Глава 7. Детские истоки сексуальных нарушений I: влияние ранних отношений с родителями

Глава 7. Детские истоки сексуальных нарушений I: влияние ранних отношений с родителями

Я научился смотреть на бессознательные любовные отношения (отмеченные своими аномальными последствиями) – отношения между отцом и дочерью, между матерью и сыном – как на возрождение чувств, возникших в младенчестве. В другой своей работе я подробно показал, во что развивается раннее сексуальное притяжение между родителями и детьми, а также объяснил, что легенду об Эдипе, вероятно, следует рассматривать как поэтическую передачу того типичного, что есть в этих отношениях.

Зигмунд Фрейд, «Фрагмент анализа случая истерии»[68]

Передача социальных и культурных ценностей

Сексуальные нарушения у взрослых представляют собой результат наследования факторов, которые нельзя сводить только к семейному опыту. В частности, Мастерс и Джонсон подчеркивают роль культурных и религиозных влияний в этиологии сексуальных дисфункций. Например, обсуждая первичную импотенцию, они утверждают:

Строгое религиозное воспитание может внушить подростку мысль, что любое открытое проявление сексуальной активности до брака не только абсолютно неприемлемо, но и разрушительно воздействует на личность, деморализует ее, превращает человека в животное и вредно сказывается на его физическом и/или психическом здоровье. К сожалению, психосоциальные ожидания касательно сексуальной жизни в браке не оказывают ей должной поддержки. К счастью, большинство невинных юношей из семей со строгим религиозным воспитанием, в случае неудачи при первом сексуальном опыте в браке, произошедшей в результате чрезмерного напряжения от первого столкновения с физической стороной сексуальной жизни, могут справиться с этими трудностями и избежать развития симптомов первичной импотенции[69].

Хотя Мастерс и Джонсон и отмечали, что некоторые пациенты оказываются более, чем другие, подвержены влиянию строгих религиозных ограничений, как, например, мужчина, которого с детства полностью подавлял один из родителей, тем не менее, сам механизм влияния религиозных или культуральных факторов остался нераскрытым[70].

Носителями культурального и религиозного воздействия являются первичные фигуры, создающие модели внутренних объектов. Влияние религии и культуры осуществляется через межличностный контекст, в котором происходит их усвоение в актуальной ситуации. Именно этот контекст и позволяет понять механизм их действия. Пример, приведенный ниже, представляет собой относительно легкий случай.

Джон (62 года) и Мэри (56 лет) Сантини соблюдали строгие католические традиции своих итало-американских семей. К моменту, когда им пришлось обратиться за консультацией по поводу сексуальных нарушений, они были женаты три года и глубоко любили друг друга. Оба прошли через первый брак, продолжавшийся почти тридцать лет, и в обоих случаях секс случался редко и не приносил удовлетворения. Вероятно, эти неудачные отношения просуществовали так долго из-за выраженного негативного отношения к разводам. Первая жена Джона умерла до того, как он встретил Мэри, которая в тот момент жила отдельно от мужа. Ее муж умер уже после начала ее новых отношений. Для Мэри это было источником сильного чувства вины, несмотря на ее явное желание быть с Джоном.

У Джона и Мэри было две общих культуральных и семейных ценности: строгая религиозность и чувство долга перед семьей, куда входили родители, братья, сестры, муж, жена и дети. Мысль о главенстве личных потребностей над нуждами других и, тем более, о возможности получения удовольствия для себя вызывала у них чувство вины. Такой самозабвенный альтруизм никак не нарушал их жизни, кроме одной ее области – сексуальной.

Мэри была способна испытывать оргазм и любила заниматься сексом с мужем. Он же, несмотря на то, что изначально у него все было в порядке, начал все чаще переживать вторичную импотенцию. Это парализовало их сексуальную жизнь. Стоило им заняться сексом, Джон немедленно начинал мучиться вопросом, доставляет ли он Мэри достаточно удовольствия. Она могла достичь оргазма только в позиции, когда она была сверху, и он был уверен, что это его вина. Чем больше он старался, тем сильнее страдала его эрекция, и за год женитьбы он практически стал импотентом.

В ходе сексуальной терапии, которую проводили несколько котерапевтов, выяснились интересные вещи. Оба супруга поначалу были не способны получать наслаждение для себя. Делая массаж, каждый сообщал, что гораздо больше удовольствия он испытывает от реакции другого, а когда они лишились такой возможности, потому что терапевты попросили их замолчать, массаж им быстро наскучил и стал вызывать беспокойство. Удовольствие для них неизменно сопровождалось тревогой и чувством вины. С помощью терапевтов и их авторитетного одобрения они смогли это преодолеть, но в процессе работы выявился материал, хотя и не имеющий непосредственного отношения к проблеме, но иллюстрирующий силу религиозных запретов, особенно со стороны Мэри.

Мэри рассказала о том, как годами ухаживала за своей стареющей матерью, о чувстве вины, мучившем ее, когда она в конце концов все-таки поместила ее в дом престарелых, и о желании заботиться о своих собственных детях. Она вспоминала доброго и понимающего священника, давшего ей разрешение на операцию по удалению матки, потому что после рождения троих детей жизнь ее оказалась в опасности. Воспоминания уносили ее все дальше в детство, к ее любящим, но вызывающим чувство вины самоотверженным родителям и к воспитывавшим ее монахиням. Ей не внушали, что заниматься сексом неправильно, поскольку в браке он разрешен. Но в мире ее ранних объектов не было модели получения удовольствия – была одна лишь самоотверженность, постоянно граничившая с чувством вины.

В решающем столкновении с этим архаическим демоном Мэри попыталась доставить себе удовольствие с помощью мастурбации, как ей велели терапевты, но на стене своей спальни она увидела взиравшую на нее статуэтку Девы Марии – символ бесполого самопожертвования, в честь которой ее назвали. Неудивительно, что она не смогла продолжать. Через несколько дней непрекращающейся работы Мэри вынесла из комнаты статуэтку, а вместе с ней – и вызываемые ею чувства. Она также смогла поговорить со своими взрослыми дочерьми о том, что следует уделять внимание и своим собственным нуждам. Дочери, обожавшие ее, но не менее подверженные чувству вины, тепло отреагировали на это и выразили ей свое одобрение, а она в ответ дала одной из них книги, которые помогли ей научиться самой получать удовольствие.

Интрапсихическая жизнь, через которую, что немаловажно, происходит передача социальных и религиозных ценностей, является основным фактором в образовании сексуальных нарушений. Ситуация серьезно усложняется, если супруги сталкиваются с унаследованным объединенным ранним опытом, приобретенным в родительских семьях и в ближайшем социальном окружении. Круг людей, чье влияние может сравниться с влиянием членов семьи, ограничивается несколькими фигурами, замещающими родителей (родственники, учителя, няни, монахини, священники), и сверстниками в подростковый период. Опыт раннего детства бессознательно связывается со взрослой сексуальной жизнью, что имеет место как при нормальном функционировании, так и при наличии нарушений в сексуальной сфере. Если с сексом все в порядке, мы можем предполагать, что текущие отношения преимущественно благоприятны, содержат репаративные чувства, а не деструктивные и вызывающие страх переживания. Пожалуй, следует помнить о случаях, когда ценности родителей допускали вполне либеральное отношение к сексу, однако их повзрослевший ребенок все же испытывает слишком сильную тревогу, чтобы воспользоваться таким наследием, и ведет себя так, как будто его родители были строжайшими пуританами. Эти случаи ярко подчеркивают тот факт, что культура является лишь одним из факторов в этой сложной области.

Диагностическая оценка внутренней объектной жизни

Сам по себе детский опыт, нормальный или травматический, не может вызвать дисфункции. Как правило, сексуальные дисфункции обусловлены множеством факторов, включающих, в частности, уязвимость сексуальной системы, типичную для психосоматических заболеваний[71]. Однако у пар, обращающихся по поводу сексуальных нарушений, всегда желательно исследовать внутреннюю семью и ее влияние на текущую проблему. Иногда это может быть осуществлено с пользой для индивида или пары уже в ходе первого интервью, но, как правило, требуется гораздо более длительное исследование. Порой даже сбора краткой информации о личной и семейной истории может оказаться достаточно, чтобы определить вероятное происхождение симптомов и сформировать гипотезу о том, какое лечение необходимо для улучшения сексуального функционирования.

Эту информацию можно получить из двух основных источников: непосредственно из истории пациента или косвенно – через воссоздание его отношений с родителями в переносе на супруга и на терапевта, который можно наблюдать в рассказе пациента о его сексуальных проблемах. Быстрая оценка переноса дает нам возможность пережить то, с чем пара и семья живут постоянно. Сексуальный симптом может представлять собой только верхушку айсберга, указывая на то, что невосприимчивость к хронической проблеме иллюзорна, как это было в следующем случае:

Рой, муж Тамары, настоял на обращении за консультацией по поводу их сексуальной жизни после того, как «у жены, наконец, закончились оправдания». Им обоим было по 38 лет, их брак продолжался 4,5 года. За время брака Тамара ни разу не испытала сексуального удовольствия, хотя до женитьбы все было в порядке. С момента, когда она впервые почувствовала, что полностью принадлежит Рою, секс становился для нее все менее приятным.

Она забеременела во время медового месяца, а потом еще раз, как только закончила кормить грудью первого ребенка. Обратиться за помощью она согласилась лишь спустя год после того, как прекратила кормить грудью второго малыша, так как секс все еще вызывал у нее опасение.

На первой встрече с терапевтами Тамара была настороженной и тревожной. Она чувствовала, что должна обратиться за помощью, потому что ценила свой брак и считала себя ответственной за него перед Роем. Она сообщила о чувстве облегчения от того, что, наконец, смогла высказаться, и сопутствующем ему ощущении угрозы. На последующих сессиях она без всяких затруднений выражала свои мысли, но при этом сохраняла некоторую туманность относительно своих родителей, которых она идеализировала. Но когда женщина-терапевт позволила себе пробный комментарий о том, что пациентка, похоже, испытывает смешанные чувства к своей матери, Тамара впала в ярость и закричала, что «не потерпит такого отношения» и что терапевт ее критикует. Она, однако, быстро пришла в себя и сообщила, что такие приступы гнева для нее крайне необычны, хотя она часто срывается на Роя и детей, сама не понимая природы этих срывов. Почему объектом ее ярости становятся именно те, кого она больше всех любит? Это интервью закончилось мирно, и на последовавшей за ним встрече с котерапевтом-мужчиной Тамара была не только более рассудительной, чем обычно, но и более проницательной.

На основе этого события терапевты предположили, что Тамара чувствовала непонимание и критическое отношение со стороны матери. Интервью с терапевтом-женщиной и особенно комментарий касательно ее чувств к матери, предположительно, высвободил переживания, в которых Тамара никак не могла решиться признаться в ходе консультации. Тот факт, что ее отношения с отцом были гораздо более благоприятными, подтвердился тем, что интервью с терапевтом-мужчиной вызвало у нее абсолютно другие чувства. Терапевты предположили, что когда она проявляла ярость к мужу и детям, они представляли для нее материнский «плохой объект». Когда ей был рекомендован психоанализ, они посоветовали обратиться к аналитику-мужчине из-за ее трансферентных проблем с женщинами.

Прошло всего несколько месяцев с начала анализа, когда Тамара впервые смогла признать, что постоянно испытывала трудно уловимое, но постоянное критическое отношение со стороны своей матери, и ощутить проблеск чувства обиды. Затем последовала серия сновидений, в которых ее внутренний мир был представлен в виде домов. Ей снились комнаты и мебель в них, которые увеличивались по мере того, как анализ все дальше расширял доступ к ее внутреннему миру. Наконец, она рассказала следующее сновидение:

«Это было дома, я отодвигала мебель к стенам гостиной, чтобы освободить пространство, и пыталась расположить стол так, как мне нравилось и как он стоял у наших соседей. Там была и мать. Она говорила либо «это выглядит ужасно», либо «поставь это на место». Я помню, что очень злилась, когда она говорила это. Когда я проснулась, мне пришло в голову, что мать всегда присутствует в моем доме, раздавая мне указания, как его обставить. Если дом символизирует мою душу, значит, мать есть и там!»

Это сновидение о критикующей матери содержало также осуждение мастурбации, к которой Тамара прибегала в детстве. Оно рассказывает нам, что мать (и она сама тоже) не находит привлекательными ее гениталии и ее тело (ее «гостиную»). Антилибидинальная интернализованная мать запрещает ей секс. В подтверждение правильности такого понимания (о чем тогда не было упомянуто) Тамара начала заниматься мастурбацией после многих лет отказа от сексуальной жизни и через несколько дней инициировала секс с Роем.

В раннем проявлении переноса был найден ключ к информации, которую сама пациентка не осознавала. Фактически, вследствие особенностей ее защиты, т. е. нежелания знать о собственном чувстве обиды и негодования на интернализованную критическую мать, она отрицала не только существование недовольства матери, но и всей ситуации в целом. Поэтому терапевты могли только предполагать, что такая реакция выдает скрытую интернализацию, касающуюся и отказа Тамары от секса. Требовалось время, чтобы получить этому подтверждение и достичь изменения.

Схема рассмотрения детских переживаний пациентов с сексуальными дисфункциями

Как мы могли убедиться, связанные с родителями детские переживания, как правило, группируются вокруг воспоминаний и бессознательных интернализаций событий, несущих характерные особенности связи с ними. В этой главе я хочу рассмотреть две категории таких интернализаций, а в дальнейшем мы остановимся на двух дополнительных группах:

I. Качество связи с родителем своего и противоположного пола.

II. Качество связи между родителями на разных стадиях.

III. Адекватность родителей в их функционировании в качестве родителя.

IV. Опыт со сверстниками и фигурами, замещающими родителей, в позднем детстве и подростковом возрасте (воспоминания, одновременно и сохраняющие, и изменяющие темы ранних отношений с родителями) – это будет рассмотрено в разделе, посвященном подростковому возрасту.

Во всех четырех категориях некоторые общие темы играют важную роль в определении качества сексуальной связи и сексуального опыта во взрослой жизни: угроза или реальное переживание покинутости, уровень и направление гнева и ненависти, естественность ощущения себя любимым и получающим заботу. Эти темы будут фигурировать в последующем обсуждении и рассмотрении случаев.

I. Качество связи с родителями

Это переживание можно разделить на две категории:

1. Доэдипальное развитие, включающее в себя самую первую связь младенца (мальчика или девочки) с матерью.

2. Эдипальное развитие, по-разному проходящее у девочек и мальчиков, включающее в себя как позитивный, так и негативный варианты, а именно:

– позитивная картина эдипального развития: идентификация с родителем своего пола (у мальчика – с отцом, у девочки – с матерью) и сексуализированное притяжение к родителю противоположного пола;

– негативная картина эдипального развития: сексуализированная связь с родителем своего пола.

1. Первичный опыт в диаде мать – младенец

Как мы уже отмечали, этот первый опыт включает интенсивный физический обмен как средство создания прочного фундамента доверия, взаимной привязанности и заботы. Разрыв отношений в этот период будет иметь критическое значение для развития личности, и сексуальные нарушения станут лишь одним из множества его последствий. Поскольку сексуальные проявления могут использоваться в попытке завоевать материнскую заботу, многие пациенты, пострадавшие от ее дефицита на ранних этапах своей жизни или ее хронического недостатка, демонстрируют их задолго до достижения взрослого возраста. Те, кто был лишен надежной материнской заботы в меньшей степени, могут лучше функционировать в сексуальной сфере, чем в каких-либо других.

Джуди Грин к 14 годам пережила несколько эпизодов сексуального насилия. Ее мать с самого начала относилась к ней амбивалентно, и в этом отношении проявлялись ее многочисленные сомнения по поводу самой себя (брат Джуди, старше ее на три года, избежал этого, поскольку мать не могла в такой степени идентифицировать свои негативные аспекты с мальчиком).

Еще до рождения Джуди мать жалела о том, что вышла замуж. В течение первых лет жизни дочери она страдала депрессией и относилась к Джуди то пренебрежительно, то с негодованием. Иногда на смену приходило чувство вины, результатом которого становилась компенсаторная гиперопека. Однажды, когда Джуди было 4 года, мать насильно стала кормить ее грудью. Предположительно, это можно рассматривать как свидетельство того, что мать предпочитала близость инфантильных отношений и поощряла регрессивное, зависимое и сексуально окрашенное поведение. Потребности растущего ребенка были явно обременительны для нее. Отношения Джуди с отцом также были с обеих сторон окрашены оттенком соблазнения. Он называл ее «Джуди-детка» и радовался ее кокетливым заигрываниям. Вероятно, в отношениях с ней он искал удовлетворения, которого ему не хватало в несчастливом браке, – подобно тому, как Джуди стремилась получать от него материнскую заботу.

Поэтому ее состояние ухудшилось, когда он заболел раком (ей было 4 года) и через год скончался. (У нее осталось одно раннее воспоминание о том, как отец радостно подхватывает ее на руки, и еще одно – о полном одиночестве.) Мать страдала от сильнейшего чувства вины, потому что как раз в то время, когда обнаружилась болезнь ее мужа, у нее был роман на стороне. Ее депрессия и общий хаос в семье немного уменьшились после того, как спустя два года она снова вышла замуж, но этого было недостаточно, чтобы исправить вред, нанесенный Джуди ранними дисфункциональными отношениями с родителями. В возрасте 9 лет она регулярно участвовала в инцестуозной сексуальной активности со своим двенадцатилетним братом. Это продолжалось год, затем их отношения были обнаружены и прекращены. В 13 лет у Джуди развилась тяжелая депрессия, она страдала от чувства вины и начала использовать секс как средство для отыгрывания вовне. Пока ее матери не было дома, она могла успеть вступить в половую связь с несколькими мальчиками. Вскоре страх беременности из-за задержки менструального цикла связался у нее с воспоминанием о случайной гибели ребенка, свидетельницей которой она стала за год до этого, и депрессия ее усилилась. В конце концов, она попала в больницу, приняв 100 таблеток аспирина.

Для Джуди стадия сексуального отыгрывания вовне была обусловлена дефицитом материнской заботы на ранних этапах ее жизни, а именно депрессией матери, приведшей к эмоциональному отсутствию и к отстранению матери, когда она ощущала Джуди неуправляемой. Со смертью отца Джуди лишилась всех доступных ей возможностей компенсации. Ее мать, погруженная в депрессию, проецировала на дочь свою низкую самооценку, и ничто не могло переломить эту ситуацию, возникшую с самого начала жизни девочки. В результате многочисленные особенности неадекватной детско-родительской связи стали разыгрываться в сексуальной сфере. Попытки получить материнскую заботу, предпринимаемые Джуди в детском и подростковом возрасте, определялись ранним дефицитом отношений с матерью, еще больше обострившимся в ходе более поздней депривации, а также идентификацией с действиями самой матери, которая попыталась с помощью секса найти облегчение (любовный роман), когда Джуди было четыре года.

Пациенты не могут рассказать о многих фундаментальных нарушениях своего развития по двум причинам. Во-первых, если эти нарушения были очень серьезными, то личность пострадала на самых ранних стадиях, и искажения развития простираются далеко за пределы сексуальной сферы. Во-вторых, основы материнско-детских отношений закладываются до того, как сформируется речь и сознательная память, – на стадии, когда мысли – очень конкретные и сосредоточенные на теле – рождаются в колыбели тактильного обмена между младенцем и родителем. Пациенты с дефицитом таких отношений напоминают обезьянок-сирот из эксперимента Харлоу (глава 3), поскольку их матери в психологическом плане тоже вели себя, как холодные, безжизненные проволочные суррогаты живых матерей. Как и чучела, изображавшие обезьян, матери таких пациентов не способны передавать тепло посредством прикосновений, ласки и отзеркаливания. Поскольку сексуальные отношения, в отличие от механического функционирования, требуют интернализации целостного, живого опыта с самого начала, эти пациенты имеют серьезные препятствия в своем развитии. С другой стороны, некоторые менее тяжелые случаи скрывают под поверхностью продолжающиеся, хотя и не столь глубокие, нарушения отношений между матерью и ребенком. Как и в случае Джуди, производные ранних нарушений вплетаются в развитие на последующих стадиях.

2. Эдипальное развитие у мальчиков: связь и идентификация с родителями

В возрасте от трех до пяти лет мальчик, как правило, начинает рассматривать мать уже не как фигуру привязанности и заботы, а как объект своего сексуального и либидинального интереса. Он также впервые осознает, что вступает в опасное соперничество с отцом. Хотя поначалу он открыто демонстрирует свое отношение обоим родителям (эту фазу можно назвать «фаллически-нарциссической»[72]), в дальнейшем он начинает завидовать отцу и бояться его как соперника, иногда желая убить его и воображая, как тот может отплатить ему за злые намерения, уничтожив его самого или его пенис. В то же время, несмотря на зависть, гнев и страх, он продолжает любить отца и идентифицироваться с ним. Такое сочетание составляет позитивный эдипов комплекс, отраженный в графе А схемы 7.1.[73]

Схема 7.1. Эдипальная стадия у мальчиков

Мальчик также воображает себя девочкой (идентификация с матерью), с которой отец мог бы иметь сексуальные отношения (схема 7.1, графа B). В этом случае ему не пришлось бы бояться, что отец отомстит ему за его пенис. Негативный эдипов комплекс есть также проявление базовой бисексуальности мальчика.

Нередко возникает путаница в терминах «негативный» и «инвертированный» эдип (см. схему 7.1, графу C). В негативном эдипе мальчик занимает женскую позицию и выбирает в качестве объекта отца. При этом он пассивно подражает девочкам и любит отца. В инвертированном эдипе он ведет себя, как мальчик, то есть активно, и испытывает любовь к отцу. В этом случае позиция остается мужской – меняется лишь объект. Ситуация инвертированного эдипа возникает из нормальной фаллически-нарциссической фазы, предшествующей эдипальному развитию. На этой более ранней стадии мальчик демонстрирует свою маскулинность отцу так же, как матери, чтобы получить его одобрение и любовь[74]. В дальнейшем, начиная испытывать эдипальное влечение к матери, он пытается создать ситуацию, в которой он сможет любить обоих родителей и сохранять свою половую идентификацию. В случае, если отец отсутствует, или его фигура слишком слаба по сравнению с доминантной матерью, может развиться гипертрофированный вариант эдипова комплекса. Но если мальчик обращается к отцу за материнской заботой, которой ему не хватает, могут проявиться аспекты негативного или инвертированного вариантов.

Факт наличия трех перечисленных базовых вариантов (и множества их комбинаций) прохождения мальчиками эдипальной ситуации подчеркивает важность интрапсихических объектных отношений. Два мальчика внешне могут вести себя одинаково – как маленький мужчина, который любит своего отца. При этом во внутрипсихическом плане один из них будет идентифицироваться с матерью, играя в отношении мужчины женскую роль. Другой же может продолжать отождествлять себя со своим полом и постепенно вырабатывать идентификацию с отцом.

Позитивная эдипальная модель и ее роль в происхождении сексуальных расстройств отражена в следующем примере.

Пример случая гипертрофированного позитивного эдипального развития

Генри де Ф. (41 год) обратился за помощью из-за того, что его жена Клер не испытывала оргазма, не интересовалась сексом и часто пребывала в подавленном настроении. Вскоре также выяснилось, что у него серьезные проблемы с преждевременной эякуляцией. Ему никогда не удавалось продлить половой акт более чем на 30–60 секунд, в том числе и до брака, и во время брака, при эпизодических встречах с проститутками. Когда же его жена прошла сексуальную терапию, в результате чего научилась испытывать оргазм, стала лучше относиться к сексу и перестала чувствовать себя подавленной, у Генри стали возникать длительные периоды утраты всякого интереса к сексу и признаки серьезной депрессии.

Семейная история Генри представляет интерес и по материнской, и по отцовской линии. Его мать, женщина властная и доминантная, вышла замуж за человека, которого любила в детстве – фармацевта из Айдахо. Он относился к Генри с любовью и старался его поддерживать, но сам был слишком слабой личностью. Когда мальчику было 5 лет, мать оставила фармацевта, чтобы выйти замуж за блестящего французского аристократа мистера де Ф., который, как выяснилось, и был настоящим отцом Генри. Мистер де Ф. был требовательным и склонным к депрессии. Мать Генри тратила все свое время на заботу о нем. Новый муж требовал от нее, чтобы она полностью посвятила себя ему и игнорировала сына, в котором этот новообретенный отец видел соперника и обузу. Жена всегда должна была быть доступной для его сексуальных желаний; если же она отказывалась, он мог пригрозить самоубийством.

Борьба Генри с отцом не должна быть упущена нами из виду, однако его переживание связи с матерью было более интенсивным. Его внимание было сосредоточено на ее взаимодействии с двумя мужчинами, и это привело к тому, что он стал стараться избежать ее доминирования. Себе в жены он выбрал женщину, не способную на сексуальный отклик. Он знал об этом еще до женитьбы, и ему было с чем сравнить, так как с другими женщинами он имел опыт адекватных отношений. После брака он пытался помочь жене с ее проблемой и в то же время защищался от нее своей преждевременной эякуляцией. Он отказывался попадать под ее власть, и это спасало его от страха подчинения, поскольку он стремился сам контролировать ее. Когда Клер избавилась от своей проблемы, его бегство приобрело более очевидный и масштабный характер. Полное сексуальное отвержение жены демонстрировало его потребность защитить себя от обеих материнских фигур – поглощающей либидинальной и антилибидинальной, которая покинула его ради двух его отцов.

Утрата любимого отца, произошедшая на эдипальной стадии развития, сыграла важную роль в формировании депрессии Генри. В сексуальном расстройстве (преждевременная эякуляция, дальнейшая утрата интереса к сексу и выбор женщины с нарушениями) выражается идентификация с потерянным объектом, подпитываемая запретными мечтами о матери и страхом перед ней. Без сомнения, в его ранних отношениях с ней были аспекты, которые внесли свой вклад в проблему, но по-настоящему она проявилась именно на эдипальной стадии. Сексуальная терапия дала эффект в отношении дисфункций Клер и преждевременной эякуляции Генри, но выявленная у него сексуальная дизъюнкция и депрессия, сопровождавшая ее, требовали интенсивной терапии и лечения антидепрессантами.

Случай негативного и инвертированного эдипального развития

Случай, описанный ниже, иллюстрирует, как из-за конфликта с отцом (усиленным либидинально инвертированным образом деда) развиваются негативные и инвертированные элементы эдипальной стадии, в дальнейшем способствующие формированию сексуальной симптоматологии. Во время лечения о матери пациента было известно довольно мало, однако по косвенным признакам можно было заключить, что пациент страдал от дефицита отношений с ней и одновременно боялся и избегал ее.

Боб много говорил о своем отце, возлагавшем на него большие надежды, в то время как мать представала в его рассказах неясной фигурой, от которой не поступало никакой поддержки. Всячески стремясь сблизиться с отцом, Боб одновременно боялся оказаться у него в подчинении. В детстве он отказывался надевать пижаму, потому что считал, что этого хочет отец. Позже пижама стала для него чем-то вроде фетиша – объектом, вызывающим сексуальное возбуждение. Он надевал ее, чтобы заняться мастурбацией. В процессе терапии он ассоциировал пижаму с нижним бельем своего деда, которого очень любил и с которым часто спал в одной постели. Амбивалентность в отношении пижамы проявлялась также в его неспособности достаточно долго сохранять эрекцию в сексуальных отношениях с подругой. Он немедленно начинал думать, что отец хотел бы, чтобы он имел половые отношения, и его пенис бессильно опадал. По мере того, как Боб овладевал своей тревогой, он начинал видеть, что отец не будет отнимать у него независимость, если он идентифицируется с ним в активной мужской роли. Постепенно он пришел к пониманию, что эта амбивалентность отражала некоторые сомнения по поводу своих способностей, мучившие его отца, и его стремление к более близким отношениям с сыном, в котором для Боба прослеживалась гомосексуальная параллель с его собственными чувствами к деду. Чувства к отцу, казалось бы, требовали от него пассивного подчинения, однако он, парадоксальным образом, защищался посредством своего отказа испытывать эрекцию. В то же время он активно пытался построить отношения с дедом. Этот же парадокс прослеживался в особенностях его переноса на терапевта-мужчину. Боб как бы отказывался попадать в ситуацию, угрожающую сексуальным провалом, как если бы он вступал в половые отношения только ради терапевта, и в то же время он активно старался добиться успеха, чтобы терапевт был доволен.

Некоторые аспекты ситуации, в которой оказался Боб, объединяют ее с ситуацией развития гомосексуализма. Идентификация с отцом смешивается со стремлением рассматривать его как либидинальный объект (который Боб усматривал в своем дедушке). В отце присутствует также антилибидинальный объект, угрожающий пациенту кастрацией и превращением в женщину. Женщины, по-видимому, также воспринимались им как антилибидинальные и угрожающие, хотя подтверждающего это вербального материала о матери не было получено. В его уходе от женщин и страхе перед их властью можно угадывать аналогичный страх перед матерью.

У Боба не сформировалось гомосексуальной идентификации. Постепенно он смог идентифицироваться со своим терапевтом и с этого момента начать строить более адекватные отношения с женщинами. Положительные чувства к отцу несли в себе угрозу кастрации, против которой он защищался. Попытка идентифицироваться с отцом посредством полового акта с женщиной не удалась из-за того, что он пытался усвоить женскую роль и подчиняться отцу, и в результате ему приходилось спасать свой пенис. Элемент инвертированной эдипальной констелляции здесь заключается в том, что Бол как мальчик привязан к своему отцу. Полностью раскрыть эту связь не удалось из-за ограничений лечения, и доминирующей осталась версия о его страхе негативной эдипальной ситуации.

3. Эдипальное развитие у женщин: связь и идентификация с родителями

Принято считать, что развитие девочек более сложное, чем у мальчиков, потому что у девочки первичная привязанность к матери должна смениться привязанностью к отцу[75]. В последние годы наше понимание сексуального развития женщины претерпело изменения под влиянием работ коллег, имена которых неразрывно связаны с лондонской Хэмпстедской клиникой. Сначала мы рассмотрим взгляды Умберто Нагеры, который подробно исследует базовый тезис Фрейда о том, что маленькая девочка изначально ведет себя, как мальчик. Затем мы перейдем к новым взглядам, предложенным Роуз Эджкамб и Мэрион Бергнер, согласно которым «фаллически-нарциссическая» фаза отмечает переходную зону между диадическим доэдипальным и триадическим эдипальным развитием.

Схема 7.2 поможет лучше понять представления Нагеры о женском эдипальном развитии[76]. Он утверждает, что в возрасте до 2,5–3 лет девочка ведет себя скорее как маленький мальчик и идентифицируется с ним. На нормальной первой фазе эдипального периода она действует, как мальчик, и в качестве объекта любви выбирает мать (графа А, схема 7.2). В 2,5–3 года она переходит к женской позиции, характеризующейся большей чувствительностью; теперь ее любовь больше адресована отцу (графа С). Однако в каждом из этих периодов есть и негативная эдипальная позиция. До трехлетнего возраста, пока девочка больше ведет себя, как мальчик, негативная картина (как правило, не находящая явного проявления) заключается в том, что она – девочка, ищущая отца (графа В). Некоторые маленькие девочки преждевременно обращаются к образу отца вследствие того, что мать недоступна. После трех лет негативная картина заключается в том, что девочка ведет себя, как мальчик, ищущий мать (графа D).

Схема 7.2. Эдипальные позиции девочек (измененная схема Нагеры, 1975, р. 11)

В действительности, однако, ситуация значительно сложнее. Существуют еще два инвертированных варианта (графы E и F на схеме). На первой стадии девочка, эдипальное развитие которой происходит по инвертированному варианту, ведет себя, как мальчик, однако ее либидинальным объектом является отец. Это значит, что она – все еще «мальчик» на фаллическо-эдипальной стадии, выбирающий отца вместо матери. На следующей инвертированной фазе она начинает вести себя, как девочка на нормальной второй стадии, т. е. ее либидинальным объектом становится не отец, а мать. Таковы способы концептуализации того факта, что с присущей ей бисексуальностью и при учете сдвига преобладающего варианта в клинической картине возможны любые преобразования. Необходимо помнить о многих факторах, в частности, имеет ли место привязанность на первой или второй фазе, является ли она позитивной, негативной или инвертированной. (Тщательный и глубокий анализ особенностей этих фаз и их влияния на женскую сексуальность, произведенный Нагерой, не укладывается в рамки нашего исследования. Однако при рассмотрении влияния эдипова комплекса на сексуальные расстройства у женщин его схема поистине бесценна.)

Как мы могли убедиться, мальчик не сталкивается с большинством трудностей этой сложной стадии, поскольку 1) несмотря на то, что он проходит ранний пассивный этап, он уже занял активную позицию и усвоил нормальный основной вариант в ходе доэдипального развития; и 2) в норме ему не приходится менять либидинальные объекты. Ему всего лишь нужно пространство для вторичного объекта (отца), с которым он сможет идентифицироваться. (В этом и заключалась проблема Генри де Ф.) Но девочка должна идентифицироваться с матерью, даже если ей приходится отказаться от нее как от либидинального объекта.

Нагера в своем объяснении расширяет идею Фрейда о том, что маленькая девочка ведет себя, «как мальчик» (эту идею многие считают спорной), и мысль о первичности маскулинности. Хотя его формулировки имеют клиническую ценность (некоторые женщины действительно бессознательно ведут себя, как если бы они были мальчиками), необходимо внести в них некоторые поправки.

Эти поправки становятся понятны благодаря второму исследованию, проведенному Эджкамб и Бергнер[77]. На основе наблюдения и анализа мальчиков и девочек они описали доэдипальную стадию развития, названную ими фаллически-нарциссической фазой. На этой стадии, характеризующейся тем, что половые органы впервые оказываются в центре внимания и становятся источником удовольствия, между мальчиками и девочками нет большой разницы. И те, и другие занимаются аутоэротической стимуляцией и хотят получать генитальную стимуляцию от объекта, при этом имеет место слабая дифференциация себя и объекта, а также матери и отца. В отношении к объекту присутствует эксгибиционизм и вуайеризм. Ребенок говорит: «Посмотрите на меня, посмотрите, что я могу!» Ему также очень хочется видеть обоих родителей. Возникают первые признаки страха кастрации, проявляющиеся у девочек сильнее, чем у мальчиков. Мальчик осознает сравнительно маленькие размеры своего пениса, в то время как девочке приходится смириться с жизнью вообще без пениса. Это сильный удар по ее нарциссизму, порождающий зависть, но при условии наличия адекватной женской модели проблемы с фемининной идентификацией у девочки не возникают. Только после успешного преодоления этой фазы у ребенка начинается собственно эдипальный этап развития. Для мальчика ситуация практически не усложняется, поскольку его первичным объектом остается мать, игравшая ту же роль и на доэдипальной стадии. Девочке же предстоит переключиться с матери на отца и от активной роли, присущей ей на фаллически-нарциссической стадии, перейти к рецептивной установке, характерной для позитивного эдипального развития[78]. Можно предполагать, что если теория о негативном эдипальном развитии верна, этот вариант должен иметь большое распространение среди девочек, которые активно, по-мальчишески, добиваются матери. Однако Эджкамб и ее коллеги отмечают, что при изучении ряда хорошо документированных случаев анализа девочек[79] они не смогли найти достаточно оснований, чтобы считать, что нормальная негативная эдипальная фаза предшествует позитивному эдипальному развитию – даже при том, что в полной картине эдипального развития может выступать негативный эдипальный материал. Это подтверждают более ранние наблюдения, согласно которым в возрасте до трех лет девочки, как правило, идентифицируются с женским полом, в то время как в три года, с началом фаллически-нарциссической фазы, их поведение становится похоже на мальчишеское. Это значит, что они активны и склонны к эксгибиционизму, но как девочки, а не «как мальчики». В дальнейшем их эдипальное стремление к отцу также имеет активный, а не пассивный характер.

Таким образом, Эджкамб и Бергнер поддерживают точку зрения, согласно которой девочка на фаллически-нарциссической (или первой эдипальной) фазе «не похожа на мальчика». Правильнее сказать, что у мальчика и девочки есть общие черты: слабое осознание различия гениталий и относительная недифференцированность самости и объекта. Оба они изначально заинтересованы в диадических отношениях, и перед ними открывается новый горизонт триадических отношений и новых сложностей, связанных с их генитальной дифференциацией.

Однако результаты, полученные Нагерой, не теряют своей значимости, поскольку мы в самом деле видим пациентов, половая идентичность которых частично не совпадает с их настоящим полом. Возможно, что для момента перехода с фаллически-нарциссической фазы на генитально-эдипальную характерна особая уязвимость половой идентичности к воздействиям, способным индуцировать прочную идентификацию с противоположным полом.

Можно посмотреть на это и по-другому: когда маленькая девочка обнаруживает, что у нее нет пениса, ей нужно как-то пережить чувство собственной неполноценности и утраты. Ее рудиментарная способность к гореванию ограничена, и чтобы компенсировать это, она прибегает к примитивной защите отрицания. Если в дальнейшем она будет частично идентифицировать себя с мальчиком, результатом может быть относительно недифференцированная самость, больше похожая на мальчика, которую она ретроспективно перестраивает в мальчишескую, чтобы как-то скомпенсировать свою неспособность пережить отсутствие пениса. Можно предположить, что чем меньше семья будет поддерживать ее идентификацию с женским полом, тем более вероятна эта ретроспективная фальсификация. Клинически это подпадает под негативный и инвертированный варианты эдипального развития, описанные в работе Нагеры.

Фаллически-нарциссическая стадия, или первая стадия эдипального разрешения

Миссис Л. была не способна испытывать оргазм, и ее вообще не волновало, испытывает ли она возбуждение при сексуальном контакте с мужем или нет. У ее мужа, адмирала, были трудности, связанные то с преждевременной эякуляцией, то, наоборот, с ее задержкой. Миссис Л. выбрала его себе в мужья за его надежность и устойчивость: он был противоположностью ее повесы-отца, который не смог содержать семью после того, как погрузился в депрессию и лишился всех своих денег. Но особенно сильный гнев и амбивалентность у нее вызывала мать, у которой после этой семейной катастрофы развилась удушающая привязанность к ней. Ее мать была танцовщицей из Южной Америки, в Нью-Йорке она чувствовала себя одиноко и изолированно, в результате чего сильно привязалась к дочери. Постепенно в разговоре с терапевтом стало выясняться, что причина гнева миссис Л. кроется в том, что в юности она была вынуждена отказывать своим потенциальным возлюбленным. Мужчины более старшего возраста и артистического склада напоминали ей покинувшего семью отца, воспоминания о котором волновали ее, однако она отвергала их потому, что должна была поддерживать мать. Стало очевидно, что идентификация с матерью, которую отец выбрал за ее чужеземное обаяние и чувственность, делала в ее глазах сексуальность опасной, поскольку из-за этого можно лишиться мужа. Она выбрала адмирала Л. за его стойкую преданность и отсутствие чувственности, и даже одна мысль о том, что он может быть сексуально привлекательным, пугала ее.

Наиболее тяжелые чувства миссис Л. к ее матери оказались направлены на женщину-терапевта. Она неожиданно пришла к выводу, что та – плохой человек и негативно относится к ней. В реальности терапевт не испытывала таких эмоций, но сознавала, что интернализованные отношения миссис Л. с ее матерью как антилибидинальным объектом чрезвычайно напряжены и заряжены гневом. По мере прогресса сексуальной терапии сопротивление миссис Л. нарастало. Несмотря на выраженное ею желание приобрести сексуальную чувствительность, она казалась совсем не заинтересованной в этом. В конце концов, она вспыхнула от ярости и закричала: «Мне кажется, вы ненавидите меня, и я думаю, что вы – ужасный человек». Интерпретация такого проявления переноса не смогла ослабить сопротивление, и дальнейшая работа с тем же терапевтом была невозможна. Постепенно выяснилось также, что эти чувства и образ Я пациентки были настолько тесно связаны с ее сексуальной дисфункцией, что надеяться на прогресс не приходилось.

Можно предположить, что у миссис Л. произошел первичный переход к катексису ее отца в качестве девочки (вторая стадия по Нагере, позитивная эдипальная позиция), но его эксплуататорские склонности и ненадежность, впечатление от которых усиливалось нападками матери, вернули ее на первую фазу – к роли мальчика, заботящегося о матери (которую она воспринимала как «чувственную женщину»). Она мечтает о «чувственном» мужчине, однако под гнетом антилибидинальной матери не может принять в качестве такового даже своего мужа, который сам хотел бы быть более сексуально активным. В юности она придумала, как решить эту проблему, и впоследствии вернулась к своему решению: она отказалась от сексуальности и вступила в связь с мужчиной, наделенным материнскими чертами. Можно высказать следующее предположение: проходя фаллически-нарциссическую стадию, или первую стадию эдипального разрешения, она частично идентифицировалась с мальчиком и теперь воспринимала своего мужа как воплощение хорошей матери, и поэтому он никак не мог превратиться в угрожающего мужчину (см. схему 7.2, графу А)[80]. Это было самое большее, на что она оказалась способна, поскольку из-за гневной идентификации с матерью она не могла перейти к разрешению второй позитивной стадии и полюбить мужчину, заняв рецептивную позицию женщины. Иногда, на доэдипальных стадиях, гнев может служить подменой сексу – в процессе развития эта ступень предшествует даже фаллически-нарциссической стадии. И в сексуальных отношениях с мужем, и в своем переносе на женщину-терапевта миссис Л. демонстрирует яростное отвержение, все еще вызываемое у нее матерью, которую она считает ответственной за свою исковерканную жизнь. Следует заметить, что после того, как ее затрудненное эдипальное развитие приняло форму сексуальной дизъюнкции, она получила относительную свободу и могла относиться к мужу как к хорошему объекту.

Нарушения второй стадии эдипального развития будут продемонстрированы в следующем примере. Как и в большинстве случаев, данная эдипальная конфигурация весьма сложная.

Позитивное разрешение эдипова конфликта

Данный текст является ознакомительным фрагментом.