«ДЕТИ ФЕСТИВАЛЯ»

«ДЕТИ ФЕСТИВАЛЯ»

Негры, надо сказать, в СССР появились еще в индустриализацию 1930-х годов, когда частью приехавших из США инженеров, коммерсантов, представителей интеллигенции были именно чернокожие. Они обосновывались в Советском Союзе на годы, а иногда и заводили семьи и оставались навсегда.

Однако то, что случилось в Москве в 1957 году, стало подлинным событием национального масштаба.

Фестиваль проходил с 28 июля по 11 августа 1957 года. Всего в Москву прибыли 34 тысячи иностранцев.

Самыми многочисленными были делегаты европейских стран; по две тысячи человек — из Франции и Финляндии.

В статье о московском фестивале Артем Кречетников (Би-би-си) отмечает:

«Оттепель» принесла с собой новые принципы: иностранцы делятся на плохих и хороших, и последних неизмеримо больше; все трудящиеся — друзья СССР. Если они пока и не готовы строить социализм, то уж точно хотят мира во всем мире.

Появился специальный термин: «люди доброй воли». Не стопроцентно наши, но и не враги. Они-то и съехались в Москву.

Символом молодежного форума, на который прибыли десятки тысяч делегатов от левых молодежных организаций из 131 страны мира, стал Голубь мира, придуманный Пабло Пикассо. Во время фестиваля стремительно распространилась мода на джинсы, кеды и игру бадминтон. Популярными стали музыкальные суперхиты Rock Around the Clock, «Гимн демократической молодежи», «Если бы парни всей Земли…» и «Подмосковные вечера».

Известный московский джазмен Алексей Козлов позже напишет о тех днях:

Ни туристы, ни бизнесмены в страну еще не приезжали, дипломаты и редкие журналисты просто так на улицах не появлялись. Поэтому, когда мы вдруг увидели на улицах Москвы тысячи иностранцев, с которыми можно было общаться, нас охватило что-то вроде эйфории…

Я помню, как светлыми ночами на мостовой улицы Горького стояли кучки людей, в центре каждой из них несколько человек что-то горячо обсуждали. Остальные, окружив их плотным кольцом, вслушивались, набираясь ума-разума, привыкая к самому этому процессу — свободному обмену мнениями.

Вот чем оказалось для закрытой страны даже временное поднятие «железного занавеса».

Среди тысяч делегатов было немало представителей негроидной расы — это были посланцы Африки, находившейся в самом разгаре процесса деколонизации. Ряд делегаций представляли не государства, а национально-освободительные движения, зачастую находящихся у себя на родине в подполье. Их старались принять особенно сердечно. Советская пресса часто и подробно рассказывала о трудностях и опасностях, которые им пришлось преодолеть, чтобы попасть в Москву.

Писатель Анатолий Макаров рассказывает:

От Манежной площади прямо по мостовой, пренебрегая гудками машин и милицейскими трелями, подымалась толпа, никогда на московских улицах не виданная. Пестрая, почти карнавально разодетая, непочтительная, веселая, звенящая гитарами, бьющая в барабаны, дующая в дудки, орущая, поющая, танцующая на ходу, хмельная не от вина, а от свободы и самых чистых и лучших чувств, незнакомая, неизвестная, разноязыкая — и до озноба, до боли родная… Фестиваль ехал по Москве в автобусах и в открытых грузовиках (на всех гостей автобусов не хватало). Он плыл по Садовому кольцу, которое представляло собой бескрайнее человеческое море. Вся Москва, простецкая, только-только пришедшая в себя после военных карточек и очередей… кое-как приодевшаяся, едва начавшая выбираться из подвалов и коммуналок, стояла на мостовой, тротуарах, крышах домов и тянула к проезжающим гостям руки, истосковавшиеся по пожатию таких же теплых человеческих рук. Географическая карта обрела конкретное воплощение. Мир действительно оказался потрясающе разнообразен.

Егор Телицын, работавший в дни фестиваля патрульным милиционером, вспоминает:

В районе Ленинских гор задержали группу мужчин. Они расположились за кустами посреди газона, в центре — два молодых африканца. Пьяные и нагишом. Стали разбираться, и один из мужиков объясняет: мол, поспорили с друзьями, какого цвета у них «хозяйство». Для разрешения вопроса купили несколько бутылок водки и уговорили (жестами!) прогуливавшихся мимо делегатов завернуть «на пикничок». Когда те, как следует, нагрузились, их удалось убедить устроить стриптиз. Как раз к разгару событий мы и подоспели. Африканцев отправили в гостиницу, а наших — в ближайшее отделение…

Телекритик Ирина Петровская пишет о фестивальных днях:

Любовь между советскими комсомолками и посланцами всех стран и континентов вспыхивала сама по себе, ни у кого не спрашивая разрешения.

Алексей Козлов в своих нашумевших мемуарах «Козел на саксе» публикует пикантные подробности:

Сам я не был участником этих событий, но слышал много рассказов, которые в основных деталях были схожи. А происходило вот что. К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к тем местам, где проживали иностранные делегации. Это были различные студенческие общежития и гостиницы, находившиеся на окраинах города… В гостиничные корпуса советским девушкам прорваться было невозможно, так как все было оцеплено профессионалами-чекистами и любителями-дружинниками. Но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц никто не мог. …События развивались с максимальной скоростью. Никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки скорее удалялись подальше от зданий, в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Особенно далеко они не отходили, поэтому пространство вокруг гостиниц было заполнено довольно плотно, парочки располагались не так уж далеко друг от друга, но в темноте это не имело значения. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной русской девушки-комсомолки не то чтобы рухнул, а скорее обогатился какой-то новой, неожиданной чертой — безрассудным, отчаянным распутством. Вот уж действительно «в тихом омуте…».

…Срочно были организованы специальные летучие моторизованные дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами, ножницами и парикмахерскими машинками для стрижки волос наголо. Когда грузовики с дружинниками, согласно плану облавы, неожиданно выезжали на поля и включали все фары и лампы, тут-то и вырисовывался истинный масштаб происходящей «оргии». Любовных пар было превеликое множество. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками… у них выстригалась часть волос, делалась такая «просека», после которой девице оставалось только одно — постричься наголо и растить волосы заново… Слухи о происходящем моментально распространились по Москве. Некоторые, особо любопытные, ходили к гостинице «Турист», в Лужники и в другие места, где были облавы, чтобы просто поглазеть на довольно редкое зрелище.

Спустя девять месяцев после Всемирного фестиваля молодежи и студентов весной 1958 года на свет стали появляться «дети фестиваля». Молодым матерям сложно было скрыть плоды тех мимолетных связей из-за черной кожи малышей, и каждый выход на прогулку превращался в наглядную демонстрацию произошедшего. Консервативное общественное мнение было настроено негативно: негритенок в коляске считался признаком легкого поведения его мамаши.

Наталья Крылова, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Африки РАН, отмечает, что чернокожих гостей фестиваля обоего пола насчитывалось порядка 5–6 тысяч — и они не были предоставлены сами себе, в рамках фестивальной программы за две недели было проведено свыше 800 мероприятий с их активным участием.

Так что даже если принять как данность обоюдную гиперсексуальность сторон, за отведенное время не могло получиться сколь-нибудь значимого количества интимных контактов, а их результаты могут исчисляться десятками.

Ее выводы находят подтверждение в сводной статистической выписке, подготовленной для руководства МВД СССР. В ней зафиксировано рождение 531 послефестивального ребенка (всех рас). Для пятимиллионной (тогда) Москвы — исчезающе мало. Организованные газетой «Труд» поиски следов детей фестиваля неевропеоидных рас в различных профильных государственных, общественных и правозащитных структурах (фонд «Метис», Институт этнологии и антропологии, Центр межнационального сотрудничества, Московский дом национальностей) также не дали результатов.

По данным газеты «Iностранец» даже в нынешней России число потомков межэтнических связей с иностранцами достигает всего 7–9 тысяч в год на страну, а 30-летний россиянин в среднем из общего числа своих партнерш (около десяти до этого возрастного рубежа) имеет менее 0,001 иностранки — в то время как его ровесник-американец из тех же своих десяти женщин имеет 0,2 иностранки, а француз из 15–0,5. То есть говорить о «толпах» жаждущих экзотической любви в 1957 году не приходится: слишком высоки предохраняющие межцивилизационные барьеры. Общество оберегает своих членов от межэтнических контактов не из расизма как такового, а из большой разницы культур, существенно снижающей шансы потенциальной пары на счастливый брак.

Будущий нобелевский лауреат Габриель Гарсия Маркес, в 1957 году никому еще не известный колумбийский журналист, в своих воспоминаниях о фестивальных московских буднях и праздниках свидетельствует:

Советские товарищи хотели дружить, однако москвичи подозрительно упрямо сопротивлялись, когда мы изъявляли желание прийти к ним в гости. И лишь несколько человек уступили нашему напору.

Маркес, впрочем, связал это с их чувством стеснения от бедности своих жилищных условий.

Что, однако, плохо вяжется с воспоминаниями Макарова, находившегося «по другую сторону баррикад»:

Компанию французов мы привели в гости к нашему однокласснику, в огромную московскую коммуналку, переделанную из бывших номеров. Каким-то образом весь старый двор узнал, что в квартире на втором этаже принимают молодых парижан, и народ повалил к нам с пирогами, с вареньем, естественно, с бутылками и прочими дарами простого русского сердца. Француженки ревели в голос. Между прочим, происходило все это на Пушечной улице, в ста метрах от знаменитого здания, мимо которого москвичи в те годы проходили, рефлекторно опуская глаза и ускоряя шаг.

Некоторый свет на причину появления различных легенд проливают данные органов внутренних дел и госбезопасности, которыми поделился Владлен Кривошеев, тогда — инструктор орготдела МГК ВЛКСМ:

Накануне фестиваля прошла сходка «воров в законе», принявшая решение о полном сворачивании криминала в эти дни в Москве и обеспечении соответствующего контроля над неорганизованным преступным элементом. Причина проста: мероприятие политическое, поэтому в случае чего пришлось бы отвечать не по уголовным статьям УК, а «с политикой» в нагрузку.

Перед фестивалем со всего Союза в Москву начали съезжаться настоящие проститутки. Власти опасались вспышки венерических заболеваний. Поэтому нескольких особо известных профессионалок силами милиции вывезли за город, попортили им прически и велели предупредить остальных. Это возымело эффект: случаев организованного коммерческого интима за две фестивальные недели зафиксировано не было. Можно утверждать, что все дети фестиваля — дети любви, пусть и мимолетной.

Наталья Крылова:

Девочки с косичками по моде того времени, в белых носочках, воспитанные на книжках Гайдара, просто не могли спровоцировать сексуальную пандемию. Тогда царствовал романтический инфантилизм, а не потребность совокупляться. Мы только-только выползали из-под идеологического колпака. Все походило на контакт с внеземной цивилизацией. Но никто же не собирается вступать сразу в интимную близость с зелеными человечками.

Не находит подтверждений и легенда о легкомыслии и беззаботности иноплеменных папаш: большой постфестивальной проблемой для МВД и КГБ были остававшиеся в Москве под разными предлогами члены иностранных делегаций. Всех их выуживали и негромко выпроваживали из страны в индивидуальном порядке.

В конце 1940-х — начале 1950-х годов, когда возглавляемый СССР «второй мир» (страны социализма) находился на пике своей внешней экспансии, руководство ЦК партии осознало и приняло ряд решений по организации процесса массовой подготовки кадров для стран Азии, Африки и Латинской Америки — как путем организации обучения советских специалистов (для чего требовалось значимое количество носителей соответствующих языков), так и путем привлечения студентов самих этих стран в Москву и другие города СССР с целью надлежащей перспективной подготовки настоящих и будущих местных управленческих, военных и предпринимательских элит просоветской ориентаций.

В результате уже в 1944 году был учрежден Институт международных отношений (ИМО, ныне МГИМО), за год до фестиваля, в 1956 году, при МГУ был создан Факультет восточных языков, эволюционировавший в Институт стран Азии и Африки (ИСАА), а через три года после фестиваля, в 1960 году, был открыт Университет дружбы народов, нынешний РУДН.

Прием студентов и наем преподавателей, первоначально осуществлявшийся по линии общественных организаций, затем был выделен в отдельную и важную задачу для посольств и консульств СССР в соответствующих странах.

Все это закономерно привело к скачкообразному увеличению в Москве на рубеже 1950–1960-х годов количества иностранцев из стран Азии, Африки и Латинской Америки.

Только один УДН имени Патриса Лумумбы ежегодно выпускал в те годы около 300–350 специалистов, то есть в течение пяти лет учебы только в одном этом вузе в Москве постоянно проживало около полутора тысяч представителей неевропеоидных рас.

Эти цифры, впрочем, ниже приводимых Евгением Жирновым в журнале «Власть»:

Во второй половине 1950-х количество студентов-иностранцев в СССР резко возросло. В советских вузах начали появляться первые представители развивающихся государств. С начала 1960-х годов советское руководство перешло от штучного производства друзей Страны Советов за рубежом к массовому… Формально им предоставляли стипендии для обучения советские общественные организации — от профсоюзов до обществ дружбы с зарубежными странами. А с открытием в 1960 году Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы (УДН) у каждой из развивающихся стран появилась квота для приема студентов… В 1970 году основную часть иностранных учащихся составляли граждане соцстран — 4301 человек. 1057 студентов приехали из Азии, 1414 — из Африки, 347 — из Латинской Америки.

Обозреватель РЕН-TB Сергей Карамаев заключает:

Подавляющее большинство населения Советского Союза об Африке знало разве что из стихов Чуковского — африканцы же, в свою очередь, ровно столько же знали об СССР… Возникла и другая проблема — так как количество африканских студентов было куда большим, чем студенток, то очень скоро африканцы обратили свое внимание на русских девушек. Самим представительницам прекрасного пола это, наверное, было приятно, но вот мужская часть населения России восприняла это, мягко говоря, с недружелюбием.

И началось…

По признаниям самих африканцев, русские обходились с ними крайне грубо — пихали на улицах и называли «черными обезьянами», чаще же всего в свой адрес африканцы слышали «назад, на пальму». В 1963 году весьма либеральная Daily News из Наталя писала: «Напряженность в отношениях между африканскими студентами и русскими начала проявляться всерьез. Африканцы, которые едут в США, подспудно ждут, что там их будут бить на улицах, но вместо этого оказывается, что их там даже не оскорбляют. В то же время они приезжают в Москву, считая, что там их встретят как героев и борцов за национальное освобождение — и вместо лавровых венков натыкаются на неприязненное отношение».

К середине 1960-х годов руководство соцстран перестало испытывать иллюзии по поводу африканцев и «освободившихся» стран Африки…

Говоря проще, соцстраны столкнулись с дилеммой: они протянули Африке руку дружбы, но когда Африка подошла к ним вплотную, то неожиданно они поняли, что африканцы им не нравятся. С другой стороны, стоит отметить, что и в Африке больших симпатий к СССР не испытывали.

Метафора «дети фестиваля» толерантно и в то же время в меру иронично называла явление советских мулатов и вплоть до 2000-х годов служила основным обозначающим термином. Тем не менее общественное мнение время от времени генерировало на злобу дня и дополнительные. Специализированные словари, публикации в прессе упоминают среди таковых:

«дети Патриса Лумумбы» или «дети Лумумбы» (от названия Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы);

«дети Олимпиады» (от XXII летних Олимпийских игр, проходивших в 1980 году в Москве).

Кроме того, после проведения в столице в 1985 году XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов устоявшееся словосочетание «дети фестиваля» зачастую стало распространяться на периоды после обоих фестивалей, 1957 и 1985 годов (порой модифицируясь в «дети фестивалей»).

Однако ни один из описанных терминов не смог вытеснить первоначальный, пока на рубеже 1990–2000-х годов не возникло понятие «афророссияне», созданное по аналогии с «афроамериканцы», — более удачное в силу отсутствия хронологической и обстоятельственной привязки, а также благодаря активной популяризации в СМИ с подачи самих российских мулатов.

Мешают ли межкультурные и межрасовые браки «поступательному развитию цивилизации», что всей, что взятой в частях, доподлинно неизвестно. Расисты утверждают, что да, мешают. Язвы смешанных браков предлагают вырвать с корнем.

Действительно, у молодого человека в период идентификации могут возникнуть вопросы — а кто он такой по национальности? Если супруги разных вер, рас и национальностей, то выбирая одну сторону, невольно ущемляешь другую. Так надо ли вообще быть кем-то одним?

Это поистине тяжелейший вопрос, особенно когда существуют конфликты интересов между странами, народами и государствами. Возможно, острота «племенной постановки вопроса» снизится в тот период, когда «вражда племен» хоть немного снизит свой накал, хотя надежд на такой исход, честно говоря, немного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.