4. Родители как великие инквизиторы одаренности

4. Родители как великие инквизиторы одаренности

Мне бы хотелось, чтобы читатели запомнили следующее: способности, к великому сожалению, от природы не даются, их надо развивать; познавательная потребность, наоборот, дается прямо сразу от природы (хотя ее тоже надо развивать), и именно от нее в самой значительной мере зависит развитие способностей.

Не будет преувеличением сказать, что потребность в познании является настоящим мотором в развитии способностей. Это связано не только и даже не столько с тем, что эта потребность обеспечивает добычу знаний, то, что называется расширением кругозора, но еще и с тем, что для развития способностей необходимо, чтобы умственная деятельность протекала на фоне ярко выраженных положительных эмоций — чувства радости, удовольствия, иногда даже интеллектуального восторга. Познавательная потребность как раз обеспечивает такой фон — именно потому при наличии удовольствия от умственной деятельности развитие способностей происходит почти незаметно, быстро и легко. При отсутствии таких эмоций способности не удается развить за долгие часы напряженной умственной работы.

Как уже ранее говорилось, природа позаботилась о человеке буквально с первого дня рождения, наделив его этой потребностью. Выдающийся швейцарский психолог Жан Пиаже даже считал, что познавательная потребность появляется раньше, чем такая важная потребность, как потребность в общении. Более того, этой потребностью природа наделила не только человека. Приведу хоть и забавный, но очень выразительный, имея в виду наш разговор об этой потребности, пример.

Речь пойдет о… крысах. Психологи любят работать с этими зверьками прежде всего потому, что они очень умны и, скажем, некоторые лабиринтные задачи решают лучше, чем люди. Кроме того, они во многом похожи на людей.

С крысами провели следующий опыт. В большой лабораторной комнате для них выстроили необыкновенный домик, где было все для райской жизни: комнаты для общения, для спортивных упражнений, естественно, лучшая еда (а люди давно имеют дело с крысами и знают их вкусы). Партнеры тоже менялись: надоели одни — вот вам другие;

много вас — уменьшим количество, мало — увеличим. Зачем же создавались такие условия для крыс? Дело в том, что в этом замечательном домике была дверь, которая позволяла покинуть этот рай. Это была очень легкая дверь, которую любая крыса, слегка разбежавшись, свободно могла открыть. Вела эта дверь в обычную лабораторную комнату, где, однако, была полная неизвестность и совсем не было этих благ. Задача у психологов была такая: сделать, чтобы крысам было так хорошо в домике, чтобы из этого рая им уже никуда не хотелось.

И крысам, очевидно, очень нравилось жить в таких условиях, судя по тому, как усиленно они размножались и всячески развлекались. Но какая-то часть крыс, несмотря на все это, все же подбегала к таинственной двери, пищала от страха и выбегала прочь из этого рая. Когда стали крыс метить, то оказалось, что это делают одни и те же крысы, с пониженным уровнем страха и, соответственно, с повышенным уровнем познавательной потребности. Кстати, большинство из них были самцами.

Возвращаясь к людям, отметим, что эта потребность характеризует человека с самого рождения. Но чуть ли не с самого рождения окружение ребенка — люди, и прежде всего родители — делает все возможное, чтобы эту потребность подавить. Это не так-то просто, но постепенно это получается у многих родителей. И потому большое число детей у нас неспособные. А могли бы стать и одаренными. Здесь самое время разобраться с тем, какие же дети являются одаренными и сколько же у нас одаренных детей.

Давайте объяснимся. Одаренные дети бывают, как уже говорилось, самые разные. Но сейчас нам важно иметь в виду следующее: бывает особая одаренность, которая встречается раз на тысячу, а то и на миллион случаев. Здесь не обойтись без особых генов, без особых условий. Это те вундеркинды, которых даже в нашей школе для одаренных очень немного. Эти дети особые даже на взгляд неспециалиста: они по-другому, иногда с большими трудностями общаются, по-другому живут, иногда очень однобоко только интеллектуальными или творческими интересами.

Но есть и другие одаренные: это, что называется, великолепная норма. Все у такого ребенка с самого начала было хорошо: мама нормально родила (и до родов у нее все было хорошо); ему попались умные родители, обеспечившие разумное и в самом лучшем смысле нормальное воспитание;

он попал в школу к хорошим, опять-таки в смысле высокой нормы, учителям. В результате этого обязательно вырастут одаренные дети. Не обязательно чрезвычайно одаренные, а своего рода сверхполноценная норма. Такие дети не только более одарены, чем обычные, которым не так повезло. Они, как правило, и более красивы, и, конечно, более здоровы, чем большинство детей (чего, кстати, не скажешь об особо одаренных детях).

С этой точки зрения действительно любой ребенок может при нормальных, благоприятных обстоятельствах стать таким нормально одаренным, но вся беда как раз в том, что такие нормальные, действительно благоприятные условия выпадают на долю далеко не всех.

Есть вещи, которые не очень зависят от родителей и учителей, даже самых лучших. Скажем, сейчас трудно, а может, и невозможно обеспечить будущей маме, а потом и ребенку экологически чистое и полноценное питание, медицинское обслуживание нужного качества и т. д. Но чего пока нельзя, того нельзя. Однако даже в том, что зависит от самих родителей и только от родителей, многое из них делают все возможное, чтобы создать ребенку ненормальные условия, в которых деформируется психика ребенка, в частности подавляется, коверкается драгоценная познавательная потребность.

Начинается буквально с первых лет жизни, а то и дней. Например, ребенок в первые годы жизни нуждается в огромном количестве любви: чем больше, тем лучше. Его надо брать на руки столько раз, сколько на это у мамы есть времени, целовать и гладить столько, сколько, опять-таки, есть на это сил и времени. Но почему-то у нас иногда считается, что часто брать на руки маленького ребенка — это его баловать, постоянно показывать ему свою любовь — опять-таки баловать. А вот японские мамы твердо знают, что чем больше любви в этом возрасте достается ребенку, тем лучше, и постоянно носят ребенка в специальном рюкзачке то на спине, то на груди.

Свою полную, ничем не ограниченную любовь мама должна проявлять к своему ребенку буквально с первых часов жизни. И это — не преувеличение: выяснено, что дети, которых приносят матери не сразу после рождения, а через 36 или даже 48 часов, имеют больше шансов заболеть невротическими заболеваниями, чем дети, которых принесли матери в первые часы жизни. По мнению некоторых специалистов, и вероятность соматических (физических) заболеваний, например аллергических, тоже увеличивается, если ребенка не сразу приносят матери.

Надо с самого начала сказать, что ребенок, которому не хватает любви, имеет не так много шансов вырасти полноценным, нормальным, а значит, одаренным.

Но дальше к этому серьезному обстоятельству присоединяются и другие. Ребенка довольно рано начинают наказывать за сломанную игрушку: сначала журить, потом ругать, потом наказывать и грозить полным отлучением от всяких игр. Это — своего рода родительское преступление:

до 6 лет категорически нельзя упрекать, как-либо журить за сломанную игрушку. Наоборот, надо посочувствовать, а то и подбодрить, если он расстроен. Все дело в том, что ребенок познает мир в действии: любую вещь он пробует разобрать, хотя бы потрясти, подергать. Это не просто нормально, это крайне необходимо. Просто любоваться на игрушку ребенок не может и ни в коем случае не должен — он должен играть с ней как можно более активно. И многие цивилизованные родители уже поняли: если ребенок сломал игрушку, то виновата либо промышленность, выпускающая игрушки для детей, либо сами родители, выбравшие ребенку не подходящую для его возраста игрушку. И никогда в этом не виноват ребенок.

С этой точки зрения, интересен опыт японской народной педагогики. Должна сказать, что я потому часто обращаюсь за примерами к японской семье, что, по мнению многих психологов, это на сегодняшний день наиболее оптимальная, с точки зрения развития личности и одаренности, система семейного дошкольного воспитания. Там, конечно, никогда в жизни не накажут ребенка за сломанную игрушку, но больше того…

Я как-то попросила знакомого, отбывающего в Японию в длительную командировку, побывать в игрушечном магазине и изложить впечатления.

Магазин игрушек в Японии устроен таким образом, чтобы игрушки, доступные ребенку, соответствовали его возрасту. По стенам зала, покрытого ковром, располагается два ряда игрушек: те, что для детей поменьше, — пониже, а что для более старших детей — на верхнем ряду, так, что маленький ребенок до них не достанет. Ребенок, прежде чем ему купят игрушку, может сначала поиграть с ней. Если игрушка ему понравится, ее покупают. Выбор игрушки — ответственное дело, тем более покупка не такая уж, дешевая.

Моему знакомому повезло в игрушечном магазине: он пополнил свои наблюдения сценой… с поломанной игрушкой. Говорят, что был случай довольно редкий. У ребенка, выбирающего игрушку, она сломалась прямо в руках. На растерявшегося мальчика обратил внимание хозяин магазина. Как вы думаете, что же он делает?

Обещает матери не брать денег за сломанную игрушку? Совеем не то. Утешает обескураженного ребенка? И того мало. Ищет взамен другую, целую игрушку? Опять нет. Он прежде всего чувствует свою вину, он извиняется перед ребенком и матерью, объясняя, что фирма, с которой он имеет дело, выпускает вполне качественный товар и все происшедшее — чистое недоразумение. Но кроме извинений он приносит ребенку особый подарок от себя в качестве возмещения морального ущерба.

Не случайно, что игрушки в развитых странах, хотя и дороги, но за их качеством ведется особый контроль. Есть такие игрушки (например, знаменитой фирмы Лето), которые практически невозможно сломать.

Помимо названных, есть еще немало способов, с помощью которых родители достаточно успешно воюют с познавательной потребностью. Тут и разорванное внимание, очень рано с помощью родителей формирующееся у детей, и принуждение к чтению, вообще к мыслительной работе, которая с самого начала рассматривается исключительно как долг. Учиться — это для ребенка долг. Что может быть ужасней, особенно для маленького ребенка? Это отсутствие всякого интереса к вопросам ребенка, в том числе и познавательного характера. Это и наказания за исследовательскую деятельность (сломанную игрушку, например), и неизвестно откуда взявшиеся педагогические предрассудки — не баловать ребенка (в результате чего лишний раз показать ребенку, что его любят, — значит баловать). И еще много чего… Всего этого было бы достаточно, чтобы уничтожить познавательную потребность в самом зародыше, однако у родителей припасены еще более действенные, своего рода стратегические средства.

Важнейшее из них — это, конечно, климат в семье. Я давно обратила внимание на то, что одаренные дети, как правило, вырастают в семьях безусловно интеллигентных, скорее, даже в семьях интеллектуалов. И дело здесь не в особых генах: как мы уже выяснили, у всех здоровых детей генов вполне достаточно на вполне яркие способности. Дело именно в атмосфере в семье, в системе ее основных ценностей. Мы все живем трудно, у всех на уме, как прожить, однако и в этих условиях для одних семей именно потребительские интересы стали главными, а в Других семьях у родителей были, есть и будут при любой политической и экономической погоде духовные интересы. Расскажу об одном весьма поучительном эксперименте.

У детей 8–9 лет выявляли познавательную потребность, а затем и способности. Эксперимент решили провести вместе с мамами. Проходил он несколько необычным образом. В большой комнате было собрано много игрушек, машинок, книг, альбомов. Был даже детский компьютер. В эту комнату приглашались мамы с детьми, и их просили подождать — примерно минут сорок. А в этой чудесной комнате была одна тайна — огромное, во всю комнату зеркало. Конечно, это было не простое зеркало, а так называемое зеркало Гезелла. Со стороны комнаты, где сидят испытуемые, это обыкновенное зеркало, однако, с обратной стороны оно прозрачное, т. е. это обыкновенное стекло. Таким образом, экспериментатор может наблюдать за тем, что происходит в комнате, что делают мама с ребенком. Как уже говорилось, их просили подождать немного, причем специально указывали, что можно вести себя достаточно свободно, т. е- делать то, что нравится. При этом отмечалось, что в любое время можно пройти в соседнюю комнату, к экспериментатору, да и сам экспериментатор будет время от времени заходить, т. е. дверь не будет закрыта (создавалась ситуация, когда неэтичность подглядывания за испытуемыми снималась).

И вот эксперимент начался. Конечно, мамы и их дети вели себя по-разному, и все различия можно было уложить в четыре основные стратегии.

Первая — мама начинала усиленно воспитывать свое чадо. Давай посмотрим этот альбом, давай поиграем в эту игру и т. д. Это прямое воспитательное воздействие — такова стратегия.

Вторая — мама, оглядевшись по сторонам, видела, что в комнате много непонятного (что за машинки, что за странные игрушки?) и начинала звать экспериментатора, чтобы он рассказал, как и во что им играть, чем заниматься в этой комнате- Назовем эту стратегию — возложение ответственности.

Третья — мама, тоже оглядевшись, вдруг замечала альбом, книжку или игрушку, которая давно ее интересовала, и прежде всего сама погружалась в познавательную деятельность, предоставляя ребенку возможность самому найти подходящее занятие. Это — стратегия, условно говоря, саморазвития.

И, наконец, четвертая стратегия — самая незамысловатая: мама просто ожидала начала эксперимента, призывая к тому же ребенка. Некоторые, на всякий случай, одергивали ребенка, если он пытался чем-нибудь заняться (сломаешь, порвешь), хотя экспериментатор вполне отчетливо разрешил вести себя свободно и делать все, что нравится.

Вопроса нет, что именно четвертая стратегия наименее благоприятна для развития познавательной потребности, а значит, способностей. Действительно, оказалось, что у этих мам чаще встречались недостаточно развитые дети, со слабо выраженной системой интересов. Часто у этих детей основными интересами были потребительские (кукла Барби или жвачка с картинкой).

Однако какая стратегия оказалась наиболее благоприятной для развития познавательной потребности? Наверное, многим покажется удивительным тот факт, что наиболее продвинутые, развитые дети были у мам с третьей стратегией, тех самых мам, которые углубились в свои занятия, не очень-то, казалось бы, обращая внимание на ребенка. Но для психологов картина была не неожиданной. Все дело в том, что дети в этих семьях, у этих мам живут в атмосфере ярких познавательных интересов самих родителей, и это оказывается более весомым, чем любые воспитательные меры. Вероятность, что ребенок будет любить чтение, если этого не любит мать, конечно, есть, но очень невысокая. А вот вероятность того, что для ребенка любимым развлечением станет телевизор, если в семье именно он — главный досуг, почти стопроцентная.

Интересно было поближе познакомиться с мамами со второй стратегией (которые бежали к экспериментатору за помощью — что им делать). Оказалось, они считают, что воспитывать их ребенка должны специально для этого обученные люди, и с большой охотой отдают своих детей в разного рода группы развития (всякие Светлячки да Роднички). Надо сказать, что все эти группы — художественного, эстетического, раннего развития — несомненно, хорошее дело, но это все же дополнение к семейному воспитанию, но никак не замена его.

Климат в семье — принципиальная основа для развития познавательной потребности. Но сам по себе климат очень часто является лишь отражением более глобальной системы, окружающей ребенка, — своего рода семейной педагогической системы. Ту, что чаще всего представлена в наших семьях, наиболее точно можно обозначить как репрессивно-анархическую. Ребенку по такой педагогике запрещается чуть ли не все и вместе с тем фактически, в реальности, почти ничего не запрещается. Здесь стоит остановиться.

Несомненно, что у каждого народа существует своя народная педагогическая система. Скажем, много говорилось о том, что в японской народной педагогике (а фактически и официальной, которая развивает именно национальные традиции) ребенку до определенного возраста все разрешено. Правда, имеющиеся немногочисленные запреты действуют достаточно жестко, точнее, очень последовательно. По-видимому, это наиболее разумная ситуация для маленького ребенка.

А что всегда запрещается у нас? Или все разрешается? Все зависит, как правило, от настроения мамы или папы. Никаких правил нет.

Вот пример. Вообще нельзя ребенку забираться на подоконник, но если внизу на работу спешит папа, то мама сама его поставит — помаши папе ручкой. Или — я бываю в доме вполне интеллигентных людей, чей ребенок очень любит играть взрослым телефоном и ему, что вполне понятно, это запрещают: телефон — не игрушка. Но вот как-то раз я прихожу и вижу, что ребенок взял телефон и что-то там названивает. Почему? Ведь раньше запрещали. Оказалось, что у ребенка температура, и мама, желая как-то его развеселить, сняла запрет. Что, недоумеваю я, это последнее желание ребенка и уж про все надо забыть, чтобы выполнить его каприз? А в следующий раз ребенок специально затемпературит, чтобы не идти в школу или чтобы просто добиться своего. Дети это умеют. Впрочем, не только дети.

Или другой случай в той же семье. Ребенок вытащил кастрюли и играет с ними на полу. Начинается крик — это тебе не игрушки, положи тотчас же!. Спрашиваю, а почему нельзя поиграть с кастрюлями — это действительно новая игра, что тут плохого — кастрюлю ведь после нетрудно вымыть. Никакого разумного ответа кроме одного:

Это не игрушка. Самое характерное для нашего воспитания то, что запрет на игру с кастрюлей отнюдь не постоянный: в следующий раз маме будет не до этого, и она просто не обратит внимания на то, чем играет ребенок. И так всегда и всюду.

Вот еще пример. Большинству родителей понятно, что определенные волевые навыки необходимо развивать у ребенка с детства. Многие психологи считают, что чуть ли не с года, с полутора. Скажем, надо добиваться, чтобы ребенок сам убирал свои игрушки. И здесь все зависит от настроения родителей — то они требуют, а то мама пришла в хорошем настроении, принесла торт: Иди, сыночек, играй, я сама уберу.

Так что же, в конечном счете, у нас всегда запрещается? Ребенок живет в мире, где отсутствует определенность, где за любое действие могут наказать, а могут и не наказать — как выйдет. Все время стращают наказаниями — а наказывают редко и несправедливо, обидно, нелепо. Мир, в котором ребенок постоянно может быть наказан, а может не быть наказан, — этот мир разрушает детскую психику, начиная именно с познавательной потребности. Но если бы дело одной этой потребностью и ограничивалось! Возникает определенная личность, рассчитывающая на авось, на как-нибудь, на кривую, которая куда-нибудь да вывезет.

Вся непоследовательность нашей семейной педагогики достигает крещендо, когда ребенок идет в школу. С одной стороны, кто из родителей не знает, что ребенок должен учиться с желанием, а с другой стороны, есть понятие долга, которое родители решили наконец-то ребенку внушить: Ты должен учиться, это — твой долг, твоя обязанность- Наша обязанность — работать, кормить тебя, одевать, а твоя обязанность — хорошо учиться. Слов нет, чувство долга должно быть у ребенка, и его нужно развивать как можно раньше (на примере тех же игрушек, скажем, которые ребенок должен убирать, достигнув возраста, когда уверенно начнет ходить). Однако нужно ли формировать чувство долга по отношению к учению до того, как ребенок начал ходить в школу? Ничего не может быть опаснее для развития способностей — ведь благодаря такому воспитанию у ребенка с учением будут связаны не радость, не та самая познавательная потребность, которая только и развивает способности, а принуждение, необходимость- И даже если у ребенка была познавательная потребность, когда он пошел в школу, то очень скоро от нее ничего не останется. Нет, конечно, какая-то познавательная потребность останется, но она вся уйдет в телевизор, в развлечения, будет, по сути, псевдопознавательной.

А тут еще ко всему прочему добавляется и наказание ребенка за плохие отметки (по крайней мере, за это ругают), т. е- за то, в чем ребенок, по сути дела, еще не виноват — он еще не умеет учиться, его никто не научил. Стоит ли после этого удивляться, что большинство детей в нашей школе неспособных!

Надо сказать, что свой анализ причин подавления познавательной потребности, а вместе с нею и способностей ребенка, мы сосредоточили на семье. Но, кроме нее, существуют и другие социальные системы подавления исследо вательской потребности.