Разные подходы к мифу

Разные подходы к мифу

Интерес к мифу в наше время возрождается отчасти потому, что у нас появляется чувство, похожее на то, о котором в XVII веке говорил Блез Паскаль: «Мы – скитальцы, живущие в чужом времени» – или ощущение, в свое время побудившее Шекспира написать: «Распалась связь времен». Или же мы готовы согласиться с Рильке, что «не чувствуем себя дома в мире, который сами же построили»[7].

Возобновление этого интереса началось еще в XIX веке, так как индустриализация и урбанизация отлучили многих людей от их психического наследия. Не все теории мифа признают области его приложения в психологии, но в приведенном ниже обзоре представлен их самый широкий спектр.

1. АНТИКВАРНОЕ

Этот взгляд на миф признает наше природное любопытство к людям, особенно нашим предкам. Мы не только проявляем свое природное любопытство к другим – мы к тому же стремимся лучше познать себя через осознание того, как наши предшественники задавали четыре главных вопроса, о которых упоминалось выше. Мифы, которые они оставляли после себя, представляют собой архитектуру их впечатлительности. Если понимать миф только как антикварный артефакт, можно упустить из виду, в какой мере прошлое расширило наше восприятие полного спектра человеческих возможностей. Т.С. Элиот пришел к выводу, что наше единственное преимущество перед прошлым вытекает из нашей способности считать его частью настоящего[8]. Мы также можем не заметить той глубины вневременной области психики, с которой резонируют мифические образы, где прошлое и настоящее по-прежнему представляют собой единое целое.

2. СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ

Такое прочтение мифа возникает при взгляде на него как на носителя социальных ценностей группы людей. В данном случае не имеет значения, сразил ли на самом деле дракона Святой Георгий и действительно ли стены Иерихона пали от звука труб. Все дело в ценностях, которые хочет утвердить общество, а также в выбранных для этого нормах. Социальные ценности, которые динамически переносит миф, скорее говорят о культурных тенденциях, даже о склонности культуры к самообману, чем о том, как жили люди на самом деле. Тогда при исследовании социологического аспекта мифа мы узнаем, как та или иная культура выделяет себя из других культур, используя уникальный способ постановки четырех основных вопросов, общих для всего человечества.

3. ИСТОРИЧЕСКОЕ

Историческое понимание мифа подразумевает, что повествования о богах и героях представляют собой сухие свидетельства о реальных людях и реальных событиях, несмотря на ту трансформацию, которую претерпели эти исторические факты в алхимической реторте времени, при устных пересказах и полетах воображения. Когда Генрих Шлиман нашел развалины древней Трои и сомнительную посмертную маску-слепок Агамемнона, он ничего не добавил к грандиозному видению Гомера, которое само является огромной заслугой, но открытие Шлимана произвело огромное впечатление на людей, убежденных в том, что мифы основываются на конкретных исторических фактах. Но даже если в основу мифа легло конкретное событие, произошедшее в определенном месте и с реальными людьми, в мифе, в силу самой его сути, нет никакого соответствия этого события масштабному свидетельству превращений человеческого духа.

4. ПРОТОНАУЧНОЕ

Многие люди понимают миф как неправильное считывание человечеством сути природных явлений перед зарождением науки. Они забывают о том, что научные мотивы сами по себе являются мифологичными. Например, они считают, что таинство, которое мы называем гравитацией, постижимо просто потому, что мы дали ему название. Они думают, что понятия кварков, квазаров и черных дыр несколько более объективны, чем Арес и Афродита. Они забывают о том, что ученые вполне осознанно используют фантастику, то есть некие модели реальности, которые при необходимости вытесняются более подходящими моделями. Они забывают, что все великие озарения и гипотезы, как и вся субъективная сущность знаний, присущи даже самому «объективному» утверждению.

У всех народов в мифах о сотворении мира мы видим попытки очеловечить явления природы через формирование отношения человека к таинствам. Так, например, в шумерской истории о сотворении мира слияние Муму и Тиамат может напомнить о существовании когда-то в междуречье плодородных земель, возникших под влиянием рек Тигра и Евфрата. Но видеть в мифе лишь предвестника и прародителя науки – значит встать на ложный путь. Мы ничего не можем сказать о том, в какой мере таинства действительно являются таинствами, иначе они не были бы ими; скорее они порождаются воображением, субъективным состоянием, которого всегда стремился достичь человек, пытаясь постичь вселенную.

5. АНТРОПОЛОГИЧЕСКОЕ

Антропологи изучают истоки и развитие человеческой культуры. В культурной ткани, сформированной любым племенным сообществом, в ритуалах и культовых практиках цивилизации можно заметить изначальные пути доступа к таинству. Расчленение жертвенного животного спустя какое-то время превращается в душераздирающий хаос трагедии. Связанные с кровопролитием и омовением водой ритуалы крещения, посвящения, кровного родства и смерти придают форму и цель переходному состоянию между жизнью и смертью, которое иначе представляется совершенно абсурдным. Восстанавливая ритуал и древний миф, мы можем пойти по стопам богов, выявляя изначальные метафоры, позволяющие нам осмыслить, как относились к таинству другие люди. Так, например, христианская евхаристия является поздней версией древней идеи поедания богов. Посредством ритуальных актов даже тело человека становится освященным, насыщенным манной, и он «поглощает» божественную сущность.

6. ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ

Этимологическое исследование слова, понятия или мифологемы часто вызывает инсайт, касающийся фундаментальной метафоры, которая рождается, чтобы выразить невыразимое изначальное переживание. Например, мы начинаем глубже понимать иудейское мифопоэтическое воображение, зная, что этимологически имя Адам означает «от земли», а имя Ева означает «живущая». Именно поэтому улучшается наша способность к формированию образного представления, если мы узнаем, что слово трагедия происходит от словосочетания «козлиная песня». Содержание этих фундаментальных метафор, связанное с отношением человека к божественному, проясняет наше собственное восприятие.

7. ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ

Два века тому назад Иммануил Кант пришел к заключению, что мы никогда не познаем мир или объект в себе, а познаем их лишь в нашем субъективном переживании. Юнг пошел несколько дальше, утверждая, что любое человеческое переживание является, по существу, психоидным, то есть включает в себя и материальную, и психическую составляющие. Точка пересечения всех линий внутреннего и внешнего переживания находится в человеческой психике. Более того, мы постоянно проецируем свою психическую жизнь на экран, которым является окружающий нас мир. В причудливой форме чернильной кляксы мы видим очертания крепости, дерева, дьявола или флюгера. В других людях мы находим собственные черты, которые нам нравятся или раздражают нас. В своих песнях и рассказах мы воплощаем разные аспекты своей внутренней жизни.

Соответственно, многие исследователи мифов видят в них очаровательный тезаурус сценария, драматизирующего процесс психологической жизни. Фрейд и его последователи использовали мифы, особенно мифы об Эдипе и Электре, для демонстрации вечных тем, движущих людьми. При таком использовании мифа, которое иногда бывает ошибочным, можно узнать инстинктивные влечения и ценностные конфликты отдельной личности, а зачастую и всего сообщества в целом. В таком понимании миф становится проявлением универсальности работы человеческой психики.

8. АРХЕТИПИЧЕСКОЕ

Такой взгляд на миф появился в результате публикации трудов К.-Г. Юнга. Впервые получив должность в клинике Бурхголь-цли в Цюрихе, он много работал с шизофрениками. Юнг не стал отвергать продукты деятельности их психики, находящейся в состоянии хаоса, а сосредоточил усилия на понимании их психологического смысла. Он обнаружил, что образное представление, в силу неких причин ставшее искаженным, обладает мифическим ядром, которое имеет большое значение в контексте всей жизни пациента.

Чтобы лучше понять это образное представление, Юнг совершил масштабное, трудоемкое исследование, длившееся целую жизнь, и получил доступ в сокровищницу образов, которые накапливались там на протяжении всей истории. Они попадали туда отовсюду: от восточной мистики до средневековой алхимии, от христианства до первобытных верований. Он обнаружил, что некоторые мотивы пронизывают всю мировую культуру и появляются в сновидениях и других психических явлениях, присущих человеческим переживаниям.

Совершенно не ссылаясь на кросскультурное перенесение образов, которое часто просто не происходило (и это можно было доказать), он пришел к выводу, что всем людям присущ одинаковый процесс психического структурирования материала. Этот процесс уходит корнями в человеческую природу и является таким же инстинктивным, как еда и сон. Его явная цель заключается в расширении смысла познаваемого посредством наложения на хаос некоего паттерна. Такие универсальные мотивы он назвал архетипами; этимологически это слово означает «первичный отпечаток» или «паттерн», но его можно употреблять не только как существительное, но и как глагол. Психика архетипизирует, то есть структурирует материал повседневной жизни в мотивы, которые придают жизни смысл и форму. Сознание не изобретает эти паттерны – оно воспринимает их так, будто они пришли откуда-то извне, из той области жизни, известность которой странным образом на нас воздействует.

Юнг пришел к выводу, что через этот структурирующий процесс проходят все люди и что в этой автономной деятельности души задействованы такие мотивы, как число, объект, процесс и другие, не зависящие от отдельного человека или целой культуры. Конечно, наполнение архетипа индивидуально, но формообразующий паттерн безличен и универсален. Под уровнем сознания находится уровень индивидуального бессознательного, в котором содержатся все переживания данного человека. Но ниже этого уровня психики находится коллективное бессознательное; на этом уровне каждый из нас участвует в универсальном переживании, которое мы называем человеческим. Юнг понял, как интерпретировать значительную часть содержания психотических переживаний, ибо в этих мотивах можно не только найти универсальные элементы, но и наблюдать протекание психического процесса без временного наслоения местной культуры или индивидуального содержания. Так, например, образы в сновидениях наших современников могут быть порождены культурой XX века, тогда как формы, протекание процесса и мотивы сновидения могут соответствовать и более ранним культурам.

Несколько лет назад я вел годовой учебный курс, посвященный мифам, пользуясь четырехтомным исследованием Джозефа Кэмпбелла «Маски бога». Одиннадцать из шестнадцати сессий предшествовали разговору о появлении иудаизма и тринадцать – началу изучения христианства. Слушатели чувствовали себя подавленными и несколько приниженными, когда выяснилось следующее: еще не приступив к тому, что мы называем западной культурой, они уже ощутили, что вплотную соприкоснулись почти со всеми мотивами, которые, как они наивно полагали, были уникальными для нас. Взгляд на архетипические процессы в историческом контексте упрощает их, но вместе с тем соединяет нас с вневременной универсальностью человеческого переживания.

Например, архетип героя может выражаться по-разному. Имена, которые выносят в книжные заголовки (например, Одиссей или Коперник, Бетховен или Линдберг), стали формальными носителями человеческого вдохновения, но никем не воспетый героизм обыкновенных Джейн и Джо, находящихся в процессе самоосознания, имеет не меньшую архетипическую основу. Независимо от того, проявляется ли архетип героя на индивидуальном или на коллективном уровне, он свидетельствует о существовании универсальной человеческой потребности в расширении пределов возможного.

9. ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЕ

Миф – это форма радикального представления (слово «радикальный» происходит от латинского radix – корень). Мы можем рационально мыслить, но мышление – это вторичный, производный процесс. Мы феноменологически переживаем так, словно чувствуем движение тела и души. Все изначальные отношения представляются мифологически (вспомним об ученых, которые ощущали землетрясение так, будто они находились на спине гигантского зверя). Люди, получившие первичный опыт, например, состояние влюбленности или присутствие при рождении собственных детей, знают, что обычные понятия уже не помогают понять происходящее. В таких случаях мы чувствуем «спинным мозгом» или «своей кожей».

Мифы – это драматически воспринимаемые портреты, принимающие любую форму и существующие в любой среде; они напоминают о себе, находясь под областью сознания, хотя сознание стремится постичь переживание, намного превосходящее силу знания, и управлять им.

10. СИМВОЛИЧЕСКОЕ

Как уже можно понять, миф представляет собой кристаллизацию основных жизненных переживаний, осуществляемую через разные формы образного представления. Такое представление лежит за рамками интеллектуального постижения, но вместе с тем это переживание является осмысленным. Мифические образы помогают нам приблизиться к таинствам. Миф увлекает нас все больше, удерживая в непосредственной близости от бездонных глубин любви и ненависти, жизни и смерти – там, где существует власть богов и таинств, где все интеллектуальные категории теряют свою опору и сползают в царство тишины. Миф – это способ выразить невыразимое.

Паскаль однажды написал: «Молчание этих пустых пространств пугает меня»[9]. Миф – это путь продолжения разговора, когда наступает трепетная тишина. В теории и системе виден язык разума; в мифе виден воплощенный язык души.

В таком случае чтение мифа является формой индивидуальной и культуральной психотерапии (в переводе с греческого психе – душа, therapeuein – слышать, внимать). Таким образом, независимо от того, происходит ли психотерапия в кабинете аналитика или в процессе рефлексивного внимания человека к своей внутренней жизни, – речь идет о возможности «прислушаться к душе». Повторяющиеся мифические мотивы способствуют движению души и на протяжении целых эпох, и в процессе человеческой жизни.