Дом моей мечты

Дом моей мечты

Прогуливаясь вечером по городу, я очень люблю заглядывать в освещенные окна домов. Ничего не могу с собой поделать, мне страсть как интересно, что происходит в квартире на последнем этаже пятиэтажного панельного дома, как устроен быт в апартаментах большого современного гиганта из стекла и бетона, чем живут люди в сталинском особняке и почему в подъезде напротив до пяти утра не гаснет свет на кухне.

По самым скромным подсчетам, мы проводим больше половины своей жизни дома, и, посетив ту или иную жилплощадь, можно составить устойчивое представление о ее хозяевах. Не зря Синяя Борода наказал молодую любопытную жену, вопреки запретам шаставшую по его тайным комнатам. И пусть та каморка с мертвыми женщинами была скорее метафорой мужского подсознания, куда уж точно не след лазать юным дамам, все равно нечего рваться без приглашения за закрытые двери, можно узнать много лишнего.

Когда по долгу службы я договариваюсь об интервью, я не настаиваю на встрече в квартире, особенно если человек известный и уж совсем наверняка если он принадлежит к артистическому миру. Раньше я не понимала почему, ведь – см. выше – именно жилище может много чего рассказать о своем владельце, а потом стало ясно, что как раз этого-то и не хочется. Я не хочу разоблачений. Любой, сидя в кафе, потягивая мохито и разглагольствуя о себе и своей жизни, имеет шанс создать тот образ, который ему нравится. Будет он скучен и правдив или получится сочинить красивую легенду – неважно. Но если мне хочется попасть к кому-то домой, значит, человек меня по-настоящему зацепил.

Я чрезвычайно чувствительна в вопросах дома, быта и семьи, поэтому те, для кого дом – это всего лишь возможность завалиться поспать и девушку привести, вызывают у меня одновременно и жалость, и зависть. Потому что, с одной стороны, страшно грустно, имея возможность, не иметь стимула вдохнуть жизнь в свое жилище, с другой – подобная позиция гарантированно защищает от прогрессирования мещанства и прямо-таки транслирует внутреннюю независимость и свободу от внешних условностей. Но есть и те, кто умеет находить золотую середину между бронзовыми канделябрами и газетами вместо обоев.

Я помню одну такую квартиру в Питере. Матрас лежал-таки на голом полу. Телевизора не было, его заменял медитативный вид на Неву, который заслуженно стоил отдельных денег при покупке жилья. Был копеечный белый кокон-плафон из IKEA, красная кофеварка на подоконнике, книги, составленные в башни от пола до потолка, и вечно голодная анорексичная черная кошка Эльза. Нет, ну были еще, конечно, и галстуки в шкафу, и зубная щетка в ванной, и тарелки зеленого цвета работы неизвестного мастера из Сванетии. Однако безусловными ценностями этого дома оставались блоковский профиль хозяина, его радушие и долготерпение. Там были разговоры о психоанализе, шизофрении, Фрейде и будущем человечества, очень много красного вина и сигареты на балконе. Вечера затягивались, переходили в ночь и растворились в лучах рассвета, но никому не хотелось ни спать, ни уходить из этой квартиры.

Было еще одно чокнутое жилище в Вене, где в большой комнате стояли… два рояля. Больше в ней не было ничего. За стеной – микроскопическая спальня ровно для кровати и чтобы ноги было куда поставить, рядом кухня с холодильником-мини-баром, по моим прикидкам, стибренным из дешевой гостиницы из-под носа зазевавшегося портье, и электроплиткой «помоги себе сам» с вечно искрящим проводом. И тоже засасывало это место, как волшебная трясина. Может, потому что старые Блютнеры под умелыми руками пели, как соловьи, может, еще почему-то, но факт – мы все, как продавцы на арабском рынке, приносили с собой коврики и подушки, чтобы было что подложить под задницу, и сидели до глубокой ночи. Пили вино, слушали Моцарта и Брамса, и жизнь казалась такой легкой, такой бесконечной и многообещающей.

Конечно, атмосферу всегда создает и поддерживает хозяин. В другом доме все было идеа-а-ально, прекрасный ремонт, пара подлинников в позолоченных рамах, стеклянный потолок в оранжерее, сочетавшиеся друг с другом цветом и характерами собака и кошка и во всех отношениях достойная семейная чета, но не о чем было поговорить и не за что толком выпить. Не тянуло теплом из электрического камина, и, похлебав дорогих харчей и отдав дань уважения хозяевам, народ, стараясь спешить не слишком откровенно, вскоре покидал безжизненные хоромы. Почему? Потому что вроде все было, а души не было.

А в другом доме, избушке на краю елового леса и земляничных полян, души было побольше, чем в ином человеке. И окна там были в резных наличниках, и дверь закрывалась на остроносый крючок – никакой тебе пультовой охраны. Деревянный пол пел и скрипел под босыми ногами. И настенные часы были с гирьками и полоумной кукушкой, каждые пятнадцать минут вылетавшей из своего гнезда с таким ужасом, словно кто-то хватал ее за хвост. И чуть влажные подушки, раздувшиеся от пера и пуха, в которые ты проваливался бесконечно, до самого утра и истошного петушиного крика. И чай на земляничных листьях из небольшого подкопченного самоварчика на кухне. И ароматные кучи грибов и яблок на пожелтевших газетах по столам и «шифонэрам». И молодая бестолковая кошка на видном месте, которая на мышей не отвлекалась и явно готовила себя к какой-то совершенно другой жизни, целыми днями намывая розовым язычком свои серые полоски. И ведь, страшно сказать, там были и кружевные салфетки на подушках, и неистребимый ковер с оленями на стене, и полудохлая лампочка Ильича на шнурке, и сортир в огороде, и рукомойник на гвозде, и все равно, ничто не доставало ни печалью, ни пошлостью. Легкая грусть и комариный звон подступали в предзакатных сумерках, собаки лениво брехали где-то на краю света, и до сих пор, невыветрившиеся из подсознания, напоминают о себе и густой запах коровника, и аромат теплого парного молока из бидона, и сладость земляничного варенья из надтреснутой «хрустальной» розетки.

К сожалению, обычно в своих домах и квартирах мы не наслаждаемся, а функционируем, живем, едим, спим, порой пускаем пыль в глаза окружающих. Ле Корбюзье называл дом «машиной для жилья». Такой подход меня не вдохновляет. Так же, как одежда – возможность прикрыть наготу, машина – способ передвижения, квартира – место, где можно на время бросить кости и отдышаться. В Японии эту мысль довели до совершенства, распространив в индустриальных и деловых районах номера-чемоданы, в которые можно втиснуть свое тело и дать ему несколько часов сна. Понятное дело, никому и в голову не придет украшать такой чемодан репродукцией Кацусики Хокусая или ароматическими свечами.

В этом смысле худшее зло – это съемная жилплощадь, на которую всем наплевать, и жилплощадь, до которой никому просто нет дела. Конечно, здесь все зависит от домовладельца и его представлений о необходимом и прекрасном. Некоторые личности в состоянии обычное купе превратить в уютную берлогу, а у их антиподов, которые имеют все, включая, прости господи, кольца для салфеток, дом так же пуст и неуютен, как автобусная остановка ноябрьским утром. Минус съемного жилья в том, что оно чужое и непостоянное. Жилец думает: «Ну и на фиг мне возиться с новыми обоями, перекрашивать входную дверь и намывать окна, если через пару месяцев я все равно отсюда съеду?» Понятное дело, что никуда он не съезжает ни через пару месяцев, ни через пару лет и продолжает пользоваться кривыми хозяйскими вилками и вешать шляпу на ржавый гвоздь. От посещения его берлоги с души воротит, и каждый раз, покидая подобные заплеванные помещения, я думаю, как же мало людей, чья природная харизматичность настолько велика, что они могут выложить обед на газету и никто не обратит на это внимания.

Но, поскольку все в мире находится в равновесии, другой жилец наверняка прикидывает с точностью до наоборот: «Почему я целых два месяца должен жить в хлеву?», берет пару баллонов автомобильной краски цвета меди и за полдня превращает рассохшиеся двери в антиквариат, а из его туалета, полного несовершенств, но выкрашенного в глубокий кобальт, иные бездельники часами не выходят, списывая все на желудочные возмущения. Но мы-то знаем, что, сидя там, эти эстеты мечтательно рассматривают неровные стены восхитительного цвета и получают свое удовольствие.

И ведь дело не в дизайне, а в отношении. В кругу моих знакомых циркулирует история «о самшитовой (самшит – вечнозеленое растение) палочке». Однажды в непогожий день у некой красавицы испортилась машина. Автомобиль встал посреди дороги, чихнул, фыркнул, и заниматься бы девушке эвакуацией под дождем, если бы мужчина средних лет и приятной наружности не вызвался помочь. Для порядка посмотрев под капот и на двигатель, он объявил ситуацию безнадежной, посадил девушку в свой лимузин и довез до ее порога. Там, естественно, она в качестве благодарности пригласила домой руки вымыть, дух перевести и чашечку кофе выпить. Ну, любому понятно, к чему дело шло, однако вышло все совсем иначе. Мужчина, кстати, женатый, может, на что-то и настроился, но, сидя на кухне и потирая свежевымытые руки, вдруг заметил, что женщина помешивает кофе в турке самшитовой палочкой. И так ему это понравилось, такое он увидел пронзительное отношение и к напитку, и к жизни, что у него дух перехватило. Впечатленный и растроганный, он вскоре красиво ушел от жены и сочетался законным браком с так и не понявшей, отчего на нее такое счастье свалилось, женщиной с фантазией. Так, оказалось, что бытие и в мелочах определяет сознание, а порой и семейное положение.

Наслаждаться жизнью в идеале можно и нужно везде и всюду, но если в самолете, за рабочим столом и в очереди в музей наслаждаться бывает довольно проблематично, то почему бы не делать это в одном проверенном месте на земле – в своем доме? Потому что если не там, то где же? И, если кто-то любит высокие, белоснежные, пышно взбитые перины и не боится своих желаний, у него оказывается на одну радость в жизни больше. Пока он вкалывает на своих рудниках и ворочает трастовыми капиталами, он нет-нет да и вспомнит лишний раз о любезной мягкой постели с лавандовой отдушкой, которая в числе прочих радостей ждет его дома.

А завтрак на вашем балконе, выходящем в зеленый двор, солнечным воскресным утром, когда весь город спит и только одинокий шмель прилетает погудеть к вам над вашим какао с булочками… А удовольствие открыть в положенный час холодильник, в котором нежатся свежий сыр с правильными дырками, тонко нарезанная розовая ветчина и бутылка охлажденного шардоне! За окном проливной дождь, слипшийся со снегом и смогом, ветер, грязь, автомобильные пробки до Мадрида, а вы сидите в воронке из пледа, причмокиваете над бокалом и смотрите фильм Иоселиани… Вот это вечер, вот это жизнь.

Кстати, если хотите лучше узнать хозяина дома, обязательно суньте нос в его холодильник. Если человек приличный, у него и там будут уют и порядок. Если же личность смутная и темная, по всем полкам будут рассованы криво вспоротые консервные банки с дохлой рыбой и йогурты, превратившиеся в известняк. С другой стороны, одна женщина была влюблена в человека, у которого в холодильнике лежали только батарейки для синтезатора и упаковка воблы. Кому что…

Глядя по телевизору на жуткие жилища, которые время от времени навещает милиция, я думаю: а что, если хотя бы один день все небритые и нечесаные люди в этом доме не пили бы и не били бы друг друга табуреткой по голове, а, одолжив у соседей чистящие средства, привели бы его в порядок? Выкинули бутылки, окурки, объедки, тряпье полусгнившее, вымыли посуду и окна, открыли форточку и впустили свежий воздух? Неужели у них не отлегло бы от сердца и не захотелось чего-то другого, нового, непривычного, причесаться, например, маме позвонить, в службу спасения своей жизни? Почему людям, которые беспробудно пьют от непреходящей среднерусской тоски в своих деревенских домах, не приходит в голову забор выровнять и покрасить, дверь отремонтировать, грязь со двора убрать, цветочек посадить на видном месте? Почему до сих пор живет и побеждает анекдот про двух червяков, сидящих в куче навоза? Неужели порок неистребим, и человек, убрав свой дом, захочет нажраться опять до потери памяти, а не сходить в кино или на прогулку с ребенком? И не до винного ларька и обратно, а в парк на волю, на природу! Я думаю, тем ментам и женщинам из службы опеки надо не с постановлениями ходить по неблагополучным квартирам, а с тряпками и чистящими порошками. Бить тряпкой по голове вместо опохмела и заставлять мыть, скоблить, тереть и чистить во имя новой и счастливой жизни. Одна известная женщина как-то сказала, что, для того чтобы в доме было чисто, нужны всего-то вода и тряпка. И желание не жить в помоях. Да, ментам потом в ту квартиру каждую неделю придется возвращаться, чтобы поддерживать чистоту и надежду. Но, может, лучше эти квартиры от грязи очищать, чем от трупов? Не знаю. С одной стороны, все это наивно, конечно, а с другой – сколько пакетов с мусором я своими руками вынесла из берлог своих друзей и подруг, которые по разным причинам находились в угнетенном душевном состоянии и отказывались жить, работать и выходить на улицу. Да, ни одна уборка сама по себе не решила жизненных проблем и не вылечила разбитые сердца, но всегда надо было с чего-то начинать…

Еще один тип жилья, который вызывает у меня содрогание, но уже по другим причинам, – это мемориальные квартиры. Дом Горького, кабинет Достоевского, квартира Ермоловой, диван Пушкина, шалаш Ильича… ну ладно, шалаш не считается. Но в остальных интерьерах, пока я не прекратила эти эксперименты, мне каждый раз становилось не по себе. Нет, моя нервная система разболтана не до такой степени, что я в одном месте вижу тень писателя, а в другом слышу голос актрисы. Скорее как-то страшно неловко смотреть на чужую постель или таз для умывания, даже если их обладатели давно переместились в мир иной и с умилением наблюдают за всем этим безобразием сверху. В мою концепцию любви к великому человеку не вписывается кучка бездельников, которая с любопытством зевак – путешественников во времени таращится на коричневый кожаный диван, прямо-таки вожделея заметить пару пятен живой крови… Там, в кабинете поэта, аутентичный экспонат и зловещие завывания экскурсовода довели-таки одну девицу до натурального обморока. Я посмотрела на счастливую возню, образовавшуюся вокруг упавшего тела, и пошла прочь.

Для других людей острые ощущения – часть бизнеса. На Тайване дома, в которых произошло убийство или самоубийство, продаются почти в два раза дешевле, и государство внимательно следит, чтобы хозяева не темнили и не скрывали правду. По закону там даже тюремный срок можно схлопотать, если не признаться, что в вашем доме грохнули бабушку топором. Но пока одни тайцы боятся духов умерших и обходят стороной такую жилплощадь, другие, со стабильной психикой и жидкими доходами, напротив, так и рвутся въехать в дешевые дома «с привидениями».

У меня в памяти осталось три ярких впечатления, связанных с жилищами. Первое – это когда мои родители вопреки здравому смыслу и моим горестным причитаниям зачем-то сделали ремонт в квартире, в которую сами меня когда-то привезли из роддома. Нет, за эти годы там, конечно, пару раз освежали стены и меняли лампочки, но одно дело, когда их меняют, и вам четырнадцать, а другое – тридцать четыре. Вам любой психолог средней руки скажет, что человеку важно иметь связь с детством. Вот я и бегала за родителями, умоляя не трогать ни потрескавшуюся раковину, в которую я лила слезы после каждого неудачного свидания, ни старый дубовый паркет, по которому я глубокой ночью могла проскользнуть мимо папиной комнаты, не пискнув ни одной половицей. Нет, пожали плечами и отобрали у взрослого человека детство! Даже балконную дверь в моей спальне вынесли. А ведь я ее собственной головой разбила, навернувшись однажды со спинки кровати, по которой расхаживала, изображая сиротку-акробатку. Семья, обнаружив в тот день гору битого стекла и ребенка с кровавой царапиной во всю голову, пребывала некоторое время в немом оцепенении, потом от стресса все принялись орать на меня и друг на друга. Моя партия свелась к жалкому попискиванию, что я – девочка на шаре, но этот писк растворился в мощном бабушкином контральто, которая гудела о ребенке, который чуть не погиб, потому что никому здесь не нужен. Это шикарное русско-грузинское шоу продолжалось до позднего вечера, а теперь добрые люди взяли и выкинули на помойку практически мемориальные двери. И ведь не на что теперь будет небрежно кивнуть, распинаясь о начале большого пути…

Второе потрясение было связано с одним добрым знакомым. Мужчина был состоятелен, розовощек, ухожен, источал ароматы дорогого табака и неплохого одеколона и, зная о моем твердо дружеском к нему отношении, без задних мыслей настойчиво приглашал (с подругой, можно без) на фирменный пирог с курагой. Перспектива посмотреть на что-то, сделанное в двадцать первом веке мужчиной своими руками на кухне, интриговала отчаянно. Наконец настал день, и мы с подругой заявились смотреть на чудо. Лучше бы мы на метро покатались. Ни я, ни девушка, как ни старались, куска не могли проглотить, все время отвлекаясь на обстановку. Было такое ощущение, что квартиру никто не мыл, не чистил, не красил, не любил, не убирал, да и не нужна она была никому последние полсотни лет. Мы сидели посреди этой помойки, как две расфуфыренные вороны, мучительно соображая, как в доступных выражениях объяснить неплохому парню в хорошем костюме, что засохшие макароны на оконном стекле – это не дизайн, что локти гостей не должны прилипать к столу, а от жилья в целом должно оставаться ощущение, что в нем живет молодой человек, а не три парализованные старухи. И ведь не в бедности дело, какие-никакие доходы у молодого человека уже были, скорее это напоминало незавершенный процесс воспитания. Умываться, чистить зубы и ухаживать за собой родители его научили, а дальше или на что-то отвлеклись, или надоело, и парень так ничего и не узнал о влажной уборке и возможностях современного пылесоса. И ведь он был не одинок. Даже не знаю, жалеть или радоваться, что ни тогда, ни позже, я так и не увидела его спутницу жизни?

Третий случай связан с чистой радостью. Это был дом моей мечты, в который мне повезло попасть как-то раз на юге. Небольшое помещение – прихожая, налево кухня, направо ванная, одна комната и веранда. Отполированные солнцем и временем деревянные полы, беленые стены, немного старой мебели со скрипом, характером и вкусным запахом, стеллаж с красным вином, сундук с книгами, «почитанными» любознательными мышками, кафель на веранде и бескрайнее море до самого горизонта. Я как в сказке прожила в этом доме неделю. Босая, спускалась с утра к воде и уплывала за горизонт, здороваясь со всеми рыбами, птицами и веселыми южными облаками. После купания брала на рынке сыр, хлеб и помидоры размером с мою голову. Обедала, как библейский герой, сидя под натянутым холщовым тентом на веранде. Потом читала, писала, гуляла, пела, плясала, не знаю – жила. Вечером шла в крошечный кинотеатр, в котором каждый день, мне на радость, давали новый фильм, а ночью, под сыр и вино, сидела и слушала, как вздыхает внизу море и перекликаются невидимые существа, то ли птицы, то ли рыбы, то ли души погибших моряков. И как будто в какое-то охранное кольцо меня тогда взяли – не то что ни одна человеческая сволочь не докучала, даже ни один комар не укусил. А может, ни сволочей, ни комаров там просто не было?

Вот так, на краю моря, в одиночестве и легком опьянении, я тогда поняла, как же здорово жить там, где ты хочешь и как ты хочешь. А если повезет найти того, кому это все понравится так же, как тебе, это и будет простое и чистое человеческое счастье.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.