Прошлое – начало будущего Роль детства в жизни человека

Прошлое – начало будущего

Роль детства в жизни человека

Мы понимаем жизнь, оглядываясь назад, Но жить следует, стремясь вперед.

Сёрен Кьеркегор

Вот, дорогой читатель, мы и оставили все этапы детства и отрочества позади. Что мешает нам перевернуть эту страницу и двинуться навстречу нашей взрослой жизни, той целостности бытия, в которой в полной мере звучит голос нашего разума и нашей души? Но приостановимся и вспомним слова одного из самых глубоких психологов современности Карла Густава Юнга: «Во взрослом застрял ребенок, вечный ребенок, нечто все еще становящееся, никогда не завершающееся, нуждающееся в постоянном уходе, внимании и воспитании». Неужели мы не можем преодолеть это наше вечное детство и обречены носить его в себе до конца своих дней? А может быть, это и не так плохо – разве взрослый человек не может проявлять себя как ребенок, со свойственной детству непосредственностью, наивностью и беззаботностью? Где та гармоничная здоровая личность, соединяющая в себе радость, спонтанность и открытость детства с ответственностью, мудростью и реализмом взрослой жизни? Почему ни один психолог или психотерапевт, если он нацелен помочь человеку в обретении его целостности, в формировании здоровой личности, не пропустит факт детства своего пациента? Является ли такое пристальное внимание к детству надуманной психологизацией, оправданной изящными теориями, или в этом взгляде действительно кроется зерно истины?

Давайте вспомним основные мировые теории психологии личности. При всем их различии и непримиримых спорах все они сходятся в одном – в понимании особой роли детства в развитии и становлении человека. Еще Фрейд, с которым можно спорить, не соглашаясь с его теорией и отдельными интерпретациями, показал на основании богатого клинического опыта серьезность детских травм и их последствия во взрослой жизни. Эрик Берн, автор транзактного анализа, выделил наличие по крайней мере трех инстанций во взрослом человеке: «родителя», «взрослого» и «ребенка», и этот вклад трудно переоценить, поскольку огромное количество психологических проблем может быть снято благодаря использованию этой концепции. Многое в понимании роли детства было сделано и отечественными психологами, показавшими значение взаимоотношений между родителями и детьми в раннем детстве или роль в становлении взрослой личности такого, казалось бы, несерьезного феномена, как детская игра (Л. С. Выготский, Д. Б. Эльконин, Л. И. Божович, А. В. Запорожец и др.).

На опыте моей работы мне не раз приходилось убеждаться в значимости открытий великих предшественников. Однако меня не оставлял в покое главный вопрос – сама жизнь «ребенка» во взрослом человеке, продолжающаяся, несмотря на возраст, существующая не в виде реакций или проявлений, а как постоянное присутствие, часто скрытое не только от посторонних глаз, но и от самого человека. Все знакомые мне подходы сводились к определенным позициям, которые можно было вычленить, выделить, извлечь из внутренней реальности человека. Меня же мучил вопрос о процессах, о реальности существования этой маленькой жизни внутри взрослого бытия. Не роль воспоминания, а жизнь памяти, как у поэта: «Воспоминания, как жизнь во мне – сегодня, завтра и всегда». И когда мне и моим пациентам удавалось совместить эти потоки, «встретить» эти жизни, объединив их в одну, – происходило чудо исцеления, обретение той удивительной целостности, из которой становилось возможным сопряжение света и чистоты детства с глубиной и полнотой взрослой жизни.

Особым открытием была для меня встреча с выдающимся американским психотерапевтом Мэрилин Мюррей. Мой коллега и учитель позвонил мне после конференции, организованной в Российском православном университете на факультете психологии, на которой выступала Мэрилин. Он был очень возбужден и сказал примерно следующее: «То, что ты делаешь последние десять лет, уже существует. Твой подход очень близок концепции Мюррей. Тебе надо немедленно с ней встретиться!» Надо сказать, что этот факт сначала расстроил меня – столько лет, столько сил было положено на разработку метода – и вот, оказывается, все уже сделано! Однако когда мой «внутренний ребенок» успокоился и перестал расстраиваться, я поняла, что эта новость была просто удивительной! Такое совпадение было не случайным, факт того, что на разных континентах и в разных головах зародились близкие по содержанию идеи, говорил о том, что этот феномен действительно существует! Это был верный знак правильности выбранного пути. Если два человека из разных культур приходят к одному и тому же выводу, значит, этот вывод не является частным рассуждением, он резонирует со всеобщим началом. Так что такому совпадению стоило радоваться, а не печалиться. Юнг называл это «смысловым совпадением». Речь идет не о конструировании бесконечного количества концепций, тешащих интеллектуальные амбиции исследователя, а о попытке понять объективную реальность, подлинную природу явлений Божьего мира.

Я немедленно прочитала биографию Мэрилин. Количество страданий, которые выпали на ее долю, не смогли ожесточить ее любящее сердце. Родом она была из русских немцев, ее дед покинул Россию и переехал в Америку много лет назад, однако Мэрилин до сих пор считает Россию своей прародиной. В раннем детстве она перенесла сексуальное насилие, что в конечном итоге привело ее на грань жизни и смерти. Поэтому выбор собственной терапии был для нее не просто праздным интересом, а способом сохранить себя и свою жизнь. В результате терапии Мэрилин полностью исцелилась, но кроме того, родилась уникальная концепция работы с «внутренним ребенком», которая помогла не только ей самой, но и многим тысячам людей по всему миру. Читая об этой удивительной женщине, я не могла не видеть множества совпадений наших детских судеб, вплоть до недугов (материализованной боли детства), которые и ей, и мне удалось отчасти преодолеть, отчасти затормозить. Я была потрясена мужеством и верой этой женщины и с очевидностью увидела, что единственным и главным мотивом Мэрилин при построении ее концепции была любовь, помощь и сострадание людям. Надеюсь, мой мотив лежал в той же сфере. Это очень взволновало меня, поскольку означало, что нам удалось выйти к каким-то объективным пластам человеческой психики и ухватить язык этой реальности.

Эти соображения были немедленно подкреплены свидетельством, которое буквально через несколько дней я получила от одной из моих пациенток. Она рассказала мне небольшую историю о своем прадедушке, меценате и предпринимателе, похороненном в Париже, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Во время революции 1917 года, совсем ребенком, он был вывезен своим учителем за границу без ведома его семьи. Ребенка считали пропавшим. Он скитался по Европе, но в результате добрался до Парижа, где чудом встретил одного из родственников и открыл свое дело – ресторан русской кухни. Только в конце пятидесятых годов двадцатого века ему удалось разыскать свою семью, которая так и не покинула Россию. Тогда ему было уже около пятидесяти лет. Я получила драгоценный подарок от моей пациентки – письма ее прадеда своей маме.

«Мамусинька, наша радость, самая любимая и драгоценная! Минутами мне кажется, что я с вами и только недавно разлучились… Я часто смотрю фотографии, перебираю, пересматриваю, думаю, вспоминаю и радуюсь, и грущу, но все проходит, как фильм, и в этот резервуар воспоминаний уходят мои мысли, и я, мамулинька, с тобой и со всеми, и почти всегда делаюсь малюткой в этом мире грез, таких дивных, таких милых, родных и уютных… Потом встрепенешься, все прошло, как очаровательное видение, опять реальность со всей суматохой и сутолокой и… – прощай, малютка, до следующего раза! Ау!..

Целую тебя без счета и всех. Твой Витя».

«Прощай, малютка, до следующего раза…»!

Это письмо я восприняла как знак, утверждающий, свидетельствующий о внутренней реальности детства, присутствующей в каждом человеке не только как память, но и как жизнь.

Если вы направляетесь в Сергиев Посад, стоит повернуть в сторону Радонежа и подъехать к дивной белой церкви Преображения Господня, стоящей на холме. Рядом с храмом возвышается памятник Сергию Радонежскому скульптора Вячеслава Клыкова.

Появление этого памятника в 80-х годах прошлого века, в эпоху застоя и атеистической пропаганды, было чудом и подвигом многих людей. Для того, чтобы представить реальность того (еще советского, хотя на его закате) времени, приведем некоторые выдержки из советских газет по поводу открытия памятника Сергию Радонежскому в селе Городок (ныне Радонеж): «Открытие памятника „религиозному черносотенцу“ Сергию Радонежскому является незаконным антисоветским актом и категорически запрещено властями». «Любые попытки безответственных религиозных экстремистов, мракобесов и клерикалов установить в обход советских законов памятник, попирая нормы советского права и социалистической морали, будут пресекаться!». Только газета «Московская правда» напечатала благожелательную объективную статью о предстоящем открытии памятника Сергию Радонежскому, приглашавшую москвичей принять участие в этом мероприятии. Но на следующий день партийные власти Москвы и их кремлевские кураторы заставили эту газету публично покаяться в совершенной «идеологической диверсии». Вокруг места, где должны были установить памятник, собирались сотни людей, скульптор Вячеслав Клыков был взят под домашний арест, и только вмешательство патриарха Пимена позволило преодолеть партийное и идеологическое сопротивление. В результате памятник Сергию Радонежскому был установлен рядом с церковью Преображения Господня в 1988 году, в год тысячелетия Крещения Руси.

Этот памятник никого не оставит равнодушным. Монах, высеченный из серого камня, спокойно и мудро смотрит с высоты своего холма на суету мира, напоминая нам о вечной жизни. Но внутри фигуры этого старца, внутри его уносящегося в небо силуэта мы увидим мальчика Варфоломея – еще не Сергия Радонежского, но того, в ком зарождается, угадывается, прорастает великий русский святой. Именно эта полнота жизни, схваченная талантливым скульптором и глубоко верующим человеком, ее начало и ее триумфальное духовное развитие, так завораживают и поражают. Мне показалось, что эта скульптура как ничто другое отражает ту живую реальность «внутреннего ребенка», которая сопровождает жизнь взрослого человека.

Когда наша встреча с Мэрилин наконец произошла, я с радостью подарила ей фотографию этого памятника. Маленький Варфоломей, живущий внутри великого старца, был для меня символом метода, соединяющего прошлое и настоящее во имя будущего.

Как известно, все хорошее и ценное в нашей жизни требует усилия. Если бы связь с внутренней реальностью детства устанавливалась легко и беспрепятственно, то количество неврозов и разнообразных психологических проблем резко бы сократилось. В начале работы многие мои пациенты жаловались на то, что в принципе не могут разглядеть своего внутреннего ребенка, или же этот ребенок вызывает в них отвращение, и им просто не хочется иметь с ним ничего общего, а хочется уничтожить его! В предыдущих главах мы уже пытались рассмотреть отдельные механизмы этого феномена. Попробуем сейчас представить себе более полную, целостную картину этой психической реальности.

Начнем с одной из главных проблем, с которой сталкивается любой психолог или психотерапевт в работе с пациентом. Это проблема «расщепления», «сциндо-синдрома», как назвала его Мюррей (лат. scindo – расщеплять, разделять, разрывать). Речь идет не о диссоциативном расстройстве идентичности или шизофрении, а о том психологическом расщеплении, которое происходит в психике человека в период детства, если в нем присутствует опыт травмы, насилия как физического, так и психологического, опыт депривации, одиночества, эмоциональной холодности со стороны близких взрослых.

Диссоциативное расстройство (лат. dissociare – отделяться от общности) – расстройство ряда психических функций, таких как мышление, память, сознание личной идентичности, которые выделяются из потока сознания и становятся отчасти независимыми. В современной психиатрии под этим термином подразумевают множественность личности, психогенную амнезию.

Во взрослой жизни мы будем наблюдать последствия этого расщепления, разрыва сознательных и бессознательных структур через разрыв интеллекта и чувства, ума и сердца, ценностей и поведения… Можно приводить много примеров такого разрыва психики на части, но давайте посмотрим на то, как это разделение возникает и как влияет на реальность актуальной жизни человека.

Рассмотрим простое, но универсальное понятие потребности. Чтобы понять, как работает этот механизм, вспомните себя и свой повседневный опыт. Вы читаете очень интересную книгу, детектив, вот-вот наступит развязка, и вы наконец узнаете, кто же убил миссис Марпл! Но внезапно звонит телефон, и вас вызывают на работу по рутинному и пустяковому вопросу. Не один час в вашей голове будет крутиться сюжет этой книги и желание дочитать ее при первой же возможности.

Если говорить психологическим языком – в вас сработал эффект «незавершенного действия».

Эффект незавершенного действия – психологический эффект, открытый Б. М. Зейгарник, ученицей Курта Левина, основателя гештальт-психологии. Он заключается в том, что человек лучше запоминает прерванные занятия, чем завершенные. Этот феномен также исследовался Куртом Левином, согласно его «теории поля» доступ к следам памяти облегчается при сохранении напряженности, которая возникает в начале действия и не разряжается полностью при неполном его завершении. В его экспериментах творческую деятельность детей прерывали, и при первой же возможности они стремились завершить неоконченное дело.

Вы очень хотели дочитать книгу, но вам помешали, ваша потребность «повисла в воздухе», так как ее лишили объекта, то есть книги. В результате в вас «застряла» сила, энергия, напряжение потребности, которое ищет разрядки. Когда вы дочитаете книгу и наконец узнаете, кто же все-таки убил миссис Марпл, ваш интерес угаснет, ваша энергия будет потрачена на завершение книги, а потребность испытывать острые ощущения начнет икать новый детектив.

Когда в процессе психотерапии мы сталкиваемся с более серьезными ситуациями жизни, то часто натыкаемся на факт наличия потребности при полном отсутствии ее реализации. Что происходит в такой ситуации? Все те потребности и желания, которые по тем или иным причинам не могут быть осуществлены в реальной жизни, вытесняются из поля сознания в бессознательные слои психики. Однако там они не просто «складируются» и лежат, никого не тревожа. Обладая огромной энергией, они стремятся вырваться наружу, вернуться в сознание. Почему они обладают энергией? Откуда она? Эта энергия и есть напряжение потребности, напряжение нужды – того ожидания, желания, волнения, которое человек испытывает. Если же он не может осуществить эту нужду, то вытесняется не просто факт, идея желаемого, а вытесняется само желание, само ожидание вместе с той энергией, с тем напряжением, которые эту потребность сопровождают. В результате в нашем внутреннем, неосознаваемом мире «живет» некая заряженная система, которая постоянно стремится к завершению, но не может этого сделать. Помехой являются защитные механизмы, о которых мы позже расскажем подробнее. Они препятствуют возвращению вытесненных потребностей и желаний в сознание, пытаясь удержать без изменений когда-то принятый статус-кво. Эти хитрые защитники крайне изобретательны и искусны, именно они мешают увидеть нам наших «внутренних детей», создавая различные препятствия. В психологии этот процесс называется сопротивлением. Но если нам удается преодолеть его, преодолеть страх, нежелание, тревогу, дискомфорт, которые порождаются защитными механизмами в процессе работы, то мы не отмахиваемся от прошлого, не пытаемся выкинуть его из памяти. Наоборот, мы встречаемся с этой живой реальностью нашей жизни через осознавание и завершаем то, что нуждается в завершении, через принятие.

Механизм вытеснения, который мы описали выше, работает не только у взрослых, с еще большей силой он работает у детей. Это связано с тем, что у ребенка в силу его возраста и уровня психического развития еще отсутствует способность к рефлексии, способность осознавать себя, видеть себя со стороны. Психологи это называют децентрацией. Ребенку очень сложно, а часто – практически невозможно самому сформулировать свои желания, потребности и нужды, тем более пытаться их реализовать.

Рассмотрим этот процесс подробнее. Маленький ребенок нуждается в теплом отношении, в любви и поддержке. Но в случае, если он не получает их, не реализует свои естественные детские потребности в принятии, он начинает испытывать дискомфорт, смысла которого он просто не понимает. Однако существовать, тем более жить, непрерывно находясь в этом состоянии дискомфорта, ребенок не может, потому психика вытесняет эту нереализованную потребность со всей ее энергией в бессознательное, где она и будет находиться, беспокоя своего хозяина на протяжении всей его жизни, пока не будет осознана. Надо напомнить, что бессознательное – не склад ненужных вещей, оно бурлит, тревожит, пугает, вытесненные содержания не уменьшаются, не успокаиваются, а наоборот, увеличиваются, их энергия возрастает, чтобы пробиться в сознание. А теперь представим себе, что детство, наполненное травмами, создало такого «внутреннего ребенка», который не только плачет горькими слезами, находясь в нашем бессознательном пространстве, ожидая утешения. Он еще и гневается, боится, его охватывает ярость, обида, он бывает требовательным и эгоцентричным и так далее. То есть он может «раздуться» до огромных размеров, практически заполняя всего человека. На определенном этапе терапии я предлагаю своим пациентам следующее: «Попробуйте отсоединиться от своего „внутреннего ребенка“, посмотрите на него как бы со стороны – чтобы вы могли сказать ему, что бы вы хотели сделать для него?» Ответы порой ошеломляют, многие пациенты говорят примерно следующее: «Мне очень трудно представить его отдельно от себя, поскольку он – это я, он занимает почти все мое внутреннее пространство! Я просто не знаю, что от меня останется, если я с ним разделюсь!» И это говорят совершенно взрослые люди, имеющие семьи, детей, ответственную работу и прочее! Можно легко предположить, до какой степени «внутренний ребенок», живущий в этих взрослых людях, будет влиять, а порой и определять их действия и поступки! Может быть, тогда нам проще будет понять, почему поведение взрослых людей часто столь инфантильно, безответственно и эгоцентрично.

Встреча взрослого со своим «внутренним ребенком» необходима не только для того, чтобы утешить его, хотя он, безусловно, в этом нуждается и этого заслуживает, как и любой малыш. Это необходимо прежде всего для того, чтобы этот огромный ребенок, овладевший нами через глубинные механизмы психики, занял надлежащее, адекватное ему место. Когда малыш, пусть и «внутренний», получит наконец то, в чем он так сильно нуждался в детстве: любовь, заботу, понимание и уважение, его травмы будут залечены, а базовые потребности удовлетворены, тогда он получит успокоение, умиротворение. Именно это происходит с нами, когда мы поворачиваемся лицом к своему детству через работу с «внутренним ребенком». Он успокаивается в нас, «сдувается» и позволяет нам действовать из подлинно взрослой части себя, в которой живут свобода и ответственность.

Таким образом «завершаются» детские проблемы, невротическая энергия вытесненных в бессознательное травм трансформируется в творческую, преобразующую силу сознания, «внутренний ребенок» перестает определять наше поведение. Он уступает место «взрослому» в нас, оставляя за собой лишь те детские драгоценности, которые только украсят любую взрослую жизнь, – творчество, открытость, непосредственность, искренность, радость.

Теперь попробуем описать вышеизложенный механизм на простом примере. Не будем брать истории, связанные с серьезными детскими травмами, а обратимся к такому хорошо знакомому русскому человеку чувству, как обида. Сколько вокруг нас людей, которые непрерывно обижаются, чтобы другие чувствовали себя виноватыми! Давайте же подойдем к истокам этих чувств.

Один пациент поделился со мной детским воспоминанием: когда он был маленьким, его мама создала вокруг него мир, наполненный «виноватыми» предметами. Когда он задевал ногой стульчик и падал, мама хватала этот стул и била его, приговаривая: «Плохой стульчик, обидел нашего мальчика. Накажем его!» «Плохими» и «виноватыми» оказывались и нож, и вилка, и тарелка, и подоконник. Вам, дорогой читатель, не знаком такой воспитательный прием? Я наблюдала его и в своем детстве. Нечто подобное рассказывали мне и многие мои пациенты. Чем чревато такое «воспитание»? Вспомните свое детство и попробуйте почувствовать себя ребенком. Вот вы неуклюже бежите за мячиком, на вашем пути стоит тот самый злосчастный стул, вы видите перед собой только мяч и, конечно, цепляетесь ногой за стул. Падаете, разбиваете коленку, испытываете боль, плачете. На ваш плач приходит мама, она видит слезы, расстройство своего малыша. Вы не обижены на стул, вам просто больно, но вы – совсем маленький ребенок, и объяснить свои чувства вам очень трудно. Задача мамы – немедленно успокоить вас, она не хочет, чтобы вы плакали и расстраивались, и она отвлекает вас, переключает внимание на стул, «наказывая» его. Этот исконно русский традиционный метод воспитания кажется ей эффективным и уместным, ведь ее задача – успокоить дитя. Вы завороженно смотрите, как мама со всей силы колотит по стулу; это действительно быстро отвлечет вас от вашей коленки, и вы перестанете плакать. Вскоре вы сами будете колотить этот несчастный стул, искренне считая его виноватым в том, что вы разбили ногу. Что происходит в данной ситуации? Ребенок испытывает боль, он расстроен и больше ничего. Эта боль хочет быть увиденной, услышанной и понятой. Однако ее блокируют, предлагая совершенно другое чувство – обиду! В данном случае происходит не просто блокирование боли, но и подмена. «Ах вот, оказывается, как называется то, что я чувствую», – мог бы сказать нам этот удивленный малыш. Это крошечное вытеснение боли не может вызвать никаких серьезных последствий, однако если представить себе, что боль значительно больше, и она блокируется значительно чаще, то сработает именно то, о чем мы говорили выше.

Давайте рассмотрим этот феномен «вины» с другой стороны. Ребенок шалит, но если бы он мог анализировать себя, он бы сказал нам: «Я не шалю, я просто играю». Но с точки зрения взрослого он именно шалит. Как угомонить его, как заставить слушаться? Нередко мама «обижается» на ребенка: она перестает с ним говорить, надувается, может молчать целый день и всем своим видом показывает, что ребенок должен чувствовать себя виноватым. Что происходит в сознании малыша? Ребенок еще не знает про такой способ «воспитания», использующий манипулятивную дубинку, один конец которой называется «обида», а другой – «вина». Он мыслит другими категориями. Он чувствует себя брошенным, покинутым, «плохим» – ведь мама отвернулась от него, она не смотрит ему в глаза, она не разговаривает с ним, она холодна и безразлична. «Ты не любишь меня? Что я должен сделать, чтобы вернуть твою любовь, ведь без нее мне так плохо?!» – вот что чувствует маленький ребенок. Что же отвечает ему мать: «Ты хочешь вернуть мою любовь? Пока ты не почувствуешь себя виноватым, пока не попросишь прощения, я не приму тебя!» «Если я буду чувствовать себя виноватым и попрошу прощения, ты вернешь мне твою любовь?» – печально спросил бы малыш, если бы мог понимать свои чувства. «Да, я опять буду любить тебя!» – обнадеживает мать. Одна моя пациентка рассказывала мне о том, как в детстве с ней не разговаривали по три, четыре дня, пока она не просила прощения. «Я не понимала, в чем я виновата. Но если я не произносила одну и ту же фразу „Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду“, со мной могли не разговаривать неделями!» Подобные истории я слышала от многих людей.

Что происходит в этой глубоко нездоровой ситуации, да к тому же если она повторяется с завидной регулярностью? Огромный страх ребенка потерять любовь матери, такой пугающий и нестерпимый, вытесняется в бессознательное. А на его место приходит «вина», с помощью которой вроде бы решается проблема, но настоящее успокоение не наступает. Когда в терапии удается выйти к подобным ситуациям детства, то стоит подумать о том, что надо было бы сказать ребенку в подобной ситуации, например: «Мой любимый малыш! Я вижу, что тебе весело, но нам придется прервать твою игру, ведь нам надо уходить. Я знаю, что ты расстроен из-за этого, но когда мы вернемся, мы обязательно продолжим играть!» Когда взрослому человеку, жизнь которого наполнена то «виной», то «обидой», удается сказать нечто подобное, правильное, здоровое своему «внутреннего ребенку» – происходит «размыкание», о котором мы говорили выше. В результате взрослый начинает чувствовать, что за его «виной» или «обидой», к которым он так привык с детства, на самом деле скрываются иные чувства: страх одиночества, покинутости, боль непонимания, желание близких отношений и тому подобное. А это уже совсем другая реальность, с которой мы встречаемся лицом к лицу. Взаимодействие с этой реальностью – это и есть выход к взрослой жизни с ее полнотой и целостностью, ответственностью и свободой. Но об этом мы поговорим в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.