Лондонская школа

Лондонская школа

Приблизительно в то время, когда Юнг писал свою последнюю, 1951 г. работу по психотерапии и автобиографию 1961 г., группа юнгианских аналитиков в Лондоне, возглавляемая Майклом Фордхамом, также начинала разрабатывать юнгианские представления о контрпереносе. Их работа, одно время считавшаяся противоречащей «классической» юнгианской теории, продолжается и по сей день. Эти аналитики были первыми, кто не только стал заниматься недостаточно оформленной юнгианской теорией развития, но, по выражению Фордхама, и «детальной разработкой» намеченных у Юнга «основных линий» теории контрпереноса (Fordham, 1960, р. 242).

Работы Фордхама о контрпереносе выходили в течение четырех десятилетий, начиная со статьи, в которой он выражал удивление по поводу того, как мало было написано о клинических аспектах переноса (Fordham, 1957, р. 111). Чтобы заполнить этот пробел, он начинает очерчивать рамки, внутри которых аналитик освобождается от позиции, основанной на персоне, в пользу такой, в которой он способен взаимодействовать в пациентом в форме «подходящих и адаптированных терапевтических реакций» (р. 112). Подвергая сомнению реальность любой четкой границы между личным и коллективным бессознательным, он, тем не менее, чувствует, что терапевтическое взаимодействие основано на «терапевтическом содержании» психики аналитика (и на общих с пациентом архетипических элементах).

Язык Фордхама, акцент, который он делает на развитии и объектных отношениях, и другие идеи несут в себе предположение о том, что основой «адаптированного ответа» должна быть квази-материнская позиция по отношению к пациенту. Характер этой установки, также как и клейнианские мотивы «хорошей груди — плохой груди», составляющие основу его подхода, ведут к ситуации контрпереноса, когда аналитик обычно становится персональной «матерью» для пациента. Задача контрпереноса, как говорит Фордхам, в том, чтобы быть «достаточно хорошей матерью-аналитиком» в винникоттовском смысле. Соответственно, реакции аналитика, по Фордхаму, преимущественно интерпретативного характера, должны «возникать в каждом случае из бессознательного» (Fordham, 1957, р. 136). Это похоже на то, как обращается с ребенком хорошая мать: очень индивидуально, исходя из своего эмпатического ощущения потребностей ребенка (пациента).

Фордхам дает контрпереносу широкое определение как «почти любому бессознательному поведению аналитика»; сначала он колеблется относительно его центральной позиции в анализе, но затем высказывает предположение, что «весь анализ основан на контрпереносе» (Fordham, 1957, р. 137) в данном широком смысле и на вышеупомянутом хорошем материнстве. Как и в клейнианской модели, на которую он опирался, ключевую роль в эмоциональных состояниях аналитика играют проективные и интроективные процессы. На основе этих бессознательных коммуникаций Фордхам выделяет два вида контрпереносных реакций.

Первый вид —то, что он называет «иллюзорным контрпереносом» — имеет сходство с классическим психоаналитическим (и юнгианским — «чистые руки») определением контрпереноса. При его появлении анализ как таковой останавливается, поскольку внутри аналитика актуализируются прошлые, неразрешенные бессознательные ситуации, которые заслоняют терапевтическую ситуацию пациента (Fordham, 1957, р. 138). Фордхам обнадеживающе допускаем что этот вид невротического контрпереноса не всегда становится трагедией, т. к. аналитик, по крайней мере, может осознать, если и не интегрировать свои проекции.

Второй вид контрпереноса Фордхам называет «синтонным», имея в виду, что аналитик (когда он находится в состоянии «примитивной идентичности» с пациентом) интроецирует и переживает аспекты бессознательного пациента. То есть, иногда чуждые ему чувства и роли, интроспективно воспринятые аналитиком, могут быть поняты, как прямое влияние психики пациента на терапевта. На основе тщательного анализа таких интроектов аналитик может в итоге дать полезные для пациента интерпретации (Fordham, 1957, р. 144).

Описания Фордхама весьма напоминают идеи южноамериканского психоаналитика Хейнриха Рекера, который в 1950 г. ввел понятия «невротического», «конкордантного» и «комплиментарного» контрпереносов. Последние два представляют собой более специфические случаи «синтонного» контрпереноса Фордхама, а первый соответствует «иллюзорному» контрпереносу Фордхама. Интересно, что их работы были написаны независимо друг от друга. Юнгианский аналитик Кеннет Ламберт (1972) позже разрабатывает еще более детально идеи Рекера.

В более поздних работах Фордхам продолжает развивать свои идеи, подчеркивая неразрывную связь переноса с контрпереносом и важность проективной идентификации. В некоторых моментах его идеи основываются на теориях Юнга, в других же — расходятся с ними. Тем не менее, Фордхам утверждает, что в основе синтонного контрпереноса лежит действие Самости, побуждающее аналитика ослабить эго-контроль. Следовательно, именно эта «целостная личность» аналитика позволяет ему реагировать или «деинтегрировать» таким образом, чтобы это соответствовало потребностям пациента в данный момент (Fordham, 1960, р. 249).

Он также дает некоторые точные технические рекомендации для сложных ситуаций, особенно для поведения при делюзивном (носящем обманчивый, бредовый характер) переносе. Например, возможны периоды, когда пациент словно начинает анализировать аналитика, и последний может чувствовать, что пациент даже попадает в точку. Хотя пациент и может быть «прав» на самом деле, все же аналитику необходимо исследовать мотивы и защиты пациента (Fordham, 1957, 1978b). В другом специфическом случае Фордхам выдвигает предположение, что самораскрытие, преждевременные интерпретации, основанные на контрпереносе, амплификации или предписания аналитиком активного воображения или работы со сновидениями способны помешать развитию переноса или создать защиту от него (Fordham, 1957, 1969, 1978b). Он подчеркивает важность нейтральности и сдержанности аналитика, необходимых для возникновения проективных и интроективных процессов.

Рассматривая аналитический стиль Юнга, Фордхам напоминает известные случаи, когда Юнг позволял себе всякие вольности на сессиях, и иногда вел себя довольно резко с пациентами (не в смысле физического насилия) (Fordham, 1978b, p. 123). В отличие от Юнга Фордхам считает, что аналитические отношения являются на самом деле асимметричными: благодаря предшествовавшему собственному анализу, опыту и обучению аналитик в действительности не совсем «настолько же в анализе, как и пациент» (Fordham, 1978b, p. 86).И наконец, Фордхам кристаллизует свои мысли о контрпереносе, высказывая предположение, что этот термин следует использовать только в тех ситуациях, когда аналитик чувствует себя блокированным и неспособным контейнировать переживания пациента. Это близко к первоначальному значению этого термина. Все остальные взаимодействия в терапии, какой бы иллюзорный характер они не носили, лучше называть «аналитической диалектикой» (Fordham, 1979, р. 644). Перенос — контрперенос, таким образом, являются категориями столь фундаментальными, что нуждаются в переопределении[15].

Влияние Фордхама распространяется на всю Лондонскую школу. Однако существуют еще авторы, чьи работы предшествовали его трудам и могут дополнить его идеи. В их числе работа по исследованию контрпереноса в детском анализе, выполненная Робертом Муди (1955). Приводя высказывание Юнга о том, что терапевтическая ценность контрпереноса может быть такой же высокой, как и ценность переноса, Муди спрашивает, как аналитик может использовать неизбежные субъективные реакции, проявляющиеся в процессе лечения. Выбор иногда делается между «нейтральным» отношением и ситуацией, когда аналитик ослабляет свой «эго-контроль» и позволяет себе «быть втянутым в отношения в качестве активного участника» (р. 56). Второй способ Муди демонстрирует, приводя пример непродолжительного детского анализа, в котором происходило спонтанное проживание «общего бессознательного» (р. 52) аналитика и пациента. Работа Фреда Плаута (1956) об «инкарнации (воплощении) архетипа» рассматривает ту же тему во взрослом контексте. Он считает, что природа юнгианского анализа, в котором аналитик сидит напротив пациента, в поле его зрения, и открыт для его проекций («пулек», как своеобразно он их называет)[16], такова, что аналитику не нужно отрицать или скрывать свою эмоциональную вовлеченность в работу с пациентом. Однако, проблема в том, что мишень этих проекций пациента связана с неустранимыми архетипическими содержаниями. Когда они переносятся на аналитика, перед ним встают две альтернативы: 1) высветить, амплифицировать или вернуть проекции, или же 2) «воплотить» (т.е., поддержать, подыграть или принять их на себя), не возвращая их в форме интерпретации назад клиенту слишком быстро (Plaut, 1956, р. 156). Подобно тому, как Фордхам описывает возможность положиться на Самость в аналитическом процессе, Плаут подчеркивает, что процесс «воплощения» не является сознательно контролируемым, и потому аналитик зачастую может испытывать сопротивление, «неохоту» по отношению к нему. Кроме того, это и нелегко — ключевым критерием тут является «сравнительная безопасность» этого архетипического содержания для аналитика (Plaut, 1956, р. 157). Он должен заботиться о том, чтобы с одной стороны, не идентифицироваться целиком, а с другой — не отвергнуть проекцию пациента. Существует также опасность инфляции или потери границ, поскольку часто лишь ретроспективно аналитик способен обнаружить, что же происходило на самом деле. Идеи Плаута основаны на положении Юнга о том, что архетипический перенос изменяется постепенно. Они перекликаются с юнговским подходом к работе с переносом. полагаясь на deo concedente («божью волю»), а также резонируют с предостережениями Юнга об опасности инфляции, вызванной проекцией «спасителя»:Конечно же, аналитик скажет: «Что за вздор! Это просто патологично. Это истерическое преувеличение». И в то же время — это цепляет его; ведь это так приятно... Так что он начинает чувствовать, что «если существуют на свете спасители, то, возможно, я попросту один их них».(Jung, 1935a, р. 153) Идеи Плаута, похоже, предвосхищали психологию Когута (1971, 1977), считавшего важным позволить пациенту переживать слияние с объектом самости (аналитиком) в идеализирующем переносе. Очевидно также, что охранение аналитиком особой контрпереносной позиции путем воплощения проекций пациента вместо их возвращения в форме интерпретации согласуется с винникоттовской идеей Фордхама о пациенте, способном «вызывать» «адаптированные терапевтические реакции», как раз те ре-реакции, которые ему нужны от матери-аналитика (Fordham, 1957, p. 112). Как говорит Плаут: «Тогда я могу стать тем, чем, по настоянию бессознательного пациента, я должен быть» (Plaut, 1956, р. 157). Идея творческого, целительного фантазийного процесса, в который включается восприимчивый аналитик, напоминает о юнговской технике активного воображения. Похоже, что активное воображение проявляется в контрпереносных реакциях аналитика. Хоть это и идет вразрез с предупреждением Фон Франц об опасностях, связанных с применением активного воображения к реальным людям (Von Franz, 1974, p. 76), в данном случае этот риск допускается. Идея, что процесс активного воображения происходит во время самого аналитического часа, получает свое дальнейшее развитие в других статьях лондонских юнгианцев. Штраус был первым, кто заявил о том, что архетипический образ только тогда имеет ценность, когда он закреплен в личных отношениях с аналитиком (Strauss, 1960, р. 251). Дэвидсон специфически представляет «перенос как форму активного воображения», — идея, возникшая у нее на основе опыта контрпереносных переживаний (Davidson, 1966, р. 188). Гордон также характеризует анализ как «проживание активного воображения» в пространстве между его участниками (Gordon, 1968, р. 182). Она указывает на необходимость отличать собственные реакции аналитика от тех, что вызваны терапевтическими потребностями клиента. Гордон также дает прекрасное описание весьма тонкого, но важного типа контрпереносной ситуации: «Когда на сессиях я начинаю замечать, что отвечаю пациенту более широким спектром реакций, я принимаю это как знак того, что его мир стал менее напряженным... уже большая часть его личности задействована в нашем общении и, таким образом, способна отвечать на большую часть моей» (Gordon, 1968, р. 187). И, наконец, Камерон (1968) написал клейниански ориентированную статью о «творческой иллюзии» в переносе (включив в нее пример сильного, спонтанного контрпереносного раскрытия а ля Юнг). Если оценивать в рамках данного обзора, то каждая из этих статей, также как и работы Фордхама и Плаута, содержит хорошие примеры контрпереносного поведения аналитика. О более глубоких проблемах в отношении контрпереноса было написано не так много, пока не вышли более поздние работы Фордхама (1978а, 1979). В то же время некоторые возможности контрпереноса рассматриваются в работе Ламберта о Рекере (1972). Для Ламберта, работа Рекера в 1950-е годы, опубликованная в форме книги в 1968 г., представляет собой «первое детальное систематическое исследование» личных отношений в диаде аналитик—пациент (Lambert, 1972, р. 305). В них вовлечены два человека, а не только один (пациент). Каждый своими здоровой и больной, взрослой и детской частями, прошлым и настоящим и т.д. Ламберт рассматривает «невротический» контрперенос Рекера, в котором аналитик идентифицируется со своими собственными «инфантильными» аспектами, оказавшись наедине с пациентом (или родственниками пациента), обществом, или коллегами. Это соответствует «иллюзорному» типу Фордхама. «Надлежащий контрперенос» состоит, по Рекеру, из разнообразных приятных «конкордантных» переживаний, когда аналитик и пациент разделяют общие чувства, а также и более неуловимой «комплементарной» формы, когда аналитик под влиянием процессов пациента идентифицируется с одним из его «внутренних объектов» (Lambert, 1972, р. 313).

Рассуждая далее о «комплементарном» типе, Ламберт добавляет, что если аналитик способен контейнировать свои «бурные эмоциональные реакции» — например, желание отомстить пациенту в ситуации идентификации с его негативным внутренним объектом — то он способен сломать исторически сложившийся патологический паттерн. Он достигает этого за счет того, что никогда не отреагирует на клиента, а также путем осознавания «комплементарного» контрпереноса, в котором он оказался (Lambert, 1972, р. 321). Это также связано с поддержанием эмпатии, с задачей сохранения ее на протяжении всего времени работы.

В более поздней книге Ламберт (1976) описывает пять типов «контрсопротивления», которые может обнаружить у себя аналитик. Он опять следует тут Рекеру и разбирает такие субъективные переживания, когда аналитик может чувствовать злость, жажду мести, затруднения в речи, или страх негативных последствий несвоевременной интерпретации или критики со стороны пациента.