Переписка

Переписка

Тетя Зоя плакала. Над тихим, прекрасным, умытым, бывшим городом Гренаблем спускался вечер, мелькнула из-за туч Луна, и вдруг в комнату кто-то постучался.

– Да-да, – пригласил Гландино.

Вошел здоровенный, очень грязный старик с неимоверно угрюмым выражением лица и сказал:

– Я не привык просить милостыню, хотя, может, давно пора. Вокруг так темно и сыро, а в вашем городе так пусто, что, знаете, очень тоскливо тут бродить одному. Мне кто-то на улице сказал, что здесь приют для сумасшедших. Справки у меня нет, да и денег тоже нет, но… В общем, какой-то приют – не дадите?

– Ну конечно! – встали оба. – Милости просим!

И через полчаса (старик не стал долго мыться) они сидели за столиком уже втроем.

– Все пошло прахом, я это чувствую. Раньше я думал, я один такой, а мир цветет и радуется… Я сидел там тихонько, как козявка в углу, и думал: все хреново – у меня все хреново – но вокруг-то есть жизнь повеселее. Я думал, я ее храню. А сахара у вас нет?

– Спасибо. Я на сахаре, как городские на мясе и злости. Подсел. Да, я о чем. Всё, всё сдвинулось, я сидел и думал, на хрен я нужен теперь. И решил, что встану и пойду, найду нормальных людей, если такие остались, и всё хоть разочек расскажу. А вы первые нормальные, кого я вижу. В вашем городе все – ф-фью! – я иду, одни обниматься лезут, другие шарахаются, или вообще не замечают, пишут на стенках хрен знает что… И вокруг не лучше, я сам далеко довольно от города живу, но пока сюда шел – одни кретины. А которые не кретины – те трясутся как цыплята и молча бегут подальше. Это всё с той ночи, ага?

– А вы знаете про ночь?

– Мне этот – король ваш бывший рассказал.

– Так вы видели нашего бывшего короля? Очень интересно и что же он теперь делает?

Старик захохотал.

– Сидит в моей дерьмовой яме. Раньше он в такие ямы сажал, ага? Если б не он, я б сюда не вышел и чая бы с вами не пил. А чай у вас хорош!

– Еще?

– Ага. Спасибо. Я вам всё сейчас расскажу. В моей башке кое-что прояснилось, как я его встретил. Но не всё. Я вам – рассказ, вы мне – ваше понимание, и разойдемся завтра. Значит, так. Всё началось с пацана. То есть всё началось раньше – но я начинаю с пацана. Я сидел на своих бочках, в них всё кисло, я не мог отойти ни на шаг…

– Подождите, – прервал его Гландино. – Что за бочки? Старик замолчал. Потом вздохнул глубоко и сказал:

– Всё. Всё расскажу. Один раз – королю рассказал, другой раз – вам расскажу. Третий раз – или уж ей, или Господу Богу. Бочки взялись давно. Я старше вас, намного старше. Я был богачом, молодым придурком. Я недалеко отсюда жил, дом свой был, даже целое село было, свое. Ну, это неважно. Короче, я один раз заблудился в лесу. И вышел на избушку, ну, на дом такой, и весь дом светился. А в доме жила девушка, и она тоже светилась. Хрен знает как. Но очень красиво. Короче, мы друг другу понравились, то-сё, любовь была. А потом я зову ее к себе, я крепко влюбился, а она: нет, нет. И говорит, что она не земная женщина, а лунная, вроде как бы сама Луна. И что редко сходит на землю, только в безлунные ночи иногда. А меня так задрало… и я чувствую, что она правду говорит – не земная она, я сам чувствую. Говорю: ладно, дай колечко, что еще свидимся. Она дала. Колечко красоты – сумасшедшей. Я спрятал. Потом еще к ней ходил. И мне побольше хотелось от нее сохранить, понимаете? Я у нее то выпрашивал что, то так брал, тайком. Всякие ее пудреницы, чашки, блюдца, гвозди из досок несколько раз отколупывал. Оно всё вначале, как она, светилось. Я никому не показывал, вообще, сделал тайник, вроде винный погреб, и всё туда складывал. Много я натащил от нее барахла, каждый раз что мог волок. А потом… А потом раз напился и ее саму к себе потащил. Поднял на руки, говорю: всё, будешь человеком, одену тебя в парчу и золото не могу больше ждать, когда тебя нет неделями! И потащил, она смеялась, а потом стукнула меня между глаз, раз – я вырубился. Встал, еле дошел домой, залез в погреб – а там все ее вещи тают и превращаются в такую жидкость, как в чернила. Их в бочки понакидал, думал – нет, так, не думал, испугался сильно. А много вещей было, и шмотки. Пятнадцать бочек вышло, представляете? Пятнадцать бочек! Старик замолчал. Гландино спросил:

– Вот с этими бочками вы и жили?

– С этими бочками я жил. Это такая жидкость оказалась – чистая печаль. Чуть-чуть дашь кому-нибудь – глаза туманятся, больше дашь – тоска. Капля на стакан – смертная тоска. Я поначалу сам много выпил. Подливал кому-то. Люди разбежались. А я не мог: что с этим делать? Думал, от нее кусочек останется… Опять замолчал. Продолжил:

– Я ее на землю проливал – ничего не росло потом, вроде черного камня становилось. Она со временем только крепла. Я потом решил, уже не помню когда, что пусть я и говно такое, но травить этим никого не буду, и чтоб никто не отравился – не уйду. Мне вообще от этого уйти некуда. Оно у меня внутри. Тут он заплакал. Гландино налил ему чай и бросил сахара.

– Вот такая холера… Много лет так было. Ну и вот недавно пришел мальчишка. Хороший такой пацан, загляденье. Я его попросил посторожить. Мне страшно отойти от них хотелось, хоть бы на день. Он посторожил, я день гулял – такое счастье было! – потом второй, и – решил – третий – всё, отошлю его с подарками. А он в одной бочке на третий день крышку разрубил, оно всё хлынуло, так он печали этой столько наглотался… Я думал – вообще помрет, а он очнулся и говорит: дай пить! Нет, вот: Я – бедная обезьянка, хочу пить! Я кинулся за водой, а он сбежал. Я уж как толь не плакал и не искал… А отойти далеко не могу. Еще месяц проходит – и повалили по округе эти ваши, чокнутые, поэты. Они словно такой же дряни наглотались, только не печальной, нет, а как дурмана… Не знаю… Я одному дал выпить этой своей печали – ему хоть бы хны. А потом появился этот, ваш король. Он сына, мальчика искал. Представляете, какого? Да, они, уже, конечно, представляли. А потом старик рассказал про роман короля с Лунной женщиной.

– Он такой же, как я. Я потому на него всё и оставил. Мы, две скотины, ее ребенка сгубили. Я ему ничего не сказал про то, что с мальчиком случилось. Думаю – сам найду – приведу, нет – нет. Сказал, что если хочет увидеть сына, пусть посидит у бочек. Как Атлант и Геракл, а? Было совсем темно. Чая никому не хотелось. Старик встал.

– Я так понимаю, – сказал он, – что ваше понимание откладывается на завтра. Завтра с утра вы со мной поделитесь, и я отсюда свалю.

И он ушел в приготовленную для него комнату.

А Гландино и тетя Зоя сидели в почти полной темноте и пережевывали всухую мысли из одних восклицаний.