Экономико-идеологическая структура немецкого общества 1928–1933 гг
Экономико-идеологическая структура немецкого общества 1928–1933 гг
С рациональной точки зрения можно было полагать, что обнищавшие массы рабочих ясно осознают своё социальное положение. Далее, можно было ожидать, что это сознание окрепнет и превратится в решимость избавиться от социальной несправедливости. Короче говоря, можно было полагать, что социально обездоленный рабочий восстанет против вопиющей несправедливости и скажет: «В конце концов, я выполняю общественно важную работу. От таких, как я, зависит благосостояние общества. Я лично беру на себя ответственность за работу, которую необходимо выполнить». В таком случае мышление («сознание») рабочего будет соответствовать его социальному положению. Марксисты называют это «классовым сознанием». Мы хотели бы назвать это «сознанием своего мастерства» или «сознанием своей социальной ответственности». Наличие раскола между социальным положением трудящихся масс и их осознанием этого положения означает, что вместо улучшения своего социального положения рабочие массы ухудшают его. Именно эти обнищавшие массы помогли фашизму — крайней политической реакции — прийти к власти.
Проблема заключается в роли идеологии и эмоционального отношения вышеупомянутых масс как исторического фактора, т. е. в воздействии идеологии на экономический базис. Если значительное обнищание широких масс не привело к революции и если, в результате кризиса, объективно возникли революционные идеологии противоположного направления, тогда развитие идеологии масс в годы кризиса мешало «расцвету производительных сил» и, говоря марксистским языком, препятствовало «революционному разрешению противоречий между производственными силами монополистического капитализма и его способами производства».
Классовый состав населения Германии выглядит следующим образом. (См. Куник, «Попытка установить социальный состав населения Германии», Ди Интернационале, 1928; «Пролетарская политика», под редакцией Ленца, Интернационалер Арбайтерферлаг, 1931).
Рабочие, получающие зарплату (тыс) | С семьями (мил)
Промышленные рабочие; [3]
21789 | 40,7
Средняя городская буржуазия
6157 | 10,7
Мелкие и средние фермеры
6598 | 9.0
Буржуазия (в том числе собственники и крупные фермеры)
718 | 2,0
Население (за исключением детей и жён)
34762
итого 62,4
СОСТАВ СРЕДНЕЙ ГОРОДСКОЙ БУРЖУАЗИИ тыс.
Мелкие ремесленники (ремесленное производство, фермеры-арендаторы, мастерские с одним работником, мастерские, в которых занято не более трёх работников)
1196
Лавки с тремя и более работниками
1403
Инженерно-технические работники и государственные служащие
1763
Лица свободных профессий и студенты
431
Лица с независимыми средствами существования и мелкие собственники
644
итого
6157
Состав рабочего класса
Рабочие (занятые в промышленности, крупном производстве, коммерции и т.
а)
11826
Сельскохозяйственные рабочие
2607
Надомные рабочие
130
Получатели социального пособия
1717
Нижние слои «белых воротничков» (менее 250 марок в месяц)
2775
Мелкие государственные служащие и пенсионеры
1400
итого
21789
СРЕДНЯЯ СЕЛЬСКАЯ БУРЖУАЗИЯ
Мелкие фермеры и фермеры-арендаторы (менее 5 га)
2366
Средние фермеры (от 5 до 50 га)
4232
итого
6598
Эти данные взяты из переписи населения Германии за 1925 г. В то же время следует отметить, что они отражают состав населения с точки зрения социально-экономического положения; идеологическое распределение будет иным. Так, с социально-экономической точки зрения Германия 1925 года выглядит следующим образом:
получающие заработную плату
с семьями
Рабочие
21 789 000
40 700 000
Средняя буржуазия
12 755 000
19 700 000
С другой стороны, приближённая оценка состава населения с идеологической точки зрения дала следующее распределение:
Рабочие, занятые в промышленности, ремесленники и т. п. а также сельскохозяйственные рабочие
14 433 000
Мелкая буржуазия
20 111 000
Лица, работающие на семейном предприятии (индивидуальное производство) 138
надомные работники
1326
Получатели социального пособия
1717
Мелкие инженерно-технические работники (занятые в отраслях крупной промышленности, например «Нордстрерн» в Берлине)
2775
Мелкие государственные служащие (например, налоговые ревизоры, почтовые работники)
1400
7356
(от всего состава экономического «пролетариата»)
Городская средняя буржуазия
6157
Сельская средняя буржуазия
6598
итого
20111
Примечательно, что независимо от числа представителей среднего класса, отдавших свои голоса за партии левого крыла, и числа рабочих, отдавших свои голоса за партии правого крыла, полученные нами показатели идеологического распределения приближённо соответствуют данным выборов 1932 г. Коммунисты и социалдемократы получили 12–13 миллионов голосов, тогда как НСДАП и немецкие националисты получили 19–20 миллионов голосов. Таким образом, с точки зрения практической политики решающую роль сыграло не экономическое, а идеологическое распределение. Короче говоря, политическое значение мелкой буржуазии оказалось выше, чем предполагалось.
В период быстрого спада экономической активности в Германии рост числа голосов, отданных за НСДАП, [4] выглядел следующим образом: 800 000 в 1928 г., 6400000 осенью 1930 г., 13 000 000 летом 1932 г. и 17000000 в январе 1933 г. По подсчётам Егера («Гитлер» — «Ротер Ауфбау», октябрь, 1930), число голосов, отданных рабочими, составило 3000000 из 6400000 голосов, полученных национал-социалистами в 1930 г.
Карл Радек, насколько мне известно, уже в 1930 году, после первого подъёма НСДАП достаточно ясно осознал проблематику указанного социологического процесса. Он писал:
«Этому нет аналогий в истории политической борьбы, особенно в стране с твёрдо установленной политической дифференциацией, при которой каждая новая партия вынуждена отвоёвывать каждую позицию у старых партий. В высшей степени характерным представляется тот факт, что ни в буржуазной, ни в социалистической литературе ничего не говорится о партии, которая занимает второе место в политической жизни Германии. У этой партии нет прошлого. Её появление на сцене политической жизни Германии произошло столь же неожиданно, как появление посреди моря острова под действием вулканических сил».
«Выборы в Германии» — «Ротер Ауфбау», октябрь, 1930.
У этой партии, несомненно, есть своё прошлое и её появление следует своей внутренней логике.
На основе всего предшествующего опыта можно утверждать, что выбор между «откатом к варварству» и «восхождением к социализму» (марксистская альтернатива) должен определяться идеологической структурой угнетённых классов. Либо эта структура соответствует экономической ситуации, либо не соответствует, как, например, в крупных обществах Азии, где народ безропотно переносит страдания, или в современной Германии, где существует раскол между экономической ситуацией и идеологией.
Таким образом, основная проблема заключается в следующем: что служит причиной этого раскола или, другими словами, что препятствует совпадению экономической ситуации с психологической структурой масс? Короче говоря, проблема заключается в понимании природы психологической структуры масс и её соотношения с экономическим базисом, на основе которого она возникла.
Для такого понимания мы в первую очередь должны освободиться от концепций вульгарного марксизма, которые лишь преграждают путь к пониманию фашизма. В принципе, эти концепции сводятся к следующим положениям.
В соответствии с одной из своих формул вульгарный марксизм полностью отделяет экономику от социальной жизни в целом и утверждает, что «идеология» и «сознание» человека определяются исключительно и «непосредственно» его экономической жизнью. Таким образом, механистически устанавливается антитеза между экономикой и идеологией, между «базисом» и «надстройкой». Кроме того, устанавливается жёсткая и односторонняя зависимость идеологии от экономики и упускается из виду зависимость развития экономики от развития идеологии. Поэтому для вульгарного материализма не существует проблемы так называемого «влияния идеологии». Несмотря на то, что вульгарные марксисты теперь говорят об «отставании субъективного фактора» в том смысле, как его понимал Ленин, на практике они ничего не могут с ним поделать, так как их прежняя концепция идеологии как продукта экономической ситуации в значительной мере утратила гибкость. Вульгарные марксисты не занимаются исследованием экономических противоречий в области идеологии и не считают идеологию исторической силой.
Действительно, вульгарные марксисты стараются изо всех сил не замечать структуру и динамику идеологии; они отметают её как «психологию», которая не может быть «марксистской», и оставляют субъективный фактор, так называемую «психическую жизнь» в истории, на усмотрение метафизического идеализма политической реакции, варварам и розенбергам, которые полностью возлагают ответственность за прогресс истории на «ум» и «душу» и, как ни странно, благодаря этому тезису добиваются огромного успеха. Забвение этого аспекта социологии в материализме XVIII века подвергалось критике самим Марксом. С точки зрения вульгарных марксистов, психология, несомненно, является метафизической системой, и поэтому они не проводят абсолютно никакого различия между метафизическим характером реакционной психологии и основными элементами психологии, которые были открыты в процессе новаторских психологических исследований и подлежат дальнейшему развитию. Вместо конструктивной критики вульгарные марксисты предлагают «голое» отрицание и, отвергая в качестве «идеалистических» такие реальности, как «влечение», «потребность» и «внутренний процесс», чувствуют себя «материалистами». В результате этого они сталкиваются с трудностями и терпят одну неудачу за другой, так как в политической деятельности они вынуждены постоянно обращаться к помощи практической психологии и говорить о «потребностях масс», «революционном сознании», «воле к забастовке» и т. д. Чем энергичнее вульгарные марксисты отрицают психологию, тем чаще они прибегают на практике к метафизическому психологизму и безжизненному лицемерию. Так, например, они пытаются объяснить историческую ситуацию «психозом Гитлера», утешить массы и убедить их не терять веру в марксизм. Несмотря ни на что, они заверяют, что прогресс не остановился, революцию не сломить и т. д. Не говоря ничего существенного о сложившейся ситуации и не понимая, что произошло, они, наконец, опускаются до попыток внушить людям иллюзорное мужество. То, что политическая реакция неизменно находит выход из трудного положения, а острый экономический кризис может привести как к варварству, так и к социальной свободе, остаётся для вульгарных марксистов книгой за семью печатями. Их мысли и поступки не определяются социальной реальностью. Напротив, они преобразуют реальность в своём воображении так, чтобы она соответствовала их желаниям.
Наша политическая психология может заниматься только исследованием «субъективного фактора истории», характерологической структуры человека в данную эпоху, а также идеологической структуры общества, которая формируется на его основе. В отличие от реакционной психологии и психологической экономики она не помыкает марксистской социологией, швыряя ей в лицо «психологические концепции» социальных процессов. Напротив, наша политическая психология отдаёт должное её концепции приоритета материи над сознанием.
Марксистский тезис о первоначальном превращении «материалистического» (существования) в «идеологическое» (сознание) оставляет открытыми два вопроса: (1) каким образом это происходит, что происходит в мозгу человека при таком процессе; (2) как реагирует сформированное таким образом «сознание» (в дальнейшем мы будем называть его психической структурой) на экономический процесс. Характерологическая психология преодолевает этот разрыв, обнаружив в психической жизни человека процесс, который определяется условиями существования. Таким образом, он прямо указывает на «субъективный фактор», который остался непонятым вульгарными марксистами. Поэтому перед политической психологией стоит чётко очерченная задача. Она не может дать объяснения возникновению классового общества или капиталистического способа производства (такие попытки неизменно приводят к реакционной бессмыслице, например: капитализм — это симптом человеческой алчности). Тем не менее именно политическая психология, а не социальная экономия способна исследовать характерологическую структуру личности в данную эпоху, мышление и поведение человека, пути разрешения проблем и противоречий его существования и т. д. Разумеется, она изучает только отдельных мужчин и женщин. Если же политическая психология обращается к исследованию типичных психических процессов, общих для одной категории, класса, профессиональной группы и т. д., тогда она превращается в психологию масс.
Таким образом, политическая психология исходит непосредственно из положений самого Маркса.
«Наши исходные предпосылки — это не произвольные предпосылки; это не догмы; это реальные предпосылки, от которых можно абстрагироваться только в воображении. Это реальные индивиды, их действия и материальные условия их жизни, как существующие, так и возникающие на основе действий».
«Немецкая идеология»
«Сам человек служит базисом своего материального производства, как, впрочем, и любого другого, осуществляемого им производства. Другими словами, все условия оказывают влияние и, в той или иной мере, изменяют все виды функций и деятельности человека — субъекта производства и творца материальных благ. В этой связи действительно можно доказать, что все психологические условия и функции людей, независимо от формы и времени их проявления, влияют на материальное производство и в той или иной мере оказывают на людей определённое воздействие» (выделено В.Р).
«Теория прибавочной стоимости»
Таким образом, мы не говорим ничего нового и не пересматриваем Маркса, как это нередко утверждается. «Все психологические условия», — это не только присущие рабочему процессу условия, но и самые сокровенные, личные, высшие достижения человеческого инстинкта и мысли. Другими словами, это определение также распространяется на сексуальную жизнь людей, социологические исследования этих условий и использование полученных результатов для решения новых социальных вопросов. При определённых «психологических условиях» Гитлеру удалось создать историческую ситуацию, от существования которой невозможно отделаться, выставляя её на посмешище. Маркс не мог разработать социологию секса, поскольку в то время сексология ещё не существовала. Поэтому проблема теперь заключается в том, чтобы включить в социологию исследование как чисто экономических, так и сексуально-энергетических условий и ликвидировать гегемонию мистиков и метафизиков в этой области.
Когда «идеология в свою очередь начинает оказывать воздействие на экономический процесс», это означает, что она превратилась в материальную силу. Когда идеология превратится в материальную силу, т. е. как только она приобретёт способность приводить в действие массы, тогда мы должны задать вопрос: каким образом это произошло? Каким образом идеологический фактор может привести к материалистическому результату? Другими словами, каким образом теория может оказывать революционное воздействие? Ответ на этот вопрос также должен быть ответом на вопрос реакционной массовой психологии, т. е. этот ответ должен внести ясность в проблему «психоза Гитлера».
Задача идеологии любой общественно-экономической формации заключается не только в том, чтобы отразить экономический процесс данного общества, но и (что более существенно) в том, чтобы внедрить его основные принципы в структуру характера людей, живущих в таком обществе. Зависимость человека от условий существования реализуется двумя путями: непосредственно через влияние его общественноэкономического положения и опосредованно — через влияние идеологической структуры общества. Другими словами, в психологической структуре человека возникает противоречие, соответствующее противоречию между влиянием его материального положения и влиянием идеологической структуры общества. Например, жизнь рабочего обусловливается его экономической ситуацией и общей идеологией общества. Поскольку же человек, независимо от его классовой принадлежности, является не только объектом указанных влияний, но и воспроизводит их в своей деятельности, то его мышление и поступки должны быть столь же противоречивыми, как и общество, которое служит источником их возникновения. В то же время, поскольку социальная идеология изменяет психологическую структуру человека, она не только репродуцируется в человеке, но и, что более важно, превращается в материальную силу, действующую в человеке, который, в свою очередь, претерпевает определённые изменения, и вследствие этого его действия приобретают иной, противоречивый характер. Именно таким, и только таким образом обеспечивается возможность воздействия идеологии общества на экономический базис, который служит источником её возникновения. При рассмотрении «воздействия» с точки зрения функционирования характерологической структуры социально активной личности оно, несомненно, утрачивает метафизический и психологический характер и становится объектом естественно-научных характерологических исследований. Таким образом, утверждение о том, что скорость изменения «идеологии» ниже скорости изменения экономического базиса, представляется неопровержимым. Основные особенности характерологических структур, соответствующие определённой исторической ситуации, формируются в раннем детстве и характеризуются значительно большей консервативностью, чем силы технического производства. В результате этого психологические структуры со временем начинают отставать от быстрых изменений общественных условий, в которых они возникли, и затем вступают в противоречие с новыми формами жизни. В этом проявляется основная особенность так называемой традиции, т. е. противоречия между старой и новой социальными ситуациями.