Глава 9 Меж двух огней

Глава 9

Меж двух огней

Quand on est tout petit

On peut cueillir des radis,

Des oignons, des ?chalotes,

Des salades et des carottes.

? cinq ans, on se hisse

? la hauteur des cassis,

des groseilles ?carlates,

des framboises et des tomates.

Quand on devient un homme,

On r?colte des pommes,

Des prunes et des mirabelles,

Les bras lev?s vers le ciel.

Когда мы совсем маленькие,

Мы можем собирать редис,

Лук и шалот,

Салат и морковь.

В пять лет уже достаем

До смородинового куста,

Рвем черную и красную смородину,

Малину, помидоры.

А вот когда подрастем,

Сможем собирать и яблоки,

И сливы, желтые и синие,

Протягивая руки к небу!

Французская детская песенка «Редис и сливы»

Пришел июнь. Лето в этом году наступило рано. Почти каждый день после школы мы шли на пляж и постепенно забыли о дождливой безрадостной зиме. Джо теперь часто приходил вечером присмотреть за девочками, они ложились спать, а мы с Филиппом шли гулять к океану. Темнело только около полуночи, мы гуляли, обгоняя другие парочки, по широкой набережной вдоль моря. По дороге встречали знакомых из деревни: хозяина рыбной лавки с рынка, местного фармацевта, учительницу Софи, знакомых родителей из школы, друзей – Эрика и Сандрин, Селин, Ива. Мы останавливались поболтать, обменяться приветствиями; говорили ни о чем. Эти неторопливые, тихие вечера – одни из самых приятных моих воспоминаний о Франции.

С каждым днем я все больше чувствовала себя как дома. И все же что-то постоянно напоминало мне о том, что я здесь чужая, не француженка. Особенно запомнился один случай: началось все вполне невинно – во время нашего еженедельного визита на ферму. Когда мы с Сандрин уже собрались уходить, Юбер вспомнил о приближающемся празднике – Национальном дне сельского хозяйства и биоразнообразия (одном из многочисленных «национальных дней» во Франции, их празднуют так часто, что я уже сбилась со счета).

– Может быть, организовать какое-нибудь праздничное мероприятие в школе? – робко предложил он.

– Мы могли бы бесплатно предоставить продукты, да и другие фермеры наверняка согласились бы поучаствовать, а дети узнают, какие овощи и фрукты сейчас созревают, – добавил его брат Жозеф. – Как раз сезон клубники! – его глаза засияли, таким разговорчивым я его еще не видела.

«Отличная идея», – подумала я. Одноклассники Софи немало потрудились в своем школьном огороде и смогут попробовать овощи собственного урожая. Школа наверняка с радостью проведет у себя такое мероприятие. Да и я буду рада поучаствовать. В Канаде я много занималась благотворительностью и организацией мероприятий, а тут чувствовала себя не у дел. Сколько ни предлагала помощь, мне всегда отказывали, даже не приглашали сопровождать класс Софи в поездках и на экскурсиях. Может быть, на этот раз удастся растопить лед?

Неделю спустя я стояла около школы с плетеной корзинкой, в которой лежала клубника, домашний хлеб, домашнее варенье и маленькие баночки с cr?me fra?che (французский молочный продукт, что-то среднее между сметаной и жирными сливками). Улыбаясь родителям, бабушкам и дедушкам, поджидавшим своих детей после уроков, я начала раскладывать угощение на маленьком складном столике, покрытом специально купленной для этого случая скатертью в прованском стиле (с орнаментом из оливок и веточек лаванды на ярко-желтом фоне). На большом подносе я разложила овощи, выращенные детьми на школьном огороде: нежные побеги молодого чеснока, лука-резанца, латука и крошечные стручки зеленой фасоли, которые они вырастили прямо в классе (Софи очень гордилась, что ее фасоль вытянулась выше, чем у других).

До звонка оставалось десять минут – достаточно времени для дегустации. С корзинкой в руке я подошла к ближайшей группе родителей.

– Не хотите попробовать клубнику? – спросила я.

– Нет, спасибо! – ответили мне. Никто даже не посмотрел на угощение.

Несколько оторопев, я двинулась дальше.

– Попробуйте клубнику! – предлагала я, на этот раз чуть менее уверенно.

Лишь один человек согласился, с извиняющейся улыбкой взяв самую крошечную клубничку.

Я начала понимать, что совершила какую-то ошибку. Огляделась вокруг, надеясь увидеть улыбки ободрения, но большинство родителей смотрели в сторону, а те, чей взгляд мне все же удалось поймать, не были приветливы. Мое сердце упало, я поняла, что опять нарушила какое-то неписаное, неизвестное мне правило французского общества.

Но отступать было глупо. Заметив в толпе родителей добренького вида бабушку, я подошла к ней с корзинкой.

– Не хотите ли попробовать клубнику с местной фермы? – выпалила я.

– Есть между приемами пищи не принято! – отчеканила она сурово. В расстройстве я вернулась к столику и сделала вид, что раскладываю и перекладываю продукты, а у самой на глаза навернулись слезы. К счастью, прозвенел звонок, и дети высыпали на улицу. Мой столик окружила толпа детей, они с удовольствием пробовали ягоды, сливки, варенье, хлеб и овощи. Но все же к столу подошли не все: краем глаза я видела родителей, которые брали своих детей за руку и уводили прочь, хотя малышня протестовала и бросала вожделенные взгляды на спелую клубнику. Мне казалось, что некоторые родители смотрят на меня уничтожающе. Я была поражена! А вечером, все еще пребывая в легком шоке, рассказала о случившемся свекру.

– Почему они так разозлились? – не понимала я.

– Потому что ты не спросила у них разрешения, прежде чем кормить их детей, – спокойно ответил он. – А еще потому, что многие свято верят: ни в коем случае нельзя есть стоя и в неположенное время. Если будешь учить американским привычкам французских детей, друзей тут не заведешь, – заключил он.

Мы прожили во Франции десять месяцев, а я по-прежнему попадала впросак. Помню, кто-то сказал мне, что анализ культурных различий – гораздо более болезненный процесс, чем психоанализ. Тогда я не поняла, о чем идет речь. Но сейчас, кажется, до меня дошло. Когда живешь в чужой стране, приходится очень часто одергивать себя. Любое взаимодействие с окружающими таит возможность недопонимания, ошибок, нечаянных обид, ощущения, что ты здесь лишний. Если честно, все это уже действовало мне на нервы.

К сожалению, я вынуждена была признать, что мне тяжело жить во Франции и каждый день иметь дело с культурными коллизиями, в которых у меня нет шанса выиграть. Я устала быть другой, быть иностранкой. Я не очень хорошо говорила и писала по-французски, у меня не было дипломов, которые признают во Франции. Со временем я поняла, что здесь мне никогда не удастся найти работу по своей специальности. Да и Филиппу тоже – ведь он учился в Англии, и его «иностранный» диплом котировался невысоко. Как же мы будем зарабатывать, если останемся здесь?

Я начала задумываться о будущем. Мне было очень одиноко. Друзья Филиппа жили далеко. За исключением Сандрин и Эрика, с которыми мы очень подружились, у меня не было ни одного близкого друга. Вряд ли со временем что-то изменится. В деревне никто не говорит по-английски. Я стала намного лучше понимать французский, но до сих пор не чувствовала себя уверенно. Не могла полностью оценить французский юмор. Мои ссылки на культурные реалии – даже на шоу Опры – вызывали непонимание. Я слишком отличалась от французов, чтобы иметь здесь близких друзей (по крайней мере в ближайшее время).

Разумеется, многие были добры ко мне. Местный пекарь, например, негласно причислил меня к «своим», подарив на 150-летие его булочной вышитую рукавичку (он протянул мне ее с улыбкой, когда туристы, которым ничего не досталось, вышли за порог). Иногда нас приглашали в гости, Софи часто звали на дни рождения. Я свободно общалась с местными на рынке.

Но постепенно начала понимать: сколько бы мы ни прожили во Франции, мне никогда не стать здесь по-настоящему «своей», я никогда не буду француженкой. А Франция не станет моим домом. Я знала, какой статус меня ждет: единственной эмигрантки в деревне, единственной, кто не говорит по-французски. А эмигрантов во Франции не слишком-то жалуют.

Но в чем же я провинилась? Я всегда считала себя терпимым человеком, непредвзято относилась к другим культурам. Но чем лучше я узнавала французов, тем глубже чувствовала пропасть между нами. Я видела разительные отличия в личностных сферах – дружбе, воспитании детей, романтических отношениях. Годами строила иллюзии: как здорово жить во Франции! Но, как предупреждал Филипп, в реальности все оказалось иначе.

А еще я очень скучала по дому. По тем отношениям, которые недооценивала, пока мы не уехали, – по друзьям, семье. Вспоминала, как легко было разговориться с незнакомым человеком. Мне хотелось возить коляску не по брусчатке, не протискиваясь по переулочкам, проложенным до того, как придумали тротуары. Я скучала даже по любимым сериалам. Мне снились привычные с детства блюда, бейглы из «резинового» хлеба с мягким сыром и лососем, которых не было во Франции. Окончательно же меня добило то, что у нас кончился кленовый сироп.

И тогда я наконец призналась себе, что мечтаю вернуться в Ванкувер. Наш переезд во Францию оказался интересным, но, увы, неудачным экспериментом – по крайней мере для меня. Был конец июня, и я готова была ехать домой. Однако возникла проблема: никто не разделял моего желания. Девочки уже перестали считать Ванкувер своим домом и вполне освоились во Франции. У них появились хорошие друзья. Они так бегло говорили по-французски, что со стороны никто бы не сказал, что они наполовину канадки. У каждой даже был непременный для французских детей «amoureux» (переводится как «возлюбленный», но применительно к детям означает просто «друг» или «подружка»). Поначалу меня шокировало, что французы поощряют эти отношения – платоническую детскую игру во взрослую любовь. Часто можно было услышать, как они спрашивают: «C’est qui ton amoureux?» («Кто твой возлюбленный?»), слегка подразнивая детей. Но постепенно я привыкла – как привыкла ко многим вещам. Теперь, придя в детский сад я уже не удивлялась, глядя, как малыш Хуго обнимает Клер или Пьер стоит на коленях перед Софи и целует ей ноги, а та хохочет.

Но этих невидимых уз, которые начали связывать моих детей с Францией, не было у меня. Мне хотелось домой. Нет, я уже решила, что мы едем домой! Проблема была в том, что Филипп, который изначально противился нашему переезду, осознал, как недоставало ему родного языка, друзей, родителей. Начал даже поговаривать о том, чтобы купить дом в деревне. Мы поменялись ролями.

Однажды вечером я решилась заговорить на эту тему. Девочек уложили рано – Джо пришел побыть с ними. Мы с Филиппом спустились к морю. Ветер утих, как обычно перед заходом солнца. Был отлив, белый гладкий песчаный берег простирался почти на милю.

– Я хочу домой. В смысле, в Ванкувер, – сказала я, и сама удивилась: эти слова застряли у меня комом в горле. Я почувствовала себя виноватой, и это мягко сказано. Меня охватывала паника, стоило мне подумать, как отреагируют на это родственники Филиппа и наши девочки.

– Я знаю, – ответил он, глядя на песок. Остановился, поднял и положил в карман ракушку. В коллекции Софи их был уже миллион.

– Прости, – я начала извиняться, но осеклась. В кои-то веки не могла найти подходящих слов.

Филипп повернулся и пошел к дому. Я за ним.

– Пойдем к воде, – предложила я.

– Нет, – ответил он, не останавливаясь. – Ты знала, что я не хотел переезжать, и знаешь, что теперь не смогу быть счастлив в Ванкувере.

Мне стало нехорошо. Я бежала за ним.

– Мы же договорились, что едем сюда всего на год, – бормотала я ему в спину.

– Девочкам здесь нравится, – твердил он, – нельзя вот так ставить на них эксперименты! Таскать туда-сюда по каждому твоему капризу.

– Это был не каприз, – оправдывалась я. – Но я не смогу тут жить. Мне никогда не стать здесь своей! И ты знаешь, что во Франции мы не найдем работу. А в Ванкувере никто не будет вечно держать за нами места.

Он ничего не ответил, медленно повернулся и долго глядел себе под ноги.

– Ладно, – наконец сказал он, – я тоже скучал по горам. И по бейглам с мягким сыром.

* * *

Мы не сразу сообщили новость родным. Родители Филиппа расстроились, но не слишком удивились, – они же предупреждали, что нам трудно будет прижиться в деревне. Пьер, «возлюбленный» Софи, горевал. Сандрин с Эриком обрадовались приглашению навестить нас в Ванкувере. Новость быстро разнеслась по деревне. Местные жители стали заходить в гости, останавливали меня на рынке, чтобы пожелать удачи. Я была удивлена и трон у та.

Труднее всего было Софи. Она почти забыла Ванкувер и была очень довольна новой жизнью. Они с Мари построили свой уютный мирок, как свойственно детям, когда у них появляется первый лучший друг, «родственная душа». Я знала, что прощание разобьет ей сердце.

А вот Клер спокойно восприняла новость. Отчасти потому, что не понимала толком, что происходит, – единственной реакцией с ее стороны было волнение из-за предстоящего перелета. Ее веселость и свойственная маленьким детям самодостаточность поддерживали всех нас, когда мы собирали вещи. За время, проведенное во Франции, вещей накопилось не так уж много. Кое-что мы раздали, а то, что осталось, уместилось в четыре чемодана.

Погода будто подчеркивала наше настроение. Мы планировали уехать в конце июля, надеясь, что Франция запомнится нам солнышком и долгими днями на пляже. Но начались дожди – шквальные ливни, они шли двадцать семь дней подряд – новый рекорд для Бретани. Похолодало, серые тучи висели низко над землей – точь-в-точь ванкуверская погода. Это был один из самых долгих и унылых месяцев в нашей жизни. Мы целые дни проводили на кухне за приготовлением и поеданием всяких вкусных вещей. Почти каждый день заходил отец Филиппа и приносил местные деликатесы: паштет с острыми горошинами зеленого перца, сидр, мидии (которые я полюбила), крабов. Жанин вообще переехала к нам на пару недель – пекла домашние пироги и готовила любимые блюда нашей семьи, например, кролика с черносливом. А я научилась варить варенье: несмотря на плохую погоду, созрел урожай фруктов, и мы помогали Сандрин и Эрику собрать мирабель, а потом два чудесных дня провели на кухне: мешали варенье длинным половником, раскладывали его по банкам, отмывали липкие кастрюли.

За два дня до нашего отъезда выглянуло солнце. И как раз вовремя – родители Филиппа устроили семейный обед. Это была летняя традиция, шанс повидать всех родственников. Раньше такой обед устраивали, когда мы приезжали из Ванкувера. На этот раз все приедут попрощаться с нами.

Готовились к празднику тщательнее обычного. Позади дома поставили два шатра, стеклянные двери гостиной раскрыли нараспашку – образовалось вдвое большее пространство. На траве поставили пять столов – ожидалось почти сорок человек. Жанин принесла свои льняные скатерти, а девочки нарвали в саду цветов и веточек лаванды для украшения.

Празднество начиналось в полдень. Вскоре после двенадцати стали сходиться гости – двоюродные братья и сестры Филиппа с детьми, тети, дяди, почти все родственники прибыли к нам. Некоторые его старые друзья ехали несколько часов на машине, чтобы повидать нас. Пришли и новые друзья из деревни. Всем предлагали шампанское и легкие закуски, которые приготовила тетя Моник. За стол сели только в два часа (разумеется, Жанин так и планировала, прекрасно зная своих родственников).

Стол ломился от разнообразных бретонских яств. Жанин попросила шеф-повара местного отеля (в котором было всего десять номеров) приготовить для нас свое коронное блюдо – «terrine de poisson» (когда я забирала его, шеф с гордостью сообщил, что это легкий рыбный мусс с «благородными водорослями»). Морские гребешки из соседней бухты мы купили на рынке у хозяина нашей любимой рыбной лавки. Юбер и Жозеф принесли салат и сыры, а маленькие головки козьего сыра, который мы так любили, привезли с фермы на побережье. До десерта добрались лишь к половине четвертого – это был «far breton» (пирог со сливами, вымоченными в бренди) и пряно-сладкие мини-пирожные из традиционных видов муки: спельтовой, гречишной и каштановой.

Хотя французы непрерывно болтают за столом, они редко произносят тосты и речи. Но сегодня Эрик набрался храбрости и выступил перед гостями.

– Куда бы мы ни поехали, вернемся или нет – в душе мы всегда бретонцы, – с улыбкой сказал он. И произнес тост: «Toujours le vin sent son terroir». Позже, когда мы прогуливались по пляжу (семейный ритуал, который приходится как нельзя кстати после нескольких часов сидения за столом), Филипп попытался объяснить мне смысл этой фразы:

– «Хорошее вино хранит аромат и вкус той земли, где оно произведено». Так и люди: место, откуда мы родом, живет в нас. Куда бы мы ни отправились, в нас всегда будет немного Бретани.

Ванкувер поднимает настроение, даже если ты совсем не в духе. Когда мы пролетали над городом, окруженным горами и океаном, Филипп заметно приободрился, видимо, представив, как поднимается на одну из заснеженных вершин. И у меня на душе потеплело: я представила, что совсем скоро съем свежий теплый бейгл с кунжутом, щедро намазанный мягким сыром. Даже Софи повеселела, когда мы пошли в гости к ее старым подругам. Их очаровал ее французский акцент, безупречные манеры, даже одежда: за год наша девчонка-сорванец превратилась в настоящую барышню.

А вот Клер пришлось сложнее. По ее ошеломленным глазам было видно, что она растеряна и не понимает, почему все вокруг говорят на «новом» языке. Поначалу она даже хмурилась и кричала «Non, Maman!», стоило мне заговорить с ней по-английски. Ей приходилось прислушиваться к незнакомой речи, и это отнимало все ее силы; она вдруг вернулась в младенчество и никак не могла от меня оторваться. Август обещал быть длинным.

Да что уж там: даже мне трудно было приспособиться. Я так скучала по «удобным» канадским супермаркетам, но оказалось, что это ужасно утомительно: сначала надо было доехать (не помнила я, чтобы раньше в Ванкувере были такие пробки!), найти место на парковке, затем долго бродить вдоль нескончаемых рядов полок, стоять в очереди в кассу, загрузить все в машину и добраться домой. Я поняла, что покупки на рынке занимали гораздо меньше времени – вдобавок у меня была возможность размять ноги, побыть на свежем воздухе и пообщаться с людьми. Да и продукты, которые мы покупали в супермаркете, были далеко не такими свежими, как во Франции. Филипп даже выругался, когда мы распаковали цыпленка. Целый год мы ели фермерских цыплят, и я оторопела, почувствовав неприятный запах, увидев слишком гладкую, скользкую кожу – как будто птица слишком долго лежала завернутой в целлофан. После жарки она оказалась безвкусной, какой-то водянистой. Даже «органические» цыплята пахли так же, хоть и стоили втрое дороже. Филиппа все это настолько взбесило, что он пригрозил стать вегетарианцем и начал искать другое место, где можно купить мясо и птицу. В конце концов мы нашли мясника, который брал цыплят на меннонитской ферме. Вот уж не думала, что буду скучать по нашему деревенскому рынку.

Но еще больше меня удивила моя собственная реакция на пищевые привычки окружающих. Раньше я не обращала внимания, как много людей в Ванкувере едят на улице. Теперь меня это слегка смущало. Я видела, как в соседней школе во время обеда дети выбегают на улицу, а матери, поджидавшие их в машинах, тут же вручают им бумажный пакет из «Макдоналдса». На работе я оторопела, когда коллега, явившись на совещание, открыла пакет с чипсами, положила его на листок бумаги и спокойно сообщила: «Я еще не завтракала. С кем поделиться?» Наша офисная столовая, где я теперь разогревала себе обед (из двух блюд, приготовленный дома), всегда была пуста. Люди сидели за компьютерами и, сгорбившись, жевали сэндвичи. Неужели все так и было до моего отъезда? Почему я раньше этого не замечала?

Софи пришлось нелегко в школе. Она быстро поняла, что ее привычки в еде сильно отличаются от того, как едят другие дети. В основном это касалось перекусов. Поначалу я вообще не хотела давать ей ничего, планируя покормить в полдник, как обычно. Но в первый день после школы она вышла бледная, расстроенная: «Мама, я хочу есть». Я удивленно открыла ее коробочку с обедом: морковный суп в термосе, багет со сливочным маслом, йогурт, нарезанное кусочками яблоко – все это было нетронуто.

– Почему ты не пообедала? – спросила я.

– Времени не было, – ответила Софи и заплакала.

Действительно, нас очень удивило расписание, которое мы получили. На обед в школе было отведено всего десять минут: с 12:00 до 12:10. Эта перемена включала также время на сборы после урока и подготовку к следующему.

– Но это же чушь какая-то! – возмутился муж, увидев это расписание. – Как она успеет пообедать всего за десять минут? Она же будет голодная и не сможет сосредоточиться на занятиях!

У меня возникло ощущение дежавю.

– Придется есть быстро, как все остальные, – твердо, но спокойно заметила я.

– Ужас! – фыркнул Филипп. – Их с детства приучают есть на бегу и прямо за партой – когда вырастут, так и будут делать! Теперь ясно, откуда эти жуткие привычки, – неодобрительно заключил он.

Я была согласна с ним. Но, как и во Франции, здесь мы мало что могли изменить. У меня не осталось выбора, кроме как снять запрет на перекусы. Я неохотно начала давать Софи в школу маленькие «куски». Сначала старалась, чтобы это были только сырые фрукты и овощи. Но когда в Ванкувере наступила холодная и сырая канадская зима, я призадумалась. Учитывая, как мало Софи успевала съесть за обедом, ей не хватало калорий – так пусть жует на ходу, на перемене, под дождем.

Крайне неохотно я начала давать ей с собой крекеры и даже сладкое печенье (мне удалось найти, где продается печенье «Пти Лу», наше любимое французское угощение). Но Софи приходила домой и требовала то, что ели другие дети: «химический» фруктовый мармелад, двойное шоколадное печенье с начинкой, желейных мишек. Я отказывалась покупать ей это – сплошной сахар с красителями. Она обижалась и устраивала скандалы. Сколько бы я ни говорила, что нужно питаться правильно, ей просто хотелось быть как все. Проблема состояла в том, что эти «все» перекусывали жареными пончиками. Отчаявшись, Филипп посадил Софи за компьютер и показал ей фотографии детских зубов, испорченных кариесом: сгнившие огрызки зубов выглядели так отвратительно, что поразили Софи (и нас) до глубины души. Но, несмотря на это, она продолжала терзать меня требованиями покупать то, что ели другие дети. Меня это ужасно злило, я понимала, что вредная еда, которую я запрещаю есть, становится для нее все более привлекательной. Все это противоречило тому, чему я научилась во Франции.

Блюда, которые я готовила для Софи, в Канаде считались экзотикой. Когда она пригласила к нам домой двух одноклассниц, я с гордостью подала на стол французский tarte aux pommes – яблочный пирог в классическом стиле, с ломтиками яблок, разложенными по спирали, сбрызнутыми лимонным соком и посыпанными сахарной пудрой, открытый, а не закрытый, как принято в Северной Америке. Девочки с удивлением смотрели на эту диковинку.

– Что это? Яблочная пицца? – наконец с подозрением спросила одна. Этот тон часто можно слышать у американских детей, когда они сталкиваются с незнакомыми блюдами. После долгих уговоров девочка согласилась попробовать пирог – на кончике языка. Но, видимо, он не пришелся ей по вкусу.

– А у вас нет «Ореос»? – спросила она.

К счастью (или к несчастью), к тому времени шоколадное печенье «Ореос» уже появилось в нашем доме. Я наконец уступила Софи и купила целую упаковку. Сияя от радости, она положила два печенья в свою коробочку для обеда… и принесла их назад почти нетронутыми – оказалось, они «слишком сладкие». Поэтому у нас было сколько угодно «Ореос» для подружек Софи, которые с удовольствием умяли их, а потом побежали играть. Я облегченно вздохнула: моей дочери удалось пройти «проверку» – одну из тех, что устраивают друг другу шестилетние девочки. С тех пор я держу дома «нормальные» сладости исключительно для таких целей.

А еще мне не хотелось, чтобы Софи думала, будто ей что-то запрещают (и оттого еще сильнее хотела есть «запрещенные» продукты), поэтому я начала спокойнее относиться к перекусам однако поощряла ее выбирать более полезные: темный шоколад, «натуральный» мармелад на основе фруктовых соков вместо «химического». Я объяснила ей, что существуют искусственные красители и усилители вкуса, чтобы она понимала, почему я не покупаю ей некоторые сладости. Поворчав, Софи согласилась есть «полезные» лакомства, а я пообещала давать ей в школу сладкое дважды в неделю: батончики-мюсли, натуральный мармелад и шоколадное печенье «Пти Лу».

Мы даже достигли компромисса по поводу фастфуда. Я терпеливо объяснила, почему мы больше не ходим в «Макдоналдс» (тот факт, что в юности я работала там на кассе, добавил убедительности моим словам). Не уверена, что аргументы по поводу негуманного содержания животных на фермах и «ненатуральности» пищи дошли до Клер, но на Софи они точно произвели впечатление. Мы нашли альтернативу «Макдоналдсу»: в Ванкувере почти в каждом квартале есть семейное японское кафе. Я разрешила Софи ходить в забегаловки с подружками, следуя французскому принципу: иногда можно позволять себе все. Если родители ее одноклассниц вели девочек в «Макдоналдс», я улыбалась и вспоминала простое правило: не можешь сказать ничего хорошего – промолчи. Обычно я говорила: «Думаю, Софи понравилось» (и это было действительно так), а дочери рассказывала: «Я в детстве тоже любила «Макдоналдс». Но потом мне разонравилось».

Проблемой оставались обеды. Софи продолжала приходить домой голодной, принося с собой почти нетронутый обед. Я умоляла ее есть, ругала, даже по-особому готовила блюда (срезала все корочки с бутербродов, чтобы их было легче жевать). Но ничего не помогало. Я сама научила ее есть медленно, как следует все пережевывая. Мы внушили ей важность «degustation» – «вдумчивого» стиля питания, а теперь собственные старания вышли нам боком.

– Просто жуй быстрее! – однажды выпалила я, ругая ее после школы. И сама не поверила, что сказала такое. Как много времени мы потратили, стараясь отучить ее от этого!

– Другие дети едят, как хрюшки! Я одна медленно жую с закрытым ртом! – крикнула она в ответ. И верно: год обучения поведению за столом не прошел даром, она стала есть намного аккуратнее (хотя некоторые французы и ее бы посчитали «хрюшкой»). Но в школе это было чревато. Самым неприятным стал «Случай с Кексом» – Софи до сих пор его вспоминает. Однажды она потратила с трудом накопленные деньги на роскошный кекс – купила его на ярмарке выпечки, которую устраивали в школе несколько раз в году. Он был покрыт толстым слоем глазури и украшен разноцветным драже. В слезах она рассказывала мне, как начала медленно смаковать кекс, не спеша слизывая глазурь, но тут прозвенел звонок – время обеда закончилось. Учительница, увидев в руках у Софи недоеденное лакомство, приказала быстро доесть, пока она «считает до пяти». Услышав роковые «5, 4, 3…», Софи так занервничала, что подавилась и уронила свой драгоценный кекс на пол. В итоге он отправился в помойку, а Софи рыдала так, как может рыдать только маленькая девочка, у которой отняли лакомство. Правда, скоро она научилась глотать, не жуя, раз уж так нужно (хотя постоянно твердила, что скучает по французской школьной столовой, и по-прежнему ела медленно за завтраком и ужином дома).

Выброшенный кекс был всего лишь каплей в том океане мусора, который порождала канадская пищевая индустрия. В школе Софи не было столовой, но три раза в неделю детям предлагали «горячие обеды». В понедельник это была пицца, в среду – сэндвичи из «Сабвея», в пятницу – суши. При этом напитки и еда были в одноразовой индивидуальной упаковке. Мы ужасались тому количеству мусора, которое оставалось после этих «обедов», ведь во Франции абсолютно все было многоразовым – салфетки, скатерти, приборы, тарелки, чашки, корзинки для хлеба. В этом заключалось еще одно преимущество французского подхода, о котором мы раньше не задумывались: французы не только требуют, чтобы дети пробовали разнообразную еду, но и заботятся о чистоте окружающей среды.

Время шло, и Софи все больше раздражало наше неодобрение школьной системы питания. А мы (особенно Филипп) не стеснялись высказывать все, что думаем по этому поводу. Однажды она пришла домой и радостно помахала у нас перед носом разрешением, которое нужно было подписать. Ее класс во время школьного благотворительного марафона собрал больше денег, чем другие. В награду детей вели… в «Макдоналдс»! Филипп, ворча, подписал разрешение, но словосочетание «хэппи-мил»[19] зачеркнул и крупными буквами написал: «НЕЗДОРОВЫЙ ОБЕД».

Клер тем временем заново открыла для себя прелесть перекусов. Она с огромным удовольствием уминала утреннее и послеобеденное угощение в новом детском саду (а иногда просила по три добавки!). Вскоре она стала отказываться от завтрака – воротить нос от овсянки со свежими фруктами, которую я так старательно варила, – знала, что скоро придет в детский сад, где ее ждет перекус. В пять вечера, незадолго до того как разойтись по домам, детям в саду еще раз давали сытно перекусить. Клер наедалась, а за ужином ковыряла в тарелке. Сказать, что меня это выводило из себя, – значит ничего не сказать. Но я поняла, что мои чувства разделяют и другие родители, когда заговорила с ними на эту тему. На родительском собрании мы вежливо предложили: после обеда давать детям только свежие фрукты – и никаких перекусов после 16 часов. Воспитатели пошли нам навстречу. У входа, рядом с листком, куда записывали имена детей, поставили большую корзину – родители складывали туда свежие фрукты, принесенные с собой. Каждый день Клер с гордостью опускала в нее клубнику, дыню, а один раз даже арбуз.

С обедом было сложнее. Воспитатели начали готовить в саду горячий обед для детей. Один раз в месяц. В благодарность родители приносили для воспитателей угощения (я испекла домашний пирог из песочного теста с яблоком и ревенем). Но это происходило только раз в месяц, а в остальное время Клер часто возвращалась домой с коробочкой недоеденной еды. Правила безопасности запрещали воспитателям подогревать детскую еду (вдруг отравятся). Горячие блюда надо было приносить в термосе, до обеда проходило несколько часов, еда становилась не слишком аппетитной. В итоге мы стали давать Клер холодное, но выбор был ограничен, поскольку к холодным блюдам на обед девочки не привыкли. Сэндвичи они не любили (Клер вообще отказывалась их есть). Мне не хотелось давать им то, что ели другие дети: сухое печенье, сок из пакетов, фрукты. Едва ли все это можно было считать полноценным обедом.

Неужели других родителей это устраивает? Я попыталась поговорить с ними утром или вечером – когда мы отводили или забирали детей. Говорила с осторожностью. Я поняла, что семейный рацион – больная тема. В стране, где еда связана с чувством вины, а не с удовольствием, где все думают о последствиях, а не о самом процессе, людей легко обидеть, заговорив о еде. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, что я их осуждаю.

Моими первыми союзницами стали мамы из Ирана, Италии, Китая, Бразилии и Испании. В этих странах обед тоже считают самым важным приемом пищи. Поговорив с этими мамами, я поняла, что не одну меня приводит в отчаяние тот факт, что дети едят всухомятку, почти ничего не едят на завтрак и еще меньше – на обед. Большинство родителей не из Северной Америки разделяли мои опасения. Мы сравнили наши наблюдения и выяснили, что дети перекусывают три раза в день: утром, после обеда и перед уходом из сада. Причем во время этих перекусов съедают больше, чем в основные приемы пищи.

Неужели невозможно кормить детей горячими обедами, как во Франции? В каждом детском саду (а их в нашем районе было не менее десяти) имелась полностью оборудованная кухня с плитой и духовкой! Но оборудование простаивало и использовалось в основном для того, чтобы подогревать обеды для персонала или готовить легкие закуски – например, печь кексы. Если меня поддержат другие родители, может быть, начать программу по внедрению горячих обедов?

– А почему бы тебе не провести исследование? – как-то вечером предложил Филипп. – Не так уж это и сложно. В Интернете есть даже готовые сайты для таких целей. Вот и узнаешь, поддерживают ли другие родители твою идею.

Я заинтересовалась и следующие несколько недель провела, составляя вопросы и погрузившись в мир онлайн-опросов. А через месяц создала свой собственный опросник, просидев несколько ночей в программе SurveyMonkey. Он содержал двадцать один вопрос: что едят дети, чем родители их кормят, интересует ли их программа по организации горячего питания в детских садах и т. д. Однажды в пятницу вечером, уже после полуночи, я в полусне нажала «отослать», отправив родителям ребят из нашего детского сада приглашения поучаствовать в опросе. «Интересно, ответит мне хоть кто-нибудь?» – мрачно думала я.

И была приятно удивлена: в течение двух недель в моем опросе приняли участие 126 семей. Родители передавали ссылку на него своим знакомым, которые водили детей в другие детские сады. Ответы на вопросы часто были подробными, вдумчивыми и очень любопытными. Я просила родителей привести примеры трех обеденных меню, которые они хотели бы видеть в детском саду. Макароны стали абсолютным победителем всех меню: от простых – «макароны, фрукты» до более сложных – «макароны, наггетсы со шпинатом, киви, йогурт». Далее шли сэндвичи и крекеры. В ответах фигурировало несколько необычных блюд (мне больше всего понравились «кесадильи с фасолью и авокадо, яблочное пюре, красный перец и виноград»), а некоторые родители открыто заявили о своих кулинарных предпочтениях («органическая курица на пару, органическая морковь на пару, органическая фасоль на пару, молодой картофель на пару, 10%-ный органический йогурт с органическим пюре из черники»). В большинстве своем меню были короткими и простыми – никаких вам изысканных, забавных и аппетитных названий блюд, как во французских столовых.

Я спрашивала также, что думают родители о детсадовских обедах и заинтересованы ли они в организации горячих обедов для детских садов. Ознакомившись с ответами, остро почувствовала их недовольство нынешней ситуацией.

«Было бы здорово, если бы в детском саду подавали горячий обед. Наша дочь не ест сэндвичи (ей два года). Я сэкономила бы массу времени по утрам, не нужно было бы беспокоиться, что еда, завернутая с собой, испортится».

«Я готова на все, лишь бы каждое утро не собирать с собой эти пакеты с едой».

«Я по ночам не могу уснуть – все думаю, что бы ему собрать с собой завтра!»

«Жаль, что мы живем не в Пекине, – там в детских садах готовят питательные и вкусные горячие обеды!»

В ответ на вопрос о потенциальных преимуществах программы горячего питания многие родители интуитивно выражали то, что вполне соответствует французским правилам питания:

«Я заметила, что дети с гораздо большей охотой пробуют новое, если другие дети едят то же самое. В детском саду дочь ест все то, от чего дома воротит нос!»

«Я выросла в Европе, и в детском саду нас прежде всего учили есть в обществе других детей то, что приготовлено другими людьми, то есть мы учились ждать, пока еду подадут на стол, говорить “нет, спасибо”, а не просто “не хочу!”».

«Я родом из страны, где совместное застолье – важный элемент социализации. То, что здесь дети едят поодиночке, каждый из своего пакета, очень меня тревожит. Во-первых, может возникнуть зависть. Мамам приходится сталкиваться с такими заявлениями: “Вот у Джона мама лучше тебя, она дает ему печенье и сладкие фруктовые йогурты, а ты мне – просто хлеб и йогурт без добавок”».

«Мне кажется, в таком возрасте детям важно понять, что обед готовят и едят с удовольствием. Обед – это не холодные закуски, съеденные безо всякого удовольствия на бегу!»

Большинство родителей готово было заплатить за горячие обеды (этот вопрос волновал меня больше всего). Я просила их подсчитать, сколько они тратят на обед ребенку с собой (большинство – около трех долларов) и сколько готовы заплатить за горячий обед в детском саду (75 процентов ответивших были готовы заплатить столько же и даже больше). По моим подсчетам, трех долларов было вполне достаточно, чтобы приготовить полезный и питательный обед при условии, что его оплатит вся группа или класс (в противном случае стоимость была бы слишком высока).

Главная проблема заключалась именно в этом. Хотя трем из четырех родителей нравилась идея горячих обедов, меньше половины поддержали бы эту программу, если бы она была обязательной для всех.

«Маленькие дети часто привередливы в еде, поэтому «один обед для всех» кому-то подойдет, а кому-то нет. Как насчет пищевой аллергии, культурных, этнических ограничений? Не думаю, что один вариант обеда подойдет для всех, некоторые дети могут остаться голодными».

«Нашему ребенку нужна домашняя, а не столовская еда».

«Я была бы очень недовольна, если бы меня вынудили оплачивать низкокачественные обеды из неэкологичных ингредиентов, происхождение которых невозможно контролировать».

«Боюсь, что в итоге детей начнут кормить пиццей и дешевыми макаронами каждый день».

«Хочу сама контролировать питание своих детей».

Прочитав эту порцию ответов, я расстроилась. И еще сильнее огорчилась, узнав, какие продукты родители запрещают есть своим детям. В этот список попали: конфеты, говядина, свинина, баранина, яйца, шоколад, орехи, мороженое, клубника, морепродукты, любое мясо, пицца, хот-доги, белый сахар, арахисовое масло, торты, трансжиры, любые жиры, продукты без знака «органик» или «био», соки, продукты с ГМО, помидоры, любые продукты с глутаматом натрия, молочные продукты, соя – и это только часть огромного перечня продуктов, которыми родители ни за что не стали бы кормить своих детей! (Хотя одна семья – всего ОДНА из 126 – написала: «Мы едим все!»)

Если честно, я не понимала, каким образом можно подготовить полноценное разнообразное меню, учитывая индивидуальные предпочтения всех этих людей. Родители, принявшие участие в опросе, оказались не менее привередливыми в еде, чем их дети. А некоторые и вовсе высказали диаметрально противоположные пожелания. Среди них были ярые вегетарианцы и противники вегетарианства; фанаты белковых диет и углеводных диет; те, кто считал чрезвычайно важным давать детям в обед именно горячую пищу, и те, чьи дети ели только холодные обеды. Я вдруг столкнулась с реальностью: как сложно будет организовать общее здоровое питание детям из мультикультурной среды.

«Это просто невозможно», – разочарованно подумала я. Во-первых, родители не верят, что их дети будут есть незнакомые блюда. Во-вторых, они хотят делать так, как им удобно, и беспокоятся, что дети будут ходить голодными: им важнее не что дети едят, а сколько. А поскольку в канадских семьях такие противоречивые вкусы, составить питательное меню, которое удовлетворило бы всех, просто нереально.

Идея, лежащая в основе программы горячих обедов, – когда кто-то другой, а не сами родители, будет контролировать питание детей и организовывать введение новых блюд, – не пришлась по душе большинству родителей. Сохранение за ребенком личного выбора – даже если этот выбор означал пищу низкого качества и не слишком большое разнообразие – для большинства было важнее, чем возможность познакомить детей с как можно большим количеством разных блюд. Я вспомнила спор, который состоялся у меня с друзьями Филиппа несколько месяцев назад. Как убедить канадцев в том, что французский подход и для них будет эффективным? Во Франции я видела доказательства этому своими глазами. Но здесь никто не верил, что можно кормить детей как-то иначе.

Я обдумывала эти вопросы несколько недель, но так и не нашла ответ. Однако, потратив на это исследование почти месяц, решила все-таки показать его результаты руководству сети детских садов, попросив аудиенции у ее главы. Мне назначили встречу. Через две недели явилась на прием со своим отчетом на тридцати двух страницах, в котором были подробно описаны результаты опроса.

Начальница и несколько ее коллег терпеливо выслушали меня. Я объяснила, что большинство родителей поддерживает программу по организации в детских садах горячего питания, подчеркнула преимущества этой программы: меньше труда для родителей, более высокое качество питания, формирование у детей хороших пищевых привычек. Несмотря на огромный перечень «запретных» продуктов, отмеченных родителями, мне все же удалось составить примерное меню, которое, как мне казалось, удовлетворило бы всех (за основу я взяла меню из школы Софи). С некоторым смущением я показала эти примеры, признавшись, что год назад и сама не верила, что мои дети будут есть суп из чечевицы с курагой, яблочный компот, салат с авокадо и ризотто с зеленым горошком.

При взгляде на мой список блюд в комнате воцарилось молчание. Наконец одна из сотрудниц детского сада подняла голову, посмотрела на меня и безапелляционно заявила:

– Дети все равно захотят одни макароны и крекеры в виде рыбок. Зачем стараться, готовить все эти изыски? Все равно в итоге все отправится в помойку!

– Но я знаю, что дети могут есть разные блюда. Своими глазами видела это во Франции, – обиженно возразила я. – Там в детском саду кто-то из воспитателей каждый день готовил детям горячее, и они постепенно знакомились с разнообразными продуктами…

– А еще у французов есть правила поведения за столом. И они действительно эффективны! – чуть увереннее продолжала я. – Большинство детей во Франции едят все, им нравятся самые разные блюда!

Но я не успела договорить, меня прервали:

– У наших воспитателей самая высокая квалификация в сфере раннего развития. Мы говорим о профессионалах. Приготовление пищи не входит в их обязанности и не должно входить. Речь идет о преподавателях, а не о кухарках, понимаете?

– Но разве приучать ребенка к здоровому, разнообразному, сбалансированному рациону – не элемент воспитания? – возразила я.

– Это не входит и не должно входить в обязанности воспитателей, – вежливо, но твердо повторили мои собеседники.

– Хм… Мы год прожили во Франции, только что вернулись… Там воспитатели и сотрудники детских садов считают, что обучение гастрономической культуре – часть их работы. Такой предмет есть даже в школьной программе, – это был мой последний аргумент.

Мне не хотелось никого обижать – просто я надеялась, что пример французов может их вдохновить.

– У нас это не сработает, – ответили мне. – Мы слишком разные.

Больше аргументов у меня не было. Встреча закончилась. Несмотря на то что 75 процентов опрошенных – почти 100 семей! – поддержали идею горячих обедов, мое предложение было отвергнуто. Я чувствовала себя глупо. Совершенно неожиданно для себя самой стала поборником здорового питания – и потерпела крах. Да кто я такая, чтобы пытаться изменить мир?

И все же я была уверена, что уроки, которые мы усвоили во Франции, не напрасны. Я на собственном опыте убедилась в эффективности французского метода. Наша семья уже не могла вернуться к прежним привычкам. Придется придумать способ привить нашим детям истинную гастрономическую культуру, несмотря на то что мы живем в Северной Америке, где господствует ложное убеждение родителей в том, что у детей есть какие-то особые предпочтения в еде («макароны и крекеры в форме рыбок»). Задумавшись над этой проблемой, я поняла, что усвоила во Франции еще одно правило.

Французское правило питания № 9

Ешьте «настоящую», домашнюю еду. Сладости приберегите для особых случаев. (Полуфабрикаты «настоящей» едой не считаются.)

Я поняла, что именно это правило может стать основой питания детей в Северной Америке. Во-первых, родители должны выработать привычку подавать на стол (и есть) настоящую еду, а не полуфабрикаты. Во-вторых, сладости и угощения не нужно запрещать, однако они не должны составлять основу детского рациона! Строго говоря, это правило нельзя назвать исконно французским, потому что французы вообще не питаются полуфабрикатами. Но в Ванкувере оно было нам просто необходимо – как иначе поддерживать с таким трудом сформированные здоровые привычки. Это правило содержало в себе ключевой аспект французского метода: качество пищи – секрет здорового питания. В североамериканской культуре явно существует предрасположенность к «готовой», «удобной» пище. От нее нужно избавляться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.