Рыженькая на стёклах

Блядство — это сильная сила.

И борьба с ним — очень сильная борьба.

Однажды у меня была группа, центральной темой которой была Борьба-с- Блядством. Я тогда совсем недавно женился, и тема для меня была актуальной (я думал, что Женитьба Положит Конец). Организовала группу моя бывшая любовница. Пока группа происходила, мы с ней жили в одной квартире, но вместе не спали. Напряжение было очевидно.

А Рыженькая была молодой и очень сексуальной девушкой. Очень вызывающе сексуальной, я бы сказал — уж во всяком случае, одеждой и манерами. То есть как девушкой — она была мамой сына лет трех и женой профессора того института, который не так давно закончила. Понятно, что муж был возраста ее отца. И понятно было (то есть ей понятно, по ее словам), что он от импотенции был уже недалек, а на «блядство» у Рыженькой был строжайший запрет.

Рыженькая мне нравилась, по нарастающей. Она хорошо и честно работала на группе. Все главное произошло в последнюю ночь, после четвертого дня работы, когда мы решили сверх дневной программы устроить «карнавальную ночь». Ночь состояла из импровизационных сцен, когда мы договаривались об изначальном раскладе, а потом каждый делал что хотел в рамках этого расклада.

Первой сценой был «Сумасшедший дом», который удался тем ярче, что половина участников работала в психиатрии. Рыженькая в этой сцене была какой- то депрессивно-параноидальной, а я — сексуальным маньяком. Каждый, понятно, отыгрывал свое. Она, помню, спряталась в какой-то шкаф, а я защищал ее от санитаров, и вообще старался привечать, по голове гладил. Она вроде не очень замечала.

Второй сценой был «Гарем», где жены в конце концов подняли восстание и сбежали от шаха (от меня) на кухню.

Третьей сценой была «Африка». Была уже глубокая ночь. Я потушил свет и включил быструю музыку барабанов, а в углу комнаты насыпал большую кучу битого стекла (бутылки я бил вечером в подъезде, уже наряженный и расписанный для карнавала; надо было видеть лица соседей, которые вышли на шум!). Мы долго и молча танцевали как Дикое Африканское Племя, а потом, в танце, я босиком зашел на стекла и потанцевал там, а потом те, кто хотел, стали делать то же самое. Так продолжалось, наверное, с полчаса. Рыженькая исступленно танцевала в противоположном от меня (и от стекла) конце комнаты.

И вдруг она подскочила к куче стекла и прыгнула на нее. Но не расслабленно и «нежно», как это делали все мы, а наоборот, она бросилась на стекла и стала с бешеной силой топтать, бить их ногами. Она была не босиком, а в тонких колготках. Через пару минут она упала на колени и продолжала топтать стекла уже коленями. Выглядело это, конечно, страшно. Мы танцевали рядом, но не вмешивались. Били барабаны.

Рыженькая наконец спрыгнула со стекла и бросилась в соседнюю комнату, оставляя кровавые следы на паркете. Там она стала плакать и завывать, вначале нечленораздельно, а потом повторяя что-то вроде «Володенька, не могу я с тобой больше жить! Володя, я так больше не выдержу!» Я послушал ее и вернулся в комнату, где затихал танец. Я промокнул палец в луже ее крови и мазнул каждому по середине лба.

Кроме простого («Дикого Африканского») братания я имел в виду что-то вроде того, что все мы одним миром мазаны, и всех нас мучит одно и то же.

Ночью никто ничего не обсуждал (сразу после того, как мы убрали стекла и кровь, началась сцена «Шабаш ведьм»), но на следующий день, когда мы стали подводить и анализировать итоги группы, Рыженькая меня поразила. Она сказала мне большое спасибо за то, что я подсказал ей способ «спускать напряжение» и разряжать импульсы измены мужу. Что теперь, когда ей станет невмоготу, она будет ходить по стеклу.

Надо ли говорить, что это было совершенно противоположно тому, что я бы считал хоть как-то адекватным разрешением проблемы «блядства». Как и тому, что я вкладываю в хождение босиком по битому стеклу.

Оторопь и трепет меня охватили через год, когда знакомые передали мне, что Рыженькая еще пару раз повторила свою «кровавую разрядку».

* * *

Ужас-ужас-ужас… Кстати, я знаю, что так думают не все. Когда эту историю обсуждали в интернете, было немало тех, кто соглашался: «хоть так», «ее выбор», «что ж, нашла свой способ». Мне трудно согласиться с тем, что «так и должно быть». Не потому, что я боюсь крови — как легко увидеть, крови-то я не боюсь (а на следующее утро, проветривая ту, вторую комнату воздухом с балкона, я задумался, а не боюсь ли я, что она могла бы с этого балкона и вниз сигануть во имя тех же светлых принципов и жесткого невроза). Просто есть такая сказка — не то, чтобы шаманская, но довольно «первобытная». Вот она: человек в нормальном раскладе должен быть здоровым, счастливым, цельным. Все эти самокастрирующие истерические культы (а ведь похож «танец» Рыженькой на ритуалы Кибелы или скопцов, разве нет?) мне плохо понятны, поскольку в такую сказку укладываются слабо. Ладно, там, какие-то специальные цели отдельных людей (типа жрецов), но в массовом порядке, ради сохранения института брака или принципов саморепрезентации?.. Нет уж, увольте, не должны симпатичные девочки ходить с рваным сердцем и порезанными ногами.

Ладно бы ее муж поймал на измене, позвал бы нас, друзей и соседей, и мы все бы, как древние евреи, побежали закидывать ее камнями. Это как-то было бы не так жестоко. Там была бы радость измены, и тысяча шансов выпутаться, и руки ее были бы чисты от собственной крови. Есть, короче, разница, между тем, чтобы попасть под чужую машину уничтожения (вроде государства) или самому работать для себя такой машиной. Второе, на мой взгляд, гораздо, гораздо хуже. Интернализированный (встроенный внутрь) палач никогда не даст покоя.

Конечно, я сам добавил жару во внутреннюю драму Рыженькой, раздразнил, спровоцировал. С годами я учусь избегать подобных людей. Складывается такая картинка: сидит она в своей внутренней тюрьме, а тут мимо иду я и пускаю солнечный зайчик в зарешеченное окошко. На определенном уровне, ей становится только хуже — она же знает, опять-таки, на каком-то простом глубоком уровне, что сама может ходить по улице и пускать зайчиков; и как она реагирует на соблазн? — привычным способом: вонзает шипы в плоть. Ну, и если может вонзить что-нибудь в плоть мою, то тоже вполне с удовольствием это делает. Ну что ж, я это понимаю. (Весть, переданная через друзей, о том, что она повторяла свой кровавый ритуал — якобы тот, которому научил ее я — вполне можно рассматривать как такой шип. «Смотри, что я из-за тебя наделала». Такой как бы ответный солнечный зайчик.)

Что ж им, тогда, и зайчиков никаких никогда не пускать?

А по настроению. И соблюдая технику безопасности.

Звучит солидно: «ПРАВИЛА ТЕХНИКИ БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ ПУСКАНИИ СОЛНЕЧНЫХ ЗАЙЧИКОВ ВО ВНУТРЕННИЕ ТЮРЬМЫ».