Глава 11 Период Брейера (1882–1894)

Глава 11

Период Брейера (1882–1894)

Доктор Йозеф Брейер (1842–1925), чье имя часто связывают с ранним периодом жизни Фрейда, был не просто известным венским врачом (как о нем иногда пишут), но также и знаменитым ученым. Фрейд описал его как «человека богатых и универсальных дарований, чьи интересы простирались далеко за пределы его профессиональной деятельности». Являясь учеником Эвальда Геринга, он провел большую работу, посвященную изучению физиологии дыхания, описав рефлекс регуляции дыхания с участием блуждающего нерва. Последующее обнаружение Брейером полукружных каналов и установление их роли стали прочным вкладом в научное знание. Он стал приват-доцентом в 1868 году, но в 1871 году занялся частной практикой и отказался от предложения Бильрота выставить свою кандидатуру на соискание звания профессора. В мае 1894 года он был избран членом-корреспондентом Венской академии наук; его кандидатуру предложили Зигмунд Экснер, Геринг и Эрнст Мах — люди с международной научной репутацией.

Брейер был преданным приверженцем школы Гельмольца, о которой мы уже ранее говорили. Среди писателей он выше всех ставил Гёте и Фехнера. Он был одним из самых уважаемых домашних врачей в Вене и являлся семейным врачом Брюкке, Экснера, Бильрота, Хробака и других высокопоставленных людей.

Фрейд впервые встретил Брейера в Физиологическом институте в конце 70-х годов XIX века. Их интересы и взгляды на жизнь во многом совпадали, поэтому они вскоре стали друзьями. «Он стал, — пишет Фрейд, — мне другом и помощником в трудных условиях моего существования. Мы привыкли разделять друг с другом все наши научные интересы. Из этих отношений, естественно, основную пользу извлекал я». В первые годы их знакомства Фрейд находился с Брейером, а также с его женой, которой он восхищался, в самых дружеских и близких отношениях. Позднее они дружили семьями. Старшую дочь Фрейда назвали в честь жены Брейера.

С декабря 1880 по июнь 1882 года Брейер лечил фрейлейн Анну О.[78], чей случай был признан потом классическим случаем истерии. Пациентка была очень одаренной девушкой 21 года, которая развила множество симптомов в связи со смертельной болезнью своего отца. Среди этих симптомов были спастический паралич трех конечностей с контрактурами и отсутствием чувствительности, тяжелые и сложные расстройства речи и зрения, отвращение к пище и сильный нервный кашель, который явился причиной вызова к ней Брейера. Однако более интересным являлось наличие двух особых состояний сознания: одно вполне нормальное, а другое — как у капризного и беспокойного ребенка. Это был случай раздвоения личности. Переход от одного состояния в другое сопровождался фазой самогипноза, после которой она просыпалась свежей и умственно нормальной. К счастью, фаза абсанса имела у нее место во время визита Брейера; и вскоре у нее вошло в привычку рассказывать ему о неприятных событиях дня, включая пугающие галлюцинации, после чего она чувствовала облегчение. Однажды она рассказала детали зарождения одного своего симптома, и, к великому изумлению Брейера, после этого разговора симптом полностью исчез. Постигнув ценность такой процедуры, пациентка продолжала рассказывать об одном симптоме за другим, называя эту процедуру «лечением разговором» или «прочисткой труб». Между прочим, в это время она могла говорить и понимать только по-английски, забывая свой родной, немецкий язык, а когда ее просили почитать вслух из итальянской или французской книги, делала это быстро и спонтанно — на английском.

Спустя некоторое время Брейер дополнил эту вечернюю процедуру, погружая ее каждое утро в искусственное гипнотическое состояние, так как множество материала начинало становиться ошеломляющим. В течение года, день за днем, он терпеливо наблюдал эту пациентку, отказываясь от многих других предложений. Благодаря его проницательности и таланту на вооружении психотерапии появился новый метод, который Брейер назвал «катартическим». Он связан с его именем и до сих пор интенсивно используется.

Фрейд рассказал мне более полно, чем описал в своих работах, об особенных обстоятельствах, заставивших Брейера расстаться со своей пациенткой. По всей видимости, Брейер развил у себя то, что в наши дни называется сильным встречным контрпереносом к этой пациентке. Он так увлекся ее случаем, что вскоре его жена начала ревновать его к этой больной. Она не проявляла открыто своей ревности, но стала замкнутой и выглядела несчастной. Прошло немало времени, прежде чем Брейер разгадал подтекст такого ее поведения. Результатом явилось его решение завершить лечение. Вечером он объявил об этом Анне О., которая чувствовала себя теперь значительно лучше, и пожелал ей спокойной ночи. Но вскоре за ним прислали вновь, и он нашел ее в крайне возбужденном состоянии. Пациентка, которая, по его словам, представляла собой внесексуальное существо и у которой на всем протяжении лечения не возникало какого-либо намека на эту запретную тему, находилась теперь в родовых муках истерического рождения ребенка (pseudocyesis), местного завершения ложной истерической беременности, которая незаметно развивалась в ответ на оказание помощи Брейером. Хотя Брейер был сильнейшим образом шокирован, ему удалось успокоить пациентку, прибегнув к гипнозу. Он выбежал из дома в холодном поту. На следующий день он вместе с женой уехал в Венецию, чтобы провести там свой второй медовый месяц (именно там была зачата его дочь, которая почти 60 лет спустя покончила с собой в Нью-Йорке).

У бедной пациентки дела шли не так хорошо, как можно было предположить из опубликованного Брейером отчета о ее болезни. Имели место рецидивы, и ее перевели в медицинскую клинику на Гросс-Энцерсдорф. После годичного перерыва в лечении этой пациентки Брейер признался Фрейду, что она абсолютно расстроена умом и что он желал бы, чтобы она умерла и избавилась от своих страданий. Однако она неожиданно пошла на поправку. Несколько лет спустя Марта рассказывает, как «Анна О.», которая оказалась одной из ее старых приятельниц, а позднее ее родственницей по линии брака, неоднократно ее навещала. Днем она чувствовала себя очень хорошо, но с наступлением вечера все еще страдала от галлюцинаторных состояний.

Фрейлейн Берта (Анна О.) была не только высокоинтеллектуальной девушкой, но также обладала весьма привлекательной внешностью и индивидуальностью; когда она находилась в санатории, то воспламенила любовью к ней сердце лечащего ее психиатра. За несколько лет до своей смерти она сочинила пять остроумных некрологических заметок о себе. В тридцатилетнем возрасте проявилась очень серьезная сторона ее натуры, и она стала первым социальным работником в Германии, одной из первых в мире. Она основала одно периодическое издание и несколько институтов. Большая часть ее деятельности была посвящена защите и эмансипации женщин, но забота о детях также занимает видное место в ее жизни. Настоящим подвигом можно назвать ее поездки в Россию, Польшу и Румынию для спасения детей, чьи родители погибли при еврейских погромах. Она никогда не была замужем и осталась очень набожной.

Фрейд крайне заинтересовался случаем Анны О., что случилось вскоре после завершения ее лечения Брейером в июне 1882 года; чтобы быть точным, 18 ноября. Этот случай настолько отличался от всего его опыта, что произвел на Фрейда глубокое впечатление, и он имел обыкновение снова и снова детально обсуждать его с Брейером. Когда он приехал в Париж, примерно три года спустя, и встретился там с Шарко, то рассказал ему об этом случае, но он заметил мне: «По всей видимости, мысли Шарко были в это время заняты чем-то другим». Поэтому Фрейду не удалось возбудить интерес Шарко к этому случаю. Кажется, безразличие Шарко на некоторое время охладило его собственный энтузиазм по поводу данного открытия.

Как мы упоминали ранее, наиболее сильным впечатлением, которое произвело на Фрейда учение Шарко, были его революционные взгляды на тему истерии, которая действительно являлась темой, больше всего интересовавшей Шарко в то время. Уже один тот факт, что такой крупный невролог был столь серьезно озабочен этой темой, сам по себе являлся поразительным. До этого истерию считали либо предметом симуляции, либо, в лучшем случае, «надуманной болезнью» (что, по всей видимости, значит почти то же самое), на что ни один уважающий себя врач не стал бы тратить время, или еще особой болезнью матки, которую можно было лечить и которая иногда лечилась посредством удаления клитора; блуждающая матка также могла быть перемещена назад на свое место посредством валерьянки, запаха которой она «не переносила». Теперь же благодаря Шарко истерия стала очень «уважаемой» болезнью нервной системы.

В некрологической заметке о Шарко, написанной семь лет спустя, Фрейд одному Шарко приписал честь прояснения проблемы истерии. Делая это, он явно преувеличил значение этого открытия, когда сравнил его с освобождением сумасшедших пациентов от цепей Пинелем — что также имело место в «Сальпетриере» — в прошлом веке. Учение Шарко, несомненно, оказалось успешным в утверждении более научного отношения к истерии во французских медицинских кругах и — самое главное — в самом Фрейде. Во всех других местах на континенте оно имело небольшое влияние, а в англосаксонских странах вызвало даже отрицательную реакцию.

Тем не менее многое из того, что демонстрировал Шарко, не могло пройти незамеченным и внесло прочный вклад в науку. Он провел систематическое и исчерпывающее исследование проявлений истерии, которое сделало диагностику этого заболевания более точной, а также показало, что многие болезни, приписываемые другим причинам, на самом деле являлись болезнями истерической природы. Он также подчеркнул существование такого же заболевания у лиц мужского пола, которое, будучи теперь классифицировано среди нервных болезней, не вызывало больше недоумения. Кроме всего этого (и это явилось его самым важным вкладом в науку), он продемонстрировал, что в подходящих для этого субъектах он может посредством гипноза вызвать истерические симптомы, паралич, дрожь, потерю чувствительности (к органам) и т. д., которые в мельчайших деталях совпадали с подобными им симптомами спонтанной истерии, что было продемонстрировано на его других пациентах и что в средние века в целом описывалось как одержимость бесом.

Все это означало, что, какой бы неизвестной ни была неврологическая основа истерии, сами ее симптомы могут излечиваться и сниматься посредством одних только представлений. Они имеют психогенное происхождение. А это открывало дверь для побуждения медиков исследовать психологию пациентов, со всеми теми разветвляющимися результатами, которые были получены в течение последнего полувека. Это ставило саму психологию на совершенно новую основу, отличную от предыдущей академической, и делало возможными открытия относительно более глубоких слоев психики, которые нельзя было бы получить никаким другим путем.

Поэтому весной 1886 года Фрейд возвратился в Вену, переполненный всеми этими открытиями. В арсенале его знаний было столь много нового и интересного, о чем он собирался рассказать. Он прочитал доклад о гипнотизме перед членами Физиологического клуба 11 мая и еще раз тот же доклад перед членами Психиатрического общества 27 мая; эти выступления не могли улучшить его отношения с Мейнертом, для которого гипноз являлся анафемой. 4 июня он должен был прочитать «Доклад о стажировке» перед членами Gesellschaft der Arzte, но программа заседания была столь насыщенна, что его выступление было отложено на осень.

15 октября 1886 года он прочитал доклад, озаглавленный «Об истерии у мужчин», на заседании этого общества, председателем которого был фон Бамбергер. Об этом знаменательном событии Фрейд позднее говорил как о своей «обязанности проинформировать общество» и что это причинило ему так много огорчений. Он представил отчет о группировке Шарко истерических симптомов в четырехфазных припадках: типичные визуальные, сенсорные и моторные расстройства и истерогенные зоны. Это делало возможным распознавать многие отклоняющиеся от стандарта случаи заболеваний посредством их разнообразных приближений к страндартному типу. Такое выделение определенных признаков изменяло господствующую концепцию истерии как тонкой симуляции. Согласно Шарко, не существовало никакой связи между этой болезнью и генитальными органами или какого-либо отличия между ее проявлениями у мужчин и женщин. Фрейд описал случай травматической истерии, которая последовала после падения человека со строительных лесов, этот случай он сам наблюдал в «Сальпетриере». Наконец, он упомянул предположение Шарко о том, что некоторые случаи травм позвоночника после несчастных случаев на железной дороге могут носить истерический характер, точку зрения англо-американской школы, которая опровергалась в то время в Германии. Это последнее дополнение, которое было ненужным для основной темы, не было дипломатическим, так как у неврологов был довольно законный интерес ко всяким поражениям нервной системы, которые часто приводили к судебным разбирательствам.

Невролог Розенталь открыл дискуссию замечанием, что мужскую истерию, хотя она сравнительно редко встречается, неплохо распознают, и описал два таких случая, которые он исследовал 20 лет тому назад. Психический шок, даже после легких поражений, часто вызывает истерические симптомы, которые, по его предположению, возникают в результате физической травмы коры головного мозга. Мейнерт говорил о случаях эпилептических припадков, следующих за травматическими переживаниями, и охарактеризовал их как эпилептоидные. Он иронично добавил, что было бы довольно интересно, если бы доктор Фрейд пришел в его клинику и продемонстрировал на подходящих для этого случаях симптоматологию, которую он привел по Шарко. Бамбергер сказал, что, несмотря на все его восхищение Шарко, он не может найти ничего нового во всем вышесказанном для венских врачей. Мужская истерия хорошо известна. Он сомневается в ее травматической этиологии. Лейдесдорф был уверен, что во многих случаях железнодорожных травм позвоночника органически поражается центральная нервная система. Встречались пациенты, страдающие от раздражительности и бессонницы после мелких происшествий, но эти симптомы приписывались больше шоку, чем истерии.

Описывая позднее это собрание, которое, по всей видимости, произвело на него очень тягостное впечатление, Фрейд говорит о своем «плохом приеме» и часто указывает на то, как глубоко он был оскорблен. Отчет об этом обсуждении вряд ли подтверждает его мнение, хотя, безусловно, в нем отражена холодность приема. В действительности в тех обстоятельствах Фрейд не должен был рассчитывать на другой прием, так как он был бы аналогичным и в любом другом медицинском собрании.

Мейнерт довольно справедливо предложил Фрейду подтвердить свои слова, представив случай мужской истерии с типичными симптомами Шарко[79], но, как только он находил подходящие случаи в Венской больнице широкого профиля, старшие врачи, заведующие этими отделениями, отказывались разрешить ему использовать их больных для любых подобных целей. Один из хирургов начал даже сомневаться в классическом образовании Фрейда, спросив его, знает ли он, что слово «истерия» произошло от греческого Hysteron (матка) и что одно это по самому своему определению исключает мужской пол. Однако вскоре благодаря помощи д-ра фон Берегсзази, молодого ларинголога, ему удалось где-то найти требуемого пациента. Это был случай заболевания мужчины 29 лет, сталевара, у которого после ссоры с братом развилась классическая истерическая гемианестезия с типичными расстройствами зрения и цветоощущения. Этот случай демонстрировался перед Венским медицинским обществом 26 ноября 1886 года; врач Кёнигштейн, офтальмолог, сделал доклад о глазных симптомах этого больного 11 декабря. Экснер председательствовал.

Рассказывая об этом эпизоде почти 40 лет спустя, Фрейд все еще испытывал некоторое огорчение. «На этот раз меня наградили аплодисментами, но затем перестали мной интересоваться. Впечатление, что „компетентные специалисты“ отвергли мои новшества, нерушимо утвердилось у всех; со своими теориями об истерии у мужчин и о возможности вызывать истерические параличи посредством внушения я оказался отброшенным в оппозицию. Когда вскоре после этого передо мною оказались закрыты двери лаборатории по анатомии мозга и в течение семестра я не сумел найти места, где мог бы выступить со своей лекцией, я ушел из академической жизни и из объединений. Уже целую вечность я не появлялся в Венском медицинском обществе».

Его конфликт с Мейнертом не прекращался. В 1889 году Мейнерт опубликовал в «Wiener Klinische Wochenschrift», в противовес теории самовнушения Шарко в качестве причины истерических параличей, свое анатомическое объяснение этого явления, которое резко отвергалось Фрейдом в подстрочном примечании в журнале «Poliklinische Vortmge» как «полностью неадекватное». Согласно Мейнерту, ошибка, лежащая в основании объяснения Шарко, заключается в том, что он просмотрел существование малой ветви внутренней сонной артерии, хориоидальной артерии! Очевидно, его враждебность к Фрейду была связана с тем, что Фрейд солидаризировался с Шарко. Он насмехался над «любовью Фрейда поучать его» (Мейнерта) и добавлял: «Я нахожу его защиту суггестивной терапии тем более примечательной, поскольку он уехал из Вены (в Париж) врачом с совершенным знанием физиологии». Он явно ощущал, что Шарко совратил Фрейда со строгой и узкой тропы чистой науки.

Фрейд описал эту историю в сокращении в «Автобиографии», говоря, что Мейнерт закрыл перед ним двери своей лаборатории по его возвращении из Парижа в 1886 году. На самом деле это могло случиться лишь шесть месяцев спустя, после возвращения Фрейда из свадебного путешествия, так как Мейнерт тепло приветствовал Фрейда по его возвращении из Парижа и пригласил его и всех его учеников (которые могут появиться у Фрейда) работать в своей лаборатории. И Фрейд работал в ней на протяжении всего лета. Однако их отношения начали осложняться после майских лекций Фрейда по гипнотизму и его доклада, посвященного изложению взглядов Шарко, который он прочитал в октябре. Но мы не знаем, вспыхнула ли эта вражда внезапно или накапливалась постепенно; все указывает на последнее, на это указывает и сам Фрейд, рассказывая о своем посещении Мейнерта во время его болезни. Кроме того, когда Фрейд говорит о том, что в течение целого года ему негде было читать лекции, это относится лишь к его клиническим демонстрациям, но данное затруднение нельзя бесспорно приписать Мейнерту, так как два его ассистента имели большие права на это, чем Фрейд. В действительности дело обстояло иначе. Фрейд читал в это время лекции по анатомии, и они хорошо посещались.

Летом 1886 года его жизнь была ограничена работой в Институте Кассовица (три раза в неделю), переводами и обзорами научных публикаций, а также частной практикой. Основными его пациентами являлись невротики, что неотлагательно ставило на повестку дня вопрос о терапии, который не был столь актуальным для ученых, занимающихся научно-исследовательской деятельностью. Свои первые попытки в этом направлении Фрейд сделал, следуя учению Эрба, прибегнув к ортодоксальной электротерапии. Кажется странным, что в то время он полностью доверился известному ученому, так как уже был знаком с более многообещающим катарсическим методом Брейера; пренебрежительное отношение к этому методу Шарко явно повлияло на его выбор. Однако это продолжалось не слишком долго. «К сожалению, я скоро убедился, что соблюдение этих предписаний никогда не помогало, то, что я считал результатом точных наблюдений, было плодом фантазии. Прискорбно было обнаружить, что работа первого лица в немецкой невропатологии имеет не больше отношения к реальности, чем какая-нибудь „Египетская книга сновидений“, которую продавали в наших дешевых книжных лавках, однако это помогло мне еще в какой-то мере избавиться от наивной веры в авторитеты, от которой я до сих пор не был свободен».

Тем не менее в течение 20 месяцев он использовал электротерапию в совокупности с различными вспомогательными средствами: ваннами и массажем. (Иногда он прибегал к этим методам даже в начале 90-х годов.) Но с декабря 1887 года он все чаще начинает использовать в работе с пациентами гипнотическое внушение. Этот метод давал хорошие результаты, так что теперь Фрейд получал от работы не только удовлетворение, но даже ощущал себя в некоторой степени «чудотворцем». Еще будучи студентом, он присутствовал на публичном гипнотическом сеансе Хансена и, наблюдая, как загипнотизированный человек был приведен в состояние смертельной бледности, поверил в реальность гипноза. Перед своей поездкой в Париж он знал об использовании гипноза в терапевтических целях и, возможно, сам пытался лечить этим методом больных в частном санатории Оберштейнера. У него был большой опыт по применению этого метода в лечебных целях, полученный им еще в клинике Шарко. Поэтому он время от времени пользовался этим методом с самого начала занятий частной практикой; например, он упоминает о лечении гипнозом итальянской пациентки, у которой всякий раз начинался конвульсивный приступ, если кто-то произносил слово «яблоко» по-немецки — Apfel, или по-итальянски — Рота. В Германии Мёбиус и Гейденгайн серьезно относились к гипнотизму, однако большинство врачей и психиатров все еще считали его надувательством или даже чем-то худшим. Обвинения по этому поводу были частыми и достаточно резкими. Сам Мейнерт, например, писал в 1889 году, что гипнотизм «низводит человека до состояния животного без воли и рассудка и лишь ускоряет его нервное и психическое расстройство… Он вызывает искусственную форму отчуждения». И что было бы большим несчастьем, если бы эта «психическая эпидемия среди врачей» получила распространение.

Фрейд выступил в защиту гипнотизма с присущим ему пылом. Время от времени он делал книжные обзоры для «Wiener Medizinische Wochenschrift», например, книги Митчелла «Лечение определенных форм неврастении и истерии» и книги Оберштейнера «Неврология». Оба обзора сделаны в 1887 году, а в 1889 году он написал отзыв о книге по гипнотизму Фореля. Именно Форель дал ему ранее рекомендательное письмо к Бернгейму. Он использовал этот случай, чтобы в резкой форме дать отпор Мейнерту, который отозвался о Фрейде как о «всего лишь гипнотизере». Фрейд же утверждал, что является неврологом, готовым лечить всевозможные заболевания методами, наиболее подходящими для лечения этих заболеваний. Что касается едких замечаний Мейнерта на тему гипнотизма, процитированных выше, Фрейд прокомментировал их следующим образом:

Большинство людей вряд ли предполагают, что некий ученый, который в некоторых областях невропатологии достиг значительного опыта и проявил острое понимание[80], по всем другим проблемам проявляет полнейшее непонимание. И конечно, хотя уважение к величию, в особенности к интеллектуальному величию, принадлежит к лучшим свойствам человеческой натуры, но оно должно отходить на второе место, когда речь заходит об уважении к фактам. И не следует стыдиться признать это, когда приходится отбрасывать в сторону всякую надежду на поддержку такого авторитетного ученого в защиту собственного суждения, основанного на изучении фактов.

Однако Фрейд обнаружил, что ему не всегда удается целиком или достаточно глубоко погрузить пациента в гипноз.

Чтобы усовершенствовать технику гипноза, летом 1889 года я поехал в Нанси, где провел несколько недель. Я наблюдал трогательного старика Льебо, когда он работал с бедными женами и детьми рабочих, был свидетелем удивительных экспериментов Бернгейма с больничными пациентами, и на меня произвели сильнейшее впечатление возможности мощных духовных процессов, которые все еще оставались скрытыми от сознания человека. Чтобы иметь возможность обучаться, я уговорил одну из своих пациенток отправиться со мной в Нанси. Это был случай благородной, гениально одаренной истерички, которая попала ко мне, потому что с ней никто ничего не мог поделать. С помощью гипнотического внушения я добился, чтобы она могла вести достойное человека существование, мне удавалось вновь и вновь приводить ее в норму. Правда, спустя некоторое время она каждый раз возвращалась в прежнее состояние, но я в силу своего тогдашнего неведения объяснял это тем, что в ее случае гипноз никогда не достигал степени сомнамбулизма с амнезией. Теперь несколько раз за нее принимался Бернгейм, но тоже ничего не мог поделать. Он добродушно признался мне, что добивался больших терапевтических успехов с помощью внушения лишь в своей больничной практике, но не с частными пациентами. Я имел с ним много вдохновляющих бесед и взял на себя перевод на немецкий язык двух его книг о внушении и его лечебном воздействии на пациента.

Здесь содержится любопытная ошибка, ибо Фрейд уже опубликовал год тому назад первую из двух называемых здесь книг под заголовком «Hypnotismus, Suggestion und Psychotherapie» и снабдил ее обширным предисловием. Он даже опубликовал большой отрывок из этой книги в «Wiener Medizinsche Wochenschrift». В декабре 1887 года, за 18 месяцев до того, как он посетил Бернгейма, он договорился об издании этого перевода.

В предисловии к книге Бернгейма (1888) Фрейд детально рассматривает недавно возникшее противоречие между нансийской школой (Бернгейм, Льебо и др.) и саль-петриерской школой (Шарко). В целом он защищал последнюю. Особенно его волновало следующее: если можно показать, что состояния гипноза могут вызываться внушениями со стороны врача, тогда критики вправе заявить, что то же самое справедливо для симптоматологии истерии. (Бернгейм сам довольно открыто склонялся к такой точке зрения, а Бабински ее отстаивал 20 лет спустя.) Если так, то тогда в этой болезни мы потеряем всякое ощущение действия обычных психологических законов, которым Фрейд приписывал величайшую ценность. Он привел великолепные аргументы в защиту своей точки зрения, что этого не может быть с истерией: схожесть описаний в разные века и в разных странах сама по себе подтверждает это.

Что касается гипноза, он считал, что в основном это явление чисто психологическое, хотя некоторая, например нервно-мышечная, сверхвозбудимость, по всей видимости, является физиологической. Обсуждая эту аномалию, он сделал проницательное замечание о том, что непосредственные внушения со стороны врача следует отличать от более косвенных, которые скорее представляют собой явления самовнушения и зависят от особенностей нервной возбудимости индивида.

Вскоре подобное однообразие повторяющихся внушений начало надоедать Фрейду. Четыре года спустя он в резкой форме выразил свое недовольство этим методом: «Ни врач, ни пациент не могут до бесконечности терпеть это противоречие между полнейшим отрицанием расстройства при внушении и вынужденным его признанием вне внушения». Он убедился, что за явными симптомами расстройства скрывается много секретов, и его не знающее отдыха воображение старалось постичь их суть. Позднее он писал, что с самого начала применения им гипноза он пользовался этим методом не только для проведения терапевтических внушений, но также для того, чтобы проследить глубже историю симптома, то есть применял катартический метод Брейера. В «Очерках об истерии» он сообщает, что впервые применил катартический метод на фрау Эмми фон Н., чье лечение он начал 1 мая 1889 года (через 18 месяцев после начала использования им гипноза в медицинских целях). Как и можно было ожидать, в этой первой попытке применения глубокого сомнамбулизма он не достиг какого-либо глубинного проникновения. В действительности, Фрейд, по-видимому, чересчур полагался в этом лечении на терапевтическое внушение и, как и обычно, комбинировал его с массажем, ваннами и отдыхом. На примере этого случая он убедился в том, что причиной, по которой столь многие благотворные воздействия гипнотического внушения скоропреходящи, является то, что они вызывались пациенткой для ублажения своего врача и поэтому имели тенденцию к скорому исчезновению по прекращении контакта. Заметим далее, что в то время Фрейд все еще полностью находился под влиянием учения Шарко о важном значении психических травм в симптоматологии истерии. Согласно этому учению, перенесенное в детстве потрясение (например, брат бросил в сестру жабу) может явиться причиной возникновения у человека фобии. Идея о личных мыслях (желаниях) неприемлемого содержания была впервые записана лишь три года спустя.

В 1892 году вышла статья Фрейда, сообщающая об успешном излечении больной посредством гипноза. Это был случай женщины, которая хотела кормить своего ребенка грудью, но не могла этого делать из-за различных истерических симптомов: рвоты, нервно-психической анорексии, бессонницы и возбуждения. Двух сеансов гипноза оказалось достаточно, чтобы устранить все негативные симптомы (то же самое произошло год спустя после рождения ею второго ребенка). В этой статье Фрейд главный акцент делает на вероятность существования у его пациентки так называемых «антитетических мыслей», которые мешают осуществлению сознательных намерений. Он интересным образом сопоставил их образ действия соответственно при неврастении и истерии. В первом случае человек осознает наличие конфликта, который ослабляет его силу воли, но он тем или иным способом умудряется осуществить свое намерение. Для истерии характерно неосознавание человеком такого противодействия, однако он находит свою волю полностью блокированной (как в представленном случае) какими-либо телесными расстройствами, вызываемыми антитетическими мыслями. Фрейд не начал здесь какого-либо исследования на тему о том, чем являются эти мысли или почему вообще существует противодействие, мешающее осуществлению сознательных намерений. По предположению Фрейда, если «антитетические мысли» и существуют, то проявляют себя существенным образом в моменты возбуждения или истощения. Истощение много больше ослабляет «основное сознание» (Я), чем это делают «антитетические мысли», чуждые и противоположные этому «основному сознанию», мысли, которые часто полностью от него диссоциированы. Здесь есть намек на учение Брейера о том, что невротические симптомы зарождаются только в особом психическом состоянии (в его «гипноидном состоянии»), что Фрейд просто описывает как состояние истощения.

Мы подошли теперь к самому важному вопросу — о переходе от катартического метода к методу «свободных ассоциаций», от которого берет свое начало психоанализ. Только посредством изобретения этого нового метода Фрейду удалось должным образом проникнуть в ранее неизвестную сферу бессознательного и сделать свои глубокие открытия, с которыми навечно связано его имя. Изобретение этого метода явилось одним из двух великих подвигов Фрейда в его научной жизни, другим великим подвигом стал его самоанализ, посредством которого он научился исследовать раннюю сексуальную жизнь ребенка, включая знаменитый эдипов комплекс.

Общепринято думать, что для совершения великим гением важного открытия необходима ослепляющая вспышка интуиции, и история науки изобилует драматическими сообщениями о подобных случаях. Возможно, случай Фрейда разочарует тех, кто привык восхищаться гениями, которых постоянно «озаряет». Хотя Фрейд и обладал, если так можно выразиться, сверхинтуицией и сохранил это чувство и в зрелом возрасте, есть веские причины полагать, что в рассматриваемый нами период (особенно между 1875 и 1892 годами) его развитие было медленным и трудным. Этот период, по-видимому, характеризовался тяжелым, болезненным прогрессом в его знаниях. Упорно работая изо дня в день, он шаг за шагом шел к своим открытиям. Сильное впечатление произвело на Фрейда описание Шарко своего принципа работы — снова и снова пристально изучать факты, пока они не начинают раскрывать свои секреты; такой принцип работы во многом соответствовал собственному отношению к работе Фрейда. Однако справедливо можно заметить, что в начале 90-х годов все чаще и чаще «срабатывает» его интуиция. Одно открытие следует за другим. Его внутренний настрой и богатая интуиция, подкрепленные упорнейшей работой и тщательным обдумыванием, вели ко все более глубокому научному осознанию. Именно в начале 90-х годов, по всей вероятности, начинается самый творческий период в его жизни. Летом 1895 года, спустя три месяца после опубликования «Очерков об истерии», Брейер пишет в письме к их общему другу Флиссу: «Интеллект Фрейда поднимается к своей высшей точке. Я с изумлением смотрю на него, как курица на ястреба».

Не существует точной даты открытия Фрейдом метода «свободной ассоциации». Мы можем лишь сказать, что Фрейд постепенно подошел к своему открытию (между 1892 и 1895 годами), работая над его усовершенствованием и очищением от вспомогательных средств — гипноза, внушения, настаивания и задавания вопросов, — которые сопутствовали этому методу вначале. Но возможно распознать некоторые стадии, через которые прошла эволюция данного метода, и мы предпримем попытку указать эти промежуточные стадии.

В «Очерках об истерии» описаны два случая, датированные 1892 годом. Их исследование проведено на совершенно ином уровне, чем в упомянутом выше случае фрау Эмми, которое было проведено тремя годами раньше. Несомненно, Фрейд приобрел значительный опыт применения катарсического метода за эти годы. Но он не мог погрузить в гипноз многих из своих пациентов, по крайней мере, настолько глубоко, насколько это казалось ему тогда необходимым, и поэтому такие пациенты считались неподходящими для катарсического метода.

Это явилось одним из мотивов, побудивших его искать какой-либо новый метод, который не зависел бы от гипнабельности пациента. Другим мотивом к такому поиску явилось его глубокое постижение природы самого гипнотизма. Он узнал, что — как, например в случае фрау Эмми — терапевтическое улучшение зависит от личных взаимоотношений между пациентом и врачом и что оно часто пропадает при постепенном исчезновении такого контакта. Однажды пациентка внезапно бросилась ему на шею, к счастью, это непредвиденное осложнение было прервано появлением прислуги. Это укрепило Фрейда в мысли о том, что то особое отношение, которое является столь эффективным в терапевтических целях, имеет эротическую основу, либо скрываемую, либо явно выраженную; 20 лет спустя он заметил, что феномен переноса всегда представлялся ему непоколебимым доказательством сексуальной этиологии невроза. В отличие от Брейера, испугавшегося в подобной ситуации, Фрейд считал, что данная проблема представляет общий научный интерес, но поэтому тем более желал освободить себя от маски гипнотизма. Годы спустя он объяснял, как гипноз маскировал важные феномены сопротивления и переноса, существенно важные черты психоаналитической теории и практики. Это, несомненно, явилось главным мотивом его отказа от гипнотизма и решительного перехода от катартического метода Брейера к психоаналитическому.

В одном случае, а именно в случае фрейлейн Элизабет фон Р., не поддающейся гипнозу, лечение которой он предпринял осенью 1892 года, он тем не менее был полон решимости продолжать лечение. В этой явно безнадежной ситуации его ободряло когда-то высказанное замечание Бернгейма о том, что испытываемые в гипнозе состояния лишь на первый взгляд забывались впоследствии и что можно вызвать воспоминание о них в любое время, если только врач будет достаточно энергично настаивать на том, что пациент их помнит. Фрейд предположил, что это должно быть в равной степени справедливо для забытых воспоминаний при истерии. Поэтому он испробовал то, что назвал техническими приемами «сосредоточения», «что позднее я развил в метод». Случай фрейлейн Элизабет был первым случаем, в котором он отказался от гипноза и воспользовался этими новыми приемами; интересно также, что это был первый случай, который принес ему научное удовлетворение. Фрейд назвал этот метод «психическим анализом».

Вот в чем он заключался. Пациентку, лежащую на кушетке с закрытыми глазами, просили сосредоточить свое внимание на конкретном симптоме и постараться воскресить в памяти все воспоминания, которые могут пролить свет на его происхождение. Когда у пациентки ничего не получалось, Фрейд обычно чуть нажимал своей рукой на лоб пациентки и убеждал ее, что теперь к ней, несомненно, придут некоторые мысли или воспоминания. Иногда, несмотря на это, на первый взгляд, ничего не происходило, даже при неоднократном наложении руки на лоб. Но где-то после четвертой попытки пациентка начинала говорить, что ранее пришло ей в голову, но со следующим комментарием: «Я бы сразу могла сказать вам это, но мне казалось, это было не то, что вы хотели услышать». Такие исследования укрепляли его уверенность в своем методе, который на самом деле казался ему непогрешимым. Он давал пациентам строгую установку игнорировать любую критику и выражать любую мысль, даже если она кажется им не относящейся к делу, не имеющей большого значения или слишком неприятной. Это явилось первым шагом к его более позднему методу свободных ассоциаций.

Некоторое время Фрейд все еще был склонен убеждать, настаивать и задавать вопросы, что казалось ему трудной, но необходимой работой. Однако в одном случае с пациенткой фрейлейн Элизабет последняя сделала ему замечание, что своими вопросами он мешает свободному потоку ее мыслей. Он понял ее замечание, и это помогло ему сделать еще один шаг к свободным ассоциациям[81].

Начавшись однажды, эта процедура постепенно становилась все более свободной. Фрейд не отказывался и от применения гипноза как от терапевтической меры, правда, лишь на определенных стадиях лечения, вплоть до 1896 года. Но чем более Фрейд утверждался в том, что ослабление сознательной критики неизбежно приведет к важным воспоминаниям, тем меньшую он ощущал потребность в побуждении, настаивании или направлении мыслей пациента. Поэтому постепенно он отказался от понуждения пациентов, а также от наложения руки на лоб. В своей книге «Толкование сновидений» (1900) он все еще выступает в защиту закрывания пациентами глаз во время сеанса, а в 1904 году он заявляет, что это также не является необходимым. Но от горизонтального положения пациентов во время сеансов (как это было и во время гипнотических сеансов) он не отказывается, до сих пор такое положение считается желательным. Однако в течение долгого времени Фрейд продолжал использовать симптомы (болезни пациентов) как отправные точки для ассоциаций, и эта привычка еще более усилилась, когда он занялся вопросом анализа сновидений.

Глава Фрейда о психотерапии в «Очерках об истерии» обычно считается первой публикацией, знакомящей с психоаналитическим методом. Тем не менее он все еще называет свой метод «катартическим методом Брейера», хотя часто говорит о «психическом анализе». В этой главе есть замечательная фраза: «Многое будет достигнуто, если нам удастся преобразовать истерическое бедствие в обычное несчастье».

Термин «психоанализ» впервые использовался Фрейдом в его работе, опубликованной на французском языке 30 марта 1896 года, а на немецком — 15 мая 1896 года; обе эти работы были отправлены им в печать в один и тот же день (5 февраля). 7 июля 1897 года Фрейд заметил Флиссу, что его метод начинает следовать по собственному пути. Такой автономный путь психоанализа, без предыдущих отправных точек, стал одной из его поразительных черт. Годом позднее (1898) Фрейд говорит об усовершенствованиях в этом методе, после которых полностью в нем утвердился. Мне кажется, что начиная с этого времени можно говорить о том, что метод свободных ассоциаций действительно стал свободным.

На первый взгляд, этот предпринятый Фрейдом шаг может показаться странным, ибо он означал замену систематического и целенаправленного поиска слепым и бесконтрольным блужданием без какой-либо определенной цели.

Так как этот шаг явился самым решающим в научной жизни Фрейда, естественно, интересно узнать, как он был сделан и благодаря каким причинам. По этому поводу кажутся уместными четыре соображения. Мы уже настаивали на том, что это был постепенный процесс, а вовсе не мгновенное озарение. Некоторые пациенты, когда Фрейд просил их оживить воспоминание тех обстоятельств, при которых начались их симптомы (особенно когда они находились в состоянии психического расслабления), не могли сосредоточиться, блуждая в своих воспоминаниях. Фрейд научился не прерывать этот поток мыслей, как сделали бы большинство врачей, благодаря своему терпению и чему-то пассивному в своей натуре, которое радо было отказаться от непрестанного контроля или вмешательства в мысли пациента. Это явилось решительным переходом от более раннего давления и убеждения.

В то время Фрейд придерживался принципов причинности и детерминизма, столь резко выраженных в школе Гельмгольца, которые оказали господствующее влияние на его раннюю научную дисциплину ума. Вместо того чтобы не принимать во внимание отклоняющиеся ассоциации как случайные, несвязанные и бессмысленные, как делали другие, Фрейд интуитивно чувствовал, что должен быть некий определенный фактор, даже если он не проявляет себя явно, направляющий и определяющий течение этих мыслей. Он убеждался в этом, замечая, что время от времени у пациента возникала мысль или воспоминание, которые раскрывали смысл предшествующей вереницы мыслей.

В начале своей практики он обнаружил явное нежелание со стороны пациентов вспоминать что-то, что было для них болезненно или нежелаемо. Такое противодействие он назвал «сопротивлением» и вскоре связал его с «вытеснением», которое привело к тому, что определенные воспоминания были заменены симптомами. По-видимому, было не столь трудно высказать предположение о том, что подобные окольные блуждания без цели являются выражением этого сопротивления, попыткой не допустить возникновения важного воспоминания, и все же эти ассоциации в конечном счете шли по пути, связанному с важным воспоминанием. А это оправдывало его терпение в следовании самым внимательным образом и в мельчайших деталях за ходом мыслей пациента.

Более трудным для понимания и, возможно, более поучительным, чем предшествующие рассуждения, является следующее. Когда Фрейд принял на веру действенность метода свободных ассоциаций, он руководствовался в этом, по его словам, «неясной интуицией». Теперь у нас есть ключ к разгадке источника такой интересной интуиции. Случилось так, что один автор по имени Людвиг Берне в 1823 году написал статью с захватывающим внимание заголовком «Искусство в три дня стать оригинальным писателем». Она заканчивалась следующими словами: «Отсюда вытекает практическое правило. Возьмите несколько листов бумаги и в течение трех дней записывайте на них все, что придет вам в голову. Пишите все, что вы думаете о самих себе, о ваших успехах, о турецкой войне, о Гёте, об уголовном процессе и его судьях, о ваших начальниках, — и через три дня вы изумитесь, как много кроется в вас совершенно новых, неведомых вам идей. В этом и заключается искусство в три дня стать оригинальным писателем».

Фрейд говорил, что Берне был одним из его любимых писателей, захвативших его внимание. Когда ему было 14 лет, ему подарили собрание сочинений этого писателя, и только эти книги сохранились у него от юношеских лет. Полвека спустя Фрейд вспоминал многие места из этой работы. Вероятно, это поразительное высказывание Берне отложилось в голове Фрейда и спустя 20 лет сыграло свою роль в решении Фрейда не ограничивать «свободную игру мыслей» своих пациентов.

Понятно, почему Берне столь много значил для юного Фрейда. Берне являлся удивительным человеком, и, без сомнения, его взглядам на жизнь Фрейд симпатизировал не только в юности. Людвиг Берне (1786–1837), который в 1818 году выбрал себе этот псевдоним вместо собственного имени Леб Барух, был идеалистом, борцом за свободу, честность, справедливость и искренность и всегда противостоял угнетению. Он играл некоторую роль в германской Freiheitskrieg (освободительной войне) против Наполеона, но выступил против наступившей там впоследствии политической реакции. Он некоторое время жил в Париже и встречался там с молодым Гейне. Ему не нравился легкомысленный цинизм последнего. Когда Фрейд посетил Пер-Лашез, он искал там лишь могилы Берне и Гейне.

Первое, что заметил Фрейд в своей попытке проникнуть в глубь воспоминаний своих пациентов, так это то, что они не останавливались на начале появления их симптома или даже на травматическом «патогенном переживании», которое могло послужить причиной данного симптома, но вместо этого настойчиво требовали продолжать свои воспоминания еще дальше, в последовательных сериях ассоциаций. Научное образование Фрейда заставило его считать эту причинную цепь воспоминаний разумно обоснованной, даже если сначала были не ясны отвечающие за это реальные факторы. Воспоминания продолжали углубляться, восходя к детству, и вскоре Фрейд заметил, что в этом содержится некоторое объяснение старой полемики относительно значения унаследованной предрасположенности, с одной стороны, и приобретенных (патогенных) факторов — с другой. Это был один из тех вопросов, по поводу которого он сам колебался. Теперь он начинал осознавать, что ранние переживания, в комбинации или без, с наследственностью, образуют предрасположенность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.