Шекспир: через три поколения после Коперника

Шекспир: через три поколения после Коперника

17 февраля 1600 года Джордано Бруно был сожжен на костре в Риме. Прежде, чем он умер за свою теологическую и астрономическую ересь, он провел семь лет в тюрьме священной инквизиции в Венеции и в Риме. А до этого он провел некоторое время в Англии, пытаясь убедить высокопоставленных лиц елизаветинского королевства в истинности идеи Коперника, согласно которой Солнце, а не Земля находится в центре планетной системы. Это было до того, как Галилей обобщил доктрину Коперника. Бруно, хотя он был философом, а не астрономом, опередил свое время: он увидел в фиксированных звездах другие солнца, вокруг которых вращаются планеты, – точка зрения, которая сделала его объектом ненависти со стороны Кеплера и Галилея. В Англии ему не удалось распространить простую систему Коперника: ни Шекспир, ни Бэкон не поддались его усилиям, но твердо следовали аристотелевской системе, считая Солнце одной из планет, вращающейся, подобно остальным, вокруг Земли. Только Уильям Гилберт, врач и физик, принял, благодаря собственным усилиям или усилиям Бруно, за истину систему Коперника и опытным путем пришел к выводу, что Земля является огромным магнитом. Он определил, что солнечная система управляется силами магнетизма при движении всех ее частей. Философа Бэкона ценят за то, что он ввел принцип эксперимента и наблюдения в сферу науки вместо опоры на высказывания авторитетов, особенно античных. Но он смеялся над экспериментами Гилберта и порицал их.

Страх всех живущих при мысли, что они обитают «а движущейся планете, должен был лежать в основе отрицания идеи вращения Земли Шекспиром, Бэконом и другими великими мыслителями этой эпохи. Если Земля движется, с ней может что-нибудь случиться; будучи неподвижной, она надежно защищена. В большинстве своих произведений Шекспир придерживался докоперниковской системы. Однако в глубинах своего существа поэт должен был знать, что это явно не соответствует истине: если Земля не движется вокруг Солнца и не вращается вокруг своей оси, тогда сферы должны ежедневно нестись вокруг Земли со скоростью, с которой ничто на Земле не сравнимо.

«На небесах планеты и Земля Законы подчиненья соблюдают… Ведь если вдруг планеты Задумают вращаться самовольно, Какой возникнет в небесах раздор! Какие потрясеиья их постигнут! Как вздыбятся моря и содрогнутся Материки! И вихри друг на друга Набросятся, круша и ужасая, Ломая и раскидывая злобно Все то, что безмятежно процветало…»

(«Троил и Крессида», Акт I. Пер. Т. Гнедич)

Беспорядок в природе сопровождается подобным же «противостоянием» человеческих существ:

«Давно бы тяжко дышащие волны Пожрали сушу, если 6 только сила Давала право власти; грубый сын Отца убил бы, не стыдясь нимало…»

(«Троил н Крессида», Акт I. Пер. Т. Гнедич)

Родовая память поднимается из заповедных глубин:

«[Король Лир] Сражается один С неистовой стихией, заклиная, Чтоб ветер сдунул землю в океан Или обрушил океан на землю, Чтоб мир переменился иль погиб.»

(«Король Аир», Акт III. Пер. Б. Пастернака)

«Ты, гром, В лепешку сплюсни н: шуклость вселенной…!»

(«Король Лир, /Чкт III. Пер. Б. Пастернака)

Поэт вопрошает устами одного из своих персонажей:

«А ты спокоен, если!ся земля Заколебалась вдруг? ™ Я бури огненной такой не видел. Иль там, на небесах, междоусобье, Иль Мир наш, слишком надерзив богам, Побудил их на разрушенье?»

(«Юлий Цезарь», Акт I. Пер. М. Зенкевича)

Фантасмагория в уме Горацио («Гамлет») пробуждает некое древнее знание. Никогда прежде не испытанный ужас вспыхивает, когда необычно яркая комета появилась вскоре после смерти Цезаря и мир ожидал судного дня:

«В высоком Риме, городе побед, В дни перед тем, как пал могучий Юлии, Покинув гробы, в саванах, вдоль улиц Визжали и гнусили мертвецы; Кровавый дождь, косматые светила, Смущенья а солнце; влажная звезда, В чьей области Нептунова держава, Болела тьмой, почти как в судный день…» («Гамлет», Акт I. Пер. М. Лозинского)

Чтобы замедлился приход судного дня, Земля должна быть неподвижной, и в соответствии с поэтическим выражением истины, «планеты и Земля законы подчиненья соблюдают…». Эти убаюкивающие строчки будут слышны еще и через три с половиной века после Шекспира.