О происхождении агрессии

О происхождении агрессии

Вряд ли кого сегодня удивит стремление уделять все больше и больше внимания проблеме агрессии. В прошлом мы пережили войны, и теперь мы их переживаем; мы боимся атомной войны, готовясь к которой все сильные державы мира вооружаются. В такой ситуации люди ощущают, что они не могут изменить такое положение дел. Они понимают, что их правительства только говорят, что они делают все возможное и прилагают всю свою мудрость, всю свою добрую волю для решения этого вопроса. На самом же деле до сих пор они не смогли даже затормозить или стабилизировать гонку вооружений. Вполне понятно, что люди жаждут знать, где, с одной стороны, находится источник агрессии, а, с другой стороны, они принимают теорию, гласящую, что агрессия — это часть человеческой природы, а не феномен, создаваемый самим человеком или неизбежно порождаемый его социальными институтами. Именно эту позицию представил Конрад Лоренц как общепринятую в книге, опубликованной им несколько лет тому назад. В книге «Об агрессии» Лоренц заявляет, что агрессия постоянно и непроизвольно вырабатывается в человеческом мозге, что она досталась человеку в наследство от наших животных предков и что она растет больше и больше, приобретая все более крупные размеры в том случае, когда не находит себе выхода. При всяком удобном случае агрессия выходит наружу. Когда поводы для выхода агрессии слабы или же их вообще нет, накопившаяся агрессия взрывается внезапно. Люди не в состоянии постоянно сдерживать свое агрессивное поведение, потому что у них скапливается так много агрессивной энергии, что она требует выхода. Этот случай можно бы отнести к области «гидравлической» теории. Чем больше давление, тем вероятнее, что вода или пар вырвутся из контейнера. Лоренц иллюстрирует эту теорию увлекательным рассказом о своей тете, живущей в Вене. Каждые шесть месяцев она нанимает новую девушку. (Эта история происходила в старое время, когда девушки еще не были такой редкостью, какой они теперь являются.) Когда девушка появлялась в доме в первый раз, тетя Лоренца всегда бывала совершенно всем довольна и полна больших ожиданий. Однако через неделю или две ее энтузиазм начинал истощаться. Вскоре разочарование сменялось жесткой критикой и неудовлетворенностью, и, в конце концов, примерно месяцев через шесть, тетя приходила в ярость и увольняла девушку. Тетя Лоренца проходила этот цикл более или менее регулярно каждые шесть месяцев. На ее примере Лоренц хотел показать, как агрессия постепенно накапливается и в определенный момент обязательно вырывается наружу.

Возможно, этот случай может показаться таковым для _ людей, не знающих сути вопроса, но так как наши знания о людях несколько больше, чем у Лоренца (ведь он знает более о жизни животных), то станет ясно, как неточно его объяснение. Психоаналитик (и не только он, но почти каждый человек, обладающий хотя бы незначительной способностью проникновения в человеческую природу) объяснил бы, что этой тете свойственно нарциссическое поведение, стремление эксплуатировать того, кто находится рядом с ней. Она хочет платить своей работнице не просто за восемь часов труда в день, а за любовь, терпение, преданность, добродушие и за пятнадцать часов работы в день. Тетя радостно встречает каждую новую девушку, связывая с ней все свои одни и те же ожидания, и вполне понятно, что вначале она относится к новой девушке приветливо и обворожительно, потому что она думает, что наконец-то получила именно то, что искала. Познакомившись с девушкой поближе, она обнаруживает, что ее работница совсем не соответствует ее ожиданиям. Дальше тетя все более разочаровывается и сердится и наконец увольняет девушку, надеясь, что найдет следующую, именно такую, какую ей нужно. Очевидно, эта дама скучает из-за нежелания заняться чем-то, а поиск совершенной девушки привносит некий драматизм в ее жизнь и дает ей повод для разговоров. Возможно, это главная тема ее бесед с друзьями. Ничто в ее поведении не имеет отношения к накоплению агрессии, ее поведение скорее всего связано со специфической структурой ее характера. Я уверен, что те, кто постарше среди вас, знают немало людей, ведущих себя таким же образом в ситуациях подобного рода независимо от того, удается им или нет найти девушку.

Теория внутренней агрессии, в детали которой я здесь не имею возможности углубляться, имеет определенную связь со старой теорией желания смерти. Еще в 20-е годы Фрейд заявлял, что у всех людей существуют два основных вида влечения, присутствующих в каждой клетке, в каждой живой субстанции: воля к жизни и воля к смерти. Влечение к умиранию или, точнее говоря, желание смерти, может проявляться одним из двух способов. Направленное во вне это желание проявляется как деструктивность, а направленное внутрь — становится самодеструктивной силой, ведущей к болезни, самоубийству, а в сочетании с сексуальными импульсами — к мазохизму. Желание смерти, как гласит теория, есть внутреннее свойство. На него не влияют обстоятельства, оно не возникает в результате внешних сил. Перед человеком только два выбора: он может направить свое желание смерти и разрушения против себя или же против других. Такая ситуация ставит человека перед лицом по-настоящему трагической дилеммы.

В действительности ученые, занимавшиеся этой проблемой в течение многих лет, смогли представить очень небольшой ряд аргументов в поддержку этой теории. Среди психологов сегодня создалось общее мнение, что агрессия обусловлена социальным окружением или же что она «поступает через специфические каналы», например через культуру или еще через целый ряд факторов. По уже упомянутым мною причинам теория Лоренца получила больше известности у общественности. Это вынуждает нас думать, что мы ничего не можем поделать со сложившимся мнением. Это обеспечивает нас оправданием: если признать, что вся эта агрессия и все идущие вслед за ней угрозы в действительности внутренне присущи нам, то мы ничего не можем противопоставить нашей природе, не так ли?

Всегда существовало два различных взгляда на человеческую природу. Одни учение заявляли, что человек зол и деструктивен по своей природе. Этим его свойством объясняли неизбежность войн, и именно этот фактор объяснял нам необходимость осуществлять строгую власть над собой. Человеческие существа должны быть под контролем. Нам нужно защищать себя от своей собственной агрессии. Согласно другой точке зрения, человек по своей сути существо доброе, и только неблагоприятные социальные условия делают его плохим. Изменение этих условий ведет к смягчению зла, агрессивности в человеке, и даже в конце концов человек вообще может отказаться от агрессивности. Эти точки зрения составляют две крайности. Они обе нуждаются в оценке. Ученые, признававшие естественную, внутреннюю агрессивность человека, склонны не принимать во внимание те многие исторические эпохи, те многие культуры и тех многих индивидов, которые проявляли минимум агрессивности. Если бы агрессия была внутренней чертой человека, таких примеров не могло бы существовать. По другую сторону барьера стояли оптимисты, выступавшие против войны, за мир и социальную справедливость. Они часто проявляли по крайней мере склонность к преуменьшению значимости и силы человеческой агрессивности, если не отрицали ее вообще. Такую же позицию занимали философы эпохи Просвещения во Франции, а их оптимизм снова вкрался, в труды Карла Маркса и в теории ранних социалистов.

Лично я предлагаю третью точку зрения, хотя она, однако, ближе ко второй точке зрения, чем к первой. Я начинаю с предположения, что человек гораздо более деструктивен и во много раз более жесток, чем животное. Животные не имеют садистских наклонностей, они не враги всего живого. Человеческая история, напротив, предстает как перечисление примеров невообразимой жестокости и разрушительности. Такой рекорд не дает нам основания недооценивать силу и интенсивность человеческой агрессивности. Но я также считаю, что корни нашей агрессивности заключены не в нашей животной природе, не в наших инстинктах, не в нашем прошлом. Человеческую агрессивность, учитывая, что она превышает агрессию животных, можно объяснить специфическими условиями человеческого существования. Агрессивность, или деструктивность — это зло; это не прочего «так называемое» зло, в чем нас хочет убедить Лоренц. Это человеческое зло. Оно потенциально существует в человеке, в каждом из нас, и оно выйдет на первое место, если наше дальнейшее развитие не пойдет в более правильном, более зрелом направлении.

Человеческая сверхагрессия, количество агрессии в человеке, превышающее животную агрессию, коренится в человеческом характере. Здесь я имею в виду характер не в правовом смысле, а в психоаналитическом: характер как систему связей, соединяющих индивида с миром. Под характером я имею в виду то, что человеческое появилось в человеке вместо животных инстинктов, существующих в нем только в минимальных размерах. Многое из сказанного здесь о характере может звучать несколько теоретически, но если вы обратитесь к своему собственному опыту, то, я уверен, большинство из вас точно поймет, что я имею в виду, когда говорю о характере в этом смысле. Вы, конечно, встречались с людьми, о которых могли бы сказать, что у них садистский характер. И вы, конечно, встречали других людей, которых охарактеризовали бы как «добрых». Давая эти оценки, вы не говорите, что этот человек однажды сделал что-то садистское или что другой человек однажды проявил себя очень дружелюбно. Вместо этого вы говорите о том качестве его характера, которое проходит через всю жизнь этой личности. Существуют индивиды-садисты, которые никогда не совершили ничего садистского, потому что у них никогда не возникали условия для такого поведения. Только очень тонкий наблюдатель вдруг застает их за кровавым занятием в каком-то мелком садистском акте. Короче говоря, существуют характеры, деструктивные не в своей сущности, но как индивиды такого рода, что они могут застрелить кого-то в порыве гнева или отчаяния. Однако это ни в коей мере не означает, что их характер по сути своей деструктивен.

Если признать, что зло человечно, т. е. что оно коренится в специфически человеческих условиях существования, а не в его животном прошлом, то нам удастся избежать логического парадокса, от которого не могут уйти защитники теории инстинкта, как бы они ни старались сделать это. Они заявляют, что мнение о большей степени агрессивности человека основывается только на убеждении, что агрессивность животных меньше, чем агрессивность человека. А как же обстоит дело в действительности? Нельзя согласиться, что природа человека, унаследованная от животных, сделала его более агрессивным и деструктивным существом, чем когда-либо были животные. Более логично сделать следующий вывод: человеческое поведение отличается от поведения животных. В этом случае большая жестокость человека не объясняется теми чертами, которые он унаследовал от животных, а проявляется как поведение, вытекающее из специфических условий человеческого существования.

Теперь давайте рассмотрим животную агрессивность. Она сопряжена с биологическими потребностями. Такое поведение служит выживанию особи и вида и проявляется как реакция на внешнюю угрозу жизненным интересам животного. Так происходит, когда животное сталкивается, например, с посягательством на его жизнь, пищу, с препятствием его связи с животным противоположного пола, с посягательством на его территорию и т. п. Если животным или человеческим существам угрожают, они либо отвечают агрессивностью, либо спасаются бегством. Если нет угрозы, нет и агрессивности. Агрессивность существует в мозгу как механизм, приводимый в действие в нужное время, но она не развивается и не проявляется, если для этого нет особых стимулов или условий. Другими словами, она не имеет ничего общего с «гидравлической» моделью. Нейрофизиолог Гесс первым показал, какой центр или участок мозга производит агрессивный импульс в ответ на соответствующее раздражение или когда угроза жизненным интересам вызывала агрессивную реакцию, исходящую из этих центров.

Агрессивность хищников отличается от агрессивности человека. Хищники нападают не только на того, кто угрожает их жизни. Они нападают с целью добывания себе пищи. Нейрофизиологически такая агрессивность хищников исходит из центров мозга, отличных от тех центров мозга человека, где осуществляется контроль за проявлением агрессии как средства защиты. В целом мы обнаруживаем, что животные вообще не очень агрессивны, если нет угрозы их жизни. Животные редко проливают кровь друг друга, даже если возникает серьезная драка. Наблюдения за шимпанзе, за священными бабуинами и другими приматами показали, как в действительности чрезвычайно миролюбива жизнь этих животных. Почти безошибочно можно сказать, что, если бы человечество проявляло агрессии не более чем это делают шимпанзе, нам бы вообще не пришлось волноваться по породу возникновения войн и агрессивных действий. Это же самое справедливо сказать и в отношении жизни волков. Волки — хищники. Когда они нападают на овец, то, конечно, ведут себя агрессивно. Люди считают, что волки невероятно агрессивные существа. Делая такой вывод, они путают агрессивность волка, проявляющуюся при охоте за пищей, с его относительно небольшой агрессивностью в периоды, свободные от этой охоты. В своей среде волки совсем неагрессивны. Они дружелюбны. Следовательно несправедливо говорить о человеческой агрессивности, сравнивая ее с агрессивностью волков по отношению друг к другу, т. е. нельзя говорить, что один человек ненавидит другого, как волк (homo homini lupus est). Можно сказать, что он ведет себя так по отношению к другому «как волк, охотящийся на овцу», но неправильно говорить «как один волк по отношению к другому волку».

Теперь можно заключить, что агрессивность животного не похожа на «гидравлическую» модель. Пока животному не угрожают, у него не происходит постоянного увеличения агрессивности и ее бесконтрольного взрыва. Иначе говоря, человеческая агрессивность — это способность, данная ему биологией и существующая в мозгу, но она проявляется только тогда, когда для этого есть причина. Когда нет необходимости самозащиты, нет агрессивности. Таково существенное отличие этого заявления от бихевиористкого, по которому агрессивность — это приобретенная черта, и что только обстоятельства заставляют людей проявлять агрессивность. Однако, все не так просто, потому что если считать, что агрессивности можно научиться только при определенных обстоятельствах, то было бы невозможно быстро и интенсивно воспользоваться этой способностью, как это бывает в жизни и как это на самом деле должно быть. Истина состоит в том, что агрессивность — это биологически данная способность, присущая человеку, которую он в нужный момент может реализовать очень быстро. Все нейрофизиологические механизмы, необходимые для ее введения в действие, присутствуют и функционируют в нас, но, как было сказано выше, их сначала необходимо мобилизовать, иначе они не будут действовать. Позвольте мне проиллюстрировать такую точку зрения практическим примером. Если кто-то с целью самообороны держит рядом со своей постелью револьвер, который днем лежит в его столе, это совсем не означает, что этот человек все время намерен стрелять из него. Он применит его только в случае угрозы его жизни. Как раз таким образом организована физиологическая работа нашего мозга. В нашем мозгу как бы присутствует револьвер, всегда готовый быстро сработать в случае нападения на нас. Однако в противоположность утверждению теории инстинктов наличие состояния готовности к ответной агрессии не ведет к накоплению агрессивности и к ее обязательному взрыву.

Далее, Гесс и другие ученые нейрофизиологи обнаружили, что животные реагируют на опасность не только нападением, но и стремятся убежать. Нападение — это крайняя возможность, применяемая животным чаще всего тогда, когда у него нет пути к бегству. Только в этом случае животное нападает, только в этом случае оно вступает в бой.

Говоря об «инстинкте агрессивности» у людей, обязательно нужно иметь в виду инстинкт убегания от опасности. Если защитники теории агрессии и инстинкта говорят, что агрессивность постоянно присутствует в поведении человека и что он ее все время сдерживает с великим трудом, то здесь следует обязательно напомнить, что человек постоянно руководствуется еще и столь же сильным желанием убежать от опасности. И этот импульс поддается контролю с огромным трудом. Каждый человек, когда-либо наблюдавший за сражением, очень хорошо знает, как бывает велико желание убежать. Если бы этого не было, то не понадобились бы законы, часто приговаривающие к смерти военного дезертира. Другими словами, человеческий мозг дает нам два способа реакции при нападении: либо сражаться, либо убегать. Пока нет угрозы, оба эти импульса остаются в покое. Не существует автоматически постоянно вырабатываемой тенденции к активной и всевозрастающей агрессивности или к стремлению убежать.

Выше уже было замечено, что «гидравлическая» теория агрессии в изложении Лоренца и отчасти — Фрейда, когда он говорит о наличии у человека желания смерти, имеет погрешности. Открытия в области нейрофизиологии показывают, что ни у человека, ни у животного агрессивность не растет постоянно, не является спонтанным автоматическим побуждением, но вызывается стимулом, несущим угрозу либо бытию человека, либо существованию животного, либо жизненно важным интересам. Однако бывают причины иные, чем психологические, и делающие «гидравлическую» теорию несостоятельной. Вышеуказанная теория также отступает перед лицом фактов, представляемых антропологией, палеонтологией, психиатрией и социальной психологией. Если бы эта теория была безупречна, можно бы было ожидать, что агрессивность в целом проявлялась бы одинаково у всех индивидов и во всех культурах и обществах. Можно бы, конечно, принять во внимание — как мы поступаем по отношению к интеллекту — его различную интенсивность, хотя эти существующие различия относительно невелики. Но в этом случае малые и большие народы всего мира должны бы были демонстрировать одинаковую степень агрессивности и деструктивности. Однако дело обстоит иначе.

Давайте начнем с рассмотрения данных антропологии. Существует множество племен примитивных людей, которые вообще не проявляют повышенной агрессивности. Напротив, в этих племенах преобладает дух миролюбия. В описаниях образа жизни таких племен обнаруживаются характерные для всех них черты, которые, если их объединить, образуют определенный синдром: минимальную агрессивность (почти не сопровождающуюся преступлениями или убийствами), отсутствие частной собственности, эксплуатации и системы иерархии. Такие племена встречаются среди населения индейских деревень, но подобные им общины можно найти по всему миру. Колин Тернбулл представил нам завораживающее описание такого племени. Члены его — не фермеры, как обычно бывает в индейской деревне, а совершенно примитивные охотники, ненамного отличающиеся от охотников, живших 30 000 лет тому назад. Таково племя пигмеев, живущих в джунглях Центральной Африки. Эти люди почти не проявляют агрессии по отношению друг к другу. Конечно, бывает, что какой-то человек рассердится, и тогда, те, кто смотрят на агрессию иначе, чем я, сказали бы: «Вот, вы видите? Этот человек злой». Я должен сказать, что так смотреть на жизнь несерьезно, так как случай, когда человек иногда сердится, отличается от такого случая, когда человек переполнен злостью, заставляющей его разжигать войну, убивать людей и т. д. Существует огромная разница между человеком, иногда впадающим в гнев, и человеком деструктивным и полным ненависти. Тот, кто не видит это различие, кажется мне бестолковым наблюдателем.

Охотники пигмеи относятся к джунглям, где они живут, как к своей матери. Как все охотники, они убивают только столько животных, сколько им нужно для пропитания. Делать запасы на будущее у них не принято, потому что они не могут сохранять мясо. Когда им нужна пища, они идут на охоту. Они не получают больших прибылей, но мало-помалу добывают всего достаточно, чтобы прожить. Они не выбирают вождя. Зачем он им? Они руководствуются потребностями данного момента, и каждый знает свою роль. Иначе говоря, можно утверждать, что эти племена обладают глубоко укоренившимся чувством демократии. Никто никому не указывает, что ему следует делать. Нет причин для этого. Никто бы не стал все равно кого-то слушаться, если бы кто-то захотел командовать. И, конечно, среди этих людей отсутствует эксплуатация. Зачем кому-то пользоваться трудом другого? Разве я могу послать кого-то на охоту вместо себя самого? Тогда моя жизнь стала бы чрезвычайно скучной. А что еще делать в джунглях? Там нет ничего, чтобы кто-то мог сделать за другого. Семейная жизнь пигмеев протекает мирно. Ее правило — моногамия с легкой возможностью развода. Разрешается вступать в сексуальные отношения до женитьбы. При этом люди не обременены каким-либо чувством вины. Пара обычно вступает в брак, когда женщина беременеет, и супруги остаются вместе всю жизнь, если у них вдруг не возникает неприязни друг к другу. Но такое случается редко.

Пигмеи бывают беззаботны даже тогда, когда их охота не очень удачна. Временами в джунглях бывает мало дичи, иногда наступают неурожайные годы. Все равно пигмеи верят, что джунгли их не подведут. У них нет мысли, что у природы нужно брать больше, запасать больше, иметь больше, и именно поэтому они вполне всем довольны. Племена, ведущие подобный образ жизни, представляют собой настоящие общества изобилия. Они таковы не потому, что так богаты, а потому что им не нужно больше того, что у них есть. То, что они имеют, дает им ощущение благополучия и прочной, приятной жизни.

Особенно хочется подчеркнуть в приведенном описании жизни пигмеев, что она составляет целую систему или структуру правил, интересную саму по себе, а не какими-то отдельными чертами. Если просто спросить: «Есть ли в ней проявления агрессивности или нет?», то ответить на этот вопрос будет трудно. Если же анализировать социальную структуру в целом, то станет ясно, что перед нами дружественный народ, где люди не ненавидят друг друга и друг другу не завидуют. Отсутствие агрессии как элемента структуры общества логически можно предположить, исходя из общей психической и социальной ориентации этих людей. Так же можно делать вывод, как тесно физическая структура связана с социальной.

Одной из самых интересных эпох развития человеческой истории можно назвать неолитическую революцию. Она сопровождалась ростом сельского хозяйства в Малой Азии примерно 10 000 лет тому назад. Очень может быть, хотя до сих пор нет бесспорных доказательств того, что именно женщины открыли сельское хозяйство. Их открытие состояло в том, что дикие травы можно было вырастить, а ухаживая за ними, — получить съедобную пшеницу и другие зерновые. Мужчины тоже не теряли времени даром. В то же самое время они, вероятнее всего, еще охотились, но уже осваивали скотоводство и пасли стада овец. С открытием сельского хозяйства пришла к людям уверенность в том, что потребности человека в продуктах питания не ограничиваются только тем, что дает природа от своих щедрот, но каждый человек может приложить свои руки к усовершенствованию этого естественного процесса. Пользуясь умом и знанием, человек может сам произвести какие-то продукты. Как уже было сказано выше, такой опыт человечество приобрело сравнительно не так давно. В начале этой революции — предположим, в течение первых четырех тысячелетий — несомненно жили такие замечательные миролюбивые общества, во многих отношениях очень похожие на племена североамериканских индейских деревень. Вероятно, по своей организации они были матриархальными. Население их объединялось в небольшие деревни. Их жители производили продуктов немного больше, чем им требовалось в данный момент. Этот доход давал им уверенность в своей прочной обеспеченности, а это вело к росту населения. Однако у этих жителей не было таких больших доходов, что вело бы к зависти одних по отношению к другим и к стремлению отнять эти доходы. Неолитическое общество, подобное тем современным племенам, о которых говорилось выше, возможно, вело подлинно демократический образ жизни и, как уже отмечалось, в нем была сильна роль женщин и матерей. Патриархальность сложилась много позже, где-то между 4000–3000 лет до н. э., в период, когда все отношения изменились. Люди научились производить продуктов гораздо больше того, сколько им было необходимо. Это привело к установлению рабовладения. За этим стало устанавливаться разделение труда. Создали армии, сформировали правительства, стали вести войны. Человек открыл, что он может заставить других людей работать на себя. Сложились иерархические структуры с царями во главе их. Царей часто представляли как наместников Бога, и они часто исполняли роль патриарха. Эта ситуация способствовала развитию агрессивности, так как теперь у людей возникло желание воровать, отбирать и эксплуатировать. Естественная демократия уступила место иерархической системе, где каждый вынужден повиноваться вышестоящему.

Сейчас мне кажется очень уместно поговорить о причинах возникновения войн. Защитники теории инстинкта часто утверждают, что война возникает из-за свойственного мужчинам инстинкта агрессии. Такая точка зрения весьма наивна и неверна. Всем известно, что большинство войн происходит из-за того, что правительство убеждает свое население, будто бы на их страну собираются напасть, а людям придется защищать свои самые святые ценности — жизнь, свободу, демократию и бог знает что еще. Волна энтузиазма по поводу своей защиты длится несколько недель, а потом быстро спадает. Теперь людей нужно запугать и наказать, чтобы они вновь продолжали волноваться. Если бы люди по своей природе были столь агрессивны, что только война могла бы успокоить их агрессивный инстинкт, то правительствам не надо бы было прибегать к мерам по разжиганию войны. Напротив, они пропагандировали бы мир, и люди не стремились бы к войне, в которой дали бы выход своей агрессии. ^: Но всем известно, что дело обстоит иначе, и даже можно почти точно определить период, когда война как институт имела свое начало или, если хотите, была изобретена. Это было время сразу после неолитической революции, когда наблюдался рост городов-государств, царей, армий и методов по организации войны с целью захвата рабов, грабежа сокровищ т. д. Охотники-собиратели и примитивные сельские люди не воевали друг с другом, потому что у них не было для этого поводов.

Наша дискуссия показывает нам, что ряд примитивных племен обладает социальной системой, в которой преобладают дружелюбие и сотрудничество, а агрессия присутствует в минимальном размере. Если такое описание примитивных обществ соответствует действительности, то оно опровергает «гидравлическую» теорию, по которой агрессию связывают с природным инстинктом. Есть еще аргумент против теории инстинкта. Дело в том, что степень агрессии внутри общества может сильно изменяться. Если посмотреть, например, на Германию ранних, 30-х годов XX в., то обнаружится, что фашисты получили больше всего поддержки от мелкой буржуазии, офицеров и студентов, чья карьера пострадала от условий послевоенного времени. Фашистов не поддержали средний класс и высшие круги. Я не говорю, что они выражали какое-то несогласие с фашистской системой, но все же яростные фашисты вышли не из этой среды, и еще меньше — из рабочего класса. Убежденные фашисты из среды рабочих были скорее исключением, чем правилом, хотя и убежденные антифашисты из рабочего класса тоже были достаточно случайным явлением. Чем это объясняется — совсем другой вопрос.

Подобная же ситуация складывается в Южной Америке. Белая беднота юга накопила в своей среде безмерный запас агрессивности, гораздо более сильный, чем средний класс и чем рабочий класс как южного, так и восточного побережья Америки. Агрессивность всегда больше свойственна тем классам, которые занимают самые низкие социальные уровни у основания общественной пирамиды. Эти люди имеют в жизни мало радости, они необразованны и понимают, что их постепенно вытесняют из общественного потока. У них в жизни нет мотиваций и интересов. Такие люди накапливают в себе огромные запасы садистской ярости, отсутствующей у тех, кто занят на производстве и ощущает свою полную вовлеченность в общественный процесс или, по крайней мере, не полную оторванность от него. Такие люди имеют интересы, у них есть чувство, что они идут в ногу с остальным обществом. Вот почему люди, вовлеченные в жизнь общества, не несут в себе того объема садизма и агрессии, какой был у старой мелкой буржуазии Германии или у некоторых слоев населения в Америке.

У разных индивидов также различаются разные уровни развития агрессии. Например, приходит пациент на прием к доктору и говорит ему: «Я всех ненавижу. Я ненавижу свою жену, своих детей, людей, с которыми работаю. Нет никого, кого бы я ни ненавидел». Для психиатра и, надеюсь, для всех нас ясно, что пациент сам заявил нам о диагнозе своего заболевания. Конечно, этому пациенту не скажешь: «С вами все ясно. Это случай агрессивного инстинкта в действии». Вместо этого следует сказать, что характер этого человека построен так, что он постоянно производит агрессию. Теперь спросим: почему этот человек стал развиваться таким образом? Проанализировав социальные обстоятельства его жизни, историю его семьи, его прошлый опыт, нужно попытаться понять, почему такой высокий уровень агрессивности стал частью характера этого индивида, частью структуры его поведения. Нельзя заключить, как это сделали бы защитники теории инстинкта, говоря о войне: «С этим ничего не поделаешь. Перед нами еще одно свидетельство того, как сильна наша природная агрессивность».

Все знают агрессивных людей, но здесь я не имею в виду людей высоко раздражительных. Я говорю о людях деструктивных, ненавидящих, о людях-садистах. Наряду с ними существует множество людей миролюбивых, поражающих нас своей теплотой и незлобивостью, проявляемой ими не только как внешняя демонстрация, но и свойственной им по I самой их сути. Их миролюбие никак нельзя приравнивать к слабости или услужливости. Если не делать такого различия, то мы встанем на плохой путь. Многие пошли по такому пути, потому что не увидели этого различия. Большинство людей, взявших на себя труд повнимательнее посмотреть вокруг себя, знают очень хорошо, как важны такие характерологические различия.

Теперь настало время более внимательно посмотреть на суть понятия специфически человеческая агрессия. Все сказанное ранее по этому поводу доказывает, что это понятие не работает как «гидравлическая» модель. Можно провести различие между двумя типами агрессивности у людей. Первый тип, если можно так выразиться, биологически запрограммирован. Ему соответствует такой же защитный механизм, какой мы находим у животных. Второй тип — специфически человеческая разновидность агрессии, какой нет у животных. Он принимает форму, с одной стороны, человеческой жестокости, а с другой — страстной ненависти к жизни, носящей название некрофилии, понятия, подробности которого я здесь не имею возможности разъяснять.

Начнем с рассмотрения первого типа, т. е. с биологически запрограммированной человеческой агрессивности, идентичной животной агрессивности. Как уже говорилось выше, нейрофизиологическая организация животного такая же, что и у человека. Она заставляет его агрессивно реагировать, когда появляется угроза его жизненно важным интересам. Человеческое существо отвечает на угрозу таким же образом. Но у людей такая реакция, эта реактивная или защитная агрессивность, гораздо шире. Для этого существуют три причины.

Одна состоит в том, что животное ощущает угрозу только данного момента. Оно знает только одно: «Сейчас мне угрожают». Человек, обладая умственными способностями, может представить себе будущее. Следовательно, он может предполагать, что ему в будущем может грозить опасность, которой сейчас нет, но она может возникнуть. Таким образом он реагирует агрессивно не только на настоящую опасность, но и на ту, что ожидает его в будущем. При таких условиях реактивная агрессия получает гораздо большее поле для своего функционирования, так как количество людей очень велико, и также велико число ситуаций, когда угроза их существованию возникнет в будущем.

Другая причина, по которой реактивная агрессия у людей развивается более широкомасштабно, состоит в том, что люди склонны строить предположения, а животные не могут этого делать. Человека можно убедить, что существует угроза его жизни и свободе. Для этого применяют слова и символы. Животному нельзя «промывать мозги», так как оно не воспринимает слова и символы, применяемые при такой промывке. Если человека убедить, что ему угрожают, последует его субъективная реакция столь же сильная, как и в случае, если бы ему действительно угрожали. Его реакция та же самая, хотя он действует только на основании постороннего воздействия. Нет смысла долго обсуждать множество случаев, когда война началась, потому что людей заставили поверить, что им угрожают. Сила убеждения породила агрессивность, необходимую для вовлечения людей в сражение друг с другом.

Есть еще третья и последняя причина проявления человеческой агрессивности. У людей есть свои специфические интересы, тесно связанные с ценностями, идеалами, институтами, общественными ролями, с которыми они себя отождествляют. Угроза их идеалам или лицам, занимающим главенствующее место в их жизни, их институтам, святым для них, столь же устрашающа, как нападение на самого индивида или на его источник питания. Людям могут быть дороги различные веши: идеи свободы, чести, его родители, мать, отец, в отдельных культурах — его предки, государство, флаг, правительство, религия, Бог. Любая из этих ценностей, институтов или идеалов может быть важна для человека как его собственное физическое существование. При возникновении угрозы этим ценностям человек отвечает враждебностью.

Если соединить все три причины агрессии вместе, станет понятно, почему защитная агрессивная реакция у человека намного шире, чем у животных, хотя механизмы, производящие эту реакцию у человека и животных, одинаковы. Человек испытывает намного больше опасностей, чем животное, и сталкивается с большим числом вещей, опасных для его жизни, чем это бывает в жизни животных.

Человек и животное обладают одной и той же биологически запрограммированной реактивной агрессивностью, служащей защитой их жизненных интересов. Однако у человека есть виды агрессивности, не данные ему биологически. Они не служат его самообороне, а являются элементом его характера. Причины развития у индивидов этого вида агрессивности характера сложны, и я не в состоянии их здесь анализировать. Все же такие агрессивно настроенные люди — это реальность, и она встречается только среди людей. Далее я собираюсь сосредоточить внимание на самом этом феномене — на садистском характере как таковом.

Говоря о садизме, часто имеют в виду только сексуальную перверсию в сознании, скажем, такой случай, когда человек получает сексуальное удовлетворение, только если имеет возможность бить или оскорблять какую-то женщину. Садизм также может быть связан со страстью или желанием причинять физическую боль другому лицу. Однако суть садизма заключается в желании осуществлять контроль над другим живым существом, контроль полный м абсолютный. Таким другим существом может быть животное, ребенок или другой взрослый человек, но в каждом случае садист превращает другое существо в свою собственность, вещь, объект подчинения.

Когда какой-то человек делает другого человека беззащитным или заставляет его терпеть боль, он проявляет в этом случае осуществление чрезвычайной формы контроля, но это его не единственная форма. Эта форма садизма иногда свойственна учителям, охранникам мест тюремного заключения и т. д. Ясно, что эта разновидность садизма, не связанная с сексом в узком смысле этого слова, тем не менее может быть названа возбуждающей, сенсорной формой садизма. Эта форма также не последняя. Еще чаще встречается «холодный садизм», совсем не сенсорный и не имеющий ничего общего с сексуальностью, но по своему проявлению схожий с сенсорным и сексуальным садизмом: его цель — подчинение себе другой личности, полный контроль над ней, возможность моделировать и формировать ее, как будто бы мастер лепит горшок из глины.

Существуют еще менее ярко выраженные формы садизма, всем хорошо известные. Их проявляют самые разные люди, но чаще всего ими пользуются матери и боссы. В этом случае лицо осуществляет свой контроль над другим лицом не с целью причинить ему боль или вред, а как бы для его же пользы. Это лицо говорит своему подопечному, как ему нужно вести себя. Подчиненный все делает, как ему велят, и все это как бы для его блага. Такая ситуация в действительности может быть благом для него или, лучше сказать, выгодной ему, но на самом-то деле он теряет свою свободу и самостоятельность. Привязанность матерей к своим сыновьям или отцов к своим сыновьям часто бывает окрашена такой разновидностью садизма. Индивид-садист даже полностью не осознает своих садистских намерений, потому что он «имеет в виду только хорошее». Даже жертва такого садизма не понимает своего положения, потому что она видит только получаемую ею выгоду. Одно только она не видит, что ее душа портится, что она становится покорным, раболепным, зависимым существом.

Вот пример чрезвычайной формы садизма — человека со страстью к абсолютному всевластию, пожелавшего стать Богом. Такую фигуру мы встречаем в пьесе Камю «Калигула». Калигула, этот римский император, был тираном с неограниченною властью. Вначале он не очень выделялся среди (других людей, но когда почувствовал, что оказался в особых условиях, недоступных для обычного человека, он понял, что нет пределов его власти. Цепь своих преступлений он начал с насилия над женами своих друзей. Он сам сообщил им об этом своем поступке, выражаясь намеками. Друзья его оказались в такой зависимой ситуации, что, Даже возмущаясь поведением Калигулы, вынуждены были льстить ему и выражать ему свое почтение. Они боялись, что он убьет их, и поэтому не показывали ему свой гнев и негодование. Все равно он их убил, вначале — одного, потом — другого, когда ему захотелось это сделать. Он убил их не потому, что они ему мешали, а чтобы показать, что может убить любого, когда захочет, осуществив таким образом свою власть, свое могущество. Но даже такая власть не удовлетворяет желания Калигулы быть всемогущим. Способность убивать в конечном счете тоже ограничена. Стремление Калигулы к всемогуществу принимает форму так называемого символического желания, очень искусно показанного Камю в этой пьесе. Калигула пожелал получить Луну. Если бы он сегодня заявил об этом желании, он бы выглядел нелепым. А несколько десятилетий назад этот приказ прозвучал бы примерно так: «Я хочу невозможного. Я хочу такой власти, какой не может быть ни у одного человека. Я — единственная личность, имеющая значение. Я — Бог. Я обладаю властью над всем и над всеми. Я могу заиметь все, что захочу».

Человек со страстью к абсолютному контролю пытается всех обмануть, перейти все пределы, ограничивающие человеческое существование, а наша невозможность стать всемогущими составляет часть человеческой обусловленности. Человек, стремящийся получить много, слишком много власти, встает перед лицом смерти и видит, как он бессилен перед природой. Камю показывает в своей пьесе очень убедительно, что Калигула на самом-то деле не очень отличается от других людей, пока не становится безумным. Он сходит с ума, потому что пытается нарушить пределы человеческого существования. Так будет с каждым, кто предпримет такую же попытку. Он не сможет вернуться в человеческие рамки. На примере Калигулы можно видеть, что сумасшествие — это на самом деле не болезнь, как мы ее себе обычно представляем, а своеобразный способ решения проблемы человеческого существования. Сумасшедший человек отрицает безвластие, от которого каждый из нас страдает, так как в своих мечтах каждый из нас беспределен. Он ведет себя так, как будто бы ему все позволено. Безвластие — это наша реальность. Когда человек настаивает на осуществлении своей безграничной цели, он обязательно теряет разум. Соглашаясь с такой трактовкой сумасшествия, можно говорить о нем не как о болезни, а как о своеобразной философии или, говоря еще точнее, о форме религии. Сумасшествие — это попытка отрицать человеческое безвластие, весьма специфическая форма притворства, иллюзии, будто человек всемогущ.

Пятьдесят лет тому назад мы бы еще могли поверить, что Калигулы существовали только в римской истории. Двадцатый век уже дал нам новый урожай калигул — в Европе, Америке, Африке — повсюду. Они почувствовали вкус неограниченной власти и безраздельно и страстно стали решать свои экзистенциальные проблемы, не желая признавать какие-либо ограничения своих желаний. Такое поведение характерно как для Сталина, так и для Гитлера. Отвергнув пределы человеческого существования, они попали на путь своеобразного сумасшествия.

К счастью, большинству людей с садистскими наклонностями в форме стремления к осуществлению полного контроля над другими людьми приходится удовлетворяться практикой холодного садизма в более мелких формах, хотя явно с целью получения удовольствия. Известно, что родители могут садистски относиться к своим детям, стремясь их абсолютно во всем контролировать. Сейчас это случается реже, чем было раньше, потому что дети не хотят мириться с полным подчинением. Двадцать, тридцать и сорок лет тому назад такое явление было почти обычной практикой. Врачам приходится констатировать много случаев, когда детей доставляет в больницу с серьезными увечьями, полученными в результате родительских побоев и оскорблений. Процент выявления подобных случаев очень мал по сравнению с количеством таких происшествий, остающихся неизвестными.

Как по закону, так и по традиции родителям позволено делать со своими детьми все, что им угодно. Они могут так поступать, потому что всегда имеют возможность заявить, что все делают ради блага своего ребенка, а также и потому, что люди не очень большое внимание обращают на свидетельства родительской расправы. Можно написать тома о различной степени контроля родителей над своими детьми и об огромном количестве несомненно садистских оскорблений, нанесенных родителями своим детям, чтобы осуществить этот контроль. Так же можно сказать о полицейских, нянях, тюремных охранниках и т. д. Их власть не столь велика, как была у Калигулы. Им тоже приходится подчиняться приказам. Они — очень мелкие винтики в большой машине и имеют мало прав в решении дел своих подчиненных. В сравнении же с детьми, больными и заключенными, с которыми они имеют дело, у них власть большая. Я не хочу сказать, что почти все учителя и няни — садисты. Напротив, огромное число людей становится учителями и нянями, потому что они чувствуют глубокую потребность помогать другим, они благорасположены к людям и любят своих ближних. Здесь я говорю не о них, а о тех, кто руководствуется совсем другими мотивами. Они часто даже не понимают, что за разумной схемой поведения, созданной ими для себя, работает их страсть к контролю над другими людьми.

Такой же страстью очень часто страдают бюрократы. Позвольте мне привести здесь пример, всеми вами часто наблюдаемый. Вообразите себе человека за окном конторы. Перед ним стоит очередь из пятнадцати человек. Перед окончанием рабочего дня остаются стоять двое. Как только часы показывают пять часов, бюрократ захлопывает окно конторы, отказываясь принять тех последних двоих, уже простоявших тридцать минут. На его губах тень улыбки. Ясно видно, что его улыбка садистская. Он рад, что двоим людям придется уйти, потому что у него есть власть, позволяющая ему заставить их простоять напрасно, а завтра прийти к нему снова. Он бы вполне мог им уделить еще одну или две минуты, но он этого не сделает. Добрый человек нашел бы время, и в большинстве случаев люди так и поступают. Но садист закрывает свое окно не потому, что закончилось его рабочее время, а потому что ему приятно это сделать, возможно, у него маленькая зарплата. И все-таки для садиста удовольствие так же дорого, как и деньги, и если бы ему такое поведение не приносило удовлетворения, он бы так не поступал.

Теперь мне хочется рассказать о садисте, который не только проявлял власть над другими, но и наслаждался возможностью унизить человека. Таков был Генрих Гиммлер. Вот коротенькое письмо, написанное им графу Адальберту Коттулинскому, офицеру СС, занимавшему важный пост: «Дорогой Коттулинский, вы перенесли серьезное сердечное заболевание. Ради вашего здоровья я приказываю вам полностью прекратить курить в течение двух последующих лет. Потом вы представите мне доклад врача о состоянии вашего здоровья. На основании этого доклада я решу, можно ли вам снова начать курить. Хайль Гитлер!». Перед нами случай не только осуществления контроля над другим человеком, но и его унижение. Гиммлер обращается к этому взрослому человеку как к школьнику, несмышленышу. Стиль его письма социально окрашен возможностью принизить человека. Гиммлер устанавливает свой контроль над человеком. Он даже его врачу не разрешает проследить за здоровьем Коттулинского и решить, можно ли его пациенту снова начать курить. Гиммлер оставляет это решение за собой.