Глава 9 Работа с очень маленькими детьми

Глава 9

Работа с очень маленькими детьми

Когда мне было всего пять лет, на меня опрокинулась кастрюля с кипятком, и я получила сильный ожог. На три или четыре месяца меня положили в больницу, где делали пересадку кожи. И мне кажется, что все «пунктики», донимающие меня уже во взрослом возрасте, начались именно с той травмы. Это произошло до введения в медицинскую практику пенициллина, и меня держали в изоляции. Игрушки были запрещены, а других развлечений, радио или телевизора в то время не было. Руки мои были прибинтованы, чтобы я не трогала себя, а сестры и врачи постоянно читали мне нотации за то, что я плакала. «Будь хорошей девочкой, перестань плакать», – слышала я снова и снова. Я ничем не была накрыта, чтобы не раздражались места повреждений, и, несмотря на летнее время, мне было холодно. И по сей день я стесняюсь признаться, когда мне бывает больно (чтобы не быть плохой девочкой), и кутаюсь в стеганое одеяло даже в теплое время года. Я даже не запомнила посещений мамы, хотя и узнала позже, что она приходила каждый день. Мне лишь вспоминается моя милая бабушка, которая сидела в изголовье кровати и кормила меня вишней. Тетя принесла мне чудесную игрушку, которой я очень обрадовалась, но медсестра, увидев подарок, раскричалась и унесла ее прочь. Теперь я, конечно, понимаю, что меня старались оградить от инфекции, но тогда никто даже не позаботился о том, чтобы объяснить мне это. Родители, еврейские эмигранты из России, с огромным уважением относились к врачам и ухаживающим за мной медсестрам и даже не представляли, через что мне пришлось пройти. Хотя я помню, как отец кричал на доктора, который хотел ампутировать мне ногу, потому что сустав никак не восстанавливался. (Каким-то образом мне стало ясно, что папа защищает меня.) Из-за его отказа от операции в клинику пригласили известного специалиста, который сделал новую по тем временам операцию – точечную пересадку. Это и спасло мою ногу.

Иногда я думаю, что бы произошло, если бы тогда в больницу ко мне пришел детский психотерапевт, похожий на меня теперешнюю, чтобы помочь мне справиться с этой ужасной ситуацией. Я представляю себе, что он мог бы использовать кукол, разыгрывая на моих глазах разные истории: кукольная маленькая девочка говорит кукле-врачу, как она на него злится, а потом, может быть, сообщает кукле-маме, как ей грустно. Я точно знаю, что мне бы это пришлось по душе. Терапевт мог бы почитать мне историю о другой маленькой девочке, попавшей в больницу, и о том, как она себя чувствовала. Мы могли бы вместе петь песни. Ведь тогда, лежа в постели, я рассказывала сама себе разные истории и пела еврейские песни, которым научила меня мама. Даже сейчас воспоминания об изобретательности той маленькой девочки вызывают слезы у меня на глазах. Больше всего огорчает то, что врач мог бы найти слова, чтобы сказать, что я хорошая, замечательная девочка, а не плохой ребенок, попавший в столь трудное положение. Тот несчастный случай произошел совсем не по моей вине, но в силу нормального детского эгоцентризма я обвиняла за все только себя. Я никогда никому не рассказывала об этом чувстве, и мне был очень нужен терапевт, который понимал бы этот феномен и мог бы убедить меня в моей невиновности.

Было бы чудесно, если бы я могла бы встретиться с этим терапевтом по возвращении домой. Он предложил бы мне нарисовать пережитые мной испытания, поколотить по глине, давая выход моему гневу, чтобы я поняла, что злоба может быть веселой, возможно даже, мы поиграли бы в больницу с игрушечными медицинскими инструментами, воспроизводя мою ситуацию. Он мог бы подключать и всю мою семью: двух старших братьев, маму и папу, чтобы мы могли поделиться друг с другом своими чувствами по поводу случившегося.

Иногда я спрашиваю себя, повлиял ли мой опыт пребывания в клинике на решение стать терапевтом. Нельзя сказать с уверенностью, но я часто говорю студентам, что лучший учитель – это собственное детство и что крайне важно помнить, как это – быть ребенком.

События в жизни маленьких детей во многом предопределяют их взрослую жизнь, так как именно в это время ребенок делает выбор, как надо вести себя в этом мире, чтобы наилучшим образом удовлетворять собственные потребности. В ранние годы жизни малыш получает множество посланий о себе – он верит всему, что слышит, так как не может еще отбросить ложную или ненужную ему информацию. Эти послания вместе с сопутствующим им эмоциональным тоном человек проносит через всю свою жизнь, даже если потом понимает, что они неверны.

Чтобы войти в терапевтический процесс, нужно наладить взаимоотношения. Краеугольный камень установления Я/Ты контакта – это уважение к клиенту, которого нужно принимать именно таким, каков он есть. Понимание естественного процесса развития ребенка облегчает этот процесс. Однако мы никогда не должны недооценивать, на что способен маленький ребенок и как он может повести себя во время терапевтических занятий. В подтверждение хочу привести несколько примеров.

Я встретилась с Алексом, когда ему было четыре года. Родители мальчика жили врозь, никогда не были женаты, оформили совместную опеку, и оба очень много занимались им. Ребенок сильно заикался и был направлен к логопеду, который порекомендовал проконсультироваться у психолога. Я исхожу из того, что, когда маленькие дети начинают заикаться, это происходит потому, что они не могут сказать то, что хотят сказать, возможно, из-за сдерживаемого гнева, или же из-за того, что их интеллект развивается быстрее, чем речь.

Алекс был рад прийти ко мне на прием без родителей, и, не без помощи множества находящихся в комнате интересных игрушек, наши отношения быстро наладились. Мальчик не разговаривал, но улыбался и кивал. Осмотревшись, он сразу подошел к кукольному домику, сел напротив и, что-то бормоча, начал переставлять мебель.

Я примостилась рядом и спросила: «А мне что делать?» На лице Алекса отразилось удивление, и, страшно заикаясь, он сказал: «Достань семью». Я извлекла из коробки с фигурками для кукольного домика маму, папу, мальчика и девочку. Мальчик стал вместе с мебелью переставлять кукол, все так же бормоча себе что-то под нос. Через некоторое время я сказала: «Думаю, тебе бы хотелось жить в доме вместе с мамой и папой, как этим детям!» Алекс посмотрел на меня, глубоко вздохнул, кивнул и переключился на другие игрушки в моем кабинете. (У меня нет отдельной игровой комнаты. Мой кабинет – это большой зал с кушеткой, подушками, стоящими рядом с кушеткой двумя стульями, журнальным столиком, большим шаром, на котором можно сидеть, угловой партой и большим низким столом, вокруг которого стоят четыре маленьких стульчика, достаточно крепких, чтобы на них мог сидеть взрослый человек. Вдоль стен стоят стеллажи с игрушками и играми, песочницы, над которыми висят полки с миниатюрными фигурками, стол с кукольным домом, мебелью и фигурками людей. Здесь есть и шкаф с бумагой для рисования, пастелью, глиной и другой подобной утварью. Напротив стены установлена сцена кукольного театра. Рядом стоят корзины с куклами и ударные инструменты, а также надувные игрушки-неваляшки. Даже когда у меня был очень маленький офис, журнальный столик служил для работы с глиной или рисования, а игрушки и разные материалы были расставлены по полкам. Песочница располагалась под журнальным столом. Был задействован каждый сантиметр пространства, и комната выглядела соблазнительно и привлекательно. Эти материалы интересны не только детям, но и моим взрослым клиентам, которые тоже нередко их используют.)

На следующих трех сессиях Алекс сразу подходил к кукольному дому, но, как только я начинала говорить: «Я думаю, ты бы хотел жить…» – внимание мальчика снова переключалось на другие вещи. Иногда, чтобы закончить сессию, мы вместе играли в игры.

Внезапно все изменилось. Алекс снял с полки Супермена и Бэтмена и сразу отправился к песочнице. Он переставлял игрушки в песке, как всегда что-то бормоча, и я подсела к нему, достав из шкафа большого льва с блестящими зубами: «Я собираюсь схватить Супермена, мне неважно, что его считают самым сильным человеком в мире!» Алекс, заикаясь, закричал: «Убери его! Убери!» Я отправила льва обратно на полку и, снова подсев к мальчику, сказала голосом, полным раскаяния: «Прости меня, пожалуйста!» Алекс посмотрел на меня несколько секунд, а потом, все так же заикаясь, попросил: «Возьми льва». Лев снова начал двигаться к игрушкам в песочнице, а я говорила: «Я собираюсь схватить Супермена! Ему лучше не нападать на меня!» Когда царь зверей приблизился к Супермену, то получил легкий толчок. Я завопила: «Ты ударил меня! Ты ударил меня!» – а лев упал в песок. Алекс, абсолютно не заикаясь, весело заверещал: «Давай еще! Давай еще!» Мы проиграли эту сцену несколько раз, и мальчик, снова без заикания, сказал: «Теперь я буду львом». Теперь Супермен говорил: «Ты не достанешь меня! Тебе лучше и не пытаться напасть!» И, конечно, лев бил Супермена, а тот падал в песок. Мы повторяли игру всю сессию, и Алекс совсем не заикался. Но когда он вышел в комнату ожидания, то, делясь впечатлениями с мамой, снова начал заикаться.

На следующей сессии мы снова некоторое время поиграли в ту же игру (ребенок не заикался), и я предложила заняться лепкой. Пока малыш забавлялся с глиной и инструментами для работы, я сделала фигурки мамы, папы и мальчика. Заданием Алекса было поговорить с мамой и папой от имени глиняного ребенка и рассказать им, что ему нравится, а что нет. Я пододвигала мальчика по очереди к каждой фигурке, а Алекс не заикаясь сказал матери: «Мне нравится, когда ты водишь меня в разные интересные места, но я не люблю, когда ты кричишь». К отцу были обращены такие слова: «Мне нравится, когда ты со мной играешь, но я ненавижу, когда ты уходишь». (Отец часто уезжал в командировки по работе.) Мы повторяли упражнение несколько минут с учетом некоторых моих предложений: «Мне не нравится ходить из дома в дом», «Я хочу, чтобы мы все жили вместе!» На следующую сессию я попросила прийти обоих родителей и мы поиграли в эту игру, каждый говорил двум остальным участникам, что ему нравится в них, а что нет. Во время этого занятия мальчик совсем не заикался, что очень удивило обоих взрослых.

Вне сессий заикание по-прежнему сохранялось, поэтому я предложила следующее:

1. Алекс должен в течение некоторого времени выкрикивать «Нет!» во всю силу своих легких.

2. Перед сном нужно устраивать «сессию гнева».

3. У Алекса каждый день должно быть специальное время, принадлежащее только ему.

Алекс ходил в детский сад, и воспитатели разрешили ему кричать «Нет!» на игровой площадке. Мальчик ходил вокруг поляны, выкрикивая заветное слово, и вскоре за ним потянулась цепочка других малышей, тоже вопящих: «Нет!» Таким образом, работа не прекращалась и в саду, и заикание исчезло.

На нашей последней сессии (через четыре месяца) Алекс рассказал мне один сон, который его напугал.

«Я спал дома, и мои мама с папой тоже спали там же. Шел сильный дождь. Потом мама с папой вошли в мою комнату, схватили меня и выбросили на улицу. Там сидела огромная птица, которая подцепила меня клювом и унесла. А потом я проснулся. Мне так не понравился этот сон!» (Когда мальчику приснился этот сон, он разбудил мать и, дрожа, залез к ней в кровать.)

Я сказала: «Давай вылепим твой сон из глины». Мы смастерили очень приблизительную модель дома с выемками для спальных комнат. Мы слепили также фигурки самого Алекса и его родителей и разложили их в отдельных спальнях.

Я: Здесь спит мальчик – ты. Что случилось потом?

Алекс: Мама с папой вошли в комнату.

Я: Представь, что во сне они разговаривали. Что они сказали?

Алекс: Мы выкинем тебя отсюда!

Я: А как ты думаешь, что бы ты сказал, если бы говорил во сне?

Алекс: Нет! Нет!

Я: Но они все равно выкинули тебя вон?

Алекс кивнул, а я молча показала, как родители вышвыривали мальчика на дождь.

Я: Что случилось потом?

Алекс: Потом меня унесла эта большая птица. (Птицу мы тоже слепили из глины.) А потом я проснулся. Мне очень не понравился этот сон: он напугал меня.

Я: Давай его изменим. Представь, что мы снова в доме. Мама и папа входят в твою комнату и кричат: «Мы выкинем тебя под дождь!» Что бы ты сказал?

Алекс: Я бы сказал: «Идите спать!»

Я (передвигая фигурки родителей обратно в их спальни): И они бы ушли. А как же птица?

Алекс: Ее надо убить. (Он взял деревянный молоток и размазал птицу по доске.)

Я: Теперь она не может навредить тебе! Конечно, мы бы никогда не сделали бы этого с настоящей птицей. Но это всего лишь глина, поэтому все в порядке. Сделав так, ты выбросил вон свою обиду.

Алекс (с улыбкой): Да!

Просматривая материалы этих сессий, я могу выделить несколько ключевых моментов, которые помогли добиться улучшения состояния Алекса.

Психотерапия похожа на танец: иногда веду я, а иногда – ребенок. Я внимательно слежу, когда наступит подходящий момент, чтобы вмешаться в игру со словами: «Думаю, ты хочешь, чтобы твои мама и папа жили в одном доме, как и эта семья». Ведь это желание свойственно каждому маленькому ребенку.

Контакт с Алексом был жизненно необходим. Мне не хотелось просто сидеть и наблюдать.

Взяв льва, я решила попробовать расшевелить «агрессивную энергию». Если ключом проблемы было подавленное чувство гнева, то этот вид энергии должен был помочь мальчику выразить его эмоции. Я сделала предположение, и я доказала его правоту. Если бы я ошибалась, ребенок дал бы мне знать об этом.

От этой игры мы перешли к процессу выражения чувств с помощью глиняных фигурок родителей. Потом мы подошли к тому, что Алекс должен показать свои чувства непосредственно самим родителям. Крик «Нет!» дал ребенку адекватный опыт самовыражения.

Умение слушать

Большинство детей не чувствуют себя услышанными. Я считаю, что многие проблемы, в особенности у маленьких детей, связаны с отсутствием у них навыков и достаточного словарного запаса для выражения того, что они хотят сказать. Я вспоминаю мать одного четырехлетнего мальчика, которого привели ко мне некоторое время назад. Женщина была растеряна из-за частых приступов гнева у ребенка: она чувствовала, что теряет над ним контроль. Маленькому ребенку трудно принимать участие во «взрослых» разговорах, поэтому я попросила обоих нарисовать, что именно задевало их друг в друге. Женщина сразу начала рисовать мальчика, лежащего на полу в приступе ярости. Мальчик, посмотрев несколько мгновений на мать, тоже нарисовал ребенка в приступе гнева и фигуру матери, стоящей над ним.

Я попросила женщину сказать мальчику на картинке, что ее выводит из себя. Она сказала: «Мне не нравятся твои вспышки. Я не знаю, что делать». Тогда я предложила мальчику поговорить с фигурой матери, и он сказал: «Мне не нравится, когда ты стоишь надо мной и кричишь, в то время когда я злюсь!» Когда каждый высказал свои претензии к рисункам, но не друг к другу, мальчик произнес: «Ты не слушаешь меня!» Кажется, мать как-то попросила его перед обедом собрать игрушки, разбросанные по комнате. Ребенок пытался сказать, что некоторые вещи были раскиданы его младшим братом. По-видимому, женщина не расслышала этой фразы и повысила голос, приказывая сыну прибраться, сразу после чего мальчик упал на пол, начал кричать и стучать ногами. Подобная сцена повторялась много раз по разным поводам.

После этой сессии мать рассказала, что стала замечать значительные улучшения, и признала, что прогресс был связан с тем, что она научилась слушать своего ребенка.

Как правило, дети могут быть весьма разумными, если чувствуют, что их слушают. Я вспоминаю, как один из моих детей, возвращаясь домой, жаловался на несправедливость. Я страстно желала что-то сделать, чтобы решить проблему или дать хороший совет, как справиться с трудностями. Мне пришлось, закусив губу, слушать его рассказ до конца, после чего он убежал играть, инцидент для него был исчерпан.

Вот несколько основных положений о том, как нужно слушать. Они хороши как для терапевтов, так и для учителей и родителей:

1. Будьте открыты – поддерживайте контакт. Не позволяйте себе отвлекаться. Отгородитесь от любых раздражителей, сосредоточившись только на контакте с ребенком.

2. Войдите в его ритм, а если возможно, спуститесь до его уровня. Если ребенок стоит – встаньте, если он на полу – сядьте на пол. Не обращайте внимания, если он вертится: он просто нервничает и взволнован. Оставайтесь с ним.

3. Медленно повторите вслед за ребенком фразу, чтобы он понял, что вы его слышите, например: «Джонни тебя толкнул».

4. Проясняйте ситуацию: если вы не понимаете ребенка, не утверждайте, что вам все ясно.

5. Говорите нормальным, естественным голосом. Не допускайте поучающего, покровительственного или насмешливого тона.

6. Воспринимайте ребенка серьезно.

7. Используйте слова, которые ребенок может понять.

8. Показывайте голосом, жестами, мимикой, что вы слушаете. Будьте открыты.

9. Не пытайтесь читать нотации, что-то объяснять, поправлять или давать совет в этот момент. (Вы можете поговорить об этом с ребенком позже: «Знаешь, я подумал о твоих словах. Можно, я выскажу тебе свою точку зрения?»)

10. Посмотрите в глаза ребенка, последите за его жестами и движениями, прислушайтесь к его голосу, чтобы понять, что он чувствует. Попробуйте высказать свои впечатления, но, если ребенок отказывается, примите его отказ. «Мне кажется, что это тебя действительно задевает». – «Нет! Нисколько!» – «Хорошо, все в порядке».

11. Говорите четко и ясно, а не задавайте вопросы. Начните со слов «Я уверен…»: «Я уверена, тебя это действительно разозлило», «Готова поспорить, ты рассердился на папу, когда он не пошел с тобой в зоопарк, как обещал». Если ваше предположение неверно, ребенок вас поправит.

12. Используйте игрушечные персонажи, чтобы проиграть события: рисунки, кукол или глиняные фигурки. Разыграйте сценку, а затем поменяйтесь ролями.

Отец Алекса перезвонил мне через несколько недель после нашей последней сессии и сказал, что мальчик опять начал заикаться. Я спросила, не случилось ли чего-то экстраординарного. «Мне нужно было уехать из города, но я спросил Алекса, не расстроит ли его это, и он ответил, что нет». Я предложила отцу сказать мальчику такие слова: «Спорим, тебе не понравилось, что я уезжал из города». Мужчина выполнил мои указания, а потом рассказал, что Алекс звонко ответил: «Да!» – и прекратил заикаться.

Задавая вопрос, мы ставим ребенка в затруднительное положение, и он пытается дать ответ, который, по его мнению, мы хотим услышать. Когда мы высказываем предварительное утверждение, это значительно облегчает жизнь малыша. Если что-то неправильно, он вас поправит.

Вот еще что нужно помнить: дети всегда повышают голос, чтобы их услышали, но они не осознают этого. Если начать выговаривать им за эту манеру, ситуация только осложнится. Они чувствуют, что их осуждают и критикуют, но не слышат. Смоделируйте желательное для вас поведение. Помните, что проявления гнева – это попытки малыша выразить свое «Я». Он еще не развил в себе навык дипломатично выходить из ситуации, не знает нужных слов, чтобы высказать то, что хочет, поэтому зачастую использует грубые выражения. Также нельзя упускать из виду эгоцентризм ребенка, в особенности если ситуация эмоционально значима. Малыш просто не может понять другой точки зрения.

Еще один пример

Мама привела Джулию в мой кабинет в возрасте трех с половиной лет, так как девочка плакала и кричала каждый раз, когда мама-стюардесса уходила на работу. Раньше такого не было, и Кэрол, мать Джулии, сначала подумала, что это просто очередная полоса развития, но положение только ухудшалось. Подобные сцены случались, когда девочка оставалась с отцом или с няней, которую Джулия обожала и которая также заботилась о двух ее старших братьях. Я попросила Кэрол подробно рассказать, что происходило дома перед ее отъездом. Мы уселись на полу, и я сделала комнаты из кубиков, а кукол использовала для воспроизведения ситуации.

«Все просыпаются, и мы завтракаем на кухне. (Я передвинула кукол в помещение „кухни“.) Потом старшие дети собираются в школу. Они ходят пешком, так как школа находится в конце нашей улицы. Джулия обнимает их и прощается».

«Потом мы тоже обнимаемся, я говорю: „До свидания!“ – и в этот момент Джулия начинает кричать, плакать и цепляться за меня».

Я достала из шкафа машинку и спросила, добирается ли она до аэропорта за рулем. Кэрол кивнула. Потом я задала вопрос Джулии, нравится ли ей, что мама едет до работы на машине (Я положила фигурку Кэрол в машину.) Девочка кивнула. Затем я сняла с полки игрушечный самолет и только хотела переместить туда куклу, изображавшую мать, как Джулия захныкала и проговорила: «Пусть мама ездит на машине, но не на самолете». – «Ах, вот как, – сказала я. – Самолет может разбиться!» – «Да!» – громко произнесла девочка.

Несколько месяцев назад разбился самолет, и Джулия, вероятно, услышала, как мать с отцом обсуждали катастрофу. Кэрол, конечно, помнила, как разговаривала об этом с друзьями по телефону, но она не предполагала, что дочка ее слышала и поняла в чем дело. Я порекомендовала женщине, чтобы в следующий раз перед выходом на работу она сказала девочке так: «Я знаю, ты боишься, что мой самолет разобьется. Мне жаль, что тебе приходится обо мне беспокоиться. Я люблю тебя и всегда буду любить, что бы ни произошло». Кэрол не могла обещать Джулии, что самолет не разобьется, так как прогнозировать это невозможно. Но женщина выполнила мои советы, а через пару дней девочка перестала плакать, провожая мать на работу. К тому же Джулия находилась в комнате, когда я давала Кэрол инструкции. Мне кажется, что девочке нужно было почувствовать, что ее слышат: она поняла, что находится в центре внимания в моем офисе, а теперь ее слушали, когда мама уходила на работу.

Рекомендации для родителей и терапевтов

Я часто инструктирую родителей, хотя и стараюсь не давать много советов за один раз:

1. Сессия гнева. Это один из самых успешных приемов. Проводите «сессию гнева» регулярно перед сном. Ребенок должен рассказать вам все, что ему не понравилось и что его взволновало за день. Не надо ничего обсуждать, просто послушайте.

Недавно мне позвонила одна мама, которая рассказала, что после того, как провела со своим трехлетним малышом «сессию гнева», ребенок обвил ручками ее шею и сказал: «Я люблю тебя, мама!». Для таких занятий нет возрастных пределов.

2. Дайте ребенку возможность на некоторое время почувствовать свою власть. Каждый день проводите пятнадцать или двадцать минут (или столько, сколько вам позволяет ваш график) со своим ребенком. Дайте этому времени специальное название, например «Время Сары». В эти минуты ребенок должен получить в свои руки полную власть над вами, может потребовать, чтобы вы легли на пол, порисовали, покатали машинки. Такие моменты несравнимы с обычным совместным времяпрепровождением. Это время, когда вы передаете ребенку полный контроль над ситуацией. Если малыш выходит за пределы дозволенного, вы можете выйти из роли, дать ему совет, но потом снова вернуться к игре. Для определения продолжительности такого периода можно использовать кухонный таймер.

Дать ребенку возможность управлять событиями и контролировать ситуацию – это и очень хороший терапевтический ход. Я использую его с детьми вплоть до пятнадцати лет, поскольку в кабинете терапевта дети часто склонны к регрессу. Подростки знают, что вы никогда никому не расскажете о происходящем! (Одной четырнадцатилетней девочке нравилось играть в «магазин», так как она была уверена, что это не выйдет за стены моего офиса.)

Обычно мы планируем время, которое проведем вместе: «Двадцать минут мы будем заниматься тем, что я предложу, а остальное время – тем, что тебе захочется». Здесь тоже используется кухонный таймер.

3. Не задавайте слишком много вопросов. Вопросы приводят детей в замешательство, так как они боятся неправильно ответить. Гораздо эффективнее высказывать утверждения, как я предложила отцу мальчика, который заикался.

Работа с маленькими детьми может приносить радость и впечатляющие результаты. Как правило, я не встречаюсь с детьми младше четырех лет наедине, предпочитая работать одновременно с ребенком и с его родителями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.