Дети сексуальной революции

Дети сексуальной революции

В новелле «Кардиффская команда» полно секса, масса доброжелательства и любви, хотя само это слово произносится крайне редко. Герои новеллы – парижане «Уолт и Сэм, обоим по двенадцать, друзья, похожие на братьев. <…> Аккуратные летние стрижки, белые футболки, линялые джинсовые бриджи, как у Андре Агасси, адидасы, толстые белые носки, спущенные на лодыжки; отхлёбывают кока-колу»; оба сидят в кафе на Плас Альма. «Сэм снял травинку с воротника Уолта, ухмыляясь, подталкивает того ногой под столом. Уолт, самоуверенный и счастливый, выудил какой-то крохотный листик из волос Сэма. У каждого по ухмылке».

Судя по мимике и жестам, оба демонстрируют друг другу следы их пребывания в укромном месте на лоне природы, где они занимались сексом или же имитировали его. Вскоре к их столику подсел их ровесник Сайрил. Его тут же посвятили в семейные тайны: что«мать Сэма – художница, а Уолта – пишет о живописи, философии и о чём только не пишет; что Сэм и Уолт, – незаконнорожденные ублюдки; что секс – это что-то вроде секретной игры, и очень весёлой; что мама Уолта пишет со своим ассистентом Марком научную работу о картине Робера Делонэ „Кардиффская команда“; <…> что у матери Сэма есть клёвый друг по имени Кристофер – он норвежец и плохо говорит по-французски, зато росту в нём семь футов, х..ст как конь и симпатичный; что все они сполна пользуются домиком в деревне по выходным, где можно бегать голышом по саду; <…> что древние греки любили и мальчиков, и девочек; что у Пенни (матери Уолта), Дэйзи (матери Сэма) и Марка нет ни автомобиля, ни телевизора; <…> что существует фильм и запись поэта Аполлинера; что по каким-то причинам – тут они ухмыльнулись – Сэм и Уолт посещали то одну школу, то другую, ни в одной не задерживаясь подолгу, и учились в основном у собственных матерей да время от времени у репетиторов вроде Марка; что однажды у них была репетиторша, но через неделю, уязвлённая до глубины души, сбежала…».

Собственно, Марк Бордо и стал причиной знакомства Сайрила с его новыми друзьями. Этот восемнадцатилетний юноша был просто кладезем премудрости – учил латыни, знал греческий, писал французские стихи, мог назвать любое растение, разбирался в искусстве, особенно в живописи и в литературе, и был прекрасным педагогом. Отец Сайрила, человек, обладающий большим весом в финансовых кругах Франции и Европы, отдал сына на обучение Марку. В школе в это время были летние каникулы, жена удрала с любовником, а сам он не мог уделять своему отпрыску достаточного внимания. В качестве компенсации к Сайрилу был приставлен шофёр с автомобилем; если возникали какие-то проблемы, то мсье Бордо мог связаться с личным секретарём своего нанимателя.

« – А что они делают, – спросил Сайрил, – мсье Бордо с твоей матерью?

– Ну, – ответил Сэм, отвечая за Уолта, чей рот был набит, – они вместе читают книжки, делают заметки, обсуждают прочитанное. Насчёт эпохи и стиля. Сидят очень близко друг к другу. Пенни вплетает свои пальцы в волосы Марка, а тот целует её в затылок. Марк ей печатает на машинке, книги приносит, ищет что-нибудь в библиотеках. А ближе к вечеру трахаются. Если у них получится ребёнок, мы с Уолтом будем менять ему пелёнки, присыпать тальком и брать с собой в разведку».

Разведкой на их сленге называлось шастанье по улицам; восхищение всем неординарным и красивым (классной немецкой овчаркой, длинным мальчишкой в телефонной будке, чьим единственным одеянием были воздушные штанишки до колен, так низко съехавшие с бёдер, что бумажник, заткнутый одной половинкой сзади за пояс, стягивал их почти на самые ягодицы; его плоским как доска животиком и грязными босыми ногами; колесом обозрения Ферриса, да мало ли чем ещё?). Непременным развлечением обоих был эпатаж примерных граждан и членов добропорядочных семей. «Вчера мы вогнали в фонарный столб один костюм-тройку в котелке тем, что целовались и хватали друг друга за промежности. <…> Мы увлекаемся городской антропологией, анархией и сексом» , – так подытожила эта парочка свои любимые занятия в разговоре с Сайрилом.

Было бы несправедливым умолчать, что неугомонные тинэйджеры не очень-то церемонятся и со своими матерями, и с их любовниками. Уточним сначала, что Сэм – на самом деле Би и что это – девочка. Её демарш, принявший характер трансвестизма (переодевания в одежду противоположного пола), поначалу предназначался Марку. По его словам: «Когда я познакомился с Пенни, меня привели как домашнего жеребца, любовника, и мне давались поблажки, будто я невыдрессированный щенок». Марк был настороже, поскольку Пенни предупредила его о присутствии в доме её сына. Когда, наконец, в их ласках наступил перерыв и Марк, облачённый в женский халатик Пенни, покинул её любовное гнёздышко, «…и – что я вижу? не одного отпрыска, а двоих в совершенно одинаковых жёлтых спортивных рубашках и нечестиво коротких джинсиках, с идентичными причёсками и босиком. Казалось, Пенни веселится, знакомя нас».

« – Мы знали, что ты не знаешь, и презирали тебя настолько же сильно, насколько нам хотелось, чтобы тебя здесь не было, но игра оказалась весёлой. Ты был напуган, и мы надеялись, что напугали тебя мы».

В дальнейшем норовистые тинэйджеры подружились со своим репетитором и любовником матери Уолта по совместительству, но они то и дело испытывают долготерпение старших своими проказами и трансвестизмом. «Он непременно хотел быть гадким, – рассказывает об Уолте Марк, – вскоре после того, как я видел, как они с Би облизывали друг друга у Пенни, куда я пришёл днём с ней потрахаться. Потом, когда я выходил пописать, не заметить их было невозможно – кролик с крольчихой, а дверь, разумеется, настежь» .

Не стоит забывать и о любовнике Дэйзи. Дети осведомлены обо всех его положительных качествах, вплоть до гигантских размеров полового члена, но Кристофер ущемляет семейные права Би: «он лютеранин и робеет» , а потому, всякий раз, когда он остаётся ночевать у своей любовницы, Би и Уолту приходится спать в его собственном доме. Словом, вольные сексуальные нравы обоих тинэйджеров – проявление реакции протеста и против их матерей (кстати, Уолт придерживается версии, что он –«сын моряка, фамилию которого мама забыла спросить» ), а также их сожителей, и всех тех, кто счастливо живёт в нормальных полных семьях. По мнению юных анархистов, их имитация любовных нежностей особенно обидна для случайного наблюдателя, если они выдают себя за геев. Этим-то и объясняются и упорный трансвестизм Би, и её постоянные превращения в Сэма. Вот, скажем, сцена в кафе, за одним из столиков которого расположилась семья американцев – «…папа лысый, у мамы волосы голубые, две дочери постоянно поправляют длинные причёски. <…>

Уолт и Сэм повернулись друг к другу, обнялись и поцеловались.

– Это игра, – сказал Марк Сайрилу. – Чтобы американцы понервничали. Присоединяйся, если хочешь. Я к этому привык.

Сайрил организовал подобие улыбки.

– Доедайте, пока официант нас отсюда не попросил.

– Ты думаешь? – спросил Уолт, встал и, наклонившись, поцеловал Марка в уголок рта. – А ведь мы ещё не поласкали друг у друга краники» .

Игры с переодеванием понравились и самим подросткам. «Мы с Сэмом всё время носим одежду друг друга, так что уже не знаем, где чьё, а наши мамы и не пытаются различать. Когда маман мне что-нибудь покупает, то берёт сразу пару».

Реакция протеста представителей младшего поколения ставит старших в достаточно трудное положение. Они вынуждены потакать тинэйджерам и не обращать внимания на их сексуальные забавы. А что, собственно, им остаётся делать? Сказать, что, мол, нам, взрослым, это можно, а вам, малолеткам, ещё рано? Это будет воспринято молодыми анархистами, как явная дискриминация, нарушающая все завоевания сексуальной революции, что грозит нешуточным бунтом! По словам Уолта: «Маман говорит, что я полиморфно перверсивен или перверсивно полиморфен, поэтому Би одевается мальчиком, который может сойти за моего брата или лучшего друга по имени Сэм».

Простодушная Пенни не скрывает и свои собственные положительные эмоции, связанные с забавами её сына и Би:

«Когда ты впервые одел Би в свою одежду и придумал Сэма – я вспомнила, как сама завидовала мальчишкам, их одежде. Такие интуитивные грёзы как-то связаны с источниками искусства, поскольку мои исполнены духовидческой интенсивности…».

Марк гибче остальных; вот, скажем, его полушутливый диалог с Уолтом:

« – А я тебе нравлюсь?

– Нет, конечно. Ты – тошнотворный пацан, который чёрт-те чем занимается в свои двенадцать лет при полном одобрении своей милой умницы-мамы, у которого феноменальный коэффициент интеллекта, и потому, насколько меня поставили в известность, рукоблудит, рассматривая голландские издания, иллюстрированные голландскими мальчиками, которые начали теребить свои стручки ещё в подгузниках, а теперь вступили в развитую фазу счастливого идиотизма».

Похоже, что и Уолт раздобыл голландские плакаты вроде тех, что украшают собой комнату Адама и Питера. Представители старшего поколения отнюдь не в восторге от подобной изобразительной продукции Амстердама. Тем не менее, Марк тоже подыгрывает «полиморфной перверсивности» Уолта, и, когда поражённый Сайрил спросил: « Что это Уолт делает?», он ответил: «Вдыхает аромат моих плавок, предположительно – ощутимый». Они оба, и Марк, и Уолт, бисексуальны (только у подростка гомосексуальный потенциал несравненно сильнее гетеросексуального). Любопытен их диалог о детстве французского режиссёра, писателя и художника Жана Кокто, известного своей гомосексуальностью.

« – Когда Кокто был моложе тебя, он впервые в жизни увидел обнажённого мальчика в деревне, на ферме, и моментально грохнулся в обморок.

– Симпатичный, наверное, мальчишка был, а? <…> А от меня бы Кокто в обморок грохнулся?

– Намертво».

Эта история понадобится нам в дальнейшем, поэтому стоит докопаться до её сути. Кокто упал в обморок не оттого, что нагой мальчик был красавцем, а потому что впервые увидел половой член другого подростка. Став взрослым художником, он без устали изображал любимый орган в любых состояниях и положениях, разумеется, вместе с их владельцами – молодыми людьми всех профессий и сословий: моряков, актёров, акробатов и художников. Так уж устроена психология гомосексуалов – мужской член является для них мощным эротическим раздражителем. Для юного Кокто его вид и вовсе стал запредельным испытанием, приведшим впечатлительного подростка к глубокому обмороку. Уолт во многом сходен с Кокто: своей гомосексуальностью, одарённостью, но сексуальная революция позволила ему найти выход собственным сексуальным интересам в более раннем возрасте, так что никакие обмороки ему не грозят.

Трансвестизм для Би – явление временное и несущественное; своей затянувшейся игрой девочка лишь потакает гомосексуальности Уолта. К тому же она почувствовала эротический интерес к их новому другу, вполне гетеросексуальному Сайрилу.

« – Она собирается отпустить волосы и носить платья. Мне кажется, Уолт из-за этого грустит, – признаётся Марку Сайрил, добавляя при этом: – У Би растут волосы на лобке, чем она гордится, и грудки – они прекрасны. Она прямо из «Георгик» Майоля. Я как во сне хожу» .

Подростки втянули в свою игру и Сайрила. Поскольку из дому он выходил в чересчур «буржуазной» одежде, донельзя раздражающей обоих малолетних анархистов, то его переодевают в общие «шмотки». К эпатажным выходкам новых друзей мальчик привык не сразу, тем более что ребята посмеивались и над ним. Постепенно он всё же вошёл в их круг на равных, что повлияло на поведение всех троих: и Би, и Уолт почувствовали сексуальный интерес к Сайрилу; тот же отдаёт явное предпочтение Би, не слишком, впрочем, отталкивая Уолта. Марк нечаянно подслушал диалог мальчиков: «подбавь слюны для гладкости» и ответ Сайрила – «никто не возражает».

Уолт самым откровенным образом пытается склонить к сексу и своего восемнадцатилетнего репетитора, например, подразнивая его рассказами об играх с переодеванием Би в мальчишескую одежду:

« – Как-то днём мы с Сэмом одевали и раздевали друг друга где-то с час, наверное. Пенни сказала, что в лечебнице для душевнобольных способны и не такое. Ты раздуваешься и увеличиваешься».

Надо думать, что восемнадцатилетнему Марку Бордо хватит ума и такта, чтобы не злоупотребить явной влюблённостью в него обоих мальчишек. Это особенно важно по отношению к Уолту, явно добивающемуся от своего наставника половой близости. Тому трудно вдвойне, так как воспитание Уолта должно строится на двух противоположных принципах: во-первых, необходимо щадить гомосексуальную ориентацию подростка, предупреждая развитие у него комплекса неполноценности и интернализованной гомофобии; во-вторых, следует, по возможности, содействовать становлению его гетеросексуального потенциала.

Разумеется, с точки зрения педагогики, сексуальные игры Уолта и Би крайне предосудительны. Но как врач-сексолог по секрету шепну читателям: мальчику они пойдут во благо. Когда Уолт достигнет зрелости, именно эти его детские игры обеспечат ему относительную свободу выбора в половом поведении (конечно же, с явным преобладанием гомосексуального потенциала). Без гетеросексуального опыта, полученного в играх с Би, его шансы на близость с представительницами прекрасного пола были бы близки к нулю.

Сайрилу выход из одиночества и успехи на поприще учёбы у Марка Бордо пошли на пользу: за ненадобностью он выбросил свои очки и доказал в спортзале, что у него нет «ни порока сердца, ни астмы – ни единой штуки, которыми меня раньше пугали». Всё это были проявления невротического развития одинокого мальчика, лишённого родительской любви.

С точки зрения сексолога, в новелле «Кардиффская команда» подняты чрезвычайно важные проблемы, связанные со сложностью, спорностью, но необратимостью сексуальной революции. Напомню читателям её причины: рост экономической самостоятельности женщин; успехи НТР (научно-технической революции); открытие противозачаточных препаратов; акселерация подростков и, наконец, достижение высокого жизненного уровня, в частности, обеспечившего молодежи широкий доступ к автомобилям. Недаром же американские социологи полушутливо утверждали: «Мы сделали нашу сексуальную революцию на задних сидениях автомобилей».

В её рамках, вначале на Западе, а затем и в России, сложилось новое мышление и поведение:

1. В сознании нового поколения гедонистический аспект секса (потребность в половом наслаждении) уравнялся с двумя другими аспектами – биологическим (функция размножения) и психосоциальным (реализация потребности в межличностных контактах).

2. Произошел немыслимый ранее прорыв информации в средствах массовой коммуникации: прежде запретные темы попали в передачи телевидения и радио, они порой с излишней демонстративностью публикуются в газетах и журналах. Расширились лексические нормы в кино и на телевидении. Появились порнографические и полупорнографические издания. Открылись секс-шопы, в которых продаются фаллоимитаторы, искусственные влагалища и иные приспособления, предназначенные для усиления ощущений в гетеросексуальных контактах, а также для использования при мастурбации и в гомосексуальных половых связях.

3. Появились издания, рассчитанные на читателей, принадлежащих к сексуальным меньшинствам. Отменена уголовная ответственность за гомосексуальные половые контакты, если партнёры достигли совершеннолетия и вступают в половую связь без принуждения. Гомосексуальность была исключена из списка психических заболеваний.

4. Фактом стало отношение к семейному положению индивида, как к чему-то, что решает он сам. «Действительно, предпочтительно, но не обязательно вступление в брак, желательно иметь детей, но и бездетность не представляется аномальным состоянием. Короче, современная нормативность, будучи ответственным регулятором, в большей мере учитывает личное своеобразие человека, чем нормативность традиционная» . (Социолог Сергей Голод).

5. Наблюдается «омоложение секса», – тенденция к раннему началу половой жизни, когда о браке не может быть и речи. Именно это мы видим в новеллах Давенпорта.

6. Активизировалась внебрачная рождаемость, растёт число материнских семей («материнская семья » – термин, обозначающий, что семья возникла не в результате развода, а вследствие решения матери иметь ребенка вне брака). Именно так поступили Пенни и Дэйзи, матери Уолта и Би в новелле Давенпорта.

7. Резко возросло число разводов. Коэффициент разводимости (количество разводов, приходящихся на 1000 человек населения) вырос в семь раз и не снижается. Растёт число неполных семей, возникших при разводе.

8. Отмечается тенденция к снижению рождаемости, к малодетности и сознательной бездетности в семьях.

9. Происходит смена авторитарной семьи, когда роль главы семьи принадлежит мужчине, на эгалитарный (от французского «эгалите» – равенство), когда муж и жена в равной мере разделяют руководство в семье.

10. Отмечается феминизация (ориентация на женственность в манере поведения и в одежде) юношей и маскулинизация девушек (ориентация их на мужские манеры). Именно так относятся окружающие к играм Би в трансвестизм.

Перечень этот может быть продолжен, хотя круг охваченных им явлений кажется и без того слишком уж широким. Общей основой для всех названных как позитивных, так и негативных тенденций является то, что идёт существенная ломка половой этики, происходят важные перемены в различных сферах социальной жизни, связанных, так или иначе, с половыми взаимоотношениями, с формами семьи, с половым воспитанием. По словам Сергея Голода: «…сексуальность раздвигает границы своего распространения. Выходя за пределы брака, она приобретает в равной мере существенное значение, как для мужчин, так и для женщин. Более того, происходит активная переориентация на возможности таких отношений вне института брака. Все названные перемены способствовали зарождению новой системы ценностей и отношений». Противодействие этому процессу со стороны консервативной части общества («отцов») привело к «бунту детей», потрясшему Европу в середине шестидесятых годов.

Можно либо соглашаться, либо спорить с Давенпортом, предложившим свою тактику взаимоотношений «отцов и детей» в мире, возникшем в ходе сексуальной революции. По словам М. Немцова: «Большинство критиков и обозревателей действительно поместило „Кардиффскую команду“ в категорию „гомоэротики“ и „мальчиковой любви“, <…> а самого Давенпорта зачислили чуть ли не в ряды певцов педофилии. Действие почти всех его рассказов из этой книги, правда, перенесено в „растленную“ Европу, но критику Кристоферу Кэхилу это не помешало съязвить, что если бы Гаю Давенпорту довелось публиковать свою прозу, критику и рисунки в Интернете, им бы быстро заинтересовалось ФБР. Но поскольку пишет он всего-навсего книги, к влиянию которых, как подразумевается, у американской молодёжи иммунитет, то эксцентрике его ничто не угрожает».

Это очень серьёзные обвинения, требующие тщательной проверки. Попробуем определить степень их справедливости.