Глава 7 Помолвка (1882–1886)

Глава 7

Помолвка (1882–1886)

Если мы хотим составить представление о том или ином человеке, о его личности, нам необходимо ознакомиться с некоторыми подробностями его интимной жизни. Ничто не раскрывает личность так полно, как чувство любви к другому человеку.

Чувства любви и нежности строго связывались у Фрейда с семейной жизнью. Но о своих эмоциональных переживаниях, связанных с невестой, а впоследствии и женой, Фрейд никогда не говорил и не писал. Да и сама старая леди в разговорах, касавшихся первых дней их помолвки, чарующе улыбалась, воскрешая в своей памяти тот счастливый период. Информация, которую она сообщала собеседнику, носила скорее фактический, нежели эмоционально окрашенный характер. По ее словам, Фрейд был чудесным и абсолютно совершенным человеком. Только после ее смерти, в конце 1951 года, мне единственному представилась возможность ознакомиться с обширной любовной перепиской, хранившейся в семейном архиве.

Эти письма чудом сохранились до наших дней. После смерти мужа миссис Фрейд несколько раз собиралась сжечь их и не сделала этого лишь по просьбе своей дочери. После помолвки Фрейд и его невеста решили вести совместную «Хронику» с намерением сохранить для себя каждый день этого волнующего периода своей жизни и уничтожить все письма в день своей свадьбы. Однако, когда пришел этот день, у нее не хватило решимости расстаться с этим доказательством любви к ней Фрейда. Точно так же и Фрейд не смог уничтожить свой дневник, в который заносил каждый свой шаг на пути к сердцу Марты.

Как мы уже упоминали, Фрейд впервые испытал любовные муки в 16-летнем возрасте. Его увлечение было чистой фантазией, так как никаких взаимоотношений с предметом его любви — Гизелой Флюс — не было. По всей видимости, Фрейд не испытывал ничего подобного до самой встречи с Мартой, то есть около десяти лет. В одном из писем к ней он говорит, что никогда не обращал внимания на девушек, а теперь сильно платится за свое пренебрежение. Судя по всему, Фрейд не испытывал и особого физического влечения к женщинам. Рассуждая в письме к д-ру Патнему о желании молодых людей иметь больше сексуальной свободы, он тут же оговаривается, что «сам пользовался такой свободой весьма умеренно». Это не удивляет и не кажется странным, когда узнаешь о сверхпоглощенности Фрейда работой в тот период и его обширных сублимациях, проистекающих от значительного вытеснения.

Те, кто был знаком с домашним окружением Фрейда в более поздние годы, могли легко сформировать впечатление о том, что этот брак был результатом обыкновенной любви двух людей, подходящих друг другу духовно и физически. В работах Фрейда об этом нигде ничего не упоминается, кроме того факта, что они были разлучены в течение длительного периода помолвки. А малочисленные доступные данные, например воспоминания его сестры Анны, лишь вводят в заблуждение.

Насколько все обстояло иначе, видно из его любовных писем. Здесь мы сталкиваемся с огромной и сложной страстью, страстью, в которой сила эмоций, разбуженных ею, поочередно менялась, доходя до высот блаженства и вновь ниспадая до отчаяния, со всевозможными оттенками счастья и несчастья, ощущаемыми с неослабевающей силой.

Фрейд написал более 900 писем своей невесте. И это вполне объяснимо, так как они были разлучены на три года во время четырехлетнего периода их помолвки. У них вошло в привычку ежедневно писать друг другу, а случайный перерыв в два-три дня являлся таким событием, которое требовало подробного объяснения. Если Фрейд не получал очередного письма, его товарищи подшучивали над ним, говоря, что не верят в его помолвку. В то же время случались дни, когда Фрейд писал по два или даже по три письма. Краткостью изложения он не отличался — четыре страницы считались очень коротким письмом. Были дни, когда его просто захватывал эпистолярный жанр, тогда его письма достигали 12 страниц, исписанных мелким почерком. Сохранилось одно письмо, состоящее из 22 страниц. В самом начале своей переписки Фрейд спрашивает Марту, как ей больше нравится, чтобы он писал латинскими или готическими буквами, и, к огорчению его биографов, она выбрала последнее.

Перед обсуждением их отношений нелишне представить будущую новобрачную. Марта Бернайс родилась 26 июля 1861 года и была, таким образом, на пять лет моложе Фрейда. Она происходила из еврейской семьи с богатыми культурными традициями. Ее дед Исаак Бернайс служил старшим раввином в Гамбурге во время реформистского движения, которое было направлено против ортодоксального иудаизма в революционные (около 1848) годы, и боролся, не щадя своих сил, чтобы остановить его натиск. Он был родственником Гейне, и его имя неоднократно упоминается в письмах Гейне, который его называет geistreicher Mann, то есть человеком мудрым и ученым. Как раз его брату, впервые напечатавшему одну из поэм Гейне — в либеральной еврейской газете Vorwarts, которую он редактировал в Париже, — поэт выразил свою благодарность в письме не к кому иному, как к Карлу Марксу. Один из его сыновей, Михаэль, стал профессором истории литературы Мюнхенского университета, достигнув этого положения за счет отречения от своей старой веры, а позднее стал Lehr-Konsul[43] Баварского короля Людвига. Он написал большую книгу о Гёте[44]. Другой брат, Якоб, согласно еврейскому обычаю, надел траур по отступничеству своего брата. Он обучал латинскому и греческому языкам в Университете в Гейдельберге, но отказался заплатить ту цену, которую заплатил брат за звание профессора. Третий брат, Берман, отец Марты, был торговцем, и он также придерживался своей веры.

Берман Бернайс переехал со своей семьей из Гамбурга в Вену в 1869 году, когда Марте было восемь лет. Она сохранила воспоминание о своей матери, со слезами на глазах покидающей ее любимый Гамбург и успокоившейся только после возвращения в свой прежний дом. Отец Марты стал секретарем хорошо известного венского экономиста Лоренца фон Штейна; отсюда его присутствие в Вене. Холодной ночью 9 декабря 1879 года у него отказало сердце, и он умер на улице. После смерти отца его сын Эли в течение нескольких лет занимал прежнюю должность отца.

Марта Бернайс была хрупкой, бледной и довольно избалованной девушкой. Ее грациозные манеры привлекали к ней мужчин, так что в поклонниках и обожателях недостатка не было. Это давало Фрейду некоторую почву для ревности. Хотя об этом никогда не упоминается в письмах, мы знаем от самой фрау Фрейд, что до того, как она встретилась со своим будущим мужем, она собиралась выйти замуж за одного почтенного бизнесмена, Гуго Кадиша. От этого брака Марту отговорил ее брат Эли, настаивая на том, что глупо выходить замуж, если не любишь по-настоящему.

На деликатный вопрос о ее красоте Фрейд выразил свое мнение с присущей ему искренностью: «Я знаю, что ты некрасива в том смысле, как это понимают художники или скульпторы; если ты настаиваешь на точном использовании слов, тогда я должен признать, что ты не являешься красавицей. Но я не льстил тебе в том, что говорил; я не могу льстить; я могу, конечно, ошибаться. Что я хотел сказать, так это то, с каким магическим очарованием ты выражаешь себя своей манерой держаться и своей фигурой, насколько заметно в твоей внешности, какой милой, великодушной и рассудительной ты являешься. Что касается меня, я всегда был довольно безразличен к условной красоте. Но если в твоей маленькой головке еще остается какое-либо тщеславие, я не буду скрывать от тебя, что некоторые признают тебя красивой, даже поразительно красивой. У меня нет своего мнения по этому вопросу». В следующем письме его замечания были не намного более ободряющими для 22-летней девушки: «Не забывай, что „красота“ — понятие преходящее, а нам придется прожить долгую совместную жизнь. Когда привлекательность и свежесть юности проходят, тогда можно говорить о доброте и понимании, то есть о душевной красоте, а это та сфера, в которой ты очаровательна».

Марта была хорошо образованной и интеллигентной девушкой, хотя ее нельзя назвать интеллектуальной. После замужества все ее внимание было сосредоточено на семье.

Фрейд постоянно был излишне озабочен ее здоровьем и часто говорил, что у нее только две обязанности в жизни: хорошо выглядеть и любить его. В течение первых двух лет их помолвки он имел обыкновение настаивать на том, чтобы она принимала пилюли Блауда и пила вино, из чего можно предположить, что, подобно столь многим девушкам в этом возрасте, она страдала хлорозом[45].

Эли Бернайс женился на самой старшей сестре Фрейда, Анне, 14 октября 1883 года. Многие полагали, что их помолвка предшествовала помолвке Фрейда и что именно вследствие помолвки Эли Фрейд встретился с его сестрой, Мартой. На самом деле все обстояло совершенно иначе — помолвка Фрейда (17 июня 1882 года) предшествовала помолвке Эли почти на полгода.

Однажды вечером в апреле 1882 года Марта и, очевидно, ее сестра Минна навестили семью Фрейдов. После работы Фрейд обычно торопился домой, чтобы, уединившись в своей комнате, погрузиться в книги. Но в этот раз он задержался при виде веселой девушки, очищавшей от кожуры яблоко и весело болтавшей за семейным столом. Ко всеобщему удивлению, он направился не в свою комнату, а к столу. С первого же взгляда на девушку он влюбился. Однако в течение нескольких недель вел себя сдержанно и загадочно с ней. Но как только осознал всю серьезность своих чувств, поспешил изменить свое поведение, «так как любой соблазн искусственности по отношению к такой девушке был бы нетерпимым». Он ежедневно посылал ей красную розу, не венскую серебряную Rosenkavalier, но с таким же значением; каждая роза сопровождалась запиской на латинском, испанском, английском или немецком языке. Его первым комплиментом ей, который он впоследствии вспомнил, было сравнение ее с прекрасной принцессой, чьи губы были словно розы, а зубы — жемчуга. Отсюда пошло его первое любимое имя для нее — Принцесса.

В последний день мая они впервые разговаривали друг с другом наедине, бродя, держась за руки, по склонам горы Каленберг. В тот же день в своем дневнике Фрейд рассуждает о том, насколько ее чувство к нему соответствует его чувству к ней. Поводом для таких мыслей послужил, очевидно, ее отказ от маленького подарка — букета из дубовых листьев. Фрейд расценил этот жест как холодность, а дуб с тех пор стал ему ненавистен. На следующий день, прогуливаясь с Мартой и ее матерью по Пратеру, он столь подробно расспрашивал девушку о ее жизни, что, придя домой, она рассказала об этом своей сестре Минне и спросила: «Что ты об этом думаешь?» И получила довольно язвительный ответ: «Со стороны господина доктора очень любезно уделять нам так много внимания».

8 июня Фрейд застал Марту за работой над нотным альбомом для ее двоюродного брата Макса Мейера и заключил, что опоздал со своими ухаживаниями. Но всего пару дней спустя она была с ним очень мила, и, гуляя в Мёдлингском саду, они нашли сдвоенный миндаль, который венцы называют Vielliebchen[46] и который требует фанта с каждой стороны в форме подарка. Но теперь тяготение друг к другу было явно взаимным, и в первый раз у Фрейда появилась надежда. На следующий день она послала ему испеченный собственноручно пирог, чтобы Фрейд «препарировал его». Перед отправкой пирога, однако, от него прибыл экземпляр «Дэвида Копперфилда» поэтому к пирогу она приложила записку с несколькими теплыми словами благодарности, подписавшись «Марта». Спустя еще два дня, 13 июня, она обедала с его семьей, и он завладел карточкой с ее именем в качестве сувенира; поняв этот жест, она под столом коснулась его руки. Это не прошло незамеченным для его сестер, которые, несомненно, сделали собственные выводы. На следующий день, в среду, она снова написала ему несколько строк, которые, однако, он получил лишь в субботу, в день их помолвки. Еще через день они отправились на прогулку, сопровождаемые ее братом, и она сказала Фрейду, что сорвала для него в Бадене цветущую ветку липы, которую подарит ему в субботу. Ободренный этими новостями, Фрейд, который уже получил разрешение писать ей в Гамбург и привилегию называть ее по имени, попытался расширить ее до интимного «Du» («ты»). Поэтому, придя домой, он написал ей свое первое письмо, застенчивое, робкое и тщательно продуманное, прося ее о данной привилегии.

В ответ на это письмо во время их встречи в субботу в его доме Марта подарила ему кольцо, которое ранее было передано ей ее матерью. Оно было для нее велико, а Фрейд носил его на своем мизинце. Вскоре он заказал для нее точно такое же кольцо, только меньшего размера, так как боялся, что в ее семье заметят пропажу.

Спустя месяц он написал ей следующее письмо:

Сейчас у меня к тебе трагически серьезный вопрос. Ответь мне честно и искренно, не любила ли ты меня меньше в 11 часов в прошлый четверг, или в тот момент ощущала ко мне раздражительность больше обычного, или, возможно, была, как поется в песне, «неверна» мне[47]. К чему такие церемонные и вроде бы неумные вопросы? Просто появилась возможность покончить с предрассудками. В тот момент, о котором я спрашиваю тебя в письме, мое кольцо разбилось в том месте, куда вставлена жемчужина. Должен признаться, что мое сердце не испытало скорби, я не был охвачен тяжелыми предчувствиями, что наша помолвка ни к чему хорошему не приведет, а также не испытал никакого тяжкого подозрения, что в тот момент ты как раз пыталась забыть обо мне. Все это ощутил бы чувствительный человек, но моей единственной мыслью было, что следует починить кольцо и что трудно избежать подобных инцидентов.

Это случилось, когда знакомый хирург пытался помочь Фрейду справиться с ангиной; из-за острой боли Фрейд ударил костяшками пальцев по столу. А в этот самый момент Марта занималась не чем иным, как поеданием куска пирога. Довольно достоверно известно, что во время очередной ангины это кольцо опять разбилось, и на этот раз жемчужина была потеряна. Спустя год Марта подарила ему новое кольцо, также с жемчужиной. Фрейд же смог купить ей обручальное кольцо лишь в декабре 1883 года (это было довольно обыкновенное кольцо с гранатом).

Дата решающей субботы, с которой они считали себя помолвленными, 17 июня, была той датой, которую они никогда не забыли. В течение нескольких лет они отмечали 17-е число каждого месяца, но с февраля 1885 года эта дата больше не упоминается в их письмах.

Тем временем приходилось принимать тщательные меры предосторожности для того, чтобы об их помолвке никто не узнал. Множество конвертов адресовалось Марте от имени одного из ее старых друзей, Фрица Вале, чьи письма, по всей видимости, не должны были возбудить подозрений, так как он сам был помолвлен, но в правом верхнем углу на обратной стороне конверта стояла буква «М», указывающая, от кого в действительности они шли. Ее письма приходили к Фрейду не на домашний адрес, а на адрес одного из коллег Фрейда по Институту Брюкке.

С начала их знакомства личность Фрейда наверняка произвела на Марту впечатление, тем более что, к удовольствию Фрейда, она нашла его похожим на своего отца. Начиная с этого времени и далее из ее писем видно, что она преданно и глубоко его любила. Однако долгое время Фрейд был склонен сомневаться в ее любви и до конца помолвки укорял ее за то, что он называл primum falsum (главной ложью) их отношений, — что он влюбился в нее на девять месяцев раньше, чем она в него, что она относилась к нему благосклонно вопреки своим склонностям и что ему пришлось пережить ужасное время, когда она пыталась любить его, но не могла. Единственная правда во всем этом заключается, по-видимому, в том, что ее чувству потребовалось больше времени, чтобы принять ту форму страсти, которая вспыхнула в нем с первого момента их встречи (но Фрейда трудно было переубедить в чем-либо). В письме от 9 апреля 1884 года он ссылается на это как на единственную несправедливость, которую она совершила по отношению к нему, но два года спустя признает, что большинство девушек говорят «да», не будучи на самом деле влюбленными; любовь обычно приходит позднее.

Отношение Фрейда к своей возлюбленной было очень далеко от простого влечения. Это была настоящая grande passion (великая страсть). Ему пришлось испытать на себе всю силу страшного могущества любви, со всеми ее восторгами, слезами и мучениями. Она возбудила все страсти, на которые была способна его сильная натура. Если пламенное ученичество в любви давало когда-либо человеку право авторитетно рассуждать о любви, так этим человеком был Фрейд.

После очередного свидания он начинал сомневаться в своем счастье, боясь проснуться от блаженного сна. Однако вскоре Фрейд решает покончить со всеми сомнениями, он спрашивает себя, почему он не может хоть раз в жизни иметь больше, чем заслуживает.

Характерное отвращение Фрейда к компромиссам, уверткам и полумерам относительно действительной правды в полной мере проявило себя в этом самом большом эмоциональном переживании в его жизни. Их взаимоотношения должны были стать полностью совершенными; никакая неясность не допускалась. Временами казалось, что его целью было скорее соединение, нежели союз. Но он понимал, что эта цель непременно должна была натолкнуться на стену, воздвигнутую Мартой, которая, несмотря на доброту и любезность, не была образцом уступчивого послушания. Всего лишь неделю спустя после расставания появился первый слабый намек на его намерение вылепить из нее свой совершенный образ, но этому его желанию никогда не дано было осуществиться. Укоряя его за один экстравагантный подарок, она твердо сказала: «Ты не должен этого делать». Это привело к немедленным самоупрекам Фрейда за данный поступок.

Однако вскоре появились намного более серьезные причины для беспокойства. Фрейд ревновал Марту к ее двоюродному брату, к которому она питала некогда привязанность. Эта ревность подпитывалась одной из его сестер, довольно злобно сообщавшей ему, какой восторженной была Марта по отношению к некоторым песням, написанным и спетым для нее Максом. Затем Макс привел Фрейда в ярость, заметив, что Марта нуждается в любви, так что без труда найдет себе мужа!

Фрейд всегда мучил себя много больше, чем кто-либо еще. Но после этого эпизода он написал, что вполне покончил с тем настроением, в котором писал ранее, и что ему стыдно за себя.

Я спрашиваю себя, могло ли быть что-либо более нелепое. Завоевав любимейшую девушку, без каких-либо личных заслуг, всего лишь неделю спустя, как тебе хорошо известно, упрекать ее за резкость и мучать своей ревностью… Когда такая девушка, как Марта, любит меня, как могу я опасаться Макса Мейера или легионов Максов Мейеров?.. Все это было выражением моей неловкой, мучащей себя разновидности глубоко укоренившейся любви… Теперь я отряхнул все это с себя как болезнь… Чувство, которое я питал к Максу Мейеру, произошло от моего недоверия к себе, а не к тебе.

Эта мудрость, однако, не долго господствовала над ним.

Вскоре Макс отошел в тень из-за более опасной фигуры. Этим «соперником» являлся на сей раз не посторонний для Фрейда человек, а его близкий друг, Фриц Вале. Макс был музыкантом, а Фриц художником, что вызывало у Фрейда озабоченность. Фрейд имел свое мнение об их способности нравиться барышням, и ему действительно однажды сказали, что Фриц имел репутацию человека, способного увести любую женщину от другого мужчины. «Я полагаю, существует общая враждебность между художниками и теми, кто вовлечен в детали научной работы. Мы знаем, что их искусство дает им ключ к женским сердцам, в то время как мы стоим беспомощными перед этой цитаделью и должны сперва помучиться, пока подберем к ней подходящий ключ».

Фриц был помолвлен с кузиной Марты, Элизой, но долгое время являлся близким другом Марты, появлявшимся с ней в свете и помогавшим разрешать различные ее проблемы. Их отношения были чистыми и дружескими, и лишь однажды она позволила ему поцеловать себя. Более того, это случилось в тот самый день, когда Фрейд и Марта, держась за руки, гуляли по склонам горы Каленберг. Этот неприятный эпизод был позднее передан Фрейду его другом Шёнбергом, которого Фрейд заставил рассказать ему все, что он знал об отношениях Фрица и Марты. Так он узнал о высказанном Фрицем суждении о том, что его положение по отношению к Марте претерпит небольшое изменение, против чего Марта явно не возражала. Конечно, ни Фриц, ни Марта не испытывали по отношению друг к другу какого-либо серьезного чувства.

Фрейд также поначалу не имел на их счет никаких задних мыслей, хотя и находил тон их переписки неподобающим и непонятным. Затем Шёнберг заметил, что поведение Фрица показалось ему странным, когда тот разрыдался, узнав о помолвке своего друга, и с тех пор, какими бы нежными ни были письма Марты к нему, жаловался на то, что Марта им пренебрегает, а ее письма холодны.

Шёнберг организовал встречу «соперников» в кофейне для прояснения всех вопросов и восстановления их дружбы. Фриц вел себя более чем странно. Он грозился сначала застрелить Фрейда, а затем себя, если Фрейд не сделает Марту счастливой. Фрейд, находясь в благодушном настроении, в ответ громко рассмеялся. Тогда Фриц нахально заявил, что если он напишет Марте письмо, советуя ей расстаться с Фрейдом, то он уверен, что она его послушает. Фрейд пока еще не воспринимал всего этого со всей серьезностью. Тогда Фриц попросил перо и бумагу и тут же написал ей письмо. Фрейд настаивал на его прочтении, кровь ударила ему в голову; Шёнберг, который также прочел это письмо, был в равной мере шокирован. Оно содержало все то же, что и прежде: «любимая Марта» и «вечная любовь». Фрейд разорвал его в клочья, при этом Фриц покинул их с горьким чувством обиды. Они пошли за ним и постарались привести его в чувство, но он лишь разрыдался. Это смягчило Фрейда, у него самого увлажнились глаза; он схватил своего друга за руку и проводил его домой. Но на следующее утро последовало «отрезвление», и он ощутил стыд за свою слабость. «Тот человек, который вызвал у меня на глазах слезы, должен очень много сделать, прежде чем я прощу его. Он больше не является моим другом, и горе ему, если он станет моим врагом. Я сделан из более прочного материала, чем он, и, если нас сравнить, ему станет ясно, что он мне не ровня. Что касается его вмешательства между мною и Мартой: „Guai a chi la tocca“[48]. Я могу быть безжалостным».

Фрейд наконец понял истинное положение вещей, хотя Марта не соглашалась с его точкой зрения и, протестуя, говорила, что Фриц был не кем иным, как старым другом. Но теперь Фрейду было ясно, что Фриц в действительности любил ее, хотя и неосознанно. «Решение этой загадки таково: только в формальной логике противоречия несовместимы; в чувствах они прекрасно движутся параллельными путями. Спорить подобно Фрицу — значит отрицать добрую половину жизни. Меньше всего следует отрицать возможность существования таких противоречий в чувствах артистов и людей, которые не сумели подчинить свою внутреннюю жизнь строгому контролю разума». В нем заговорил будущий психолог.

Марта, однако, не соглашалась ни с одним из его объяснений. Их отношения были не чем иным, как простой дружбой, и сам Фриц уверял в этом Фрейда, когда они встретились несколько дней спустя. Возможно, ее бессознательное знало лучше, так как Марта проявляла характерную реакцию доброй женщины к несчастливому любовнику: огромную жалость. Фрейд решил, что единственное, что ему остается, — это тем или иным путем занять достаточную сумму денег для поездки в Вандсбек, чтобы восстановить нарушенную гармонию. Что он и сделал, прибыв туда 17 июля, в «день их помолвки», и пробыл там десять дней. Это было его первое посещение этого места. В письме, сообщающем о своем приезде, он добавляет: Путь венчает милых встреча, Мудреца сын это знает. Однако перед отъездом он пережил несколько ужасных моментов. Угроза Фрица приказать Марте бросить Фрейда, так как он доставляет ей мучения, породила у него сомнения относительно власти над ней Фрица, которую, возможно, он переоценивал. Это возбудило громадное опасение. Затем ее письмо, уверяющее Фрица в том, что их отношения остаются полностью неизменными, привело Фрейда в неистовое состояние духа, в котором он часами бродил ночью по улицам.

Фрейд намеревался скрыть от всех свою поездку в Вандсбек. Это было довольно трудно сделать. Так, он намеревался сообщить Эли, что отправляется пешком в то место, которое эвфемистически называлось Саксонской Швейцарией; однако там предполагалась дождливая погода, что лишало его рассказ правдоподобия. В Вандсбеке он остановился в почтовом отеле. Он собирался здесь встретиться с Мартой, но так, чтобы ее родственники ничего не заподозрили. Прошли дни отчаяния, прежде чем Марте удалось вырваться из дома. «В таких вещах женщины намного умнее мужчин», — говорил Фрейд позднее. Их немногие встречи были очень счастливыми, и по возвращении в Вену Фрейд писал, что запасся силой на сотню лет.

Вероятно, именно тогда он предложил Марте установить годичный испытательный срок для их отношений; она отвергла эту идею одним словом — «чепуха». Фрейд явно проверял ее и позднее говорил, что если бы их отношения оставались холодными и рассудительными, они определенно расстались бы через неделю навсегда.

Восстановленное счастье, однако, длилось недолго. Через неделю после возвращения Фрейда вновь одолевает ревность. В периоды прояснения он понимает, что его неверие в любовь Марты проистекает от собственного неверия в свою привлекательность, но это лишь усугубляло ситуацию. У него не было тех чар, которыми обладал Макс. Он отдал бы свою правую руку, лишь бы не терзаться мыслью о том, что Макс и Фриц были ей дороги и что он никогда не сможет их ей заменить. Это была епитимья на искупление грехов за его безразличие к женщинам в юности. Страдание было столь громадным, что он едва удержался от самоубийства. На следующий день отчаяние сменилось яростью. «Когда мне в голову приходит воспоминание о твоем письме к Фрицу и о дне, проведенном нами на горе Каленберг, я теряю всякий контроль над собой, и, будь в моей власти уничтожить мир, включая нас с тобой, и дать ему возможность начать сначала — даже рискуя, что он не сотворит ни Марту, ни меня, — я сделал бы это не колеблясь».

Пару недель спустя он писал о своей ненависти к Фрицу, которого в других обстоятельствах мог бы полюбить. И добавлял, что Марта никогда не должна пытаться свести их вместе; воспоминание всегда будет слишком болезненным. По ее возвращении в Вену 11 сентября имелись признаки того, что Фриц все еще не был готов покориться изменившемуся положению дел. Вмешался Шёнберг и в своем письме к Марте попытался прояснить сложившуюся ситуацию. А Фрейд открыто заявил ей, что, если она не порвет все отношения с Фрицем, им придется расстаться. Марта вела себя уклончиво и молчаливо; ей было жаль портить отношения с Фрицем. Но Фрейд был непоколебим, и она наконец уступила. Если бы она тогда этого не сделала (как утверждал впоследствии Фрейд), они бы расстались. Сам Фриц не давал больше повода для беспокойства. Но эта рана еще долго оставалась болезненной для Фрейда. Даже три года спустя Фрейд считал эти дни «незабываемыми».

Но место Фрица вскоре заняли двое других людей, доставлявших еще большее беспокойство Фрейду. Это были ее ближайшие родственники: брат и мать. Эли Бернайс, будучи на год старше сестры, являлся другом дома Фрейдов. Он обладал благородной натурой и талантом дарить нужные подарки. Так, например, Фрейд был ему глубоко признателен за подаренную копию с американской Декларации о независимости. Он даже повесил ее над своей кроватью. Фрейд был одно время очень привязан к нему и позднее говорил, что порвать с ним отношения стоило ему «величайшего усилия». Эли являлся редактором журнала и был расчетливым бизнесменом, поэтому его материальное положение было гораздо выше, чем положение Фрейда. После смерти отца в 1879 году он полностью содержал мать и двух своих сестер, а также помогал семье Фрейда после своей женитьбы на старшей из сестер, Анне. Он обладал менее серьезным взглядом на жизнь, чем Фрейд, который считал его чем-то вроде испорченного ребенка — самый старший ребенок и единственный уцелевший сын в семье (что соответствовало как раз собственному положению Фрейда в семье в течение первых десяти лет жизни). Однако данное суждение Фрейда было определенно ошибочным. Мать Марты, Эммелина Бернайс, урожденная Филипп (13 мая 1830 — 26 октября 1910), была интеллигентной и хорошо образованной женщиной: ее семья происходила из Скандинавии, и она владела шведским языком. Подобно своему мужу, она придерживалась строгих правил ортодоксального иудаизма и воспитывала своих детей в том же духе. Уже одно это было серьезным источником трений, так как Фрейд не имел со всем этим ничего общего и презрительно относился к тому, что для него являлось чистым суеверием. Из уважения к чувствам своей матери Марта во время шаббата[49], когда запрещалось писать, сочиняла письма тайно в саду, пользуясь карандашом, а не ручкой и чернилами. Такое ее поведение крайне раздражало Фрейда. Он называл Марту «слабовольной» за то, что она не противостоит своей матери. «Эли и не догадывается, какую язычницу я собираюсь из тебя сделать», — сказал он как-то в начале знакомства, и в целом — в практических жизненных делах — он в этом преуспел. В первом упоминании о ее матери Фрейд писал: «Она очаровательна, но отчужденна, и всегда останется такой для меня. Я ищу в ней сходство с тобой, но с трудом нахожу какое-либо. Само ее добросердечие несет в себе некую снисходительность, и она требует восхищения собой. Я предвижу, что между нами будут частые разногласия, но не намереваюсь их избегать. И первое, это из-за того, что она начинает плохо относиться к моему младшему брату, которого я очень люблю; второе связано с моей решимостью относительно здоровья моей Марты; я не хочу, чтобы оно страдало в будущем от уступок дурацкой жалости и привязанности». Двумя чертами, которые он в ней особенно не любил, были, Bo-первых, ее самодовольство и любовь к комфорту, что контрастировало с его страстью тщательного выяснения всех вопросов, какой бы болезненной ни могла оказаться эта процедура; и во-вторых, ее нежелание покориться своему возрасту и поставить интересы своих детей превыше своих собственных, что всегда делала его мать. Она оставалась главой семьи, занимая отцовское положение в доме, а, по его мнению, это была чересчур мужская позиция, на которую он безусловно реагировал отрицательно. Шёнберг, так же как и Фрейд, считал это чистейшим эгоизмом.

Фрейд явно искал неприятностей и нашел или создал их. В жизни Марты не должно было быть никакого другого мужчины, кроме него, по крайней мере в ее привязанности. Кажется, этот постулат включал в себя также и ее мать. Сама Марта относилась к матери с преданностью и строгим послушанием; решительная воля матери не казалась ей эгоизмом, а была чем-то, чем следовало восхищаться, и без каких-либо возражений. Но ее сестра Минна занимала абсолютно противоположную позицию по отношению к матери. Она не боялась открыто критиковать ее, это являлось первым связующим звеном между нею и Фрейдом. Он четко охарактеризовал этот контраст между сестрами с психологической проницательностью: «Ты любишь ее не очень сильно и как можно более внимательна к ней; Минна любит, но не щадит ее». В то время, в июле 1882 года, Эли гостил у Фрейдов (еще один знак тесной связи между этими двумя семьями). Он был таким дружелюбным и очаровательным, что Фрейду было довольно стыдно за свою скрытность. Но даже тогда он заметил, что в недалеком будущем Эли станет его «самым опасным соперником». А несколько недель спустя Эли, к которому он испытывал такое расположение, стал для него «невыносимым».

«Возможность» разрыва вскоре представилась. Александр, которому тогда исполнилось всего 16 лет, был взят Эли изучать что-то, что впоследствии могло бы стать его сферой деятельности, и, как было принято в то время, сначала ему ничего не платили. Через девять недель Фрейд (у которого были к этому свои причины) посоветовал брату попросить зарплату и оставить работу в случае отказа или даже задержки. Эли обещал начать платить ему с января (спустя два месяца), и Александр, согласно воле брата, оставил работу. Это обеспокоило Эли, и он пожаловался Фрейду, на что тот ответил в своей характерной бескомпромиссной манере. Эли передал грубость Фрейда своей матери, которая, естественно, встала на сторону сына. Марта, с которой Фрейд полностью обсудил все аспекты этого вопроса, хотя и сожалела о резкости его поведения, поддержала его. Позднее Фрейд говорил, что, не сделай она этого, он бы с ней порвал, так глубоко он чувствовал свою правоту. Однако Марта была очень расстроена разладом между ним и ее семьей и умоляла Фрейда предпринять что-либо, чтобы исправить положение. Он сделал такую попытку, явно за счет собственных чувств. Он послал фрау Бернайс объяснительное письмо относительно своего поведения. Это письмо, разорванное на клочки — вероятно, разгневанной матерью, — сохранилось. Несмотря на несколько напыщенных комплиментов фрау Бернайс, оно в целом довольно резкое и категоричное. Письмо явилось весьма неудачным проявлением дипломатического искусства, в котором Фрейд так никогда и не достиг вершин.

Однако, по всей видимости, этот инцидент вскоре был забыт, так как Эли ухаживал за старшей сестрой Фрейда. Эли находился в лучшем социальном и финансовом положении, чем кто-либо в семье Фрейда, и поэтому рассматривался как выгодная партия. Спустя год Эли был уже помолвлен с сестрой Фрейда. Зигмунд был очень этим доволен и стал с Эли более дружелюбным, признавая, что тот, должно быть, хороший парень, раз женится на девушке без средств, когда мог бы подобрать себе более богатую невесту. Эти новости подтолкнули, возможно, Фрейда и Марту разгласить свой секрет мамочке, что они и сделали 26 декабря, преподнося ей «Глюке» Шиллера. Мы не знаем, как она восприняла эту новость, но есть указания на то, что это было задолго до того, как она смирилась с выбранным Мартой поклонником без средств и перспектив на будущее и, более того, с человеком, который явно не испытывал симпатии к ее религиозным взглядам.

В письме к Минне от 22 января Фрейд писал: «Мы честно признаем, что были крайне несправедливы к Эли. Во всех важных делах он показал себя благородным и понимающим человеком».

В январе влюбленные начали вести записи о своей помолвке — чтобы перечитывать их в отдаленном будущем, — дав им заглавие «Geheime Chronik» («Секретная хроника»), полагая, что, так как они живут в одном городе, лишь немногие письма будут напоминать им в будущем об этих волнующих днях. Они писали поочередно; это была комбинация дневника и исповеди. Первая запись Фрейда содержала следующее:

Во мне скрыта некая храбрость и смелость, которую нелегко запугать или уничтожить. Когда я строго исследую себя, более строго, нем это делает моя любимая, я нахожу, что Природа отказала мне во многих талантах и даровала мне очень мало, из той разновидности таланта, который завоевывает признание. Но она наделила меня бесстрашной любовью к истине, острым глазом исследователя, правильным восприятием ценностей жизни и даром много работать и находить в этом удовольствие. Для меня достаточно этих наилучших отличительных черт, чтобы считать терпимым свое жалкое положение в других аспектах… Мы будем идти вместе по жизни, столь легко постижимой в ее ближайших целях, но такой непостижимой в ее конечной цели.

Они совместно изучали историю и поэзию «не для того, чтобы приукрасить, а для того, чтобы прожить жизнь».

В марте 1883 года враждебность Фрейда к Эли воскресла вновь и на этот раз была сильнее, чем прежде. В то время его неодобрение поведения Эли, причины которого не могут быть здесь названы, продолжало существовать и не утратило силы даже после брака Фрейда. Марта до некоторой степени разделяла его чувства. Его недовольство возросло из-за поддержки Эли решения своей матери переехать в Гамбург. Как утверждал сам Фрейд, он не пошел на свадьбу Эли с его сестрой Анной в октябре 1883 года именно по этой причине, хотя частично это можно отнести на счет его нелюбви к формальным процедурам. Все происходило, как и было положено, торжественно и шикарно. Позже Фрейд описал эту церемонию (по слухам) как «просто отвратительную»; тогда он еще не задумывался, что придет и его время пройти через это.

Восемнадцать месяцев спустя Фрейд столкнулся на пороге своего дома с Эли, пришедшим с визитом. Они молча поклонились друг другу. Тогда Фрейд, воспользовавшись отсутствием Эли, пошел навестить свою сестру, чтобы поздравить ее с рождением первого ребенка. Однако он дал ей ясно понять, что вовсе не пришел мириться с ее мужем.

В 1892 году Эли отправился в США по делам, а годом позже перебрался туда на постоянное жительство с семьей. Обосновались они в Нью-Йорке. К этому времени антипатия Фрейда заметно поугасла. Он не только помог своему шурину в преодолении финансовых трудностей, связанных с отъездом, но также оставил на год у себя в доме одного из двоих его детей, чтобы семья Эли могла устроиться в новой стране. До конца своих дней эти двое мужчин оставались в дружеских отношениях. Семейные чувства устояли, и годы спустя Фрейд принял предложение своего одаренного племянника, Эдварда Л. Бернайса, перевести и подготовить для публикации в Америке «Лекции по введению в психоанализ».

Но вернемся к более раннему периоду, когда Фрейд и Эли находились в ссоре. Фрейд более не хотел встречаться с Мартой у нее в доме, и в течение двух месяцев они виделись лишь на улице или в переполненной квартире Фрейдов. Эти неприятные обстоятельства изменились, только когда он получил собственную комнату в больнице, где Марта имела обыкновение навещать его. Фрейд потребовал от нее умерить ее нежность по отношению к другим, осмотрительнее выбирать друзей и всегда принимать его сторону в ссорах с ее братом и матерью. Фактически она должна была осознать, что более принадлежит не им, а исключительно ему. Кроме того, она должна была отказаться от них, а также от своих «религиозных предрассудков». Марта не могла ничего поделать, но молчаливо этому противилась и надеялась на более мирные времена. Но именно такое отношение молчаливого противодействия и «уклонения» более всего раздражало Фрейда: он предпочитал конфликт молчаливому уклонению.

Начал осуществляться план матери Марты, связанный с переездом в Гамбург. Шёнберг горячо протестовал против отъезда его невесты (Минны), но безрезультатно. Он говорил о фрау Бернайс как об эгоистичной старухе. Эли благосклонно отнесся к данной идее своей матери, несомненно полагая, что в ее отсутствие у него будет более спокойное существование. Мольбы и протесты Марты были не настолько энергичными, как того желал Фрейд — еще один источник разногласий, — но для нее желание матери являлось законом. В конце концов настал день отъезда, и Фрейд во второй раз был разлучен с Мартой (17 июня 1883 года), и теперь на абсолютно неопределенный срок. Марта пыталась его успокоить, говоря, что они едут лишь посмотреть и прикинуть, смогут ли там жить, а окончательное решение еще только предстоит вынести. Впоследствии Фрейд часто упоминал об этом обмане.

Фрейд очень беспокоился, не вызвано ли слабое здоровье Марты — ее бледные щеки и синие круги под глазами — его пылкими объятиями во время их нечастых встреч в неблагоприятных условиях. Это было первым намеком на то, что позднее он описал как невроз страха помолвленных пар. Но предстоящая разлука, связанная с ее отъездом в Гамбург, гораздо тяжелее угнетала его, нежели ее. В то время его положение было определенно печальным. Он все еще не приступил к исследовательской работе, только благодаря которой могли улучшиться его материальное положение и осуществиться его самая заветная мечта о женитьбе. Но сейчас все его мысли были сосредоточены только на Марте. Сейчас он осознал, что больше не с кем будет поделиться своими радостями и печалями. Его горечь сопровождалась негодованием по отношению к ее матери и брату, которые не приняли во внимание его собственные интересы, и к самой Марте за то, что она практически не сопротивлялась их воле. Целый месяц после ее отъезда он тосковал, не находя себе места, его глубоко чувствующая натура возвела ее отъезд до уровня настоящей трагедии. Мало кто понимал, что с ним происходило. Трудно передать тогдашнее состояние Фрейда, не ознакомившись с его письмами, которые невозможно здесь привести по определенным причинам.

Как эти двое молодых людей были не похожи друг на друга! С одной стороны, спокойствие и уверенность в своих силах; с другой — повышенная эмоциональная чувствительность, стремление к доминированию и в то же время — неуверенность в себе. Она хотела быть любимой и воспринимала его любовь как свершившийся факт. Его гипертрофированная жажда любви не давала ему покоя. Его душу терзали сомнения по поводу взаимности со стороны Марты, и он требовал от нее новых и новых доказательств ее любви к нему. Как обычно случается в таких случаях, им придумывались всевозможные испытания, чтобы проверить ее любовь. Чаще всего они были неуместными и неразумными. Главное испытание заключалось в полном отождествлении Марты с ним; ее мнений, чувств и намерений с его мнениями, чувствами и намерениями. Она не будет действительно его, если он не сможет увидеть на ней своего «клейма». С первого взгляда должно быть понятно, с кем именно она помолвлена. Тем не менее спустя год Фрейд по-иному взглянул на ее неподчинение ему. Может показаться странным, но его это порадовало, так как он увидел в Марте твердость, что сделало ее для него дороже, чем когда-либо прежде.

До тех пор пока их интересы совпадали, Марта проходила испытания хорошо, но, когда заходила речь о подчинении или отказе от своих жизненных принципов, она придерживалась собственных взглядов. Обладание, исключительная привязанность, абсолютное совпадение взглядов — все это разбивалось о «стену» твердой личности Марты. И пришло время, когда он наконец понял, что ему не удастся полностью ее подчинить. В конце концов, он менее всего хотел обладать куклой, хотя страстно желал иметь кого-либо, кто разделял бы с ним его борьбу.

Как правило, помолвленные — а также женатые — пары проходят автоматически через процесс взаимного приспособления под влиянием момента, даже не задумываясь о том, что с ними происходит на самом деле. Фрейд, напротив, с самого начала знал, что перед ним стоит трудная задача, разрешение которой требует времени и определенной последовательности. «Нельзя щадить друг друга, так как это может привести лишь к отчуждению. Если есть трудности, их надо преодолевать». Его ненависть к полумерам и поиск правды, какой бы горькой она ни была, являлись агрессивными чертами его натуры. Фрейд однажды признался, что если бы один ничего не мог найти в другом, что следовало бы исправить, то им вдвоем было бы ужасно скучно. Избранный Мартой путь ухода от неприятностей, по его мнению, мог привести лишь к разрыву. Все эти замечания были высказаны Фрейдом через месяц или два после их помолвки.

Все указывает на необыкновенное сокрытие Фрейдом своей личной жизни; мы можем предполагать, что у него были на то свои причины. Для высвобождения и проявления его чувств требовались определенные благоприятные условия. Создается впечатление, что даже в своих отношениях с женщиной, которую он так страстно любил, ему часто требовалось высказать какое-либо резкое суждение или враждебную критику, прежде чем он мог довериться себе и высвободить свои дружелюбные чувства. Глубокая мягкость и любовь часто были в нем скрыты более грубым пластом, пластом, который может создать ложное впечатление у исследователей о его натуре. К концу периода их помолвки он сказал Марте, что в действительности ни разу не показал ей свою лучшую сторону; возможно, она так никогда и не проявилась полностью. Но Марта достаточно в нем предугадала, чтобы быть непоколебимо уверенной в том, что в любой сложной эмоциональной ситуации любовь всегда будет выходить у него победителем, и это, несомненно, поддерживало ее в испытаниях, которые ей пришлось перенести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.