Предмет этоэстетики

Предмет этоэстетики

Сократ: Красота сияла среди всего, что там было…

Платон

Открытая система психологии, как уже было сказано в соответствующем разделе этой книги, структурируется по векторам и по контурам. Этический и эстетический аспекты, конечно, значимы и для каждого вектора, и для каждого контура, но предмет этоэстетики относится только к внутреннему контору открытой системы психологии человека, где все вектора сходятся воедино, точнее говоря – представляют собой неразделенное единство. То есть речь идет и о возможностях-тенденциях органопсихики человека, о сущности его личности, о ядре пола, об онтологическом бытии и так далее, весь внутренний контур. Речь идет о человеке неопредмеченном, еще лишенном содержания, о человеке как о процессе.

С точки зрения содержательного подхода, наша сущность – это «индивидуальное ничто». Мы никогда не дойдем до основания себя, всегда есть что-то, что «дальше», что «глубже». Все рождено в отношении, поэтому, например, физики идут дальше и дальше в глубь материи, она показывает им всё новые и новые явления себя, правда, всё меньших и меньших размеров. И в этом нет ничего странного, ведь это продукт отношений, так что, пока сами физики будут создавать возможность своих взаимоотношений с реальностью – реальность будет порождать себя, точнее, это отношение будет порождать ее. Абсолютная невозможность отношений, казалось бы, это и есть Ничто. Но все в мире – в отношении, или его нет, и Ничто, соответственно, тоже не должно быть. Впрочем, это формальная логика. Если мы согласимся с ней, то придется признать, что и нас нет, ведь мы никогда не доходим до конца себя, а значит, мы настоящие, первичные – именно в том далеком Ничто и нигде более. С этим вряд ли можно согласиться.

Логика принципов новой методологии определяет Ничто, находящееся в центре (принцип) вещи, не как отсутствие отношений, а как их возможность. Многообразие мира с очевидностью свидетельствует о том, что индивидуальное Ничто не пустота (хотя содержательно, конечно, это пустота), Ничто – это имманентность, содержащая в себе всю индивидуальность будущих отношений. Каждый из нас и представляет собой такое индивидуальное Ничто. И именно это Ничто – наша индивидуальная сущность.

Ничто нельзя ограничить, это все равно что съесть дырку от бублика, а если это Ничто – возможность, значит, каждый из нас обладает неограниченным количеством возможностей. Если эту мысль, это сущностное понимание психотерапевт донесет до своего пациента (клиента), мы, действительно, открываем неограниченное поле возможностей. Счастлив писатель, который может сказать, что он еще не написал свою лучшую книгу, певец, который еще не исполнил лучшую свою партию, композитор, который не сочинил еще лучшей своей мелодии. Кем бы они стали, признав, что лучшее в их жизни уже случилось? Неслучайно, поэтому последними словами отечественного религиозного философа Б.П. Вышеславцева были: «Возвращаюсь к истокам бытия… Все понял… Как это просто…»

Назвав сущностью человека – индивидуальное Ничто с неограниченным количеством потенциальных возможностей, мы исчерпали резерв правды о ней. Что бы мы ни говорили далее, это будет уже не сущность, а сущность в отношении, а значит, уже ни Ничто, а нечто.

В психосинтезе Роберто Ассаджиоли есть замечательная техника, которая называется «Упражнение на дезидентификацию». Эта техника требует от человека медленно и вдумчиво проговаривать следующие утверждения, пытаясь достичь при этом их глубокого осознания. Первое: «У меня есть тело, но я – это не мое тело. Мое тело может быть больным и здоровым, отдохнувшим и усталым, но это не имеет ничего общего с моим “я”, моим истинным “я”». Второе: «У меня есть чувства, но я – это не мои чувства. Мои чувства разнообразны, изменчивы, иногда противоположны. Но мое “я” неизменно». Третье: «У меня есть разум, но я – это не мой разум. Его содержание все время меняется, он охватывается новыми мыслями, знаниями, опытом. Но мое “я” неизменно». Эта техника, как кажется, позволяет человеку все ближе и ближе приближаться к своей сущности, но он все время произносит: «я», а значит, сознаёт себя, а значит, находится в отношении с собой, а значит, все-таки достаточно долек от собственной сущности. Неслучайно, далее Р. Ассаджиоли предлагает перейти к этапу так называемой «идентификации», когда человек проговаривает про себя: «Я осознаю и утверждаю, что “я” – это центр чистого самосознания, “я” – центр воли, способный наблюдать за психологическими процессами и телом», что, конечно, уже не имеет ничего общего ни с сущностью, ни с индивидуальным Ничто, ни с чистым самосознанием.

Впрочем, все не так безнадежно. Можно утверждать, что мы все имеем опыт ощущения собственной сущности, своей, прибегая к терминологии классиков экзистенциализма, ничтойности. С. Гроф считает, что это происходит на этапе нашего внутриутробного развития, что это наш перинатальный опыт. «Эти переживания, – пишет С. Гроф, – ассоциируются с блаженным, недифференцированным океаническим состоянием сознания. Его основными характеристиками являются выход за пределы дихотомии субъект-объект, чрезвычайно сильное положительное действие (мир, спокойствие, радость, безмятежность и блаженство), особое чувство сокровенности, трансцендирование времени и пространства, переживание чистого бытия и богатство проникновения в космическую релевантность… Он (пациент, повторно переживший этот опыт в психоделическом путешествии, – А.К., А.А.) ссылается на полную утрату своего Эго и в то же время утверждает, что его сознание расширилось, чтобы обнять всю вселенную».

Впрочем, поскольку соотнесение психоделических переживаний и действительного перинатального опыта человека вызывает большие сомнения и недоказуемо, обратимся к чему-то, что каждому из нас ближе и понятнее, а именно к «пик-переживаниям» Абрахама Маслоу. В своей книге «Дальние достижения человеческой природы» он дал этому феномену такое определение: «Термин “пик-переживания” – это обобщение для лучших моментов человеческого бытия для счастливейших моментов жизни, для опыта экстаза, восторга, блаженства, величайшей радости».98 Причем интересно, что С. Гроф, описывая упомянутую «перинатальную матрицу», сам ссылается на «пик-переживания» Маслоу99.

С другой стороны, самые разнообразные пути к переживанию собственной сущности предлагает нам духовная практика Востока (здесь, впрочем, следует оговориться: переживание собственной сущности следует отличать от того, что мы назвали «индивидуальными отношениями самим с собой», и следует соотносить переживание собственной сущности с состоянием «самадхи», известным нам из восточной традиции, предполагающим отчетливое чувство «Я ЕСМЬ»). В интересующем нас отношении наиболее емко это состояние описал Бхагаван Шри Раджниш: «Медитация – это приключение, величайшее приключение, на которое способен человеческий ум. Медитировать – значит просто быть, ничего не порождая – ни действия, ни мысли, ни эмоции… Мышление, концентрация, созерцание – это тоже делание. Если же хотя бы в течение одного мгновения вы ничего не делаете, а просто пребываете в своем центре, полностью расслабившись, это и есть медитация»100.

Впрочем, для того чтобы соприкоснуться с собственной сущностью, не нужно даже «пика-переживания», да и 200 мг LSD не обязательны. Каждый из нас ощущал ее в те моменты, когда был полностью поглощен своим самым любимым делом, теряя при этом всякую мысль и забывая про себя. Содержание вашего занятия не имеет ровным счетом никакого значения: то ли вы, позабыв о времени, рассматриваете свою любимую коллекцию старинных монет; или, как говорят, «задумавшись», поливаете свои любимые орхидеи; или собираете грибы в осеннем лесу; или своим метафизическим созерцанием заставили качаться поплавок, будучи на беззаветно любимой рыбалке; то ли вы безмятежно вглядываетесь в спокойное небо, словно бы только оно и существует на белом свете, вы в этот момент встречаетесь с самим собой. Однако же, в тот момент, когда мы, вдруг, поймаем себя на какой-то мысли или осознаем собственное присутствие или собственное действие, мы тут же вернемся «из-себя» в содержание.

Методологически перечисленные «опыты», разумеется, далеки от идеала, хотя бы потому, что в описанных ситуациях мы не одни, мы находимся в отношении с чем-то – с цветком, с небом, нумизматической коллекцией. Но однако же в этих примерах мы все-таки необычайно близки к собственной сущности. И, вероятно, это кратчайший путь. С другой стороны, этот методологический «недочет» имеет колоссальное значение, именно он и дает нам ту точку разрыва содержательности, через которую исходит этоэстетика. Как пишет М. Хайдеггера: «Всякое отношение к сущему свидетельствует таким образом о некоем знании бытия, но одновременно и о неспособности сами собою стоять в законе истины этого знания. Эта истина есть истина о сущем. Метафизика есть история этого знания»101.

С. Гроф пишет о первой перинатальной матрице: «Мир представляется как место невыразимого сияния и красоты»102; А. Маслоу говорит о переживании исключительной красоты окружающего мира на «пике-переживания», Красотой созерцания исполнена и практика духовной работы. Переживание собственной сущности – это единственная возможность прикоснуться к истинной красоте.

Когда мы говорили о «формальной» красоте, мы остановились на том, что в этой «формальности» повинна оценка. Эта оценка исходит из сферы социального, а не подлинно индивидуального. Ее определяет уровень культурного развития, уровень мастерства художников, эстетические привычки, мода и традиционные предпочтения конкретного общества. Вместе с тем, современные исследования показывают, что ряд эстетических феноменов обладают определенной всеобщностью, а следовательно, больше зависят от природы человека, нежели от ситуации в обществе и культуре. Так, например, Г. Пауль резюмирует свою работу «Философские теории прекрасного и научное исследование мозга» словами: «Наши восприятия и наше поведение отражают человеческую природу. Философия, не уделяющая этому обстоятельству должного внимания, безосновательна»103. Впрочем, надо заметить, что дальше подобного рода утверждений дело, как правило, не идет.

Одно из приятных исключений – работа И. Эйбола-Эйбесфельдта «Биологические основы эстетики». Здесь эстетическое восприятие связывается с рядом психических механизмов. Так, например, И. Эйбол-Эйбесфельд доказывает всеобщность и значение выражения глаз, взгляда, эротических компонентов, эмоционального восприятия музыки, (вплоть до условного понимания значения текста в песнях на неизвестном для исследуемого языке)104. Автор лишний раз доказывает, что обыденное понимание эстетики человеком крайне поверхностно, а зачастую и просто ошибочно. Кроме того, хотя И. Эйбол-Эйбесфельдт и не указывает на это прямо, то, что может, как мы говорим, «тронуть душу», эстетично по своей сути, а в конечном итоге, является основной и для этического чувства, лежит в его основе. Если же свести теперь все эти данные с фактами, которые предоставляет нам наша психотерапевтическая деятельность, то станет понятно, что главное отличие эстетического от этоэстетического заключено в том, что для эстетики важна форма (форма как содержание и содержание как форма), а для этоэстетики то, что стоит за этой формой.

В свое время, К.Н. Узнадзе в работе «Формы поведения»105 указал на существование двух различных поведенческих процессов – энтеро– и интерогенного поведения. Главным критерием в разграничении этих двух видов поведения была названа необходимость внешнего объекта. Он совершенно необходим для экстерогенного поведения и далеко не так важен для интерогенного. Однако же, эстетическую потребность К.Н. Узнадзе относит не к энтерогенному поведению, а именно к интерогенной его форме, тем самым он делает большой и серьезный шаг по выявлению совокупности эстетических феноменов, исходящих из самого нашего существа, из нас самих.

Вот почему мы можем говорить, что истинная красота идет от или из нас. Мы сами несем ее в мир, но не проецируем на него, как можно было бы подумать, а обнаруживаем «подготовленным взглядом», то есть создаем сами фактом нашего сущностного отношения с миром. Через ощущение себя мы обнаруживаем красоту в окружающем нас мире, то есть сама наша сущность является непосредственным источником этой красоты. В этом контексте становятся понятны слова Л. Витгенштейна, когда он говорит: «Исчезновение культуры означает исчезновение не человеческих ценностей, а только определенных средств выражения этих ценностей»106.

Впрочем, и живая этика локализуется там же – в нашей сущности. Впрочем, другой возможности просто нет, иначе она была бы лишь слабым, не способным определять наше поведение социогенным конструктом, а это не так. Мораль не способна, подчас, руководить нами, но ощущение внутреннего этического напряжения, напротив, действует безотказно. И если красота – это, по сути, наше ощущение наших отношений с миром, то живая этика – это наше действие, проистекающее из этого ощущения. Не случайно, поэтому, действие, идущее от сущности человека, всегда красиво, о чем говорит не только практика психотерапевтической работы, не только многие авторитетные авторы (часть из которых мы упомянули), но и сам принцип целостности. Вот почему мы говорим о едином этоэстетическом субстрате, действии и процессе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.