Б. В. Зейгарник (1900–1985)

Б. В. Зейгарник (1900–1985)

На факультете психологии МГУ, где долгие годы работала профессор Б. В. Зейгарник, иногда вспоминают курьезный эпизод, происшедший на XIX Международном психологическом конгрессе (Лондон, 1969). Группа советских психологов в неформальной обстановке знакомилась с японскими коллегами. Те, выслушивая труднопроизносимые русские фамилии, в традиционной восточной манере вежливо улыбались и кивали. И тут им была представлена немолодая женщина маленького, почти кукольного роста. Выражение лиц японцев враз переменилось, дежурные улыбки сменились неподдельным изумлением. А самый молодой член японской делегации, забыв о деликатности, наивно воскликнул: «Так это вы и есть — Зейгарник? Неужели вы еще живы?»

Всемирную известность Зейгарник принес открытый ею феномен, названный ее именем и описанный почти во всех психологических энциклопедиях, словарях и учебниках. Это открытие было сделано Зейгарник в 1925 г., и ее имя у многих последующих поколений психологов ассоциируется с именами давно почивших мэтров — Келера и Коффки, Вертгеймера и Левина.

Ее имя действительно принадлежит истории. Но не той отдаленной истории, которая открывается нам в пожелтевших фотографиях и в ломких страницах старых книг, а той живой, к которой имели возможность прикоснуться многие современные российские психологи. Студенты семидесятых, слушая ее лекции, воспринимали мировую психологию буквально из первых рук. Может быть, именно поэтому кое-кому из них и удалось стать психологами. Ведь психология — это не просто свод знаний. Это особое мироощущение. Это духовная практика. А чтобы освоить ее, необходим Учитель. Таким Учителем для многих по праву была Б. В. Зейгарник.

Блюма Вульфовна Зейгарник родилась 9 ноября 1900 г. в литовском городке Пренай. Там же и окончила гимназию. Документальных свидетельств о той поре ее жизни не сохранилось. Можно лишь догадываться, что ее судьба в те годы складывалась весьма заурядно: ничто не предрекало скромной девушке из небогатой еврейской семьи блестящую научную карьеру.

Она рано вышла замуж и в 1921 г. отправилась вместе с мужем в Берлин: он был командирован для работы в торговом представительстве РСФСР. Она поступила в Берлинский университет, куда ее влекло зародившееся в юности увлечение психологией. Однако, по признанию самой Зейгарник, психологию она в те годы понимала своеобразно: психологические озарения она искала в книгах Толстого, Шиллера, Гете. (Подход, надо признать, небезосновательный, хотя довольно односторонний и ненаучный.) Поэтому ее выбор пал на филологический факультет. Там ей пришлось погрузиться в изучение языков, в частности разнообразных диалектов немецкого. Сразу же стало ясно, что никакой психологии здесь найти не удастся.

Однако при существовавшем тогда свободном посещении лекций студенты могли по своему желанию слушать кого угодно. Так, Зейгарник побывала на лекциях А. Эйнштейна. Впоследствии она вспоминала, что ничего не поняла из его слов, но была очарована обаянием этого «большого ребенка с лучистыми синими глазами».

Случайно попав на лекцию профессора М. Вертгеймера, Зейгарник поняла, в какое русло ей следует направить свой интерес. После лекции она подошла к профессору и с юношеской непосредственностью заявила, что ей очень нравится теория гештальтпсихологии. Вертгеймер вполне серьезно ответил: «Мне она тоже нравится».

Вертгеймер, как известно, входил в триумвират, который создал программу гештальтистского направления. К этому триумвирату относят также В. Келера и К. Коффку. Келер возглавлял Берлинский институт психологии, Вертгеймер был там профессором, Коффка периодически читал лекции.

Преподавал в Берлинском институте и Курт Левин. В те годы его психологическая теория была еще в стадии становления. Близкий по своим научным взглядам гештальтистам, он тем не менее не входил в их круг, что впоследствии дало повод исследователям рассматривать его теорию как вполне автономную.

Зейгарник познакомилась с Левином в 1924 г., стала посещать его семинар. Среди прочих авторитетных ученых именно Левин привлек ее тем, что непосредственно занимался психологией личности. Именно эта сфера интересовала Зейгарник.

Левин не скрывал своего пренебрежения к так называемой академической психологии, из поля зрения которой выпадала личность и движущие ею мотивы, потребности, квазипотребности и их зависимости от социального окружения. Ориентация на изучение поведения личности в ее среде (в дальнейшем Левин называл среду жизненным пространством) отличала его подход от подхода многих гештальтпсихологов. В исследованиях последних доминировала, говоря современным языком, когнитивистская установка, и категориальная сетка психологического мышления стягивалась к категории образа, а не мотива, как у Левина.

Вокруг Левина сложился круг его ближайших последователей и учеников, в который входили несколько студентов из Германии, а также России, США и даже Японии. Зейгарник вошла в их число.

Параллельно Зейгарник продолжала посещать занятия и у других преподавателей. Она часто бывала в психиатрической клинике К. Гольдштейна, который был близок гештальтистам своим учением об организме как целом. Она прослушала курс лекций Э. Шпрангера, который запомнился ей как блестящий лектор. Шпрангер, однако, не только не примыкал к гештальтистам, но и был их противником. Узнав, что Зейгарник посещает семинар Левина, он принялся настойчиво ее отговаривать от этого. Сходной со Шпрангером позиции придерживался и М. Дессуар, преподававший эстетику, но постоянно касавшийся вопросов психологии. Он отрицательно относился к гештальттеории. Однако взглядов Зейгарник это не поколебало. Она нашла себя в школе Левина.

Сам Левин, который был ненамного старше своих учеников, выступал для них не только учителем, но и другом-единомышленником. Зейгарник вспоминала, что общение с Левином отличалось от принятого в академических кругах. С теми, кто становился его учеником, Левин постоянно общался вне стен университета, нередко приглашал к себе домой. Сквозь призму психологических проблем велись беседы на самые разные темы, в частности и о художественной литературе, знатоком которой, особенно Толстого и Достоевского, был Левин. Его научная школа стала своего рода семьей, о которой он заботился.

Человек с общительным, живым характером, Левин вовлекал своих учеников в особую «игру-поиск», часто делая предметом исследования непосредственные житейские наблюдения над людьми. Так, его семинары часто проходили в кафе за чашкой кофе. В частности, сам феномен запоминания незавершенных действий был «подсмотрен» именно в такой ситуации. Дело было так. Внимание психологов привлек тот факт, что официант, приняв у них заказ, не сделал никаких записей, хотя перечень заказанных блюд был обширным, и принес к столу все, ничего не забыв. На замечание по поводу его удивительной памяти он пожал плечами, сказав, что он всегда точно помнит, какие блюда заказывают клиенты. Тогда психологи попросили его припомнить, что выбрали из меню посетители, которых он обслуживал до них и которые только что ушли из кафе. Официант растерялся и признался, что не может точно воспроизвести тот заказ. Вскоре после этого случая возник замысел проверить экспериментально, как влияет на запоминание завершенность или незавершенность действия. Эту работу и проделала Зейгарник.

Она просила испытуемых за ограниченное время решить некую интеллектуальную задачу. Время решения определялось Зейгарник произвольно, так что она могла позволить испытуемому найти решение либо в любой момент заявить, что время истекло и задача не решена.

Выяснилось, что в случае, если решение задачи не доведено до конца, прервано, то она запоминается лучше по сравнению с задачами, решение которых было благополучно найдено участниками эксперимента. Число запомнившихся прерванных задач примерно вдвое превышает число запомнившихся завершенных задач. Можно предположить, что определенный уровень эмоционального напряжения, не получившего в условиях незавершенного действия разрядки, способствует сохранению этого действия в памяти. Эта закономерность получила название «эффект Зейгарник».

Умение всматриваться в обыденную жизнь, видеть за ее мелочами глубокие психологические корни развилось у Зейгарник, по-видимому, в значительной степени именно в годы работы с Левином. В течение всей последующей жизни она совершенствовала эти навыки, опираясь на данные наблюдений в своей исследовательской работе.

В 1927 г. Зейгарник окончила Берлинский университет. Она успешно защитила диплом, посвященный открытому ею феномену запоминания незавершенных Действий. Данные ее исследований были обнародованы еще раньше: о них сообщил Левин в своем докладе на VIII Международном психологическом конгрессе (Гронинген, 1926).

Сорок лет спустя подсчитали, что уточнению и толкованию эффекта Зейгарник было посвящено свыше 160 научных работ, а соответствующими экспериментальными исследованиями было охвачено свыше 30 тысяч испытуемых. Трактовки этого феномена предпринимались в рамках различных направлений, за исключением, пожалуй, психоанализа. Правда, одним из сотрудников Фрейда была предпринята попытка повторить опыты Зейгарник с целью психоаналитической интерпретации их результатов: в докладной записке, адресованной Фрейду, он обосновывал целесообразность такой работы. Однако, по свидетельствам очевидцев, Фрейд с гневом отбросил эту записку, заявив, что психоанализ в экспериментальном подтверждении не нуждается. Так или иначе, эффект Зейгарник — подлинно научный феномен, объективно наблюдаемый и воспроизводимый, чего не скажешь, например, о комплексе кастрации.

В 1931 г. Зейгарник вернулась на родину и сразу же включилась в научную деятельность. Она работала в психоневрологической клинике Института экспериментальной медицины, став ближайшим помощником Л. С. Выготского. В те годы она сближается со многими выдающимися советскими психологами, становится их соратницей и единомышленницей.

Тридцатые годы явились для Зейгарник временем тяжелых испытаний. Нарастало идеологическое давление на науку, омрачалась политическая и нравственная атмосфера в стране. Безвременная смерть Выготского, по мнению Зейгарник, была отчасти обусловлена этим: в атмосфере огульной критики (легко перераставшей в травлю, а затем и в прямые репрессии) он, по ее словам, «сделал все, чтобы не жить», не искал в себе сил бороться с мучившей его болезнью.

В 1938 г. был арестован муж Блюмы Вульфовны. Она осталась одна с малолетним сыном на руках, второй сын родился вскоре после ареста мужа. Он так никогда и не увидел своего отца (тот погиб в застенках Лубянки). Страх, неуверенность в будущем, материальная неустроенность поселились в семье Зейгарник на долгие годы. Среди немногих верных друзей были А. Р. Лурия и С. Я. Рубинштейн. Сусанна Яковлевна Рубинштейн оставалась подругой и соратницей Б. В. Зейгарник до последних дней ее жизни.

В годы Великой Отечественной войны, эвакуировавшись из Москвы, Зейгарник работала в нейрохирургическом госпитале на Урале. Она принимала активное участие в работе по восстановлению психической деятельности тяжелораненых. В этот период укрепляются ее научные и личные контакты со многими крупнейшими психологами страны — А. Р. Лурией, А. Н. Леонтьевым, А. В. Запорожцем, С. Г. Геллерштейном. Впоследствии она с большим теплом и любовью вспоминала о них, отмечая, что именно в этот период под влиянием общения с психологами школы Выготского и оформились ее представления о патопсихологии как особой отрасли знания.

После войны Зейгарник возглавила лабораторию психологии в Институте психиатрии, созданную при ее активном участии. Здесь в сотрудничестве с очень небольшим поначалу коллективом единомышленников сформировалась экспериментальная патопсихология как самостоятельная научная дисциплина на стыке общей психологии и психиатрии. И хотя задолго до этого в нашей стране было опубликовано немало психологических трудов по исследованию патологии памяти, внимания, мышления, личности, именно благодаря Зейгарник патопсихология из разрозненной области знания превратилась в особую ветвь науки со своей систематизированной теоретической проблематикой, развернутой программой подготовки кадров, очерченной областью практического приложения.

Теоретические и экспериментальные исследования обобщены Зейгарник в книгах, ставших настольными Для любого патопсихолога, — «Нарушения мышления у психически больных» (1959), «Патология мышления» (1962), «Введение в патопсихологию» (1969), «Основы патопсихологии» (1973), «Патопсихология» (1976). Научные тексты Зейгарник прозрачны и просты. Простота изложения сложных научных положений была важнейшим принципом ее творчества. Она любила родной язык, в частности, критически относилась к его засорению англицизмами.

Интерес к человеку, наблюдательность в сочетании с высоким профессионализмом психолога-клинициста делали Зейгарник исключительно проницательным человеком, понимающим другого при первом взгляде на него. Вслед за мастерами прошлого, для которых при оценке человека было важно все: походка, речь, взгляд, рукопожатие и т. д., Зейгарник также считала важными все эти внешние проявления, умела их увидеть, оценить и составить психологический портрет человека. Этому она учила и студентов-психологов, молодых специалистов, своих сотрудников.

В людях Зейгарник особенно ценила качество, называемое ею опосредствованностью. Имелось в виду умение человека критически оценить себя, способность самостоятельно справиться с внутренними проблемами. В этой связи она крайне скептически относилась к возможности широкого использования психотерапии. По ее мнению, развитая, гармонично организованная личность должна уметь самостоятельно «отрегулировать» свой внутренний мир. В психотерапии, считала она, нуждаются люди незрелые, с несформированной системой психической саморегуляции. «Мы же с вами, — говорила она одному из своих собеседников, — не пойдем в психотерапевтическую группу».

Блюма Вульфовна Зейгарник прожила долгую, но далеко не безоблачную жизнь: это была жизнь-борьба, жизнь-преодоление, жизнь-поиск. Мужественная и жизнелюбивая, душевно щедрая и открытая всему истинно прекрасному, она была искренне любима и почитаема психологами разных поколений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.