Правильно объясняем, чего мы от них хотим. и учим этому других людей…

Правильно объясняем, чего мы от них хотим. и учим этому других людей…

Это беда взрослых — неумение спокойно объяснить, чего им от ребенка, собственно, нужно. Вроде бы папа или мама хотят, как лучше, а излагают свои мысли слишком эмоционально, что ребенок воспринимает как «неуважение» и «наезд» по отношению к нему. Когда Томми пытается указать Алексу на то, что он плохо отмыл руки от уличной грязи, а уже направляется к обеденному столу, он не говорит про то, что это негигиенично и вредно. Он говорит, что такой большой парень не умеет мыть руки, и над ним скоро вся школа будет смеяться, причем таким тоном, что даже мне тут же хочется спрятаться. Но вот руки уже помыли, все вроде бы уладилось, однако ребенок ест со слезами на глазах, а муж все еще на взводе: «Нет, ну ничего себе! Мой сын — грязнуля!»

«Папа просто волнуется за тебя. Томми, не нервничай, успокойся!» — пытаюсь вставить я свое слово и… нечаянно подливаю масла в огонь. «Я не грязнуля!» — бурчит Алекс, надувшись и отставив тарелку. «Я спокоен! — взрывается Томми. — А вот ты ему во всем потакаешь! Лучше объясни еще раз, что так нельзя, а надо вот так!»…

Справедливости ради могу сказать, что такое бывает не часто. Но… все-таки порой бывает! А значит, пора взяться за нас, взрослых. В конце концов, от таких затянувшихся разборок портятся не только настроение, но и аппетит, нервы и отношения в семье.

Не такая уж редкость, когда взрослые не могут спокойно и четко объяснить ребенку, чего они от него хотят, внятно озвучить ему свои ожидания. При этом они бесконечно его ругают, привлекают посторонних людей, чтобы те внушили сыну или дочери, каким ему (или ей) надо быть. Бедный ребенок запутывается и начинает думать не о том, как правильно следует поступить. Он думает, что родители — злые тираны, которые его не очень-то любят.

Я предложила Алексу после его прихода с прогулки помыть руки с мылом вместе. «У тебя же они совсем чистые», — хитро прищурился он. «Это только кажется. Я только что протирала пыль на полке с книгами». Он согласился. Мы поболтали о микробах, которые не видны без микроскопа. Я даже пообещала как-нибудь вскорости при случае показать ему микроскоп. Ясное дело, в семь лет Алекс не очень-то в таких штуках разбирается, но, кажется, пора ему объяснить. Как все мальчишки, он заинтересовался непонятным ему техническим приспособлением, позволяющим видеть то, что не видно всем остальным. «Это что, похоже на калейдоскоп?» — спросил Алекс. «Не совсем, — ответила я. — Но примерно похоже».

Может, я и говорю иногда со своими и чужими детьми, как ребенок. Мне кажется, они меня понимают лучше на своем «языке». Умение правильно обсудить возникшую проблему с ребенком — это своеобразное педагогическое искусство. Я всегда стараюсь помнить, что мы с ним говорим на равных. Мы ведь не борьбу ведем, а сотрудничаем, это вообще мой принцип по жизни — устанавливать отношения сотрудничества, а не соперничества. Мне самой так спокойнее. Но и у меня иногда это не совсем выходит. А получается так, по моим наблюдениям, в тех случаях, когда я выхожу из себя, когда меня что-то вдруг выбивает из привычной колеи. Например, зимой, выйдя во дворик нашего дома, я неожиданно увидела своих детей сидящими на крыше беседки. Вместо того чтобы спокойно попросить их слезть, я устроила скандал с криками типа: «Немедленно слезьте! Вы же оттуда сейчас свалитесь!» Потом у забора остановилась проходившая мимо соседка миссис Томпсон. «О, дети на беседке! — удивилась она. — Милые крошки, как вам это удалось?!». — «Действительно! — осенило меня. — Могу поспорить, слезть вам так просто оттуда не удастся. Сейчас начнете реветь и попросите вас снять. Так вот знайте: я вас не сниму!» — войдя в раж, я пообещала, что Алекс и Элис просидят на крыше беседки до позднего вечера, когда прогноз погоды обещал проливной дождь, который их намочит до последней нитки.

Не успела я закончить монолог под аханье миссис Томпсон, как мои малыши со смехом (хотя и не без возгласов и воплей) оказались на земле. Выразив удивление их неземными талантами к лазанью, я тут же поспешила высказать и надежду, что больше этого зрелища не увижу. «Ваша мама права, это небезопасно», — уходя, подтвердила соседка (за что миссис Томпсон отдельное спасибо).

— Ладно, мы не будем… Не надо волноваться… Нам самим лазать там уже надоело, — сказали дети. И точно, больше я их там не видела — видела только на горке и заборе, но и Бог уже с ним, с забором. Это все же не крыша высотой почти в три метра!

Я перелопатила за апрель кучу педагогической литературы и сделала вывод, что сотрудничество с детьми возможно. Но для этого надо с раннего детства вести с ними диалог, а не монолог. Если разговор начинается со слов «Я говорю, а ты молчи и слушай» — честное слово, не пройдет и нескольких лет, как нам придется говорить ребенку совсем другое. Например, «Что ты не отвечаешь, я же тебя спрашиваю, а не эту стенку». Или упрекать его в том, что он не делится с нами своими новостями и размышлениями. У меня немало знакомых, с детьми которых сейчас происходят или происходили в прошлом именно такого рода истории. Если коротко, это называется не чем иным, как отчуждением.

Но ведь мне интересно, что думают и чувствуют мои дети — и в этом весь секрет. Так же интересно было это в отношении меня и моей сестры моим родителям (да и сейчас это интересует их тоже). Я взяла себя в руки и перестала (чем очень горжусь) давать волю своим эмоциям, не позволила им больше вредить моим отношениям с детьми. Пусть они с самого раннего возраста чувствуют каждый день: они родителям интересны, каждая их мысль нас интересует, а кое-что мы попросим их объяснить, потому что они понимают это даже лучше нас!

Кстати, это правда. Мы, взрослые, полагаем, что в силу своего возраста и опыта можем считаться всезнайками, пусть даже и только по сравнению с малышами, но давайте же признаемся, что это не верно. Я, например, призналась себе в этом легко. Весь апрель я не корчила из себя всезнайку по принципу «Ты не понимаешь, я тебе все объясню», а делала наоборот — спрашивала у детей. И, если честно, почему-то абсолютно не удивилась, когда дети с первого же раза с готовностью начинали объяснять, что к чему.

«Главное, — сказала я Томми, когда Алекс и Элис уже мирно спали в своих комнатах на втором этаже, — чтобы они не думали, не ожидали, что их тут же осадят и начнут доказывать их неправоту». Он начал вспоминать свое детство, и мы прекрасно провели вечер.

Итак, я решила назвать свою задачу так: «Создать погоду для солнышка». Для солнечных дней в нашем доме. И для своих двух солнышек…

Я решила, что отныне буду с детьми спокойной и уверенной. Вообще говоря, такой следует быть не только с детьми, но их воспитание — отличный повод для самодисциплины и приведения в порядок своего внутреннего состояния. Я понаблюдала за окружающими и заметила, что часть взрослых выглядят подавленными, бессильными и словно потерявшими надежду и веру. Так нельзя. Я не буду брать с них пример!

Именно бессилие (вернее, его ощущение) становится причиной окриков, раздражения и конфликтов. Я искренне перестала понимать, зачем властное принуждение по отношению к детям, для чего все эти попытки «принять меры», которые ничем не лучше наплевательского отношения и бездеятельной вседозволенности. С другой стороны, я иногда страдаю излишним «демократизмом» по отношению к своим отпрыскам и не в меру опасаюсь ограничить их свободу. Запреты порой тоже нужны, хотя я запрещать страсть как не люблю и делаю это лишь в особых случаях. Например, если идея Алекса становится опасной для его здоровья или желания Элис в случае их исполнения принесут ей больше вреда, чем пользы.

Я уселась в плетеное кресло в гостиной и устроила медитацию, чтобы достичь спокойствия и уверенности. Ведь без этого, как я поняла, быть хорошим родителем практически невозможно. Итак, что главное? То, что лично я и каждый родитель в ответе за воспитание детей. У каждого, и у меня тоже, есть свои жизненные принципы и ценности. И каждый считает свои принципы хорошими. Так вот их и надо передать своим детям. Разве можно не дать им того, что нам самим кажется лучшим?

Вера в себя очень важна для мам и пап. Томми всегда был более уверенным, или мне так казалось, чем я сама. Но порой на него что-то находило, и он начинал повышать голос (как выяснялось позже, сам этого не замечая). Я также каждый раз могла выяснить, что его нервозности и раздражительности предшествовали какие-то проблемы вне дома, порождающие его внутреннюю неуверенность или моральную усталость. Я сделала все для того, чтобы и Томми, и я обрели и преумножили веру в себя, потому что любые крайности родительского воспитания — от неуверенности в себе, в своих родительских полномочиях. Кроме того, не знаю, как вы, а я иногда не верю и в детей. Я имею в виду, в то, что сын и дочь — самостоятельные личности, на которые не повлияешь, потеряв доверительность отношений.

Муж моей подруги Энджи говорит, что добиться доверия и любви детей проще всего, ведя себя с ними «по-дружески». Быть для ребенка другом, с одной стороны, просто отлично, но, как я замечаю, приятельская роль мужа Энджи позволяет их детям время от времени выходить за рамки дозволенного. Подруга это подтверждает, когда рассказывает мне некоторые случаи из их жизни. Например, папа играет с сыном во дворе в футбол в первый день каникул, что просто прекрасно, но общий интерес к футболу даже не сопровождается вопросом отца, как сын окончил свой четвертый класс, какие у него оценки и впечатления от учебного года… Мне это не очень понятно. Я все же скорее могу пожурить детей за недочеты в их поведении, чем собирать с ними фантики. Приятельские отношения с детьми могут нас здорово подвести. Ведь мы можем забыть о своей роли воспитателя, а она держится на авторитете. Да и не к лицу взрослому человеку, уподобляясь малышу, перенимать его привычки и манеру поведения.

Из них меня особенно шокирует, когда взрослые начинают поступать по принципу «назло».

Твердость и последовательность — важные родительские качества. Мне кажется, что у нас с Томми они есть. И когда я прихожу к такому выводу, то понимаю, откуда берется мое спокойствие. В то же время я знаю, что быть с детьми твердыми вовсе не означает быть грубыми. Ведь так можно легко привить грубость им самим, а я не хочу, чтобы Алекс, повзрослев, мог, к примеру, разговаривать с отцом на повышенных тонах, а Элис — врать родителям. Нет, грубить и врать детям я себе не позволяю. Но мои дети с детства привыкают к тому, что в этой жизни есть определенные границы и правила, с которыми нужно считаться.

Я составила себе план, как обучить ребенка ответственности и самостоятельности, не травмируя его.

Во-первых, нужно предлагать ему понятные и четкие правила действий: «Делай так, а не этак». Постепенно ответственность за исполнение этих правил нужно все больше перекладывать на самого ребенка.

Во-вторых, если он со мной не соглашается — нужно дать ему это сделать. С одним условием: если при этом он выражает несогласие уважительно по отношению к родителю.

Третий пункт для меня самой неожиданно стал камнем преткновения. «Не выполнять за Элис и Алекса дела, за которые они сами отвечают». Я стала отдергивать руку от разбросанных книжек и одежек, когда она опять тянулась быстренько собрать их и сложить куда следует. Самоконтроль помог. Вторым шагом стали напоминания детям навести порядок самостоятельно. Когда это не помогало, я придумала призы за хорошую работу и соревнование между детьми, у кого порядок лучше.

Я позволяла детям действовать самостоятельно и даже экспериментировать, но при этом постаралась не забывать, что они должны сами отвечать за последствия своих решений и исправлять ошибки. Итак, пятое правило: давай свободу, но и возлагай ответственность!

И еще: я уверена на 100 % в том, что именно родители, и особенно мать, обязаны помогать своим детям раскрыть свои сильные стороны. А они есть у каждого. Как и слабые. Обо всем этом на протяжении апреля я провела с Элис и Алексом индивидуальные беседы с глазу на глаз. Я старалась говорить с ними просто, не делая далеко идущих выводов, чтобы не задеть личность каждого. Например, Алекс на занятиях облил другого мальчика клеем. Я могла бы живо описать сыну, какой он ужасный бяка. Но человек и его поступок — не одно и то же, и раз уж этот принцип справедлив в отношении взрослых людей, то, скажу я вам, по отношению к маленькому человечку он справедлив вдвойне. Я не могла не сказать Алексу, как я недовольна его конкретным поступком, но не стала обобщать и переходить на личность. Я могла бы просто его этим оскорбить, каким-нибудь: «Вечно ты такой…! Сякой…!» Я твердо знаю, что нельзя называть ребенка тупицей за двойку, а за запах пива предсказывать ему место в рядах алкоголиков. Это то же самое, что девочку, которую впервые вечером заметили в компании мальчиков, называть бранным словом. А ведь это часто любимое занятие заботливых мамаш…

Еще я записала себе правило не афишировать ошибки, которые делают дети. Это наше с ними личное дело, мы вполне нормально поговорим о нем без присутствия чужих и посторонних. Каюсь, пару раз, несмотря на понимание этого принципа, я проболталась об этих ошибках, причем однажды прямо при них. В итоге получила слезы Элис и смех Алекса, и пришлось выпроводить гостей, чтобы поговорить с детьми наедине. С большим трудом удалось их помирить, и я пообещала им никогда больше не вмешивать в наши разборы полетов посторонних. Нельзя, чтобы дети чувствовали унижение. Кроме того, именно в апреле, совершенствуясь как родитель для своего счастья и счастья ближних, я поставила на место мужа Энджи, который при мне разговаривал с ребенком с иронией и сарказмом.

Всегда есть благоприятный момент, чтобы поговорить с детьми. Я не имею привычки перебивать людей, но иногда мне приходится делать это почти в наглую (я к этому постепенно привыкла в силу своей профессии), чтобы просто направить разговор, когда собеседник уходит от темы. С Алексом, который обычно немногословен, этого делать мне ни разу не приходилось. Но эта проблема недослушивания вечно возникала с болтушкой Элис. Я сделала в этом месяце все для того, чтобы научиться слушать дочь, не перебивая. Если ребенок говорит о чем-то долго или то и дело возвращается к какой-то теме (у Элис в апреле это была тема покупки нового велосипеда), значит, его это волнует. Я дала ей выговориться. Элис тревожилась из-за поломки ее старого любимого синего велика, потому что папа сказал, что она пожаловалась на поломку слишком поздно, и потерялась какая-то суперважная железяка, которую он вряд ли сможет заменить, даже перебрав весь арсенал запасных железяк в своем гараже. Что ж, учитывая любовь детей к своим первым личным транспортным средствам, ее тревогу за будущие передвижения по нашему кварталу с компанией таких же двухколесных друзей можно было понять. Я пообещала купить ей такой же велосипед, если она даст слово не падать с него, ездить аккуратнее, и не терять детали. Элис все это вполне устроило.

Но велосипед может показаться мелочью по сравнению с тем, какие проблемы могут возникать с детьми. Как только я стала каждый день думать о том, правильно ли я и Томми разговариваем с ними, в нашем общении проблем больше не возникло ни разу. Даже вспыльчивый папа моих детей перестал давать повод для напоминаний о том, что «эмоционально говорить» иногда для окружающих означает «повышать голос», или попросту орать на них. Думаю, как только ты становишься внутренне готов к конструктивному диалогу с детьми (и вообще с кем бы то ни было), нужный тон и нужные слова приходят сами. Ребенка нужно всегда стараться понять, а самое главное — находить компромиссное решение и взаимоприемлемую позицию в разных вопросах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.