Глава 5. ИСТОРИИ ЖИЗНИ САМОУБИЙЦ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5. ИСТОРИИ ЖИЗНИ САМОУБИЙЦ

Факты сами по себе могут быть весьма интересными. Однако их следствия порой оказываются гораздо более значительными. Например, в начале моей профессиональной карьеры (это было в 1969 году), будучи сотрудником исследовательского Центра по изучению поведения человека в Стэнфорде, я был весьма удивлен тем, что смог из группы в 30 человек выявить 5 потенциальных самоубийц за несколько лет до того, как эти трагедии произошли на самом деле. Этот факт, будучи примечательным сам по себе, приобрел в моих глазах особый смысл, породив целый ряд вопросов и мыслей. Если самоубийцу можно выявить задолго до того, как он отважится на этот поступок, то не означает ли это, что самоубийство тесным образом связано с его историей жизни? Возможно, эти люди уже заранее обречены на трагедию и не в состоянии изменить свою судьбу? Является ли суицид по самой своей природе заложенным в человеке от рождения? Так ли неизменна судьба человека? И в какой степени она подвержена изменениям? Возможно ли сделать хоть что-то для предотвращения самоубийств? И если такая возможность есть, то почему же ничего не было предпринято в каждом конкретном случае?

Мои находки 1969 года в Стэнфорде были малой частью гораздо более широкой исследовательской программы, называвшейся «Программа Термана по изучению одаренных детей», получившей затем всемирную известность. Она была связана с именем американского ученого Льюиса Термана (1877—1956), который еще перед началом первой мировой войны работал профессором психологии Стэнфордского университета46.

Он впервые перевел на английский язык французский тест по исследованию интеллекта Бине— Симона и стандартизировал его, сделав репрезентативным для американских детей. Таким образом, подготовленный в 1916 году тест получил название Шкалы интеллекта Стэнфорд—Бине. В ней впервые было введено понятие интеллектуального коэффициента (или коэффициента умственного развития, IQ), выводимого из отношения интеллектуального (умственного) возраста к хронологическому (биологическому) возрасту. Впоследствии этот метод исследования интеллекта в течение многих лет являлся наиболее распространенным тестом в Америке47.

По ходу исследования личный интерес Льюиса Термана сосредоточился на детях с высокими показателями интеллектуального коэффициента, то есть на особенно способных и одаренных. Он полагал важным выяснить: что представляют собой эти дети, а также что происходит с ними, когда они взрослеют и далее на протяжении всей жизни?

Стремясь получить ответы на эти вопросы, Льюис Терман с группой сотрудников в 1921 году приступил к широкомасштабному лонгитюдному исследованию. Вначале они обратились с просьбой к учителям школ штата Калифорния отобрать среди учеников первых классов наиболее способных. Они провели тестирование этих детей, и те из них, чей интеллектуальный коэффициент оказался выше 140 (наиболее одаренные составили 1%), были отобраны для этого долговременного изучения. Всего в группе оказалось 1528 детей, причем число мальчиков и девочек было приблизительно одинаковым. В течение многих последующих лет регулярно проводились опросы родителей, учителей и самих исследуемых. Через определенные промежутки времени каждый исследуемый, пожелавший сотрудничать, заполнял специальный опросник. В итоге на основании полученных результатов была опубликована серия серьезных книг под впечатляющим названием «Генетические исследования гениальности». Эта работа с исследуемыми продолжается и по сей день, большинству из оставшихся в живых уже перевалило за 80, и потому естественно, что их число сократилось до нескольких сотен. Следует отметить, что данная программа выделяется среди немногих проводящихся в мире лонгитюдных исследований наибольшей лояльностью исследуемых.

Когда Л. Терман в 1921 году начинал это исследование, у населения и даже среди педагогов бытовало мнение, что очень одаренные дети в большинстве своем болезненны, плохо приспособлены к жизни и эксцентричны в своем поведении — можно сказать, невротичны. Достоверные эмпирические данные, полученные Л. Терманом, свидетельствовали как раз о противоположном. Фактические результаты, касающиеся одаренных детей, указывали на то, что, по сравнению со сверстниками, большинство из них отличались лучшими показателями развития и физического здоровья и были признанными лидерами. То, что человеческий организм представляет собой единое целое, является аксиомой, поэтому если гены и судьба проявляют щедрость и наделяют счастливчика одаренной психикой, то обычно они к этому прибавляют еще и более гармоничный скелет и крепкое сердце. Результаты исследования, проведенного исследовательской группой Л. Термана, коренным образом изменили в педагогике все устоявшиеся мнения об одаренных детях и привели к созданию усложненных учебных программ, открытию специальных школ для одаренных детей и, помимо всего прочего, к объективному, более уважительному отношению к ним со стороны окружающих. Вот так оказалось, что неординарный ум, крепкое тело и хорошо приспособленная к жизни личность являются вполне совместимыми в одном человеке.

Одаренные дети проявили себя с лучшей стороны и по мере взросления. В группе исследуемых не было обнаружено ни одного гения (достигавшего, например, уровня Леонардо да Винчи, Исаака Ньютона, Чарльза Дарвина, Бертрана Рассела или Альберта Эйнштейна), однако из их числа вышло невероятно большое (в сравнении с общей популяцией) число юристов, врачей, профессоров и деканов университетов, писателей, процветающих бизнесменов и светил Голливуда (не актеров), деятельность которых в Калифорнии отразилась в жизни двух поколений. Почти все их имена внесены в справочник «Кто есть кто» и многие хорошо известны в своих кругах, однако никто из них не достиг мировой известности.

Важно также отметить, что в зрелом возрасте у исследуемых этой группы практически не встречалось случаев психозов, отмечалась (по сравнению с общей популяцией аналогичного возраста) более низкая частота разводов, меньший уровень алкоголизма, более низкая частота госпитализаций в связи с неврозами и незначительная выраженность показателей острого психического и социального неблагополучия. Из 1528 человек только один был арестован в связи с совершенным уголовным преступлением (растратой денег фирмы). Общий показатель смертности также оказался ниже, иными словами, в каждом конкретном возрастном промежутке в живых оставался больший процент лиц из исследуемой группы, чем среди лиц в общей популяции. Вместе с тем, число самоубийств в этой группе оказалось выше, чем в населении в целом; к 1970 году 28 из 1528 человек совершили самоубийства. Это было значительно выше, чем в общей популяции (12 на 100 000 населения).

В 1969 году благодаря помощи профессора Роберта Сирса у меня появилась возможность ознакомиться с конфиденциальными материалами по исследованию Термана. Профессор Сире, который сам был одним из обследуемых в этой программе, в то время работал научным сотрудником в исследовании Термана. (Моя связь с этой программой после смерти в 1987 году доктора Сирса продолжалась при содействии профессора Альберта Хастдорфа.) Среди упоминавшихся 28 человек, совершивших самоубийство, были пятеро мужчин, которые в возрасте приблизительно 55 лет один за другим, в течение двухлетнего промежутка времени, покончили с собой одним и тем же способом — застрелились. Я решил провести детальное исследование каждого человека из этой небольшой группы. В соответствии с разработанным планом, я предполагал сравнить материалы, касавшиеся историй жизни 30 человек: 15 — живых, 10 — умерших от естественных причин и 5 — погибших в результате самоубийства. В предоставленных мне документах — личных делах исследуемых — были отражены только биографические данные и факты, покрывавшие период времени до 1964 года: в них не входило все то, что произошло с этими людьми за последние пять лет до начала моей работы. Кроме того, материалы были отредактированы таким образом, чтобы из них не было понятно, жив ли этот человек в настоящее время или умер. Комплекты документов по каждому случаю высылались мне по одному и в случайном порядке. На каждого человека я составлял подробную карту истории жизни (по методу, предложенному Адольфом Майером)48, в результате чего получались большие стопки печатных листов — с датами и колонками для записи событий, происходивших параллельно. Затем я анализировал соответствующую историю жизни. В каждом конкретном случае мне приходилось рассматривать жизнь человека в хронологическом порядке, стараясь упорядочить предоставленные материалы и принять во внимание связанные между собой сплетения обстоятельств. В результате я довольно близко познакомился с каждым человеком, естественно, только по документам. По ходу работы в уме и на бумаге я стремился провести оценку страданий и летальности у каждого исследуемого в различные периоды жизни.

По истечении года работы (перед отъездом из Центра в Стэнфорде и возвращения в Университет Лос-Анджелеса) я подготовил для профессора Сирса следующий меморандум:

Проведенный мною анализ, а возможно и характер самих предоставленных данных, не позволяют с уверенностью сказать, какие именно пять человек были самоубийцами. Самое большее, что я в состоянии сделать, исходя из субъективной оценки душевной боли и летальности у каждого из исследуемых — это выделить 11 человек, у которых можно было бы заподозрить наличие суицидальных тенденций, и составить их список в порядке убывания вероятности этих проявлений. Меня бы очень удивило, если бы самоубийство совершил кто-либо из оставшихся 19 человек. Вот список, начиная с человека, выявившего наибольшие суицидальные тенденции…

При сопоставлении составленного мной списка с реальными фактами оказалось, что человек под № 1 в моем перечне на самом деле совершил суицид, № 2 также покончил с собой, № 3 был жив, № 4, 5 и 6 тоже свели счеты с жизнью, № 7 и 9 были живы, а № 8, 10 и 11 — умерли от естественных причин. Статистически, вероятность отбора даже четырех из пяти самоубийц по чистой случайности (в соответствии с теорией вероятности) равнялась 1 к 1131 (в то время как в моем списке присутствовали все пять). Из этого можно заключить, что в предъявленных мне материалах со всей очевидностью были приведены вполне различимые признаки — предвестники — грядущего самоубийства: их следовало просто внимательно поискать.

Одним из самых поразительных открытий, к которому я пришел, оказалось то, что закономерности жизни, согласующиеся с суицидальным исходом в возрасте 55 лет, стали уже различимы для меня — на основании моих рабочих записей, — раньше, чем я дошел до тридцатилетнего возраста моих исследуемых. Перед тем, как привести описание этих предвестников, мне хочется поделиться своими клиническими впечатлениями от основных общих черт, которые характеризуют эти пять самоубийств: отец, даже если он отсутствует, определяет начальный поворот жизни в сторону самоубийства, школа и работа (и чувства собственной неполноценности и хронической безнадежности) усиливают эти тенденции, а супруга может либо помочь от него спастись, либо, наоборот, играет роль стимула к совершению самоубийства.

Предвестники же, обнаруженные мною в записях, были следующими:

Предвестники в раннем детстве. В целом для всех лиц, склонных к суициду, взаимоотношения в детстве с отцом оказались более значимыми, чем с матерью, они были болезненными или напряженными, кроме того, в них присутствовало (явное или скрытое) отвержение. Среди прочих документов, касавшихся одного из исследуемых, который покончил с собой в возрасте 55 лет (его отец был крупным фабрикантом мебели), я нашел следующую записку школьного учителя (подростку в то время было 14 лет): «Родители этого мальчика расходятся во мнениях: мать является сторонницей его обучения в колледже, однако отец считает, что дальнейшая учеба в колледже ничего не даст человеку, который впоследствии займется бизнесом. Мальчик не проявляет особой деловой хватки и практицизма. Скорее, он относится к прирожденным теоретикам. Идеи он предпочитает материи». Отец же в своем письме профессору Терману именовал сына «глупым».

Лица, достигшие наименьшего успеха. В 1968 году одна из сотрудниц программы Термана, Мелита Оден, опубликовала монографию, посвященную сравнению 100 исследуемых, которые добились наибольшего успеха, со 100, достигшими наименьших результатов в жизни. Трое из самоубийц относились ко второй группе, и никто из них не относился к добившимся наибольшего успеха. В свою очередь, я провел отдельное исследование, посвященное группе юристов, вышедших из участников программы Термана, которые были независимо оценены как достигшие наибольшего либо наименьшего успеха в карьере. По моей просьбе специалисты, ознакомившись с их биографиями, подобрали прилагательные, которые наиболее полно описывали черты характера этих людей. В итоге юристы, добившиеся самого большого успеха в своей профессиональной деятельности, характеризовались как честолюбивые, способные, умелые, конкурентоспособные, добросовестные, удовлетворенные, справедливые, умные, открытые, здравомыслящие, ответственные, спокойные, сдержанные, искренние, искушенные в жизненных делах и утонченные. К юристам, достигшим наименьших результатов в профессиональной сфере, были подобраны следующие определения: осторожные, добросовестные, склонные к оборонительной позиции, подавленные, неудовлетворенные, фрустрированные, одинокие, замкнутые, ответственные, ранимые. Только две черты в этих двух группах оказались общими — добросовестные и ответственные. Остальные же характеристики юристов, успехи которых оказались незначительными, в какой-то мере описывали черты личности человека, потенциально склонного к суицидальному поведению.

Негативные предвестники. Наличие определенных негативных признаков в достаточно раннем возрасте (например, до 20 лет), очевидно, имеет связь с последующей склонностью к самоубийству в этой группе. К ним относятся алкоголизм, суицидальные угрозы, гомосексуализм, явное ухудшение успеваемости, случаи депрессивных состояний, неврастении (нервного истощения, характеризующегося повышенной утомляемостью), браки, завершившиеся разводом, заболевания органов дыхания (например, бронхиальная астма, эмфизема легких). В качестве примера стоит привести следующий случай.

Когда ему было семь лет, мать писала о нем: «Обычно он следует линии наименьшего сопротивления». В то же время учительница обнаруживала у него стремление превзойти других, высокий интеллект и оригинальность мышления; и вместе с тем слабую волю, низкий уровень оптимизма и искренности. Она отмечала, что, хотя его семья слыла «благополучной», он часто был подвержен хандре и унынию. Когда ему исполнилось восемь лет, мать заявила, что у него сильная воля, и он любит делать все по-своему, легко справляется с учебой и получает отличные оценки. А когда ему исполнилось 10 лет, родители развелись. В 12-летнем возрасте учитель охарактеризовал его как не очень старательного ученика, работающего вполсилы и ленящегося работать головой. В 16 лет он окончил школу со средними результатами. Не поступил в колледж. В двадцать лет он стал художником и вскоре женился. Демобилизовавшись после окончания военной службы, во время которой принимал участие в боевых действиях второй мировой войны, он долго не мог найти работу. Жена характеризовала его как незрелого, ветреного, безответственного, расточительного и сумасбродного. Она оставила его из-за многочисленных связей с посторонними женщинами, хотя, по ее словам, и была привязана к нему. Она называла его импульсивным, романтичным и ненадежным. После тридцати он некоторое время работал художником-оформителем. Профессору Терману он писал: «Я похож на ложку дегтя в бочке меда вашей группы». Если принимать во внимание только критерий доходов, то его жизнь представляла собой чередование взлетов и падений. Он погиб в возрасте 55 лет.

Решающая роль супруги (супруга). Чтение материалов, посвященных супружеским отношениям, привело меня к мысли, что поведение жены или мужа может являться одним из важнейших аргументов в принципиальном решении вопроса о жизни и смерти. Основываясь на 30 изученных мною случаях, можно было прийти к заключению, что враждебно настроенная, не оказывающая поддержки и активно конкурирующая жена может косвенным образом сыграть провоцирующую роль в суицидальном поведении супруга. (Полагаю, что то же самое можно сказать и о мужьях женщин, потенциально склонных к самоубийству.) Особенно мне в этом плане запомнился один из исследуемых, который охотно участвовал в программе профессора Термана и регулярно писал ему. Впоследствии он женился на болтливой, эгоцентричной, активно конкурировавшей с ним, расторопной молодой женщине. Она перехватила инициативу в переписке и сама начала писать Терману длинные письма о подробностях своей запланированной диссертации, которую она намеревалась защищать в совершенно другом университете. При этом ее муж просто напрочь исчез из документов — она как бы поглотила его полностью. Я сказал себе: «Да, однако! Влип, и очень серьезно», и без особых сомнений включил его в список самоубийц. И это оказалось верным. Естественно, в его жизни были и другие предвестники, указывавшие на возможную суицидальную угрозу.

Используя более глубокий и, следовательно, более теоретический уровень анализа, можно отметить что в жизни этих самоубийц отмечались: элементы эмоционального отвержения в детстве и подростковом возрасте, несоответствие между уровнями притязаний и достижений, ранняя (проявившаяся еще в детстве) неустойчивость поведения. На еще более глубоком и, соответственно, более умозрительном уровне рассуждений можно прийти к заключению, что одаренный человек, имеющий суицидальные наклонности, полагает, что отец никогда не любил его, и на протяжении всей жизни он безуспешно символически ищет эту любовь. В конце концов он надеется обрести ее магическим образом, а заодно и избавиться от душевной боли, вызванной своей отверженностью, одним-единственным действием — искуплением. В личности этих одаренных людей, решившихся на самоубийство, недоставало интернализованной фигуры одобряющего их отца, которая (как и здоровое сердце), очевидно, необходима для долгой жизни. Мелита Оден в своей книге писала, что «магическая комбинация», обусловливающая достижение успеха в жизни одаренными людьми, отнюдь не выглядит простой. Я только могу добавить, что и формула самоубийства не отличается простотой, представляя собой комбинацию очевидных и скрытых компонентов. Ни один из факторов, взятых в отдельности, не является достаточным для совершения этого трагического поступка, хотя разъедающее воздействие невыносимой психической боли более всего подходит для такой ключевой роли. В жизни самоубийцы сосуществуют многие компоненты, но в суицидальной ситуации приводящие к смерти негативные элементы берут верх над факторами естественными, нормальными и поддерживающими жизнь современного человека.

До сих пор мы говорили лишь о мужчинах, участвовавших в исследованиях по программе Термана. А вот случай женщины, Натали, которая в возрасте 40 лет покончила с собой, отравившись барбитуратами. На этот раз я не проводил «слепого» изучения истории ее жизни по неполным документам; в отличие от предыдущих случаев, до того, как заглянуть в папку с документами, я уже знал, что она совершила самоубийство. Далее я постараюсь пересказать эту печальную историю в хронологическом порядке, так, как она представала передо мной по мере знакомства с документами.

Обстоятельства ее рождения описывались как совершенно нормальные. До 4 месяцев она находилась на грудном вскармливании. В раннем детстве спала хорошо и развивалась без каких-либо отклонений от нормы.

В пять с половиной лет она начала посещать уроки танцев. Отмечено, что занималась очень охотно и проявляла хорошие способности. Когда ей было шесть лет, мать сообщила в письме своей подруге, что дочь «…очень любит стихотворения Эдгара Геста». Там же она писала: «Я призываю на помощь весь свой здравый смысл и стремлюсь как можно лучше отвечать на все ее вопросы, она ведь растет смышленым ребенком и отлично все понимает. Мне не приходится как-либо заставлять ее учиться, она всегда проявляет интерес к тому, что знают ее старшие приятели. Она сама активно стремится к новым знаниям».

Когда Натали исполнилось шесть лет и она поступала в первый класс, ее интеллект исследовали с помощью теста Стэнфорд—Бине. Полученный результат оказался очень высоким, общий интеллектуальный коэффициент был равен 153, что позволило отнести ее к детям с чрезвычайно высокими способностями. И все же она не смогла справиться с одним из заданий теста: «Вчера полицейские обнаружили труп девушки, расчлененный на 18 частей. Они посчитали, что она совершила самоубийство. Что в этом не соответствует действительности?». Ее совсем не провидческий ответ звучал следующим образом: «Она ни за что не стала бы себя убивать!». Несмотря на это, психолог отметил ее живой и ясный ум.

Очень важное событие произошло в жизни Натали, когда ей исполнилось семь лет: ее отец оставил семью. Будучи уже взрослой (в 35-летнем возрасте), она с заметной грустью отметила: «После своего ухода отец совершенно не навещал меня, разве что однажды».

В материалах истории ее жизни имеется справка о медицинском осмотре, проведенном школьным врачом, когда ей было восемь лет. В ней указывается, что она выглядела «несколько нервной и раздражительной». В школьных документах также отражено, что с 11 лет у нее изменилась фамилия, поскольку ее мать официально развелась и вторично вышла замуж. Учительница характеризовала Натали в это время ее как «…понятливого и логично мыслящего ребенка, который часто доставляет своей семье приятные неожиданности». Она также отмечала «…ее удивительные вежливость и такт».

В заметках, касающихся ее 12-летнего возраста, есть несколько записей. В то время у нее появились частые головные боли и ей были выписаны очки. В этот период у нее начались месячные. В 7 классе она была отличницей и хотела после окончания школы продолжать учебу в колледже. Кроме того, она намеревалась стать танцовщицей. Ее классный руководитель отмечала, что, несмотря на свои исключительные способности, она «…избегает возможности лидерства». Примерно в это же время сама девочка писала, что ее новый отчим относится к ней с заботой и добротой.

Натали окончила школу и в самом деле поступила в колледж, но не окончила его. В колледже у нее установились доверительные и устойчивые отношения с ее преподавателем — профессором Термином. Он превратился для нее в любимого наставника, с которым она поддерживала переписку в течение многих лет. По ее собственным словам, в 25 лет, оказавшись «неудачным секретарем», она поставила перед собой «предельную цель» — «быть преуспевающей хранительницей домашнего очага». (Напомню, что это произошло в 1930-е годы, во времена Великой депрессии.) Она вышла замуж и почти сразу же забеременела. В последующие два года, перебираясь с места на место, они с мужем поменяли жительство в пяти различных городах Америки. Она писала: «Трудно удовлетворить свои интересы, оставаясь на одном и том же месте».

Далее в записях возникает пробел длиной в пять лет. К 30 годам она была уже матерью двух детей. Как явствовало из ее письма, у нее в то время появилась «…сильная склонность к тревожности и чрезмерной нервности». Ее муж злоупотреблял спиртными напитками. В состоянии ее телесного и психического здоровья произошли драматические перемены. В одном из своих писем она сообщала, что ее утомляемость временами становится настолько сильной, что она оказывается «…не в силах даже вымыть окна». Также она предъявляла жалобы на острую боль в боку, которую лечащий врач объяснял «невротическими тенденциями». Она писала, что «постоянно испытывает чувство усталости, ее просто измучил упадок сил, и ее жизнь в браке является очень несчастливой».

Сохранилось ее письмо к профессору Терману, написанное в возрасте 35 лет, свидетельствующее о душевной боли:

Первые двадцать пять лет моей жизни мне даже не приходилось думать о том, что в этом мире встречаются какие-либо трудности или проблемы; однако после этого в моей жизни не происходило практически ничего хорошего, быть может, за исключением моих двух чудесных деток и отличных отношений с матерью. Практически все время я только и делала, что завершала борьбу с одними трудностями и переходила к попыткам справиться с остальными, тем временем совершая одну грубую ошибку за другой. С мужем мы постоянно ссоримся. Уже, наверное, тысячу раз я намеревалась с ним развестись, но далеко не уверена, что это исправит существующее положение вещей. Мы оба выросли в неполных семьях и слишком любим наших детей. Очень часто он приходит домой навеселе. На выпивку тратится уйма денег. А на счета он просто отказывается смотреть, цедя сквозь зубы: «А что же ты сама не сэкономила деньги?» Мне не с кем поговорить. Я чувствую себя загнанной в угол. А тут еще около года назад в течение одного месяца младший брат матери и мой ближайший сосед покончили с собой…

В том же письме она вспоминает об отце:

Я обожала его, но издали. Мимолетные встречи не приносили мне удовлетворения. Он был очень ярким человеком, но, как бы там ни было, я не очень-то была ему нужна. Он живет лишь в 20 минутах ходьбы от меня, но за последние два года зашел к нам всего однажды, да и то только на несколько минут.

В другом письме, написанном спустя год, она рассказывает о своих детях:

Наши малыши — просто прелесть, но старшенькая по-прежнему неустанно грызет ногти и постоянно дерется с младшей сестренкой. Она, наверное, является порождением моего эгоизма…. Ну вот, я излила свои чувства, и мне стало немного стыдно. В душе я никогда не сомневалась, что смогу стать счастливым, раскованным и полезным человеком. Однако и теперь, чтобы достичь этих качеств, нужно еще так много времени!

Спустя три года, когда ей исполнилось 39 лет, Натали оставила мужа. В своем очередном письме она объяснила, что ее побудил решиться на это «…его злобный нрав, эгоизм и пьянство». Через девять месяцев они официально развелись. А спустя еще четыре месяца, когда развод был подтвержден окончательно (а ее бывший муж повторно женился), она погибла, покончив жизнь самоубийством. Всю свою жизнь она безуспешно боролась со своей потребностью быть принятой отцом.

Она оставила три предсмертные записки.

Бывшему свекру (сохранены знаки препинания оригинала):

Папочка — никто не мог бы проявить по отношению ко мне больше доброты и благородства, чем Вы — Я уверена, что Вам никогда не удастся понять меня — и простить — У мистера Доркуса имеется копия моего завещания — Все поровну — несколько личных ценных для меня вещей — браслет, обручальное кольцо, бриллиант Налы — Пожалуйста, проследите, чтобы кто-нибудь приходил и убирал у нас — Пусть Боб постарается сразу же забрать детей — я не хочу, чтобы они все это видели — Вы так добры, милый мой папочка.

Бывшему мужу:

Боб — Я постоянно допускаю уйму ошибок в воспитании наших девочек — Им обязательно нужен кто-то авторитетный, поскольку с каждым днем с ними все прибавляется забот — Они очень любят тебя — Нэнси ужасно скучает по тебе и не понимает, что же случилось — Я знаю, ты создал для себя совершенно новую жизнь, но прошу тебя, выдели в ней место и для девочек, ни в коем случае не бросай их — Бери их с собой, даже если будешь куда-нибудь уезжать — Ведь это ненадолго, всего на несколько лет — Бетти уже почти подготовлена к самостоятельной жизни — но Нэнси отчаянно нуждается в тебе. Ей необходима твоя помощь. Она искренне уверена, что ты ее не любишь, а ведь ее нужно подтолкнуть к тому, что в жизни важно добиться чего-то, чтобы она потом могла уважать себя — Пока Нэнси не слишком страдает — но, увы! Какое же будущее ждет наших детей, если они последуют той же дорогой, что и я в последние годы — Барбара кажется мне доброжелательной, приветливой и спокойной, и я молю . Бога только о том, чтобы она хоть в какой-то мере все поняла и проявила доброту к моим девочкам — Ведь им нужны двое счастливых людей, а не страдающая, во всем запутавшаяся мать — Я оставляю немного денег, их лучше истратить с пользой для детей, чем на очередные пилюли для меня и посещения врачей — Боже мой, как бы мне хотелось, чтобы все сложилось иначе, но будь хоть ты счастлив, и молю тебя — оставайся с нашими девочками — И еще одно — будь добр к своему отцу — он сделал все, что мог, желая помочь мне — Он очень любит внучек и будет правильно, если они смогут почаще видеться с ним — Натали.

Дочерям:

Мои дорогие — Вы обе — самое прекрасное, что было у меня в жизни — Постарайтесь простить меня за то, что я сделала — с отцом вам будет жить гораздо лучше. Конечно, на какое-то время ваша жизнь станет тяжелее — но зато потом все устроится на долгие годы — Наверное, я вас совсем запутала — Уважение и любовь — это почти одно и то же — помните об этом — ну, а самое главное — это уважение к себе — А добиться его можно только занимаясь своим делом и встав на собственные ноги — Бетти, постарайся помнить о тех счастливых временах и будь добра к Нэнси. Пообещай, что позаботишься о благополучии сестры — Я вас очень люблю — но просто не могу выдержать тех трудностей, которые может принести будущее.

Ее записка бывшему мужу представляет собой болезненное теа culpa49.

Она принимает всю вину на себя и уговаривает его — человека, который безудержно пил и жизнь с которым была практически невозможной — проявить заботу о детях, просит, чтобы новая мачеха и он стали для ее девочек устойчивой и любящей семьей. Ну, а своим родителям, жившим порознь неподалеку от нее, она вовсе не оставила никаких записок.

Записка Натали, адресованная детям, полна противоречий и несоответствий. Ее логически подразумеваемые доводы мечутся между противоречащими друг другу утверждениями, и в этих судорожных колебаниях не удается рассмотреть и тени какого бы то ни было разрешения ситуации. Она фактически подразумевает следующее: вы будете жить с отцом и должны его любить; я знаю, что вы не сможете полюбить отца, но вы должны его уважать. Затем на основе свободной ассоциации, связанной со словом «уважать», она утверждает (совсем неубедительно), что уважение и любовь — это почти одно и то же. Если же этот довод не покажется убедительным (а так оно и есть), то детям следует, по крайней мере, уважать себя. Логика здесь, конечно, страдает. Так и дальше. Она советует своим детям, чтобы в будущем они твердо стояли на ногах, но при этом поясняет, что цель ее ухода из их жизни состоит в том, чтобы они имели возможность соединиться с отцом — так же, как ей хотелось бы воссоединиться со своим собственным.

Какими же глубоко скрытыми нитями душевной боли определяется этот поступок? Читая о ее жизни, особенно о взаимоотношениях с отцом, можно выявить злокачественное начало ее отказа от себя, от собственного Я. В конечном счете она настолько обезумела от душевной боли, что оказалась готова отдать все, пойти на любые жертвы, включая собственную жизнь, лишь бы добиться возвращения того потерянного чувства отцовской любви, которое она когда-то испытала в детстве.

По сути, своим самоубийством она вторично разыграла драму ранних лет своей жизни — горячее желание, чтобы родители остались вместе и любили ее — и этой символической жертвой, вместо того, чтобы дать своим детям целостную семью, она самым травматическим способом лишила их матери. Ее стремления — быть близкой к отцу, любить и быть любимой, символически воссоединиться со своими детьми в счастливой семье — так же не осуществились в смерти, как не были реализованы и в жизни.

Я считаю, что важные перемены в личности человека, формирование которой начинается с детства, вполне возможны как в подростковом периоде, так и в зрелом возрасте, и, по-видимому, не имеют каких-либо возрастных ограничений. Парадоксально, но опыт моей работы с двумя совершенно различными категориями людей — вернувшимися после длительных военных действий, где вся обстановка граничит с психотической и наполнена разнообразными непредвиденными опасностями, и депрессивными больными, нуждавшимися в психотерапии, у которых небезопасным являлось лишь домашнее окружение — свидетельствует о том, что значительные положительные перемены их состояния действительно очень вероятны, особенно с помощью психотерапии, хотя, естественно, достигаются не во всех случаях.