III ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕНАВИСТИ

III

ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕНАВИСТИ

«О мысль моя, отныне ты должна

Кровавой быть, иль прах тебе цена!»

УИЛЬЯМ ШЕКСПИР. Гамлет

Что делает кровавой мысль женщины?

Зависть, ревность, мстительность, корысть — этот стандартный набор побудительных мотивов (кроме тех, которые характерны для преступлений любви) в женском аспекте имеет свою специфическую окраску.

К примеру, зависть мужчины избирает своими объектами чужое богатство, чужой успех, чужой талант, то есть личностные качества, по крайней мере, гораздо чаще, чем сугубо природные. Если Сальери завидовал таланту Моцарта, то было бы нелепо предположить, что он может терзаться завистью, предположим, к прямизне его ног.

У женщины же зависть к прямизне ног другой женщины или к форме ее груди — явление вполне естественное. То же можно сказать и о зависти к общественному положению или богатству. Это, — в отличие от мужской, — не зависть добытчика, охотника к своему более удачливому собрату; в конце концов, удача — дама ветреная: сегодня она улыбается одному, а завтра другому… Нет, женская зависть — это зависть невостребованного товара к востребованному, и здесь уже ни удача, ни личные усилия не изменят существующего положения, потому что никогда кривые ноги не станут прямыми, а мощная челюсть с лошадиными зубами никогда не придаст ее обладательнице пикантной надменности Клаудии Шиффер.

Главное достояние женщины — ее внешность.

…Свет мой, зеркальце, скажи,

Да всю правду расскажи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее…

Внешность в первую очередь является источником женских забот, женского счастья, или женской ущербности, питающей ее ненависть. Да, иная кикимора может возместить свою внешнюю убогость деньгами родителей и купить себе вполне престижного мужа, но если в ней есть хоть капля здравого смысла, она всегда будет мучиться мыслью о том, что ее муж при исполнении так называемых супружеских обязанностей, совершает героическое усилие в борьбе со своей природой и, конечно же, не упустит случая перебить на стороне вкус этого гнилого яблочка.

КСТАТИ:

ДАМА: Как вам не стыдно? Вы омерзительно пьяны, вы утратили человеческий облик!

ПЬЯНЫЙ: Я, мадам, завтра протрезвею, а вот у вас ноги кривые.

У мужчин подобное встречается крайне редко и носит название «злобность горбуна».

Женщина должна быть востребована, и главное условие этого — ее привлекательность. Отсутствие же ее легко делает кровавыми ее мысли.

Ущербность порождает комплекс неполноценности, а следовательно — муки ревности, которая считается криминологами одним из основных мотивов преступных деяний.

У женщины пробуждается ненависть к счастливой сопернице, к изменившему ей мужчине и вообще ко всем, на ком, как ей кажется, лежит печать счастья и благополучия.

Даже в простых и легко объяснимых корыстных побуждениях многих женщин прослеживается, наряду со стремлением отобрать чужие ценности — завистливая и ревнивая ненависть к их обладателям. И здесь тоже присутствует элемент бунта физической неполноценности как предполагаемой изначальной причины бедности похитительницы, толкнувшей ее на преступление.

Женские преступления ненависти, как и преступления любви, имеют одну и ту же корневую основу — чувственность, возведенную в принцип мировосприятия.

КСТАТИ:

«У одного человека была некрасивая дочь. Он выдал ее замуж за слепца, потому что никто другой на ней все равно не женился бы. Впоследствии один врач предложил вернуть слепому зрение, но отец не согласился на это, опасаясь, что, прозрев, этот человек разведется с его дочерью».

МУСЛИН АД-ДИН СААДИ. XII век

Ущербность всегда излучает волны ненависти, а женская ущербность, которая — в отличие от мужской никогда не бывает мнимой, так как основана на реальном отражении в зеркале — это взрывное устройство невероятной силы…

1882 год. Париж. Это зловещее дело, вошедшее в историю криминалистики, началось с того, что сорокадвухлетняя старая дева Элоди Менетре случайно потеряна свою комнатную собачку по кличке Риголо.

Она уже несколько дней бродила по улицам своего квартала в поисках пропавшего любимца. Проходя по бульвару Гаусманн, мадемуазель Менетре обратила внимание на вывеску скромного обувного магазина и вспомнила, что собиралась купить себе пару новых башмаков. Она вошла в магазин. За прилавком стояла увядшая женщина со страдальческой улыбкой на тонких, иссушенных губах, как выяснилось, владелица магазина.

Когда мадемуазель Менетре примеряла башмаки, она случайно бросила взгляд на окно и увидела проходящую по тротуару даму с собачкой, весьма напоминавшей ее пропавшего Риголо. Наскоро переобувшись, она выбежала на улицу, но дамы с собачкой уже нигде не было видно.

Вернувшись в магазин, Элоди Менетре выбрала себе башмаки, заплатила за них и, конечно же, поделилась с хозяйкой постигшей ее бедой. Хозяйка в ответ качала головой и сочувственно восклицала: «Бедная собачка!» Так они познакомились.

Это были две противоположности, как по внешности, так и по образу жизни.

Элоди Менетре — высокая статная женщина, еще совсем недавно пользующаяся шумным успехом у мужчин. У нее в свое время было определенное, но не поддающееся учету количество довольно щедрых любовников, что позволило ей к своим сорока двум годам скопить довольно значительное состояние.

Ефразия Мерсиер — тощая, желчная шестидесятилетняя неудачница, озлобившаяся на весь мир за исключением членов своей многочисленной семьи, в которой она видела и свое наказание, и свое искупление.

Отец Ефразии, умирая, оставил весьма значительное наследство, но оно не дало благополучия его детям. Их было пятеро. Из них трое — сумасшедшие. Они страдали религиозной манией. Видимо, в какой-то мере этой ненормальности был подвержен и покойный глава семейства, судя по тому, какие имена он дал своим чадам: Ефразия, Захария, Камилл, Хонорина и Сидония — живые, но не совсем удачные иллюстрации к Ветхому завету. Трое последних стали явными жертвами мании. Они писали весьма странные письма епископу департамента и даже Папе римскому, в которых заявляли о своем личном общении с Богом. Камилл все время страдал от мысли, что однажды ночью его мозги засосет в паровой двигатель.

Ефразия и ее брат Захария были вполне нормальными.

Но можно ли считать нормой абсолютную невостребованность в роли женщины даже для случайной связи? Можно ли считать нормой ни на миг не оставляющие человека муки зависти ко всем окружающим, которые кажутся более счастливыми и удачливыми? А клокочущую ненависть, которую постоянно приходится прятать под лицемерно-приветливой улыбкой (или страдальческой, смотря по обстоятельствам)…

Таких людей несложно распознать, и самое неразумное, что можно сделать, общаясь с ними, — это оказывать им какие бы то ни было благодеяния, потому что они ненавидят своих благодетелей в той же мере, в какой и своих врагов. Первых даже еще более яростно.

КСТАТИ:

«Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства».

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО

Бывшая куртизанка Элоди Менетре, со всей наивностью и чувствительностью, присущей определенной части женщин этой категории, познакомившись поближе с хозяйкой обувного магазина, искренне прониклась ее серой несчастливостью и устыдилась, сравнив потерю любимой собачки с подлинными человеческими бедствиями, о которых так трогательно рассказывала ее новая приятельница. Она казалась такой доброй, набожной, невезучей и беззащитной среди этого жестокого мира…

А Элоди недавно приобрела небольшую усадьбу в Виллемомбле, вблизи Парижа. Что если предложить этому одуванчику место компаньонки и домоправительницы?

И она предлагает, и уговаривает, и, чтобы у Ефразии не возникла мысль о том, что ей оказывают снисходительное благодеяние, просит навести должный порядок в этом пустом, необжитом доме и скрасить тоскливое одиночество его хозяйки.

Ефразия, поломавшись для виду, принимает приглашение.

А что ей еще оставалось делать?

У нее попросту не было выбора.

Каждое ее начинание неизменно приводило к краху. В результате ее деятельности отцовское наследство полностью исчезло, растаяло, как дым еще в 1848 г.

Тогда и начались ее мытарства. В поисках средств к жизни для себя и двух своих сестер, Хонорины и Сидонии. она добиралась до самой Вены. Там к ним присоединился Захария. Они жили случайными заработками, путешествуя по Центральной Европе и Южной Франции. В 1878 году они нашли прибежище в доме польской графини, занимавшейся благотворительностью. Но даже благодеяния не защитили ее от вспыльчивости и нервозности Ефразии и праздных капризов ее полоумных родственников. Она была вынуждена выгнать их из своего дома. Именно тогда Ефразия занялась торговлей обувью в Париже, пока ее брат и сестры влачили жалкое существование в квартире по соседству.

В 1882 году, когда она познакомилась с Элоди Менетре, Ефразии Мерсиер было шестьдесят лет. Почти сорок лет вели бродячую жизнь она и ее странные компаньоны. После четырех лет безуспешного бизнеса обувной магазин оказался на грани банкротства. Очередной провал грозил новым бесплодным бродяжничеством. А что если бывшая шлюха послана Богом? А Виллемомбль окажется последней пристанью их сумбурного плавания по житейскому морю?

Через месяц после ее прибытия в Виллемомбль мадемуазель Менетре начала тяготиться своей компаньонкой. Время от времени ее мучили мигрени. В обувном магазине Ефразия Мерсиер вызывала сочувствие своим положением. Но в этом новом доме старая карга с бледным, морщинистым лицом и крючковатым носом, казалось, пытается скорее взволновать, чем успокоить свою хозяйку. Она стала пугать ее привидениями, домовыми и прочей нечистью. Рассказывала, что одиноких женщин могут задушить в постелях жестокие убийцы, чтобы завладеть их золотом. Бедную женщину так встревожило странное поведение ее компаньонки, что она обратилась к соседке, мадемуазель Грие. «Эта дама меня пугает, — призналась она, — я ее уволила, но она упрямо отказывается уходить, говоря, что ей нужны еда и кров». Женщины, терзаясь дурными предчувствиями, составили список драгоценностей мадемуазель Менетре и других ценных вещей, с которого мадемуазель Грие сняла копию. Это произошло 16 апреля 1883 года. А 25-го другая соседка зашла к ней и обнаружила двери закрытыми. В дом ее не пустили. Элоди Менетре больше никогда не видели…

«Мадемуазель Менетре умерла для мира, — отвечала на расспросы Ефразия Мерсиер. — Она ушла в монастырь, и я поклялась не раскрывать места ее уединения». Дом в Виллемомбле был наглухо закрыт. Сестра исчезнувшей женщины вскоре написала письмо комиссару полиции Монреуля, сообщая о своих. смутных подозрениях. Хотя он и вызвал оперативно Ефразию Мерсиер к себе и потребовал объяснений, но вполне удовлетворился тем, что та предъявила ему письмо от Элоди, которое, по ее словам, она только что получила. Письмо было датировано довольно неопределенно: «Среда, вечер». В довершение Ефразия Мерсиер показала документ, который с удовольствием назвала «дарственной сделкой». Там говорилось: «Я покидаю Францию… Все оставляю мадемуазель Мерсиер… Передаю ей свои дела».

Этот странный документ был довольно бессвязным, напоминавшим скорее бред или крик истерзанной души, чем официальное распоряжение. Не вызывало сомнений лишь то, что он был написан почерком мадемуазель Менетре и годился для всех практических целей. По мнению комиссара полиции Монреуля, в дальнейшем расследовании не было необходимости.

В то же время в поведении Ефразии Мерсиер сквозила та уверенность, которая едва ли характерна для преступницы, находящейся на грани разоблачения. Наоборот, она была спокойна и деловита.

А вскоре после таинственного исчезновения мадемуазель Менетре в доме обосновалось все семейство идиотов, которые стали жить там так же безмятежно, как если бы находились под крышей отчего дома.

В августе того же года Ефразия Мерсиер отправилась в Люксембург. Там она представилась местному нотариусу как Элоди Менетре и заявила, что собирается поселиться в Люксембурге, но поскольку ее недвижимость находится во Франции, в Виллемомбле, то она хотела бы выслать доверенность на управление ее собственностью своей подруге мадемуазель Ефразии Мерсиер.

Либо эта женщина обладала незаурядным даром убеждения, либо нотариус по логике мышления ненамного опередил комиссара полиции Монреуля, но он с готовностью согласился оформить такую доверенность. Но возникло одно формальное затруднение: требовался хоть какой-нибудь документ, удостоверяющий личность доверительницы, а его, естественно, не было. Тогда Ефразия, нимало не смутившись, выходит на улицу и возвращается с двумя «свидетелями» — музыкантом и парикмахером, которые (она им заплатила по пять франков) с готовностью заявили, что чуть ли не с детства знают эту женщину, Элоди Менетре. Нотариус со спокойной совестью оформляет доверенность, и Ефразия возвращается в Виллемомбль, наделенная совершенно официальными полномочиями на управление домом и делами Элоди Менетре.

И это еще не все. Она, зная от Элоди, что двое ее бывших любовников аккуратно высылали ей ежеквартальное содержание, разыскивает их и напоминает, что срок платежа уже истекает!

Эти господа, не удосужившись поинтересоваться, куда же исчезла их бывшая возлюбленная, беспрекословно выплатили требуемые деньги.

Так прошло два года.

Семейство Ефразии Мерсиер благоденствовало в Виллемомбле, и, возможно, эта история никогда бы не завершилась громким и знаменитым судебным процессом, если бы расчетливая и хладнокровная Ефразия Мерсиер не стала жертвой такого атавистического животного чувства как любовь к родственникам. Между прочим, это чувство, не имеющее никакого отношения к личностным ккчествам и достоинствам, является традиционной причиной многих и многих трагедий. Отчасти поэтому история человечества, как отмечал Фрейд, является скорее историей развития животных…

Короче говоря, Ефразия Мерсиер расширяет круг своих домочадцев за счет поселения в Виллемомбле Адели Мерсиер — дочери Захарии, брата Ефразии, и рыжеволосого парня, Шатенефа, незаконнорожденного сына ее сумасшедшей сестры Хонорины. Он жил в Брюсселе, дезертировав из французской армии. Любящая тетка Ефразия тайком переправляет его, переодетого женщиной, в Виллемомбль.

Здесь у него начинается бурный роман с кузиной Аделью. Ефразия, возмущенная до глубины души их еженощными криками и стонами, категорически требует прекращения оргий любви, но молодые люди, еще и обремененные такой наследственностью, отказываются выполнить требование тетки и в одну из ночей тайно покидают ее гостеприимный дом. Они уезжают в Брюссель, где вступают в законный брак. Но проходит некоторое время, и нужда заставляет их вернуться в Виллемомбль и просить прощения у тети Ефразии.

Та милостиво соглашается их простить, тем самым становясь, подобно Элоди Менетре, на скользкий и опасный путь благодетельницы, который, как доказывает история, никогда не кончается добром.

Так было и в этом случае.

Шатенеф, став законным обладателем тела кузины, несколько утратил интерес к нему и стал более внимательно приглядываться к окружающей среде.

Он сразу же обратил внимание на одно странное обстоятельство…

В саду была клумба георгин, которая наряду с этими благородными цветами поросла бурьяном, однако Ефразия категорически запретила садовнику прикасаться к ней. Кроме того, из сада были изгнаны собаки, потому что Ефразия приходила в страшную ярость, когда они копались в цветочных клумбах.

Это наводило на размышления. И не только это.

Однажды ночью его психически здоровая тетка Ефразия открыла окно своей спальни и довольно отчетливо прокричала во мглу: «Именем Бога, изыди. Вельзевул, Люцифер и Сатана! Прочь! Прочь, фантомы моего сада! Элоди Менетре, покойся с миром во имя Бога! Аминь!»

Утром Шатенеф, поразмыслив и сопоставив очевидное, предъявил своей благодетельнице ультиматум: либо она даст ему определенную сумму, либо тайна сада перестанет быть таковой. Ефразия с негодованием отвергла ультиматум.

Тогда племянничек уезжает снова в Брюссель, отправив два письма в Париж: одно — шефу криминальной полиции, другое — дяде Элоди Менетре, в которых сообщает, что исчезнувшая хозяйка дома в Виллемомбле никуда в действительности не исчезала, и в настоящее время находится под клумбой георгин в саду.

Полиция, как всегда бывает, когда ей преподносят фактически раскрытое дело, проявила максимум оперативности. Ефразию Мерсиер приехал арестовывать сам шеф полиции мсье Горон.

Началось следствие. Из клумбы георгин извлекли обугленные кости и зубы, на одном из которых была надета золотая коронка. Эксперты заявили, что кости принадлежат женщине, возраст которой соответствует возрасту Элоди Менетре. Ее дантист признал в золотой коронке именно ту, которую он изготавливал для Элоди. По луковицам георгин определили, что их пересаживали весной 1883 года, когда исчезла мадемуазель Менетре.

В ее спальне перед камином на полу были обнаружены какие- то жирные потеки. Взяли на анализ нагар в дымоходе камина. Он соответствовал по своему составу нагару дымовых труб в ресторанах, когда там жарят мясо.

Были проверены все монастыри Франции, Бельгии, Италии и Испании. Естественно, там не была обнаружена Элоди Менетре.

Местный архитектор припомнил один эпизод, которому он в свое время не придал значения. Два года назад, когда он посетил дом, чтобы, по заказу Ефразии, наметить там кое-какие строительные изменения, за ним буквально по пятам ходили трое сумасшедших. Раздосадованный этим навязчивым эскортом, он спросил Ефразию, почему она не вызовет комиссара полиции, чтобы он упрятал их туда, где им надлежит быть. Ему ответила сумасшедшая Хонорина: «О, комиссар! Если он пожалует в этот дом, Ефразии больше не видеть белого света!»

После ареста Ефразии ее родственников отправили в дом для лунатиков, а она сама, после трех психиатрических экспертиз, признавших ее вполне способной отвечать за свои поступки, предстала перед судом.

Первое заседание состоялось 6-го апреля 1836 года в Париже. Переполненный зал. толпы газетчиков, толпы парижан перед зданием суда.

Отчеты о четырех заседаниях Верховного Суда были напечатаны отдельной брошюрой, которая сразу же стала бестселлером.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.