Глава шестая Уайатт Уокер «Кролик – самый хитроумный из всех божьих тварей»

Глава шестая

Уайатт Уокер

«Кролик – самый хитроумный из всех божьих тварей»

1.

Самая известная фотография в истории американского движения за гражданские права сделана 3 мая 1963 года Биллом Хадсоном, фотографом Associated Press. Хадсон находился в Бирмингеме, штат Алабама, где активисты Мартина Лютера Кинга-младшего вели борьбу с начальником полиции, расистом Юджином Коннором по прозвищу Бык. На фото запечатлен подросток, на которого нападает полицейская собака. Даже сегодня при взгляде на фотографию испытываешь потрясение.

Хадсон отдал пленку с отснятым за день материалом своему редактору Джиму Лаксону. Лаксон начал просматривать фотографии, пока не дошел до мальчика, стоящего перед разъяренным псом. Его внимание приковало, вспоминал он позднее, «праведное спокойствие на лице юноши, в которого вцепляется немецкая овчарка». Последний раз фотография производила на него подобное впечатление за семнадцать лет до этого, когда он опубликовал принесшее автору Пулитцеровскую премию фото женщины, выпрыгивающей из окна верхнего этажа объятой пожаром гостиницы в Атланте.

Лаксон разослал фотографию по всем печатным изданиям. На следующий день The New York Times напечатала ее на первой полосе субботнего выпуска. Так же поступили New York Daily News, Los Angeles Times, Boston Globe, Chicago Tribune, San Francisco Chronicle и Philadelphia Inquirer. В Белом доме президент Кеннеди увидел фотографию и пришел в ужас. Государственный секретарь Дин Раск выcказал опасение, что она может «привести в замешательство наших друзей за границей и порадовать врагов». Фото обсуждалось в конгрессе, о нем говорили дома, в учебных аудиториях школ и университетов. Какое-то время казалось, что никакие другие темы американцев не интересуют. Это был образ, как выразился один журналист, который «остается в памяти навсегда… худой, хорошо одетый юноша, кажется, наклоняется в сторону собаки, руки безвольно висят вдоль тела, спокойный взгляд устремлен прямо вперед, словно бы говоря: “Ну давай же, кусай, вот он я”». Многие годы Марин Лютер Кинг и активисты кампании за гражданские права вели борьбу с расистскими законами и установлениями, господствовавшими на американском Юге, – правилами, которые не давали черным получить работу и хорошее образование, лишали права голоса и даже возможности утолить жажду, воспользовавшись тем же питьевым фонтанчиком, что и белый человек. Неожиданно ситуация изменилась. Год спустя конгресс США принял знаковый Закон 1964 года о гражданских правах, один из самых важных законодательных актов в истории Соединенных Штатов. Закон о гражданских правах, как часто говорят, был «написан в Бирмингеме».

2.

В 1963 году, когда Мартин Лютер Кинг прибыл в Бирмингем, его движение переживало кризис. Девять месяцев он руководил протестами против сегрегации в Олбани, штат Джорджия, в двухстах милях к югу, но был вынужден покинуть город, не одержав ни одной мало-мальски значимой победы. Самым крупным достижением движения за гражданские права на тот момент являлось решение Верховного суда по делу «Браун против Комитета по образованию», вынесенное в 1954 году. Суд объявил сегрегацию государственных школ неконституционной. Но по прошествии почти целого десятилетия расовая сегрегация в государственных школах «Глубокого Юга» продолжала цвести пышным цветом. В 1940-х и начале 1950-х годов большинством южных штатов руководили относительно умеренные политики, которые хотя бы на словах были готовы признавать права чернокожих. Тогдашний губернатор Алабамы «Большой Джим» Фолсом любил повторять «все люди одинаковы». Но к началу 1960-х годов умеренных политиков не осталось. Власть захватили бескомпромиссные сторонники сегрегации. Казалось, Юг возвращается обратно в прошлое.

А Бирмингем? Бирмингем был самым расово сегрегированным городом в Америке. Его прозвали «Южный Йоханнесбург». Когда активисты движения за гражданские права направлялись в Бирмингем, куклуксклановцы заставили автобус съехать на обочину и подожгли его, а местная полиция делала вид, что ничего не происходит. Дома чернокожих, пытавшихся поселиться в белых кварталах, местные расисты взрывали так часто, что Бирмингем получил прозвище «Бомбингем». «В Бирмингеме, – пишет в книге “Перенеси меня домой” Диана Макуортер, – криминалистика утверждала, что наиболее верный способ остановить волну преступлений – краж, изнасилований, чего угодно – выйти на улицу и застрелить парочку подозреваемых. (“Ситуация выходила из-под контроля, – мог прокомментировать лейтенант полиции. – Вы знаете, что мы должны были сделать”.)»

Юджин «Бык» Коннор, начальник полиции города, приземистый коренастый человек с огромными ушами и «голосом лягушки-быка», получил известность в 1938 году, когда в Бирмингеме проводилась политическая конференция с участием белых и черных делегатов. Коннор привязал длинную веревку к столбу на лужайке перед конференц-залом, протянул ее посередине прохода и потребовал, чтобы – в соответствии с городскими указами о сегрегации – черные сидели по одну сторону, а белые по другую. Среди присутствующих находилась и жена президента Элеонора Рузвельт. Она «ошиблась» стороной, и люди Коннора чуть ли не силой пересадили ее на половину для белых. (Попробовал бы кто-нибудь предложить такое Мишель Обама.)[39] По утрам Коннор любил посидеть в гостинице «Молтон», опрокидывая рюмку за рюмкой 50-градусный бурбон Old Grand-Dad и бросая фразы вроде «Еврей – тот же ниггер, только вывернутый наизнанку». Люди частенько рассказывали про Бирмингем анекдоты, которые мало походили на анекдоты. Чернокожий в Чикаго просыпается однажды утром и сообщает жене, что во сне ему явился Иисус и повелел идти в Бирмингем. Жена в ужасе: «А Иисус пойдет с тобой?» На что муж отвечает: «Он сказал, что пойдет только до Мемфиса».

По прибытии в Бирмингем Кинг собрал свою команду по планированию. «Должен вам сказать, – начал он, – что, по моему мнению, кто-то из сидящих сегодня здесь не вернется живым после этой кампании». После чего обошел комнату и произнес над каждым репетиционную надгробную речь. Один из помощников Кинга впоследствии признался, что никогда не горел желанием ехать в Бирмингем: «Когда я поцеловал на прощание жену и детей на Кэрол-роуд в Атланте, то думал, что никогда их больше не увижу».

Кинг, безусловно, был значительно слабее своих противников. Ярчайший пример аутсайдера. Тем не менее он обладал преимуществом такого же парадоксального свойства, как дислексия Дэвида Буа или болезненные воспоминания о детстве Джея Фрайрайха. Он принадлежал к той группе людей, которую всегда сильно недооценивали. К тому моменту, как крестовый поход в защиту гражданских прав добрался до Бирмингема, афроамериканцы несколько сотен лет учились выживать в положении униженных и оскорбленных. И за это время кое-что узнали о борьбе с гигантами.

3.

Центральное место во многих угнетенных культурах занимает фигура «героя-плута». В легендах и песнях он принимает вид на первый взгляд безобидного животного, которое благодаря хитрости и ловкости оставляет в дураках животных гораздо больше себя по размеру. Рабы Вест-Индии привезли с собой из Африки сказки о хитроумном пауке по имени Ананси[40]. Одним из самых любимых плутов американских рабов был куцехвостый Братец Кролик[41]. «Кролик – он самый хитроумный из всех божьих тварей», – рассказал один бывший раб в интервью фольклористам сто лет назад:

Кролик – самый хитроумный из всех божьих тварей. Оно, может, не самый крупный и не самый громкий, но уж точно самый хитрый. Если он вляпывается в неприятности, то выбирается, втягивая в них других. Однажды упал он в глубокий колодец, и что вы думаете, жаловался и кричал? Нетушки. Принялся он громко-прегромко свистеть и песни распевать, а тут волк мимо пробегал, услышал пение и сунул голову в колодец. А кролик и кричит ему: «Поди прочь. Нету здесь места для двоих. Там наверху слишком уж жарко, а тут прохладненько и хорошо. Не вздумай сесть в ведро и спуститься сюда». Тут уж волк не выдержал, плюхнулся в ведро, и, когда полетел вниз, кролик полетел вверх. Поравнявшись с волком, он расхохотался и прокричал: «Такова жизнь, кто-то падает вниз, а кто-то поднимается вверх».

В самой известной сказке о Братце Кролике Братец Лис ловит Кролика, приманив смоляным чучелком. Братец Кролик хотел проучить чучелко, да вместо этого приклеился к нему и чем больше пытался освободиться, тем крепче приклеивался. «Делай со мной что хочешь, Братец Лис, – умоляет Кролик торжествующего Лиса, – только не вздумай бросить меня в терновый куст». Братец Лис, разумеется, именно так и поступил, и Братец Кролик, для которого терновый куст – дом родной, с помощью колючек отлепился от смоляного чучелка и убежал. Лис остался с носом. Кролик довольный на бревнышке, нога на ногу, сидит-посиживает и «смолу из шерсти вычесывает щепкой».

В сказках о плутах осуществлялась мечта рабов – когда-нибудь подняться над своими белыми хозяевами. Но, как пишет историк Лоренс Левин, они представляли собой «до боли реалистичные истории, учившие искусству выживать и побеждать даже перед лицом опасности».

Афроамериканцы уступали в численности и в силе, и красной нитью через сказки о Братце Кролике проходит идея о том, что слабый может выйти победителем даже из неравного состязания, если будет действовать с умом. Братец Кролик понимал сущность Братца Лиса лучше, чем ее понимал сам Братец Лис. Он знал, что его противник Лис настолько злобный, что не упустит возможности отомстить Кролику наказанием, которого тот отчаянно пытается избежать. Кролик обманул Лиса, уверенный: тот не смирится с тем, что мелкий зверек веселится и радуется жизни. Левин утверждает, что за долгий период рабства афроамериканцы хорошо усвоили уроки плута:

Письменные свидетельства, оставленные в XIX веке сторонними наблюдателями и самими рабовладельцами, указывают на то, что рабы постоянно лгали, мошенничали, воровали, симулировали болезни, бездельничали, притворялись, что неверно поняли отданные распоряжения, клали камни на дно корзин, чтобы выполнить норму выработки, ломали инструменты, жгли собственность хозяев, калечили себя, чтобы уклониться от работы, нерадиво ухаживали за посевами и плохо обращались с животными, так что хозяева нередко заменяли лошадей малоэффективными мулами, поскольку последние лучше переносили жестокое обращение рабов.

Дислектики компенсируют свой недостаток, развивая другие умения, которые подчас наделяют их колоссальным преимуществом. Бомбардировки или сиротское детство могут превратить человека в едва уцелевшего и оставить незаживающую рану. А могут сделать сильнее, превратив в не пострадавшего. Это возможности Давида: ситуации, в которых трудности, как это ни парадоксально, оказываются желательными. Урок, преподносимый сказками о плуте, – третья желательная трудность. Неожиданная свобода, которую мы получаем, когда нечего терять. Плут нарушает все правила.

Должность исполнительного директора Конференции христианских лидеров Юга, организации, возглавляемой Кингом, занимал Уайатт Уокер. Уокер с самого начала принимал участие в бирмингемской кампании, ведя скромную армию Кинга против сил расизма и реакционности. Кинг и Уокер не питали иллюзий относительно своих возможностей бороться с расизмом традиционными методами. Они были не в состоянии одолеть «Быка» Коннора на выборах, на улицах или в зале суда. Применять физическую силу против него было бессмысленно. Но зато они могли сыграть Братца Кролика и попытаться заставить Коннора бросить их в терновый куст.

«Уайатт, – обратился к своему соратнику Кинг, – ты должен придумать, как организовать кризис, надо заставить Коннора раскрыть карты». Именно так и поступил Уайатт. И таким кризисом стала фотография подростка, наклонявшегося к нападающей на него собаке, с безвольно висящими вдоль тела руками, словно говорящего «Ну давай же, кусай, вот он я».

4.

Уайатт Уокер – баптистский пастор из Массачусетса. К Мартину Кингу он примкнул в 1960 году. И стал его правой рукой, организатором и мастером на все руки. Он был смутьяном – стройный, элегантный и интеллигентный, с тонкими, словно нарисованными карандашом, усиками и эксцентричным чувством юмора. Утром по средам он обязательно играл партию в гольф. Для него женщины всегда были «душа моя»: «Со мной нетрудно ладить, душа моя. Мне всего-то и нужно, что совершенство». В юности он вступил в Коммунистический союз молодежи, поскольку – как он частенько объяснял в своей саркастичной манере – только так черный парень мог познакомиться с белыми девушками. «В колледже, – пишет историк Тейлор Бранч, – он обзавелся очками в темной оправе, которые придавали ему вид задумчивого троцкиста»[42]. Однажды, когда Уокер читал проповеди в Питерсберге, маленьком городке в Вирджинии, он вместе с семьей и небольшой свитой в кильватере заявился в библиотеку, куда вход был разрешен только белым, с тем чтобы его арестовали за нарушение городских сегрегационных законов. Какой книгой он помахал перед собравшимися журналистами и фотографами? Биографией великого героя белого Юга, Роберта Ли, генерала Гражданской войны, возглавлявшего армию Конфедерации в войне за защиту рабства. Классический репертуар Уайатта Уокера. Он спокойно отправился за решетку за нарушение сегрегационных законов Питерсберга. Зато умудрился хорошенько ткнуть город носом в его собственные противоречия.

В Бирмингеме Кинг, Уокер и Фред Шаттлсуорт образовали триумвират. Шаттлсуорт, местный пастор, которого Клан никак не мог убить, уже давно служил олицетворением борьбы за гражданские права в Бирмингеме. Кинг был проповедник, милосердный и харизматичный. Уокер оставался в тени. Он не разрешал фотографировать себя рядом с Кингом. Даже в Бирмингеме многие люди Коннора понятия не имели, как выглядит Уокер. Кинг и Шаттлсуорт были наделены своеобразной безмятежностью. Но Уокер был не таков. «Если вы встанете у меня на пути, я пройду по вашим головам» – так Уокер описывает свой стиль управления. «У меня нет времени на “доброе утро”, “добрый день” и “как поживаете”. У нас тут революция в разгаре».

Однажды, когда Кинг выступал с речью в Бирмингеме, огромный белый мужчина запрыгнул на сцену и принялся молотить по нему кулаками. Сторонники Кинга ринулись ему на помощь, но, пишет Макуортер:

Они с удивлением наблюдали, как Кинг встал на защиту своего обидчика. Он мягко обнял молодого человека и, пока аудитория распевала песни Движения, начал рассказывать ему, что их дело правое, что насилие само себя уничтожает и что «они обязательно победят». После этого представил нападавшего собравшимся, словно тот оказался нежданным гостем. Рой Джеймс, двадцатичетырехлетний уроженец Нью-Йорка, проживавший в общежитии Американской нацистской партии в Арлингтоне, Вирджиния, начал всхлипывать в объятиях Кинга.

Кинг был моральным абсолютистом, не отступавшим от своих принципов даже под сильным давлением. Уокер любил называть себя прагматиком. Однажды, когда он стоял напротив здания суда в Северной Каролине, на него напал «человек-гора», двух метров ростом и под 120 килограммов весом.

Уокер не стал обнимать нападавшего. Он поднялся и пошел на обидчика. И каждый раз, когда очередной удар сбивал его с ног на ступеньки здания суда, Уокер поднимался и снова защищался. В третий раз, вспоминает Уокер, «он хорошенько меня приложил, почти до потери чувств. И я поднялся в четвертый раз. К этому времени, знаете, была бы у меня бритва, я бы его прирезал».

Однажды все трое – Уокер, Кинг и Шаттлсуорт – собирались читать проповедь перед полуторатысячной аудиторией в Первой баптистской церкви в Монтгомери. Но тут церковь окружила разъяренная толпа белых, угрожавших спалить здание. Кинг, впрочем, вполне предсказуемо, предпочел благородный и корректный выход. «Спасти этих людей в зале, – заявил он остальным, – можем только мы, лидеры, если сдадимся толпе». Шаттлсуорт, как всегда невозмутимый, согласился: «Да, если мы должны это сделать, давайте это сделаем». Уокер? Посмотрел на Кинга и подумал про себя: «Этот человек, должно быть, выжил из ума»[43]. (В последний момент подоспели федеральные войска и разогнали толпу.) Впоследствии Уокер тоже принял отказ от насилия, но всегда признавал, что подставлять вторую щеку ему не совсем свойственно.

«Подчас я адаптировал или корректировал свои нравственные принципы ради выполнения задачи, потому что мне приходилось отвечать за результаты, – признался он однажды. – Я действовал сознательно; у меня не оставалось иного выбора. Когда мне доводилось иметь дело с «Быком» Коннором, было не до морали». Уокер обожал отпускать шуточки в адрес Коннора. «Я приехал в Бирмингем прокатиться на “Быке”», – объявил он по прибытии, озорно сверкая глазами. Он мог позвонить в местную полицию и, подражая южному говору, растягивая слова, оставлял какие-нибудь воображаемые жалобы на «ниггеров», собравшихся где-то с акцией протеста, заставляя полицейских впустую носиться по улицам. Или возглавлял марш, который на самом деле не был маршем, ходя по кругу через вестибюли здания и переулки, пока полиция не начинала рвать на себе волосы. «Какое же прекрасное было времечко», – заметил он, вспоминая свои проказы в Бирмингеме. Уокер был не настолько глуп, чтобы рассказывать Кингу обо всех своих делишках. Тот бы их не одобрил. Все проказы Уокер держал в тайне.

«Думаю, у негров, как я, в уме хранится перечень интонаций, с которыми к ним обращаются белые, – рассказал Уокер поэту Роберту Пенну Уоррену в длинном интервью сразу после окончания бирмингемской кампании. – Но каждое слово белого человека истолковывается в зависимости от нюансов интонации, наклона головы, глубины тона, резкости речи, сами знаете, – все эти мелочи, которые в обычной, нормальной этнической системе координат не играют никакой роли, обретают здесь колоссальное глубокое и пронзительное значение».

Уоррен упомянул афроамериканские народные сказки о плутах. По лицу Уокера пробежала озорная улыбка. «Да», ответил он, для него «нет большей радости», чем насмехаться над «господином», говоря ему «одно, подразумевая совершенно другое».

Мартина Лютера Кинга называли «Мистер Лидер» или «Пастырь». Уокер был Братцем Кроликом.

5.

План, разработанный Уокером для Бирмингема, получил название «Проект К», от слова «конфронтация». Местом действия были выбраны уважаемая Баптистская церковь 16-й улицы рядом с парком Келли Инграма и несколько небольших кварталов в центре города. «Проект К» состоял из трех этапов, каждый следующий провокационнее предыдущего. Все началось с сидячих забастовок в местных компаниях. Предполагалось, что они привлекут внимание СМИ к проблеме сегрегации в Бирмингеме. По вечерам Шаттлсуорт и Кинг организовывали массовые собрания с местным чернокожим населением для поддержания боевого духа. Второй этап – бойкот местного бизнеса, призванный оказать финансовое давление на белое деловое сообщество и заставить его пересмотреть правила в отношении черных покупателей. (В универсальных магазинах, к примеру, черные не могли пользоваться туалетными комнатами или примерочными, поскольку белые люди могли прикоснуться к поверхностям или предметам одежды, которые трогал черный человек.) Третий этап – серия массовых маршей в поддержку бойкотов и с целью переполнения тюрем. Как только у Коннора закончатся свободные тюремные камеры, он не сможет решать проблему гражданских прав за счет ареста протестующих. Ему придется перейти к конкретным действиям.

Ставки в «Проекте К» были очень высоки. Чтобы он возымел действие, Коннор должен был дать отпор. По выражению Кинга, Коннора следовало вынудить «раскрыть карты» – и тем самым явить миру свою мерзкую сущность. Но не было никаких гарантий того, что он поступит именно так. Кинг и Уокер только что провели долгую кампанию в Олбани, штат Джорджия, закончившуюся безрезультатно, а все потому, что начальник полиции Олбани Лори Притчетт не попался на удочку. Он предупредил, чтобы полицейские воздерживались от насилия или не применяли излишнюю силу, и сам действовал дружелюбно и вежливо, демонстрируя по отношению к Кингу всяческое уважение. Корреспонденты из северных штатов прибыли в Олбани освещать противоборство белых и черных и к своему удивлению прониклись симпатией к Притчетту. Когда Кинга все же заключили в тюрьму, залог за него внес загадочный хорошо одетый мужчина, как говорят, посланный самим Притчеттом. Можно ли стать мучеником, если ты в тюрьму не успеваешь попасть, как тебя освобождают на поруки? В какой-то момент Притчетт переехал в гостиницу в центре города, с тем чтобы в случае любого насилия моментально прибыть на место. В разгар долгих переговоров с Кингом Притчетту передали телеграмму. Как вспоминает сам начальник полиции много лет спустя:

Должно быть, на моем лице отразилась озабоченность, поскольку доктор Кинг спросил, содержала ли телеграмма дурные вести. Я ответил: «Нет, доктор Кинг, не дурные вести. Просто сегодня двенадцатая годовщина моей свадьбы, и жена прислала мне телеграмму. Он уточнил: «Хотите сказать, сегодня у вас годовщина свадьбы?» Никогда этого не забуду, и это говорит об установившемся между нами понимании. Я ответил утвердительно. И добавил: «Я не был дома по меньшей мере три недели». На что доктор Кинг заявил: «Что ж, шеф Притчетт. Отправляйтесь домой сегодня вечером, нет, даже прямо сейчас. Отпразднуйте годовщину. Даю слово, до завтра в Олбани, штат Джорджия, ничего не произойдет. Идите, пригласите жену в ресторан, делайте все, что захотите, а завтра утром в десять часов мы возобновим нашу борьбу».

На стороне Притчетта были все преимущества – и в количестве, и в силе. Но он не бросил Кинга в терновый куст. И заставить его действовать так, как было угодно Кингу, не представлялось возможным. Вскоре после этого пастор собрал вещи и покинул город[44].

Уокер понимал: неудача в Бирмингеме так скоро после поражения в Олбани станет настоящей катастрофой. В те годы практически в каждом американском доме смотрели вечерние новости, и Уокер отчаянно хотел, чтобы «Проект К» не сходил с телеэкранов ни на один вечер. Но при этом отдавал себе отчет в том, что средства массовой информации моментально утратят интерес и переключатся на другую тему, стоит им заподозрить, что кампания пробуксовывает.

«Основным принципом Уокер назвал масштабность во всем, – пишет историк Тейлор Бранч. – Если они продемонстрируют силу, то внешняя поддержка будет несоразмерно больше. Но если они сделают первый шаг, то отступить потом уже не смогут. Ни в коем случае, говорил Уокер, бирмингемская кампания не должна уступать по масштабам кампании в Олбани. А это значит, они должны быть готовы поместить в тюрьму больше тысячи человек за один раз, а то и больше».

По прошествии нескольких недель Уокер заметил, что его кампания начала сбавлять обороты. Многие черные в Бирмингеме боялись – и небезосновательно, – что если белые начальники увидят их рядом с Кингом, то уволят. В апреле один из помощников Кинга, выступая на церковной службе перед 700 слушателями, сумел убедить присоединиться к маршу лишь девятерых. На следующий день Эндрю Янг – еще один соратник – предпринял вторую попытку и на сей раз набрал лишь семь волонтеров. Местная консервативная черная газета назвала «Проект К» «бесполезным и бессмысленным». Среди съехавшихся журналистов и фотографов, желающих запечатлеть зрелищное столкновение черных и белых, нарастало беспокойство. Коннор изредка кого-нибудь арестовывал, но большую часть времени просто сидел и наблюдал. Уокер постоянно находился на связи с Кингом, который курсировал между Бирмингемом и своей базой в Атланте. «Уайатт, – в сотый раз обратился к нему Кинг, – ты должен придумать, как заставить Коннора раскрыть карты». Уокер кивнул. «Мистер Лидер, я еще не нашел решения, но обязательно отыщу его».

Дело сдвинулось с мертвой точки в вербное воскресенье. У Уокера набралось 22 протестующих. Марш должен был возглавлять брат Кинга, Альфред Дэниэл, известный как А. Д. «Наш массовый митинг потихоньку собирался, – вспоминает Уокер. – Предполагалось, что мы стартуем где-то в два тридцать, но не двигались до четырех. За это время на улицах собирались зеваки, которые были в курсе насчет демонстрации. К тому моменту, как митингующие были готовы идти, в трех кварталах насчитывалось уже около тысячи человек, которые, как зрители, стояли вдоль улицы и наблюдали».

На следующий день Уокер, открыв газету, чтобы прочесть отчет СМИ о событиях минувшего дня, к своему изумлению обнаружил, что журналисты все напутали. В газетах говорилось об одиннадцати сотнях демонстрантов в Бирмингеме. «Я позвонил доктору Кингу и заявил: “Доктор Кинг, я нашел решение! – вспоминал Уокер. – Не могу рассказать всего по телефону, но я отыскал его!” Поэтому каждый день мы выходили на улицы в то время, когда люди возвращались домой с работы. Они скапливались на тротуарах, и казалось, что в марше участвует тысячная толпа. Нас было всего ничего, но в газетах сообщалось о тысяче четырехстах».

Точь-в-точь одна из самых известных плутовских историй – о медлительной черепахе, которая состязалась в беге с оленем. Она спряталась возле финишной линии, а по всему маршруту через стратегические интервалы расставила своих родственников, намереваясь убедить оленя в том, что она участвует в гонке. А затем возле финишной линии появилась прямо у оленя перед носом и объявила о своей победе. Олень остался в дураках, ведь для него, как было известно черепахе, «все черепахи меж собой схожи».

Олень презирал медлительную черепаху, и в этом заключалась его ошибка. Черепаха была для него невидима. Аутсайдерам приходится изучать нюансы общения белых людей: наклон головы, глубину голоса, резкость речи… Но благополучной белой элите Бирмингема не было нужды отвечать им взаимностью. «Они могли видеть… только глазами белых, – объясняет ликующий Уокер. – Они не могут даже отличить негров-демонстрантов от негров-наблюдателей. Для них они все – просто негры»[45].

Коннор был заносчивым человеком, который любил с важным видом расхаживать по Бирмингему, приговаривая: «Здесь мы творим собственный закон». Каждое утро он сидел в гостинице «Молтон», попивая бурбон и громко предрекая, что у Кинга скоро «закончатся ниггеры». И вот он выглядывает из окна и видит, что у Кинга набралась маленькая армия. Подобно оленю, он не обращал ни малейшего внимания на действия тех, кого считал ниже себя, и эта воображаемая тысяча демонстрантов вызвала немалое раздражение. «“Бык” Коннор вбил себе в голову, что не позволит этим ниггерам попасть в здание ратуши, – говорит Уокер. – Я молился, чтобы он попытался нас остановить. Битва в Бирмингеме была бы проиграна, если бы Коннор позволил нам подойти к ратуше и молиться. Отойди он в сторону, и где новости? Никакой динамики, никакой широкой огласки». Пожалуйста, Братец Коннор, прошу тебя. Делай что хочешь, только не бросай меня в терновый куст. Разумеется, Коннор именно это и сделал.

По прошествии месяца Уокер и Кинг усилили давление. Один из членов бирмингемской команды, Джеймс Бевел, работал с местными школьниками, обучая тех принципам ненасильственного сопротивления. Бевел сыграл роль Крысолова: высокий, лысый, оратор, чей голос оказывал гипнотическое воздействие, он носил ермолку и фартук с нагрудником и заявлял, что слышит голоса. (Макуортер называет его «воинственно настроенный Доктор Сьюз».) В последний понедельник апреля он разбросал листовки во всех черных школах округа: «Приходите в Баптистскую церковь 16-й улицы в полдень четверга. Не спрашивайте разрешения». Самый популярный черный диджей города – Шелли «Плейбой» Стюарт – оповестил своих молодых слушателей: «Ребятки, в парке намечается вечеринка»[46]. ФБР пронюхало о готовящемся мероприятии и предупредило «Быка» Коннора, который объявил, что любой ребенок, пропустивший школу, будет исключен. Но его предупреждение никого не остановило. Дети приходили толпами. Уокер назвал день, когда пришли дети, «День Д».

В час дня двери в церковь распахнулись, и помощники Кинга начали выпускать детей на улицу. В руках у тех были плакаты с надписями «Свобода» или «Я умру за то, чтобы сделать эту землю своим домом». Они пели «Мы все преодолеем» и «Никто не заставит меня отступить». Снаружи церкви их ждали полицейские Коннора. Дети падали на колени и молились, а затем шеренгой заходили в открытые двери тюремных автомобилей. За первой партией вышел еще десяток, потом еще один, и еще, пока наконец люди Коннора не начали подозревать, что ставки снова выросли.

Один из полицейских заметил Фреда Шаттлсуорта.

– Эй, Фред, сколько их еще у тебя?

– По меньшей мере тысяча, – ответил тот.

– Боже милостивый, – воскликнул полицейский.

К концу дня в тюрьме оказалось более шестисот детей.

Следующий день – пятницу – по праву можно считать «Двойным днем Д». В этот день полторы тысячи детей прогуляли школу, чтобы прийти в Баптистскую церковь 16-й улицы. В час дня они начали выходить из церкви. Улицы, окружавшие парк Келли Инграма, были забаррикадированы полицией и пожарными. Ни для кого не было секретом, почему позвали пожарных. В их распоряжении были водяные пушки высокого давления, которые служили основным средством разгона толпы начиная с 1930-х годов, когда в Германии расцветал нацизм. Уокер знал, если количество демонстрантов значительно превысит численность бирмингемской полиции, Коннору будет тяжело противиться соблазну использовать шланги. «В Бирмингеме стояла жара, – объяснил он. – Я попросил Бевела немного затянуть собрание, пусть эти пожарные посидят и пожарятся на солнце, пока их терпение не начнет закипать».

А собаки? У Коннора руки чесались пустить в ход собак из кинологического отряда К-9. Еще весной Коннор во всеуслышание пообещал спустить на борцов за гражданские права сто полицейских овчарок. «Хочу, чтобы они увидели собак в деле», – прорычал Коннор, когда ситуация в парке Келли Инграма стала выходить из-под контроля. Ничто не могло доставить Уокеру большей радости. По улице шествовали дети, а Коннор собирался спустить на них немецких овчарок? Все в лагере Кинга знали, что будет, если кто-нибудь опубликует фотографию полицейской собаки, набрасывающейся на ребенка.

Коннор стоял, наблюдая за приближающимися детьми. «Не переходите дорогу, – предупредил он. – Подойдете ближе – и мы включим водометы». Тюрьмы были переполнены. Коннор больше не мог арестовывать людей, поскольку их некуда было помещать. А дети все прибывали. Пожарные колебались. Они не привыкли разгонять толпу. Коннор обратился к начальнику пожарной бригады: «Включайте свои пушки или уматывайте отсюда». Пожарные открыли краны, подающие струю высокого давления. Дети сбились в кучу и были отброшены назад. Мощная сила воды с одних участников марша сорвала рубашки, а других отшвырнула к стенам и дверям.

Вернувшись в церковь, Уокер начал перенаправлять детей в другой конец парка, с тем чтобы открыть второй фронт. У Коннора закончились пожарные машины. Но он был полон решимости воспрепятствовать появлению марширующих в «белом» Бирмингеме. «Приведите собак», – скомандовал он, обращаясь к кинологическому отряду. «Зачем вы взяли старого Тигра? – закричал он на одного из полицейских. – Надо было выбрать более свирепую собаку, эта совсем не злая!» Дети подходили все ближе. Немецкая овчарка набросилась на юношу. Он наклонился вперед, руки безвольно висят вдоль тела, словно бы говоря: «Ну давай же, кусай, вот он я». В субботу фотография появилась на первых полосах всех американских газет.

6.

Поведение Уайатта Уокера вызывает у вас неприятные чувства? Джеймс Форман, знаковая фигура движения за гражданские права в те годы, находился рядом с Уокером, когда Коннор в первый раз задействовал кинологический отряд. По словам Формана, Уокер прыгал от радости. «Дело сдвинулось. Дело сдвинулось. Мы вынудили полицию проявить жестокость». Форман остолбенел. Уокер прекрасно понимал, как опасен Бирмингем. Он присутствовал в комнате, когда Кинг прочел над каждым репетиционную надгробную речь. Как же он мог прыгать от счастья при виде собак, нападающих на протестующих?[47]

После «Дня Д» Кинг и Уокер слышали подобный вопрос со всех сторон. Судья, рассматривавший дело об аресте участников марша, заявил, что люди, «которые толкнули детей на дурной путь» марша, «должны быть помещены в тюрьму». На заседании конгресса один из алабамских конгрессменов назвал использование детей «постыдным». Мэр Бирмингема обвинил «безответственных и неразумных агитаторов», использовавших детей в качестве «инструмента». Малкольм Икс – черный активист, настроенный намного радикальнее, чем Кинг, – сказал, что «настоящие мужчины не выставляют детей на линию огня». New York Times напечатала, что Кинг увлекся «опасными авантюрами на грани войны», а Time упрекнул его за использование детей как «ударных войск». Министр юстиции США Роберт Кеннеди предупредил, что «участие школьников в уличных демонстрациях – опасная затея», и заметил: «Пострадавший, искалеченный или убитый ребенок – та цена, которую мы не можем платить»[48].

В пятницу вечером, после второго дня детских протестов, Кинг выступал с речью в Баптистской церкви 16-й улицы перед родителями тех, кого арестовали в тот день и накануне. Они сполна познали опасности и унижения, с которыми сталкивались чернокожие в Бирмингеме. Иисус сказал, что пойдет только до Мемфиса. Можете представить себе, какие чувства обуревали пришедших, когда их дети томились в тюрьмах «Быка» Коннора? Кинг встал и постарался привлечь внимание к светлой стороне ситуации: «Они встали на защиту своих прав не только в воде, но и пошли под воду! – сказал он. – А собаки? Что ж, я вам так скажу. В детстве меня укусила собака… ни за что. Поэтому я не возражаю быть покусанным собакой за отстаивание своей свободы!» Было непонятно, утешили ли эти слова хоть кого-то из родителей. Кинг воодушевленно продолжал: «Ваши дочери и сыновья в тюрьме… Не тревожьтесь о них… Они страдают за то, во что верят, страдают ради того, чтобы сделать эту нацию лучше». Не тревожьтесь о них? Тейлор Бранч писал о слухах – «правдивых и ложных» – касательно «крыс, избиений, бетонных кроватей, переполненных уборных, физическом насилии и оскорбительных проверках на наличие венерических заболеваний». По 75–80 детей заталкивали в камеры, рассчитанные на восемь человек. Некоторых вывезли на ярмарочную площадь, где держали без воды и пищи в клетках под проливным дождем. Реакция Кинга? «Тюрьма помогает подняться над миазмами повседневной жизни, – возвестил он проникновенно. – Если им нужны книги, мы достанем. Я все время много читал, находясь в тюрьме».

Уокер и Кинг пытались срежиссировать картину: немецкая овчарка нападает на мальчика. Но для этого им необходимо было провести сложную тройную игру. Для «Быка» Коннора они притворились, что собрали больше сторонников, чем было на самом деле. Для прессы сделали вид, что шокированы приказом Коннора спустить собак, хотя за закрытыми дверями прыгали от радости. А родителям, чьи дети послужили пушечным мясом, расписали тюрьму как прекрасную возможность приобщиться к чтению. Кролик – он самый хитроумный из всех божьих тварей. Оно, может, не самый крупный и не самый громкий, но уж точно самый хитрый.

Но не следует возмущаться. Какие еще у них оставались варианты? В традиционной сказке про черепаху и зайца, известную каждому западному школьнику, черепаха побеждает зайца благодаря настойчивости и стараниям. Состязание в беге выигрывает медленный и упорный. Это полезный и нужный урок, но только в мире, где черепаха и заяц играют по одним и тем же правилам и где каждому воздается по заслугам. А в мире, где царит несправедливость – Бирмингем в 1963 году никто бы не назвал справедливым, – черепахе приходится расставлять родственников в стратегических местах по всему маршруту. Плут не является плутом по своей природе. Он плут по необходимости. Во время следующей масштабной кампании за гражданские права в городе Сельма, Алабама, двумя годами позже, фотограф из журнала Life отбросил фотоаппарат, чтобы прийти на помощь детям, избиваемым полицейскими. Впоследствии Кинг упрекнул его: «Мир не узнает о том, что случилось, потому что вы не запечатлели эти события. Я не черствый человек, но вы принесете больше пользы, если будете фотографировать, как нас избивают, чем если станете участвовать в драках». Ему нужна была фотография. В ответ на упреки по поводу использования детей Фред Шаттлсуорт ответил: «Приходится работать с тем, что есть».

Добившиеся успеха дислектики, понятное дело, находятся точно в таком же положении. Это и значит быть «дерзким». Гэри Кон прыгнул в такси, притворившись специалистом по опционному трейдингу. Просто удивительно, сколько успешных дислектиков могут поведать об аналогичном моменте в своей карьере. Брайан Грейзер, голливудский продюсер, поступил на трехмесячную стажировку в качестве клерка в коммерческий отдел на студии Warner Bros. Он развозил по офису документы в тележке. «Я сидел в большом кабинете с двумя секретарями, – вспоминает он. – Мой начальник работал на Джека Уорнера, чудесный был человек, дорабатывал последние часы. У него был шикарный кабинет, больше, чем у меня сейчас, и я спросил, могу ли занять его. Тот без проблем согласился. Теперь это стал мой бизнес. Я мог за час переделать все дела, запланированные на восьмичасовой рабочий день. Я использовал свой кабинет и свое положение, чтобы получить доступ ко всем юридическим документам, деловым контрактам, соглашениям, попадающим в Warner Brothers – почему они принимались, что в них прописывалось. За этот год я постарался вникнуть во все нюансы кинобизнеса. Звонил кому-то каждый день. И говорил: “Меня зовут Брайан Грейзер. Я работаю в коммерческом отделе Warner Brothers и хочу с вами встретиться”».

В конце концов его уволили, но только после того, как он продлил трехмесячную стажировку до года и продал компании NBC две идеи, по пять тысяч долларов каждую.

Грейзер и Кон – два аутсайдера с трудностями в обучении – смухлевали. Свою профессиональную карьеру они начали с обмана – в противном случае путь туда был бы им заказан. Пассажир такси и подумать не мог, что кому-то достанет наглости называть себя опционным трейдером, когда в действительности он таковым не являлся. И собеседникам Брайана Грейзера не приходило в голову, что человек, представлявшийся Брайаном Грейзером из Warner Brothers, на самом деле развозит документы в тележке. Их поступки нельзя назвать «правильными», точно так же, как не является «правильным» посылать детей против полицейских собак. Но следует помнить: наше определение правильного зачастую есть не более чем попытки людей, занимающих привилегированное положение, перекрыть туда доступ посторонним. Давиду было нечего терять, и поэтому он был волен проигнорировать правила, установленные другими. Именно так те, у кого мозги устроены немного иначе, чем у остальных, становятся опционными трейдерами или голливудскими продюсерами, а маленькая армия протестующих, вооруженная лишь собственной смекалкой, получает шанс утереть нос «Быку» Коннору и ему подобным.

«Думается, я все равно бегаю быстрее всех», – пожаловался удивленный олень после состязания, из-за которого он никогда больше не мог состязаться в беге. «Может, так оно и есть, – согласилась черепаха, – только вот я посмышленее тебя оказалась».

7.

Юношу на известной фотографии Билла Хадсона звали Уолтер Гадсден. Гадсден, пятнадцати лет от роду и 180 сантиметров росту, учился на втором курсе школы Паркера в Бирмингеме. Он не принимал участие в марше, а находился среди зрителей. Родом молодой человек был из консервативной черной семьи, владевшей двумя газетами в Бирмингеме и Атланте, которые резко критиковали действия Кинга. Гадсден прогулял школу в тот день, чтобы посмотреть представление, разворачивавшееся в районе парка Келли Инграма.

Полицейский на фото – Дик Миддлтон, скромный и сдержанный человек. «Кинологический отряд К-9, – пишет Макуортер, – славился тем, что набирал добропорядочных граждан, которых не интересовали аферы и материальные бонусы, характерные для обычной полицейской службы. Дрессировщики собак были далеки и от расовой идеологии». Собаку звали Лео.

А теперь взгляните на лица черных наблюдателей на втором плане. Разве не должно быть на них написано потрясение и ужас? Но нет, они спокойны. Теперь посмотрите на поводок в руках Миддлтона. Он туго натянут, словно инструктор пытается усмирить Лео. И обратите внимание на левую руку Гадсдена: он держит Миддлтона за предплечье. И на левую ногу Гадсдена: он бьет Лео ногой, не так ли? Впоследствии Гадсден рассказывал, что он все детство провел рядом с собаками и умел защищаться. «Я инстинктивно поднял колено перед головой собаки», – пояснил он. Гадсден не был мучеником, смиренно наклонившимся вперед, словно говоря «Кусай же меня». Он пытался удержать равновесие, ухватившись рукой за руку Миддлтона, с тем чтобы нанести удар поточнее. Ходили слухи, что он сломал Лео челюсть. Фотография Хадсона совсем не то, чем считал ее мир. Небольшая хитрость Братца Кролика.

Приходится работать с тем, что есть.

«Конечно, собаки кусали людей, – сказал Уокер, возвращаясь в прошлое на двадцать лет назад. – Я бы сказал, раза два или три точно. Но ведь лучше один раз увидеть, душа моя». (Уокер делал подобные признания в отношении и других известных фотографий протестующих, по которым ударили водометы Коннора. Люди на фотографиях, говорит он, оказались случайными зрителями, как Гадсден, не демонстрантами. Они всю первую половину дня – типично влажного для бирмингемской весны – простояли возле Баптистской церкви 16-й улицы. Им было жарко. «Они собрались в парке, в тени. А пожарники установили водометы в двух углах парка, один на Пятой улице и один на Шестой. А настроение у всех было приподнятое, веселое. Среди наблюдавших не было агрессивно настроенных, они так долго прождали, да и смеркаться уже начало. Поэтому кто-то бросил кирпич, просто как бы намекая: «Открывайте краны. Открывайте краны». И «Бык» Коннор так и сделал, ведь кто-то бросил кирпич, понимаете. И вот эти люди принялись танцевать и резвиться в струях воды. Эта известная фотография, где они держатся за руки, они просто баловались, пытаясь встать [неразборчиво]. Некоторых вода сбивала с ног. Они поднимались и снова бежали, а она распластывала их по тротуару. Тогда подтянули шланг с другого угла, и вместо негров [неразборчиво] они побежали к шлангу. Это был, это был праздник для них. И так продолжалось несколько часов. Это была просто шутка. Все в хорошем настроении и добром расположении духа. Никаких язвительных комментариев даже со стороны черных зрителей, что для меня служит примером перемены в настроениях. Если раньше негры были напуганы одним только видом полицейских и водометов, то в тот день они совершенно их игнорировали. Превратили все в шутку».)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.