7. Ритуалы в бейсболе, голуби и почему великие спортсмены чувствуют себя несчастными после победы

Суеверия

Теннисисты – странные люди. Вы замечали, как они просят три мяча вместо двух, как между подачами они используют полотенце не для того, чтобы вытереть пот, а чтобы отогнать демонов, как одинаковое число раз ударяют мяч о корт перед подачей, словно любое отклонение от установленного порядка приведет к тому, что мир рухнет им на голову? Иногда кажется, что Уимблдон не теннисный турнир, а собрание людей с обсессивно-компульсивным расстройством.

Однако суеверия, причуды и ритуалы, характерные для лучших теннисистов, не ограничиваются теннисным кортом. Они принимают еще более странную форму, когда игроки возвращаются домой после матчей. Горан Иванишевич вбил себе в голову, что если он выиграл матч, то должен повторить все, что делал вчера: есть те же блюда в том же ресторане, говорить с теми же людьми, смотреть те же телевизионные программы. Однажды это привело к тому, что во время Уимблдона он каждое утро смотрел «Телепузиков». «Временами это было так скучно», – признавался он.

Возможно, самое откровенное описание сюрреалистического внутреннего мира ведущих теннисистов дала Серена Уильямс. После сенсационного проигрыша в трех сетах на Открытом чемпионате Франции 2008 года ее спросили о причинах. Сбои в ударах справа? Плохая физическая форма? Пропуск многих престижных турниров сезона? Вот что она ответила: «Я неправильно зашнуровала кроссовки, не ударяла мяч пять раз о корт и забыла сандалии для душа. У меня не было запасного платья. Я знала, что это судьба: это было неизбежно».

Такого рода суеверия встречаются не только в теннисе, но и в других видах спорта. В финальном раунде турнира Тайгер Вудс всегда надевает красную рубашку; австралийский футбольный вратарь Марк Шварцер не менял щитки для голени с шестнадцати лет, игрок в крикет Марк Рампракаш во время подачи жевал одну и ту же пластинку жвачки, приклеивая ее к бите в конце игры, а легендарный регбист Дэвид Кампезе по дороге на стадион всегда садился рядом с водителем автобуса.

Но самое большое разнообразие суеверий можно наблюдать в бейсболе – иногда кажется, что странный ритуал является необходимым условием попадания в высшую лигу. Питчер Грег Суинделл перед началом каждой игры откусывает кусочек ногтя и держит его во рту до конца матча. Джим Омс после каждой победы клал монетку в кармашек своего суспензория: к концу удачного сезона монеты гремели, ударяясь о пластиковую раковину. Ричи Эшберн спал со своей битой.

Уэйд Боггс на протяжении всей карьеры ел курицу перед каждой игрой и начинал тренировки ровно в 5:17. Деннис Мартинес, бывший питчер Oriole, выпивал маленький стаканчик воды после каждого иннинга и ставил пустые стаканчики в ряд под скамьей. Его товарищи всегда могли сказать, какой это иннинг, подсчитав стаканчики. Майк Харгроув, бывший первый бейсмен команды Cleveland Indians, исполнял такой сложный и долгий ритуал при подаче, что его сравнивали с перерывом, который объявляют из-за дождя.

Все это вызывает неизбежные вопросы. Почему среди спортсменов мирового класса так распространены суеверия? Помогают ли они? Если нет, почему от них невозможно отказаться? И что эти суеверия говорят нам о ритуалах и рациональности в повседневной жизни?

Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к голубям. Это может показаться немного странным, но такого мнения твердо придерживался Б. Ф. Скиннер, которого считают отцом современной психологии. «Если мы хотим понять основу людских суеверий, начинать лучше с поведения голубей», – говорил он.

В основе мнения Скиннера лежал новаторский эксперимент 1947 года, в котором он поместил несколько голодных голубей в клетку с автоматическим механизмом доставки корма «через регулярные интервалы независимо от поведения птицы». Он обнаружил, что голуби связывают появление корма со своими случайными действиями перед первым таким событием. Что же делали голуби? Они повторяли свои действия, несмотря на то что это никак не влияло на выдачу корма.

Вот что пишет Скиннер: «Одна птица привыкла совершать по клетке два или три круга против часовой стрелки. Другая многократно вытягивала голову в один из верхних углов клетки. Третий голубь выработал «кивательную» привычку, многократно просовывая голову под воображаемую перекладину и возвращаясь в исходное положение».

Конечно, это не похоже на странное поведение бейсболистов из высшей лиги, но связь очевидна. Голуби вели себя так, словно могут влиять на механизм подачи корма – как Деннис Мартинес думал, что способен повлиять на исход следующего матча, выстраивая перевернутые стаканчики под скамейкой. Другими словами, они оба наблюдали случайную связь между определенным поведением и желаемым результатом и делали вывод (неверный) о существовании причинной связи.

Джордж Гмелч, антрополог из Юнион-колледж и бывший игрок в бейсбол, говорит:

Большинство ритуалов вырастают из чрезвычайно удачной игры… Аутфилдер Джон Уайт объяснял, как появился один из его ритуалов: «Когда я бежал к центру поля после исполнения гимна, то подобрал клочок бумаги. В тот вечер я сыграл удачно и, наверное, подумал, что это каким-то образом связано с бумагой. В следующий раз я подобрал обертку от жвачки, и снова показал хорошую игру… С тех пор я каждый раз подбираю какую-нибудь бумажку».

Аутфилдер Рон Райт из команды Calgary Cannons раз в неделю бреет руки и собирается исполнять этот ритуал до первого неудачного сезона. Все началось два года назад, когда после травмы ему пришлось побрить руки, чтобы можно было приклеить пластырь, и на протяжении следующих нескольких игр он выполнил три хоумрана. Ритуал Уэйда Боггса, который перед каждой игрой ел курицу, появился после того, как Боггс заметил корреляцию между играми, когда команда сделала несколько хитов, и блюдами из домашней птицы (его жена знала более 40 рецептов из курицы).

Тот факт, что и голуби, и люди склонны к суевериям, свидетельствует, что такого рода поведение сформировалось на раннем этапе эволюции. Не подлежит сомнению, что оно чрезвычайно распространено, особенно среди Homo sapiens. В недавно проведенном опросе большинство американцев признались, что они суеверны – причем не только глупые и доверчивые люди. В Гарвардском университете студенты часто прикасаются к ноге статуи Джона Гарварда – на удачу.

Даже игроки в крикет, которых часто называют самыми здравомыслящими среди спортсменов, не обладают иммунитетом к суевериям. Джек Рассел, уикет-кипер английской сборной, был известен тем, что отказывался менять шлем и щитки в течение всей карьеры, несмотря на то что они истрепались и пропахли потом.

В 1998 году во время турне по Вест-Индии Рассела попросили надеть синий шлем английской сборной вместо его любимого белого. Он отказался. Майк Атертон, один из его товарищей по команде, вспоминает тот разговор:

Атертон. Джек, ты не наденешь шлем сборной?

Рассел. Нет.

Атертон. Может, как-нибудь договоримся?

Рассел. Нет.

Алекс Стюарт (капитан). Ну если Джек наденет свой шлем, то я тоже надену свой белый, а не синий.

Насер Хусейн (еще один игрок). Если капитан наденет белый шлем, то я надену свою любимую бейсболку.

Конечно, некоторые ритуалы могут влиять на результат. Сам факт, что они стали частью привычных действий, помогает спортсменам расслабиться, почувствовать себя комфортнее, способствует ясности мысли, снимает волнение. Ритуалы могут также иметь эффект плацебо: как мы видели в пятой главе, твердая вера в эффективность того или иного средства действительно может способствовать достижению цели – в обстоятельствах, когда результат зависит от личных усилий.

Однако тот факт, что суеверия присутствуют и в ситуациях, когда они не способны оказать никакого влияния, свидетельствует о более глубоких причинах их существования. Скиннер писал: «Хорошим примером являются ритуалы при игре в карты, которые якобы влияют на удачу… Другим подходящим примером является ситуация, которую мы часто можем наблюдать в боулинге, – игрок, который уже бросил шар на дорожку, продолжает вести себя так, как если бы он мог контролировать шар посредством вращения рук и плеч. Такое поведение, конечно же, никак не влияет на удачу игрока или на катящийся шар, точно так же, как в упомянутом эксперименте еда предоставляется вне зависимости от того, делает ли голубь что-нибудь или же ничем не занят».

Но вопрос остается: почему столько спортсменов – и не только – не могут отказаться от несметного числа ритуалов, которые никак не связаны с желаемым результатом? Можно сформулировать иначе: почему суеверное поведение так распространено, если оно не приносит ощутимой пользы? Вот здесь начинается самое интересное – и сложное. Как и во многих подобных случаях, ответ можно найти в истории эволюции.

Представим, что пещерный человек намерен собрать ягоды с кустов, растущих вблизи его каменного убежища. Он слышит шум в кустах, приходит к выводу (ошибочному), что там крадется лев, и убегает. Он даже проникается предубеждением к тем кустам и в будущем старается обходить их стороной. Мешает ли это суеверие нашему пещерному человеку? Нет, если поблизости достаточно других кустов с ягодами, чтобы утолить голод.

Но предположим, что в тех кустах действительно живет лев. В этом случае поведение пещерного человека не просто осторожное – оно спасает ему жизнь. Другими словами, склонность видеть несуществующие причинно-следственные связи может обеспечить громадное эволюционное преимущество, создавая кокон безопасности в этом беспокойном и полном угроз мире. Единственное условие (согласно необыкновенно сложной теории игр) – ваши предрассудки не должны создавать слишком много неудобств в случаях, когда они ничем не обоснованы.

В современном мире практически ничего не изменилось. Люди верят в гороскопы, но лишь немногие позволяют гороскопам определять их поведение; кое-кто надевает одни и те же «счастливые» туфли на каждое собеседование при поступлении на работу, но нельзя сказать, что другая пара уменьшит их шансы на успех; некоторые теннисисты перед подачей ударяют мяч о корт ровно семь раз, и, хотя их вера в силу этого ритуала ошибочна, вреда от него нет (разве что он раздражает зрителей).

Только когда суеверие подвергает опасности наши более глубокие желания, это значит, что в своей иррациональности мы зашли достаточно далеко, до обсессивно-компульсивного расстройства. Например, Коло Туре, бывший защитник футбольного клуба Arsenal, настаивал на том, чтобы последним покидать раздевалку после перерыва между таймами. Казалось бы, тут нет никакой проблемы. Но в феврале на одном из матчей его товарищ по команде Уильям Галлас получил травму, и в перерыв ему оказывали помощь, и все это время Туре не покидал раздевалку, вынудив Arsenal начать второй тайм вдевятером.

Когда суеверие, которое должно помогать, начинает вредить, то вероятно, настал момент отказаться от ритуала. Переходите к заячьей лапке, которую носят на счастье.

Разочарование

На Олимпийских играх 2004 года в Афинах знаменитая британская велосипедистка Виктория Пендлтон не смогла завоевать ни одной медали, став шестой в заезде на скорость и девятой в спринте. Она испытала горькое разочарование. Потом она выиграла несколько чемпионатов мира подряд, но в глубине души понимала, что главное соревнование в ее жизни – Олимпийские игры 2008 года в Пекине. Британская команда велосипедистов всегда считала, что ее цель – выиграть олимпийское золото, а все остальное не важно.

В 2008 году Пендлтон тренировалась еще упорнее: рано утром начинала с кардионагрузки, потом выполняла упражнения с весами. Она жертвовала личной жизнью, семьей. Вся ее жизнь была посвящена тем нескольким минутам, которые она будет крутить педали на крытом велотреке в Китае. Это было ее предназначение, ее цель, смысл существования. Именно так и должно быть – и было – если ты хочешь стать лучшим. А потом в Пекине случилась катастрофа.

Пендлтон выиграла.

Задумайтесь над словами спортсменки, растерянно произнесенными всего через несколько месяцев после того, как исполнилась мечта ее жизни. «Вы готовитесь к одному-единственному дню, а когда все заканчивается, спрашиваете себя: “Это оно?”, – сказала Пендлтон. – Люди думают, что проигрывать тяжело. Но практически легче быть вторым, потому что после финиша тебе есть к чему стремиться. А когда побеждаешь, то внезапно чувствуешь себя потерянным».

Стив Питерс, психолог британской команды велосипедистов, признал, что многие другие олимпийские чемпионы команды также переживали серьезное разочарование. «Это происходит не только с велосипедистами, но и с другими спортсменами, с которыми я работал, – рассказывал он. – Многие, с кем я поддерживал связь, после успеха на Олимпийских играх говорили то же самое. Они переживали депрессию, ощущение утраты».

Я знаю, что он имеет в виду. За свою долгую карьеру в настольном теннисе я имел возможность убедиться: мало что внушает больший страх, чем те моменты, когда ты берешь в руки вожделенный приз. Поражение оставляет эмоциональный выбор: желание отыграться, стойкость, гнев, смирение, печаль, отчаяние. Но долгожданный триумф часто сопровождается метафизической пустотой, к которой невозможно подготовиться. Шампанское, которое я пил, завоевав первую золотую медаль на Играх Содружества, не столько поддерживало мою радость, сколько гасило усиливающийся страх.

Несколько месяцев я лелеял мечту, которая стала моим неразлучным другом. Но теперь мечта растворилась в приливе радости. Не зря Питерс говорил об утрате – возникает ощущение, словно теряешь близкого человека.

Вам приходилось сталкиваться с подобной пустотой? Купили сверкающий кабриолет, но лишь затем, чтобы понять поверхностность своей мечты? Продвинулись по службе, но обнаружили, что это вовсе не работа вашей мечты? Как писал Роберт Льюис Стивенсон, хорошо разбиравшийся в противоречиях человеческой психологии, «лучше путешествовать в надежде, чем добраться до цели».

Я много раз сталкивался с этим явлением в спорте, сфере, в которой ярче всего демонстрируется, что значит достичь цели. Джеймс Тоузленд плакал в своем гостиничном номере, когда впервые стал чемпионом мира в Супербайке. Мартина Навратилова много раз за свою карьеру переживала приступы меланхолии после выдающихся успехов. Марти Рейсман, выходец из бедных кварталов Нью-Йорка, жаловался на поверхностность спортивных достижений после триумфа, определившего его дальнейшую карьеру, – выигрыша Открытого чемпионата Англии по настольному теннису в 1949 году.

Одним из самых известных примеров разочарования в спорте, и не только, может служить Гарольд Абрахамс, выигравший золотую олимпийскую медаль на Играх 1924 года в беге на 100 метров. В одной из заключительных сцен в фильме «Огненные колесницы» он сидит в раздевалке, мрачный и растерянный, отказываясь разговаривать с кем бы то ни было. Один из его друзей, проигравший предыдущий забег, спрашивает, что случилось. «Когда-нибудь ты сам выиграешь – и ты увидишь, как трудно это переварить», – прозвучал ответ.

Но что будет, если мы сможем избавиться от этого странного свойства человеческой психики, если нам каким-то образом удастся переживать эмоциональные подъемы без эмоциональных спадов и достигать выбранной цели – олимпийского золота или чего-то другого – не испытывая потом разочарования?

Психологи, многие из которых, похоже, рассматривают все неприятные психологические состояния как вирусы, подлежащие удалению из сознания, согласились бы с такой точкой зрения. Но сделает ли это нас счастливее, здоровее и успешнее?

В конце 1960-х американский психолог Пол Экман совершил путешествие в Папуа – Новую Гвинею для изучения культуры изолированного племени форе, живущего в «каменном веке». Он хотел проверить культурную теорию эмоций: о том, что эмоции, подобно языку, относятся к поведению, приобретаемому в результате научения – им учатся от окружающих.

Согласно этой теории – в то время она была общепризнанной, – для выражения радости или горя вы сначала должны увидеть, как радуются или горюют другие. Без передачи социального опыта вы никогда не испытаете этих эмоций.

Эксперимент Экмана был прост: он рассказывал людям из племени форе разные истории, а потом просил выбрать среди фотографий европейцев, лица которых выражали всевозможные эмоции, те, которые соответствовали услышанному. Например, одна история рассказывала о том, как дикое животное залезло в хижину, – ситуация, которая должна была напугать цивилизованного человека.

Поскольку форе никогда не видели европейцев, Экман не ожидал, что они могут представлять эмоции этих незнакомых людей, а также связанные с ними выражения лиц. Однако, к его удивлению, из всех фотографий форе выбирали именно те лица, эмоции которых в точности соответствовали рассказанной истории.

Затем Экман провел обратный эксперимент: попросил людей из племени форе изобразить выражения лиц, соответствующие разным историям. Вернувшись в Сан-Франциско, он попросил связать выражения лиц форе, запечатленные на фотографиях, с разными историями. И вновь оценки оказались абсолютно одинаковыми.

Эксперимент Экмана нанес смертельный удар культурной теории эмоций. Его работа показала, что многие эмоции универсальны: они присущи человеку от рождения, а не усваиваются через контакт с определенной культурой. Почему? Потому что это сформировавшиеся в результате эволюции черты, а не порождение культуры; эмоции возникли под действием естественного отбора, способствуя выживанию и продолжению рода.

Как пишет Дилан Эванс в своей книге «Эмоции: очень краткое введение»: «Общее эмоциональное наследие объединяет нас гораздо сильнее, чем разделяющие нас культурные отличия».

Если рассматривать эмоции в контексте эволюции, то картина получается другой. Так называемые негативные эмоции, которые могут казаться ненужными и неприятными, на самом деле являются крайне важными механизмами, защищающими наше здоровье и жизнь (подобно боли, которая служит сигналом физического повреждения тела). Эванс считает, что выжить без эмоций невозможно: «При отсутствии страха человек может сидеть и размышлять, опасен ли приближающийся лев или нет. При отсутствии гнева его могут безжалостно дразнить. Отсутствие отвращения позволит ему есть фекалии и гнилую пищу».

Другие так называемые негативные эмоции тоже можно рассматривать с этой точки зрения: тревога помогает избежать опасных ситуаций и предвидеть их в будущем; умеренная депрессия позволяет отказаться от недостижимых целей; чувство унижения возникает при угрозе потери социального статуса; сексуальная ревность вызывается неотвратимой (или предполагаемой) потерей верности партнера.

При таком подходе разочарование тоже обретает смысл: миллионы лет естественного отбора отсеяли последовательности в ДНК таким образом, чтобы мы чувствовали себя несчастными после долгожданного триумфа. Зачем? Чтобы мы могли отвлечься от своего успеха и сосредоточиться на следующей задаче. Если достижение цели будет приводить к бесконечным периодам удовлетворения, у нас исчезнет всякая мотивация.

Таким образом, для одержавшего победу спортсмена разочарование служит эмоциональной паузой, которая закладывает психологические основы стремления к следующей вершине. Для писателя, получившего престижную премию, меланхолия обеспечивает творческий импульс для следующего литературного предприятия. Выигравшего в лотерею ощущение пустоты заставляет снова выходить на работу.

Здесь мы подходим к одному из самых серьезных вопросов, над которым давно размышляют писатели и философы: что делает некоторых людей – особенно спортсменов мирового уровня – такими неутомимыми? Что заставляет их после покорения вершины сразу же стремиться к следующей? Откуда у них такая мотивация? Почему они не удовлетворяются успехом?

Одно время казалось, что ответы на эти вопросы получить невозможно, что они надежно спрятаны в таинственных глубинах человеческой психики. Но теперь становится понятно, что причина может быть гораздо проще: сформировавшаяся способность испытывать разочарование после успеха оказывается сильнее, хитрее и глубже всего остального. В конце концов, мы все испытывали разочарование, но можно лишь удивляться, как быстро лучшие из лучших спускаются на землю после выигрыша желанного титула, как быстро они эмоционально отдаляются от цели, к которой могли упорно идти несколько лет.

Вот что сказал сэр Алекс Фергюссон, тренер футбольного клуба Manchester United, через несколько секунд после того, как поднял над головой кубок Премьер-лиги 2007 года: «Я уже думаю о следующем сезоне. С этим мы закончили. Я думаю о том, что мы должны выиграть Кубок Европы, а также домашний чемпионат».

В следующем году команда Manchester United выиграла не только Премьер-лигу, но также необыкновенно престижный турнир, Лигу чемпионов Европы. Этот двойной триумф закрепил за Фергюссоном славу величайшего футбольного тренера в истории Великобритании.