Глава 17. Прямя речь, или как бы это попроще… Короче… В общем – понятно

Глава 17. Прямя речь, или как бы это попроще… Короче… В общем – понятно

Третьим и очень существенным компонентом, дающим или мгновенный выигрыш, способный даже спрятать прочие слабости текста, или столь же молниеносный проигрыш, приводящий к решительному краху, является прямая речь – монологи, диалоги, контаминации, полилоги…

Сколько по поводу этого раздела текста пролито чернил, сколько раздавалось проклятий! Наверное, ни один литератор от создания Мира не чувствовал себя в полной безопасности от него. В самом деле – это такая… зараза, что просто руки опускаются, как раньше говорили – зла не хватает. Ещё вчера текст летел стрелой, казался ясным, как июльское солнышко, а сегодня уже не то что не идёт, а как-то вовсе… Значит, вкралась какая-то ошибка, неточность, неучтенность, которая и мешает, не даёт писать дальше. А есть случаи и похуже. Все как бы получилось, как бы заиграло, но вот дело доходит до читателя, и тогда…

В общем, дело в том, что мы все, даже люди, не прочитавшие ни одного романа в жизни, умеем оценивать любого человека по его речи. И весьма точно, ведь это может быть жизненно важной информацией. Поэтому стоит только встретить кого-то, кто заявлен как славнейший герой, но речь которого не придаёт этому положению доказательств, как несётся вопль: не верю!… И роман откладывается.

И всё-таки, что же позволит справиться с этим? Где зарыты ловушки, которые бы желательно обойти? О том и глава.

ЕСЛИ ЭТО СИЛЬНО, ТЫ ВЫИГРАЛ

Есть литераторы, которые избегают писать иные темы, потому что там у них неестественно звучит прямая речь. Иногда по той причине, что не «наработана» лексика, нет уверенности в разговорных профессиональных интонациях, в жаргонизмах, в ощущении достоверности речи. А есть такие, кто только прямой речью и работает, иногда – как отмычкой, даже не пытаясь использовать другие разделы текста. И как ни странно – выходит.

Махровым примером подобного рода может послужить Грегори Макдональд – американский детективщик, пишущий свои романы только и исключительно прямой речью. У него почти нет комментариев, описаний или сколько-нибудь развёрнутого повествования, признаюсь, когда его роман впервые попал мне в руки, я было решил, что это литературная запись сценария или чрезмерный дайджест редактора, питающего личную неприязнь ко всему, кроме прямой речи. И тем не менее его романы имеют мировую известность, а суммарный тираж сериала о Флетче давно перевалил за десять миллионов экземпляров только на английском языке.

Есть другой тип романа, тоже практически сделанный в виде прямой речи. Вернее – монолога. Это так называемые романы «от я», то есть от первого лица единственного числа. Здесь тоже существенны элементы монолога со всеми его преимуществами – краткостью описаний, личностным характером оценок, яркостью переживаний. К этому типу романов относится «Робинзон Крузо» Дефо, «Похищенный» Стивенсона, многие из романов Сноу, Кронина, Моэма, тексты братьев Даррелов… Прошу прощения, что назвал одних британцев, но сделал это далеко не случайно. Просто эта техника письма именно там была развита до полноценной и во многом даже прогрессивной формы, причём настолько, что одно время слова «английский роман» подразумевал роман от "я" или с явственными элементами личностного отношения, хотя практически мог и не использовать эту форму.

Именно английский романа привил вкус к «объективированному субъективизму», как эту особенность где-то назвала Валентина Ивашева – наш старейший англист, преподаватель именно британского романа, учитель нескольких поколений лингвистов-"зарубежников".

Советую тебе использовать этот трюк, по крайней мере, держать его в уме, когда пишешь прямую речь – он стоит того. Выполненный расчётливо и точно, он неизменно приводит к успеху. Причём к такому, что сам термин «грамотный» диалога является, может быть, едва ли не самой редкой и высокой в русской литературной практике похвалой. И, как я уже сказал, он способен искупить все прочие слабины и неудачи текста. Разве эта цель не достойна любой работы и любых стараний?

ЕСЛИ ЭТО СЛАБО, ЛУЧШЕ СОВСЕМ НЕ НАДО

Конечно, диалог может и не даваться. Как я заметил выше, это служит существенной причиной того, чтобы вообще не писать роман.

И тут я хотел бы оговориться. У нас, в конце концов, не роман является целью. Наша цель – представить романный или «квазироманный» текст, позволяющий найти оптимальные кондиции для дальнейшего развития творческой составляющей любой личности, может быть, «перенести» наработанные авторские «замашки» на саму реальность…

А потому, даже если диалоги не получаются, не стоит по этому поводу расстраиваться. Просто не пиши их, а давай оценку отношениям персонажей не в разворачиваемом на глазах читателя, не в динамическом представлении, а в конечном виде. Тут действует такое правило – если есть персонажи, то и отношения между ними будут до некоторой степени интересны.

Конечно, ты понесёшь потери, неизбежные и, может быть, даже существенные. Но всё равно они будут куда менее трагические, чем в том случае, если ты всё-таки попытаешься написать диалог, а он «утопит» твой роман.

Кстати, есть романисты, профессиональные и весьма «состоявшиеся», которым не давались диалоги, И они их «игнорировали», как теперь говорят, вторя чисто компьютерной опции. Они почти прекрасно обходились без диалогов. Такова тяжеловатая, на мой взгляд, немецкая школа. Так же работали многие фотографические» французы – Золя, Фракс, Пруст. Туда же следует отнести экзистенциалистов, которые почти в полном составе были поклонниками эссеистического романа…

Я хочу, чтобы это было понято правильно. Я не утверждаю, что, скажем, у Анатоля Фракса и в помине нет диалогов. Они у него есть, но они «задавленные» и часто необязательные, это доказывается такой простой вещью, что они «слипаются» с остальным текстом. При том, что у тех же французов были великолепные диалогисты – Бальзак, Дюма-отец, Мопассан…

Вот они-то и спасли достоинство французской школы прямой речи. Хотя, в качестве урока, на этот раз я предлагаю опыт, так сказать, «неудачников», разумеется, признавая, что таковыми они являются в жёстко оговорённой зоне – в прямой речи. Дело в том, что именно опыт этих самых «неудачников» позволяет сделать приближённые, но довольно явственные выводы о том, почему у них не выходило. И чего следует избегать, когда пишешь диалог.

ЧТО ТАКОЕ ЭНЕРГИЯ ДИАЛОГА

Дело в том, что почти всем, кому не даются диалоги, не хватает энергии диалога. Я уже разок упоминал этот термин – «энергия», но применительно к словам, и предлагал к рассмотрению совсем другой раздел, скорее повествование, чем прямую речь.

В прямой речи энергия другая, чуть более знакомая всем нам и в то же время гораздо менее гибкая. Она меньше зависит от звучания слов, зато куда больше от характеров автора и персонажей. При небольших оговорках можно утверждать, что в прямой речи энергия зависит от интонации.

Это очень важное наблюдение, потому что развитие этой особенности речи потребует, чтобы ты сравнил взрывную мелодику, скажем, китайского языка, где, кажется, нет ни одного грустного слова, и плавное, пригашенное звучание почти всех финско-эстонских слов. Потребует, чтобы ты разобрался, скажем, со звучанием разговорных русских слов, таких, как «впрямь», «неужто», «кабы», и заодно представил состав фраз, где бы они не смотрелись совершенно чуждыми. Потребует, чтобы ты разобрался в необязательном диалоге, который может быть просто «шутейным», и понял значение сугубо информативного обмена мнениями.

А, кроме того, чтобы «оседлать» эту самую энергию, вернее, для того, чтобы прямую речь во всех видах интересно было читать, следует уметь разговаривать с людьми. Причём на их языке, причём не только говорить самому, но и слушать их. И развивать это умение, развивать…

Конечно, на это утверждение очередной «доброжелатель» припомнит мне непременного говоруна-анекдотчика-рассказчика, который всегда оказывается в центре любой компании, потому что умеет «трепаться», но при этом не смог бы написать ни одного абзаца… да, есть и такой дефект. Но если ориентироваться только на тех, кто чего-то не может, развитию человечества придёт конец. Причём надолго, насовсем.

Лучше давай, вспомнив такого говоруна, проанализируем некоторые его достоинства, если получится, «выкрадем» некоторые из них и не забудем о них, когда дело дойдёт до прямой речи. А чтобы это получалось само собой, чтобы усвоить это до автоматизма, на некоторых особенностях придётся остановиться чуть более подробно.

РАЗГОВОРНЫЙ ЯЗЫК И ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Первая из них – это то, что люди никогда не говорят правильно. Они не только не используют в своих разговорах длинных, залитературенных слов, они частенько и падежи ставят не те, и предлоги путают, и иногда сбиваются, произнося, например, слово «перцепция».

Когда-то, как гласит литература раннего Возрождения, мы все говорили одинаково. Потом «верхние» слои постарались отделиться от «низов», в том числе и с помощью языка, кроме того, у них оказались куда более «удобные» условия для культурного развития, вот и получилась это канава – между бытовым и «культурным» языками. А значит, между обычной и не вполне обыденной речью.

Потом, в определённое время, особое влияние на этот процесс оказали газеты. Их влияние – в основном, на мой взгляд, плодотворное – заключалось в том, что они заставили людей весь этот едва ли не устный язык «видеть глазами», читать его чуть не каждый день. Со всеми его неправильностями, небрежностями и частенько местечковым глупостями. На нашем русском юге в областном листке вполне можно встретить «обратно дождь пошёл», равно как и в центральной – «два первых победителя на дистанции пришли к финишу»…

И, наконец, в самое последнее время решающей стала роль ТВ. Этой десятой музы, проклятья и величайшего блага, которое только получало в свои руки человечество.

И в итоге в мире снова наступает эпоха почти чистого арго. Сейчас неаргоистичной речью говорят только законченные снобы, которых, как и иных коммунистов, только могила исправит – это или люди отчаянно неуверенные в себе, или профессионалы литературной нормы, вроде редакторов, которые боятся «сломать» своё тщательно отработанное стилистическое, как они считают, превосходство.

На самом деле превосходством это уже давно не является. Что я и стремлюсь тебе доказать. А потому советую использовать профессиональные или субкультурные жаргоны, и неправильности, и местечковые словечки… Ещё полвека назад это считалось страшным «грехом» почти во всех литературах мира. Сейчас, применённое с мерой и определённым удовольствием, это будет оправдано, это будет «вкусно». Что для нынешней прямой речи в романах любого рода – главное правило. Только ему и надо следовать.

ПОЧЕМУ ГРИБОЕДОВ – ГЕНИЙ

Одним из первооткрывателей именно такой, разговорной речи был, несомненно, Фонвизин, но все лавры подлинно народного признания достались Грибоедову. Это в самом деле гений. Он сломал старый канон и своим творчеством установил канон новый – суть афористический норматив русского языка. дело в том, что прямая речь в идеале должна быть краткой, едва ли не как у лаконцев. Но она должна содержать не меньше смысла, чем залитературенные «разливы и половодья». Выход нашёлся – в афористичной, в хлёсткой, предельно ёмкой фразочке.

Собственно, все народы мира так говорят, и всегда так говорили. Это универсальный код всех говорунов мира, независимо от цвета кожи, глаз и волос. Иные из шуток и поговорок Азии перекочевали в русский почти без изменения. Фразочки Молли Малоне, которая, по легенде, была всего лишь торговкой на рыбном рынке в Дублине, послужили основой для бесчисленного числа лимериков (или английских частушек, если угодно) и перекочевали во все англокорневые языки, даже в индийский английский. А шутки римских солдат, которые они подобрали во время азиатских походов, сейчас без труда читаются не только в латинообразных языках, но даже в русском.

Например, римская фраза, появившаяся после иудейской войны, «Иерусалим пал», которую в оригинале можно прочитать у Иосифа Флавия или Фейхтвангера, сопровождалась полунепристойным жестом, когда в сторону побеждённого иудея римлянин поворачивался боком, поднимал одну ногу, как собачка, и пускал ветры. До сих пор многие южнорусские нелюбители еврейства и просто активные подражатели делают те же движения, а термин «пускать ветры» простолюдины и вовсе не знают, они используют производное от латинского «perdetta» – ключевого слова из приведённой фразы, которое и означает «пал».

Так было всегда. Так, похоже, всегда и будет, потому что богоданная природа человека неизменна.

Особое значение в разговорах имеют, так сказать, подготовленные афористические ответы. Чтобы они «не терялись», их почти всегда перелагают в стихи, как это происходит с лимериками и частушками. Я своими ушами слышал ещё в начале семидесятых под Канском Красноярского края, как парень делал девице предложение очень откровенного характера довольно лихими частушками, а она ему отвечала, причём это получалось совсем не как на сцене дворца культуры, а лучше. И даже гораздо лучше – веселее, непристойнее, ярче, смешнее и энергетически насыщенно, как беспрерывные удары молний. Они даже не были местными «мастерами» частушек, они просто жили в краю, где этот тип шуток ещё не умер.

Итак, к чему я веду. Если ясна роль прямой речи как почти непременно (хотя и не всегда) афористичного диалога, то становится понятно, к чему нужно стремиться. Если получится – это искупит все… Впрочем, об этом мы уже говорили.

ЧРЕЗМЕРНАЯ ЛОГИЧНОСТЬ – ВРАГ ДИАЛОГА

Ещё одна из главнейших особенностей прямой речи – её, так сказать, логическая экспромтность. То есть это только в театре разговор двух или более персонажей состоит из вопросов, точнейших ответов, новых выпадов и столь же безупречных ответных «приёмов».

На самом деле почти всякий разговор имеет и свои разветвления смысла, когда один из персонажей думает одно, говорит другое, а понимает в речи собеседника третье, то самое, чего этот собеседник и не имел в виду, а в свою очередь предполагал что-то вовсе неуловимое… Отсюда реплики невпопад, заблуждения, насторожённость и опасения, невнятица, когда идею приходится растолковывать, повторять, добиваться понимания другими словами. В общем, это не столько прямая речь в её отточенном, отредактированном виде, сколько «чёрная» работа мозгов, которая может быть и вовсе безуспешной, и уж конечно, почти никогда не бывает очень лёгким делом.

Вот эта неправильность, логическая и семантическая, тоже должна ощущаться при написании диалогов. Если её не соблюдать, хотя бы не чувствовать, что это возможно, то получается не речь, а какая-то механистическая конструкция, как пара рельсов, уходящих за горизонт. Иногда это легко читается, а чаще – вовсе не работает. Потому что в ней не чувствуется личностного, персонажного напряжения. А эта «персонажность» – такая штука, которая позволяет нам рассмотреть кого угодно очень явственно, очень отчётливо. Если прямая речь лишена этой составляющей, то возникает вполне разумный вопрос: почему автор не изложил ту же информацию в речи от себя или не дал в каком-либо другом, «свёрнутом» виде? Я это к тому говорю, что любая, даже, казалось бы, случайная реплика должна работать на персонаж.

РАБОТАЙ НА ПЕРСОНАЖ

Потому что, в конечном итоге, в том-то и есть смысл прямой речи. Потому-то этот вид текста и выдумали, потому-то и вставляют его в романы. Неужели ты думаешь, что все эти истории нельзя было изложить, скажем, в опосредованной речи, как, например, написаны почти все средневековые книги, как сделаны, скажем, летописи или добрая половина духовной просветительской литературы? да можно, ещё как можно! Но почему-то люди пришли к выводу, что роман с прямой речью должен существовать. И почему-то отдают ему предпочтение. Почему?

Потому что они ощущают тут близкое воздействие персонажей и чуть более отдалённое воздействие автора. И читают романы, а не летописи. Если ты именно этого их лишишь, ты лишишься читателя – думаю, в нашем случае нет более сильного аргумента.

Кстати, условие жёсткой работы на персонаж подводит нас к ещё одной проблеме, о которой я не могу не сказать. Если ты применяешь слишком «сильные» неправильности, претензии могут быть обращены уже не к персонажу, а к тебе. Такова действительность.

Чтобы этого не случилось, прибегают к проверенному веками приёму. Итак, когда ты допускаешь слишком уж «бойкую» аргоистическую конструкцию, следует речью автора пояснить, что ты знаешь «норму», но этот персонаж так «говорит». И тогда ни у кого (даже у редакторов) не возникает «предположения», что им досталась книжка малограмотного профана, они с лёгким сердцем продолжат следить за дальнейшими перипетиями.

Эти оговорки на самом деле довольно важная часть диалогов. Впрочем, это важная часть почти всех видов текста – и повествования, и описания тоже. Только в прямой речи она более явственно, более ярко бросается в глаза, а потому без «антидота» тут не обойтись.

Этот антиприем – то есть пояснение, обращение внимания на неправильность – может быть применён везде и повсюду. А можно даже менять мнение, дезавуировать слова персонажа, меняя вывод на противоположный. То есть «спорить» со своим текстом – допустимо. И многие романисты обрели в своих книгах тому подтверждение, например Пикуль.

Разумеется, это не всегда приветствуется в нынешних коммерческих текстах, так как там требуется скорость, напор, лёгкость восприятия. Но если дело того требует – пробуй. Только учти, что закон остаётся тот же – все «неправильности», сколько их ни на есть, должны быть в ключе персонажного, строго избирательного назначения. Иначе это обратится в твою слабость, в твой недостаток, именно в твою чисто авторскую несостоятельность. А как говорила одна моя знакомая, великолепная мастерица устной, артистически многоперсонажной речи: «И покажите мне хоть одного человека, который бы этого возжелал».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.