. Мысль об идентичности этих двух реальностей мы считаем иллюзией.

Тем, кому повезло и у кого была благоприятная обстановка, трудно осознать все это; тем не менее, младенец или ребенок, которого часто перевозят с места на место, сталкивается именно с этой проблемой. Если мы лишаем ребенка переходного объекта и разрушаем установившиеся переходные явления, у ребенка остается только один выход — расщепление личности, когда одна половина соотносится с субъективным миром, а другая реагирует на столкновение с реальностью. Когда такое расщепление возникло, и мосты между субъективным и объективным уничтожены или так и не были наведены, ребенок не способен действовать как цельное человеческое существо.

До определенной степени ребенок, лишившийся семейной жизни, всегда обнаруживает такое состояние. В детях, которых мы направляем к приемным родителям или в «маленькие дома заботы», всегда обнаруживается некоторый элемент расщепления. Субъективный мир имеет один недостаток: он может быть идеальным, но может стать жестоким и мстительным. Вначале все обретенное ребенок будет воспринимать именно в таких терминах: либо приемная семья замечательна, а родная ужасна, либо наоборот. Однако в конце концов, если все пройдет хорошо, у ребенка появится возможность фантазировать о хороших и плохих семьях, видеть их во сне, говорить о них, рисовать их и в то же время воспринимать реальную семью приемных родителей такой, какая она есть в реальности.

Реальная приемная семья обладает тем преимуществом, что не колеблется очень сильно от хорошего к плохому и от плохого к хорошему. Она остается постоянно «средне разочаровывающей и средне внушающей уверенность». Тем, кто заботится о пострадавших от депривации детях, поможет понимание того, что каждый ребенок приносит с собой способность принять нейтральную территорию, локализованную каким-то образом в мастурбации, или в кукле, или в знакомом детском стишке и тому подобном. Таким образом, изучая то, что доставляет радость нормальным детям, мы поймем, в чем отчаянно нуждаются депривированные дети.