2. Агрессивность и соревновательность

2. Агрессивность и соревновательность

Только тот, кто готов пойти на чрезмерный риск, узнает, как далеко вообще он может зайти.

Томас Элиот

Характерные черты гегемонной маскулинности – высокая соревновательность, агрессивность, стремление к достижению, любовь к новизне и риску, «крутизна» – являются нормативными, базовыми для любой мужской культуры. А как обстоит дело со среднестатистическим мужчиной? Насколько распространены среди мужчин эти качества, как они сочетаются друг с другом и проявляются в разных социальных контекстах?

Согласно метаанализам, гендерные различия в агрессивности реально существуют, но большей частью являются умеренными, средними (Hyde, 2005), многое зависит от характера оцениваемого поведения и социального контекста. Черты личности и свойства ее поведения далеко не одно и то же.

Соревновательность и агрессивность тесно связаны с эмоциональным миром личности, который описывается множеством разных, сплошь и рядом не соподчиненных друг с другом понятий: чувства, эмоции, эмоциональная реактивность, эмоциональность, регулирование эмоций (эмоциональный самоконтроль), эмоциональная культура, эмоциональная компетентность, эмоциональная коммуникация и даже «эмоциональный интеллект». В общей сложности, психологи насчитали 412 отдельных эмоций. Иногда эмоциональные реакции подразделяют на первичные и вторичные (Greenberg, Safran, 1987). Первичные – это непосредственные эмоциональные реакции (такие, как страх, гнев или печаль), вызываемые конкретной причиной (например, физической угрозой собственной безопасности или потерей любимого) и измеряемые силой реакции (например, интенсивностью или частотой переживания чувства). Вторичные реакции – это индивидуально выработанные реакции на переживание первичных эмоций (например, боязнь испытывать страх или чувство тревоги по поводу переживаемого гнева).

Половые/гендерные различия существуют на обоих уровнях, начиная с психофизиологии и степени выразительности лица и кончая способностью расшифровывать эмоциональное выражение других людей и описывать собственные переживаний. Поскольку мужчины реже женщин выражают свои эмоции, хуже расшифровывают выражение лица других людей и реже сообщают о своих отрицательных эмоциональных переживаниях, их считают менее эмоциональными, чем женщины. При национальном опросе ФОМ «Чувства и эмоции в нашей жизни» (июнь 2007 г.) на вопрос «Скажите, пожалуйста, вы считаете себя эмоциональным или неэмоциональным человеком?» эмоциональными признали себя 57 % российских мужчин и 69 % женщин. На вопрос «Скажите, пожалуйста, а вам обычно легко или трудно сдержать, скрыть свои эмоции?» вариант «трудно» выбрали 27 % мужчин и 37 % женщин (Вовк, 2007б).

Особенно велики различия в переживании и передаче более тонких вторичных эмоций. Женщины чаще мужчин выражают чувства грусти, страха, стыда и вины, тогда как мужчины больше сообщают о переживаниях, связанных с властью (например, гнев). Сравнение данных по 37 странам показало, что эти различия культурно универсальны (Fisher et al., 2004).

У мужчин и женщин разная эмоциональная память. Ученые из Стэнфордского университета сканировали мозг 12 мужчин и 12 женщин в то время, когда им показывали серию из 96 образов, из которых одни были нейтральными, скучными, а другие эмоционально-заряженными, вызывающими тревогу. Три недели спустя испытуемым показали те же самые образы плюс 48 новых и предложили вспомнить, какие из этих 144 картинок им уже знакомы. Оказалось, что скучные картинки мужчины и женщины запомнили одинаково, а эмоционально заряженные сцены женщины запомнили на 10–15 % лучше. Причем во время сканирования эмоционально заряженных образов у мужчин и женщин активизировались разные участки мозга, у женщин ярче светилась левая сторона мозга, а у мужчин – правая. Поскольку левая сторона мозга ассоциируется с речью, ученые предполагают, что просмотр эмоциональных сцен вызывал у испытуемых женщин внутренний диалог, что и способствовало лучшему запоминанию этих сцен (Canli et al., 2002). Позднейшие исследования эти выводы подтвердили.

Женщины лучше мужчин способны описывать свои личные воспоминания (Herlitz, Rehnman, 2007). Их воспоминания содержат больше конкретных эпизодов, связанных с человеческими взаимоотношениями. Это доказано большим популяционным исследованием взрослых (от 35 до 80 лет), которые должны были запомнить ранее предложенные им слова, предметы и действия. Женщины также во всех возрастах лучше мужчин распознают лица (Lewin, Herlitz, 2002; Lewin, Wolgers, Herlitz, 2001). Эти различия проявляются в мужских и женских дневниках и автобиографиях (см.: Пушкарева, 2007), косвенно подтверждая гипотезу Ричарда Липпы, что женщины больше ориентируются на людей, чем на вещи.

Различия мужской и женской эмоциональности связаны с особенностями мужского и женского стиля мышления. По мнению кембриджского психолога Саймона Бэрон-Коена (Baron-Cohen 2003), у женщин лучше развита эмпатия, то есть способность непосредственного вчувствования в чужие эмоциональные переживания (мозг типа E), тогда как мужчины являются скорее систематизаторами, их мозг (мозг типа S) запрограммирован на то, чтобы исследовать законы функционирования вещей (это близко к тому, что было сказано выше об экспрессивности и инструментальности и об особенностях мужских и женских хобби и интересов). Среди обследованных в лаборатории Бэрон-Коена людей типично «женский», «эмпатизирующий» мозг типа E проявили 44 % женщин и 17 % мужчин, а типично «мужской», «систематизирующий» мозг типа S – 54 % мужчин и 17 % женщин. Однако эти свойства не являются взаимоисключающими, существует значительное число обладателей и обладательниц «сбалансированного» мозга (мозг типа B), которые одинаково хорошо (или одинаково плохо) справляются с обоими типами задач. Кроме того, в основе этой дифференциации могут лежать не имманентные свойства «мужского» и «женского» мозга, предположительно уходящие своими корнями в эволюционную биологию, а особенности индивидуального развития и те нормы, которые общество предписывает мальчикам и девочкам.

Сила и способы проявления эмоциональной реакции зависят от социальной ситуации, которая часто имеет для мужчин и женщин разное значение. В отличие от психофизиологов, говорящих о пониженной эмоциональности мужчин, социальные психологи склонны думать, что «мужчины так же эмоциональны, как женщины, но их эмоции возникают в несколько ином контексте, как функция социальных процессов, которые они переживают в этих контекстах» (Larson, Pleck, 1999. P. 27). Недаром результаты экспериментальных исследований зачастую противоречивы.

Например, в исследованиях, основанных на словесных самоотчетах, женщины выглядят более тревожными и чаще испытывающими страх, чем мужчины, тогда как объективное, с помощью кожно-гальванической реакции, измерение эмоциональных реакций мужчин и женщин в стрессовых ситуациях показывает, что гендерные различия невелики. Сопоставляя эти факты с тем, что традиционная мужская роль запрещает мальчику (мужчине) испытывать страх, психологи предполагают, что мальчики просто подавляют или утаивают часть своих, не соответствующих канону маскулинности, чувств и переживаний, о которых женщины говорят открыто. Недаром мужчины имеют в этих вопросах более высокие показатели по контрольным шкалам «лжи» и «психологической защиты».

Экспериментальные исследования на довольно больших выборках (Jakupcak et al., 2003) показывают, что эмоциональные реакции мужчин сильно зависят от идеологии маскулинности. Мужчины, придерживающиеся менее традиционной идеологии, переживают первичные эмоции гораздо интенсивнее, чем те, кто считает, что мужчина всегда должен держать себя в руках. Жесткая маскулинная идеология побуждает бояться не только таких специфически «немужественных» чувств, как страх, тревога или нежность, но и любых аффективных состояний, которые ассоциируются с потерей самообладания. Подавление и скрывание эмоций – элемент стратегии сохранения контроля над своими переживаниями и опытом (Timmers, Fischer, Manstead, 2003).

Нормативные запреты и нежелание выглядеть слабым, немужественным блокирует выражение чувств у мужчин, которые рассматривают любые неконтролируемые эмоции как признак зависимого, подчиненного статуса. Недаром в нормативных определениях маскулинности часто педалируется эмоциональная невыразительность, за исключением чувства гнева как признака необходимой воину или борцу агрессивности и одновременно – средства устрашения врага. Хотя это кажется всего лишь «правилом дисплея», «выражение» и «переживание» взаимосвязаны.

Для понимания этих тонких переходов структурный анализ индивидуальных различий между мужчинами и женщинами (gender-as-difference) дополняется процессуальным анализом межличностных взаимоотношений (gender-as-process), причем общение мужчин друг с другом, особенно на работе, рассматривается отдельно от общения мужчин с женщинами, прежде всего в семье. Чтобы зафиксировать спонтанно возникающие, неконтролируемые эмоции, психологи применили такой метод. Испытуемые постоянно носили пейджер, в определенное время суток им звонили и просили сообщить их эмоциональное состояние в данный момент (непосредственный отчет дает меньше искажений, чем ретроспективные самоотчеты). Хотя разница между мальчиками-подростками и девочками-подростками при описании своих эмоциональных состояний оказалась меньше, чем между взрослыми мужчинами и женщинами, гендерные различия были значительными. Мальчики реже девочек сообщали о положительных эмоциях (чувство радости, возбуждения) и значительно чаще – о чувстве тревоги и беспокойства. В то же время мальчики, как и взрослые мужчины, чаще девочек осознавали себя сильными и соревновательными(Larson, Pleck, 1999).

Степень психологических гендерных различий зависит не только от типа индивидуальности (одни люди склонны к тревоге и депрессии, а другие – нет), но и от социального контекста – с кем и по какому поводу индивид в данный момент взаимодействует. Отношения между мужчинами на работе в основном безличны и соревновательны, между ними редко возникают нежные чувства. В домашней среде, с женщинами и детьми характер общения другой, вместе с ним изменяются и мужские чувства. Как полагают Ларсон и Плек, у мужчин и женщин не столько разная эмоциональная реактивность, сколько разная эмоциональная культура: от мужчин требуется максимум самоконтроля и сдержанности, тогда как у женщин проявление чувств допускается и предполагается. Соответствующие навыки вырабатываются в детстве, в процессе общения детей друг с другом, которое чаще всего происходит в условиях гендерной сегрегации. Позже, когда мальчики и девочки начинают интенсивно интересоваться друг другом, ранее выработанные ими качества зачастую оказываются дисфункциональными, но изменить сложившуюся систему самоконтроля уже сложно.

Впрочем, как и во всякой другой деятельности, здесь существуют большие внутригендерные социальные вариации. Например, доказано, что женщины, занятые в сфере соревновательного индивидуализма (бизнес, соревновательный спорт), и мужчины, задействованные в сфере межличностных отношений и взаимной поддержки, становятся более похожими друг на друга, чем те, кто живет в более традиционной культуре.

Все это необходимо иметь в виду, говоря о мужской агрессии. В массовой литературе мнения на сей счет часто бывают полярными. Одни авторы утверждают, что мужчины самой природой предназначены быть насильниками и агрессорами, потому что агрессивное поведение детерминируется и стимулируется тестостероном, а любые попытки его модификации эквивалентны кастрации или психологической девирилизации мужчин. Другие, напротив, считают мужскую агрессивность исключительно следствием неправильного воспитания мальчиков. По мнению автора популярной американской книги «Мальчики останутся мальчиками. Как разорвать связь между маскулинностью и насилием» (Miedzian, 1991), спасти человечество от мужской агрессивности можно лишь путем радикального изменения воспитания мальчиков, которых нужно с раннего детства готовить к отцовству и учить мирно разрешать конфликты. За поведением взрослых мужчин также нужен контроль. Следует запретить все виды агрессивных спортивных игр, включая футбол и бокс, дети должны смотреть по ТВ только специальные программы, без агрессии и секса, подросткам не следует продавать диски хэви-металл и т. д.

Впрочем, крайние точки зрения редко подтверждаются. Прежде всего, сами понятия агрессии и агрессивности многозначны (Бэрон, Ричардсон, 1997; Берковиц, 2001; Реан, 2001 и др.). В общем виде, агрессивными называются действия, умышленно направленные на причинение вреда кому-либо другому (или самому себе). По способу действия психологи различают агрессию физическую и вербальную, активную и пассивную, прямую и косвенную, а по мотивации – враждебную (когда главной целью является причинение вреда жертве) и инструментальную (когда агрессия является не самоцелью, а только средством достижения каких-то других целей, например достижения господства, власти и т. п.). Не совпадают и понятия агрессии и насилия (violence), причем оба эти явления могут быть как анти-, так и просоциальными. Инструментальная агрессия легко смешивается с потребностью в достижении, высокой соревновательностью, предприимчивостью, готовностью и умением отстаивать свои интересы, стремлением к власти и т. п. Вероятность сочетания этих мотивов или реализации их с помощью насильственных методов зависит, с одной стороны, от принятых в обществе методов разрешения конфликтов и распространенности в нем «культуры насилия», а с другой – от индивидуальных особенностей личности.

В разговорах о человеческой агрессивности часто используются аналогии с поведением животных. О повышенной (по сравнению с самками) драчливости и агрессивности самцов существует огромная этологическая литература, начиная с классических работ Конрада Лоренца. Между поведением доминантного Альфа-самца, пахана преступной шайки и авторитарного политического лидера действительно много общего (Дольник, 2007; Протопопов). Но при всей эвристической ценности таких сравнений следует учитывать, что формы и характер внутригруппового насилия – против кого оно направлено, в чем оно проявляется и как поддерживается – зависят от особенностей видового образа жизни и даже отдельно взятой популяции животных. Этой темой серьезно занимаются этологи и приматологи. Изучение агрессивности как проявления индивидуального состояния индивида (индивидуальная модель) дополняется и отчасти заменяется при этом пониманием агрессии как производной конфликта интересов и одного из способов социального решения конфликта (модель отношений) (см. об этом подробнее: Агрессия и мирное сосуществование, 2006).

Кровожадные самцы. Материал к размышлению

Одно из интереснейших свидетельств этого – книга известного приматолога, профессора биологической антропологии Гарвардского университета Ричарда Рэнгэма и журналиста Дейла Петерсона «Дьявольские самцы» (Wrangham, Peterson, 1996). В этой занимательной книге, получившей высокую оценку специалистов, приводятся многочисленные факты самцовой жестокости и агрессивности, причем именно эти малосимпатичные свойства обеспечивают самцам высокий ранг и господствующее положение в стаде, а тем самым – возможность передать свои гены потомству. Резко критикуя созданный некоторыми антропологами миф об изначальном миролюбии древнего человека, авторы показывают, что вся история человечества – история войн с себе подобными.

Обобщив статистические данные по 90 обществам, Кэрол и Мелвин Эмбер (Ember К., Ember М., 1994) нашли, что лишь 8 из них находились в состоянии войны реже, чем раз в десять лет. Уже древнейшие охотники-собиратели постоянно враждовали с соседними племенами. Из 31 общества этого типа, по которым есть достоверные данные, 64 % пребывали в состоянии войны как минимум раз в два года, 26 % воевали реже и лишь 10 % не воевали вообще или делали это редко. Все развитые древние цивилизации, будь то ацтеки, майя или римляне, только и делают, что воюют, безжалостно убивают чужих мужчин, насилуют женщин и т. п. Необходимость защиты и расширения своей территории делает агрессивными даже относительно миролюбивые племена. Территориальный императив порождает патриотизм, а патриотизм порождает агрессию. Создание военных группировок, защита территории и собственность на женщин – типично мужское поведение. Многие великие полководцы и императоры имели огромные гаремы, сотни жен и наложниц. Это не просто феномен культуры, а эволюционная константа, возникшая задолго для появления homo sapience.

Рэнгэм и Петерсон подчеркивают, что говорить о самцовой агрессивности «вообще» нельзя, необходимо строго разграничивать отношения а) между самцами и б) между самцами и самками. Хотя у большинства видов самцы крупнее и физически сильнее самок, явного соперничества и драк между самцами и самками, как правило, не бывает, потому что их главные социальные функции и роли распределены биологически. Избиение самки самцом чаще всего связано с нарушением самкой норм «супружеской верности» и иерархических отношений, что происходит довольно часто, или с повышенной индивидуальной жестокостью самца. Зато драки между самцами или группами самцов, прежде всего (но не только) из-за самок – явление практически всеобщее. В большинстве случаев потенциального соперника просто прогоняют, внутривидовые убийства редки (исключение составляют львы, волки и гиены). Зато убийство чужих детенышей встречается часто, у некоторых видов, например у львов, это обязательное правило и необходимое условие репродуктивного успеха самца. Нередки также драки между стаями и внутри одной и той же стаи. Наиболее драчливыми при этом оказываются особи, которым принадлежит власть в данном животном сообществе. Например, у гиен вожаками бывают самки, и они значительно агрессивнее самцов (высокий статус надо сначала завоевать, а потом поддерживать в борьбе с конкурентами).

Ученые подробно описывают взаимоотношения и способы проявления агрессии у разных видов приматов (часть этих наблюдений снята на кинопленку, эти фильмы периодически показывают по нашему телевидению, особенно на канале «Культура»), причем все они выглядят не слишком миролюбивыми. Например, орангутаны очень ласковы и избирательны в своих взаимоотношениях друг с другом и часто проявляют взаимную нежность, в том числе при спаривании. Однако большие и сильные самцы нередко бьют и унижают маленьких. Принуждение имеет место и в сексуальных отношениях. Из 179 спариваний, которые ученые наблюдали в юго-восточном Борнео, 88 % проходили с применением принуждения и силы.

Живущие стабильными семьями гориллы, как правило, весьма миролюбивы и нежны друг с другом, тем не менее самцы горилл нередко убивают чужих детенышей.

Особенно подробно описаны социальные отношения шимпанзе. Внутригрупповое соперничество и драки у шимпанзе происходят не столько непосредственно из-за самок, сколько за статус. Агрессивность помогает самцу занять почетное место в иерархии. Как и у многих других животных, у шимпанзе существует особый дисплей угрозы. Побежденный должен признать свое поражение, приняв позу подчинения или звуковым сигналом. Как только альфа-самец получает признание в качестве вожака, его внешние проявления агрессивности уменьшаются, они больше не нужны, статус установлен, теперь его нужно лишь поддерживать. Но без демонстрации превосходства в силе это невозможно. Сходное соревнование развертывается и внутри группы самок, где также есть своя иерархия.

Сильные и агрессивные самцы находят поддержку у самок, которые предпочитают их другим самцам. Связь с высокоранговым самцом обеспечивает самкам и их детенышам защиту от других самцов и дает репродуктивные преимущества их сыновьям. В основе этих предпочтений лежит не индивидуальный вкус, а репродуктивный выбор. Многие самки шимпанзе, как и жены богатых и могущественных мужчин, возможно, предпочли бы других, более мягких и ласковых партнеров, но у них нет свободы выбора, кроме эпизодических измен, когда «хозяин» не видит, что происходит очень часто.

Наряду с внутригрупповым соперничеством, существует межгрупповая конкуренция. Шимпанзе не только защищают свою территорию, но и нападают на соседей, совершая рейды в чужие владения и организуя для этого специальные самцовые группы. Самцы быстрее двигаются и меньше устают, им не нужно носить с собой детенышей, а широкие плечи и сильные руки позволяют им хорошо драться. Жертвами этой агрессии бывают особи любого пола и возраста, но наибольшему риску подвергаются взрослые самцы и детеныши, а наименьшему – готовые к спариванию самки. Эти набеги осуществляются не в поисках пропитания или вследствие дефицита ресурсов, а скорее являются проявлением дисбаланса власти в стаде, это часть выработанной самцами поведенческой стратегии. (Watts et al., 2006). Такие же набеги на соседей устраивают паукообразные обезьяны. Их рейды не похожи на поиски пищи, они тщательно готовятся, предполагают высокую сплоченность самцовой группы и направлены на причинение физического вреда попавшемуся потенциальному сопернику (Aureli et al., 2006). Инфантицид (детоубийство) и каннибализм практикуются и внутри собственной общины шимпанзе, так что самкам с детенышами приходится быть настороже. Причины этого явления пока неясны (Watts, Mitani, 2000).

Единственный вид приматов, у которых практически нет агрессии и насилия, это карликовые шимпанзе бонобо.

29-килограммовая самка и 40-килограммовый самец бонобо – стройные, изящные и миролюбивые животные. Отсутствие в стаде институционализированного насилия обеспечивается прежде всего половым равенством. Самцы бонобо не имеют власти над самками и спариваются с ними только по взаимному согласию. Хотя в стаде бонобо существует определенная иерархия, ранг особи определяется не ее полом, а индивидуальными свойствами, происхождением и социальными связями – кто готов тебе помочь.

Вот конкретный пример. Уде был второранговым самцом, а Аки – одной из самых высокоранговых и влиятельных самок в стаде. Сын-подросток Аки стал задирать старших самцов, включая Уде. Миролюбивый Уде сначала не обращал на него внимания, но когда мальчишка совсем обнаглел, решил его побить. Однако на помощь сыну тут же прибежала его мать и ее подруги. Уде пришлось бежать, в результате чего он навсегда «потерял лицо» и даже через 10 лет после этого случая был вынужден при встречах с сыном Аки принимать подчиненную позу. То есть материнская поддержка повысила групповой статус юного хулигана.

Чем объясняется такое влияние самок? Во-первых, связь между матерью и сыном у бонобо теснее, чем между самцами и самками. Во-вторых, у них существуют тесные связи между самками, коалиции, имеющие сексуальный характер. Взрослые самки бонобо часто вступают в дружеские отношения с девочками-подростками, причем они занимаются взаимной стимуляцией гениталий. Такие отношения продолжаются в течение нескольких месяцев, создавая между двумя самками тесную эмоциональную привязанность, которая сохраняется всю жизнь, не препятствуя спариванию с самцами. Такая социальная структура позволяет самкам сообща подавлять агрессивные действия самцов, делая тех более миролюбивыми.

В отношениях между самцами бонобо агрессия обычно имеет демонстративный характер, не доходя до драки, и чаще всего разрешается путем добровольного спаривания в самых разных позициях. Сексуальный контакт без различия пола служит универсальным средством примирения после ссоры, разрядки эмоциональной напряженности и т. п. Я видел это своими глазами не только в научно-популярных фильмах, но и в зоопарках Берлина и Сан-Диего. Кроме того, самки бонобо не имеют специфического запаха, который сигнализирует приближение готовности к овуляции и тем самым активизирует соперничество между самцами. Самцы бонобо не знают, какая самка готова к оплодотворению, их сексуальная активность практически не связана с репродукцией. «Они могут спариваться много раз в день; самцы и самки активно занимаются гетеросексуальным и гомосексуальным сексом; они манипулируют гениталиями друг друга руками и ртом: они используют внушительное разнообразие копулятивных позиций; их гениталии, как у самцов, так и самок, пропроционально больше, чем у людей, и они начинают заниматься сексом задолго до полового созревания – приблизительно с годовалого возраста» (Wrangham, Peterson. 1996. С. 213).

«Сексуальная терпимость» проявляется и вовне. Встречаясь с особями из соседних групп, бонобо не проявляют агрессии, а стараются вступить с ними в дружеские отношения. Разведчиками и парламентерами у них бывают не самцы, а самки, которые сразу же предлагают соседям, будь то самцы или самки, вступить с ними в сексуальный контакт. Самцы же спокойно смотрят, как «их» самки спариваются с чужаками обоего пола.

Бонобо не являются вегетарианцами, они любят мясо и вполне могут убить и съесть маленьких детенышей антилопы или белки летяги, но они никогда не едят других обезьян, воспринимая их не как добычу, а как игрушку или потенциального партнера по игре. Описан случай, когда молодой самец бонобо до смерти замучил маленькую обезьянку другого вида, но сделал это явно неумышленно, просто его игровые приемы оказались для маленькой обезьянки слишком грубыми.

Нет ли в этой картине идеализации бонобо и преувеличения «миротворческой» роли сексуальных контактов? Мнения приматологов на сей счет расходятся. Самый известный специалист по бонобо Франс де Вааль (de Waal, 1997, 1998) разделяет точку зрения Рэнгэма, но некоторые другие исследователи считают, что у нас слишком мало данных о поведении бонобо в естественной среде, а не в неволе. Недавно этот спор вышел за рамки академической науки. Летом 2007 г. журнал «New Yorker» опубликовал статью журналиста Яна Паркера, который, ссылаясь на интервью с работающим в Конго немецким приматологом Готфридом Хоманном, утверждает, что бонобо – такие же кровавые убийцы, как и шимпанзе (Parker, 2007). Де Вааль эти соображения опровергает (de Waal, 2007), и известный канадский приматолог Пол Вейзи с ним согласен. Однако другой авторитетный приматолог, Ким Уоллен из университета Эмори (обмен мнениями состоялся в январе 2008 г. на сексологическом сайте Sexnet), считает, что для сравнения сексуального поведения бонобо и шимпанзе пока что нет достаточно надежных данных. В любом случае, ученые предостерегают против политических спекуляций и переноса на животных современных идеологических споров.

О том, что агрессивность самцов приматов не столь фатальна, как кажется, говорят и наблюдения за дикими бабуинами (Sapolsky, Share, 2004). Самцы бабуинов обычно крайне агрессивны. Стэнфордские приматологи много лет (с 1978 до 1986 и затем после 1993 года) наблюдали в Кении за живущим недалеко от туристического кемпинга стадом бабуинов, которое она назвали лесным стадом. Как и в других колониях бабуинов, в лесном стаде всем заправляли свирепые, агрессивные самцы. Их самой лакомой пищей было содержимое помойки рядом с близлежащим гостиничным комплексом. Самок и подчиненных самцов они к ней не подпускали. Но в 1983 г на свалку вывезли инфицированное мясо, все доминантные самцы (46 % всех самцов) заразились бычьим туберкулезом и в течение трех месяцев вымерли. В результате в стае, во-первых, изменилось соотношение самцов и самок, а во-вторых, выжили только неагрессивные самцы.

И что же, популяция погибла? Ничего подобного. Оставшись без вожаков, бабуины самоорганизовались иначе, создав социальную структуру, в которой не стало насилия по отношению к слабым. Иерархические отношения и лидерство в стае не исчезли, но стали более мягкими. Менее агрессивные самцы, получив возможность самореализации, стали проявлять больше внимания друг другу, чаще заниматься грумингом, мирно общаться. То есть у них сформировалась новая культура, которая сохранилась даже двадцать лет спустя, когда первоначальные члены стада вымерли. Не только детеныши воспитывались в новом духе, но вновь прибывшим бабуинам давали понять, что здесь драться не принято, и те принимали эти правила. Долго ли просуществует эта новая культура, особенно если пришельцев станет много или если изменившаяся экология сделает соперничество за ресурсы более жестким, никто не знает. Эта история имеет сугубо академический характер. Частный случай сам по себе не опровергает общего правила, но дает пищу для размышлений. Если даже у бабуинов агрессивность зависит не только от уровня гормонов, но и от образа жизни и особенностей социализации, стоит ли нам беспомощно разводить руками перед лицом мальчишеской агрессивности только потому, что «мальчики всегда остаются мальчиками»?

Некоторые антропологи считают, что традиционное для приматологии преимущественное внимание к соревновательности и агрессии в ущерб кооперативному и аффилиативному (связанному с принадлежностью к группе) поведению односторонне. Кооперативное поведение (сотрудничество) у всех видов приматов встречается чаще агонистического (соревновательного). Чтобы понять природу социального поведения приматов, нужно учитывать контекст, функции и тактику аффилиативного и соревновательного поведения. Количественный анализ данных 81 исследования, объектами которых были животные 28 родов и 60 обезьяноподобных видов, показал, что живущие группами обезьяны обычно посвящают активному взаимодействию друг с другом меньше 10 % всех своих активных интеракций, а на долю соревновательного поведения приходится меньше 1 % всех активных интеракций. Аффилиативное поведение (тот же груминг) встречается чаще. Причем соотношение того и другого зависит от того, как и насколько такое поведение вознаграждается (Sussman et al., 2005).

Короче говоря, современная этология и приматология рисуют гораздо более сложную и нюансированную картину «самцовой агрессивности», чем та, которая господствовала в недалеком прошлом.

Сходства в поведении самцов приматов и молодых мужчин настолько велики, что в антропологической литературе, как я уже говорил, существует даже понятие «синдром молодого самца» (Daly, Wilson, 1994), свойства которого более или менее одинаковы у людей и у многих видов животных.

Однако слишком широкие обобщения и прогнозы, основанные исключительно на аналогиях, порой скорее запутывают, чем проясняют проблему. В одном случае за «самцовой агрессивностью» скрывается гиперактивность и повышенная импульсивность, в другом – доминантность и борьба за социальный статус, а в третьем – просто отсутствие навыков разрешения конфликтов. Соответственно и гендерные различия могут быть как количественными, так и качественными.

Очень многие проявления мужской агрессии связаны с символической культурой общества. Характерная черта всякой мужской культуры – силовые соревнования и драки, причем не только с чужими, но и среди своих. В мужских развлечениях всегда присутствует «силовая» составляющая, причем и «победа», и «сила» понимаются не только как физическое, но и как моральное превосходство над соперником. С этим связана особая жесткость мужских игр и особенно наказаний в них. Мужская силовая игра предполагает выход за рамки обыденности, проникновение в чужое, опасное «пространство риска», а мужское соперничество часто описывается в сексуальных терминах или имеет какие-то скрытые сексуальные компоненты. Нужно подмять соперника, «опустить» его, заставить просить о пощаде, отказаться от своего мужского достоинства. Иногда весь смысл игры заключается именно в наказании проигравшего, которого ставят в смешное, унизительное положение (Морозов, Слепцова, 2001).

Драки и соревнования, победа в которых определяет ранг отдельного мужчины или мужского сообщества, могут быть как индивидуальными (поединок), так и групповыми, они большей частью рассчитаны не только на самих участников, но и на зрителей, то есть являются зрелищем (Морозов, 1998). Ритуальный характер драки и отсутствие личных счетов между драчунами не делает драку менее опасной, жестокой, подчас даже смертоубийственной. Этнография русской деревни полна описанием таких, казалось бы, бессмысленных драк, которые людям кажутся совершенно нормальными и неустранимыми:

«Без драки какой праздник?! Какой праздник, если двух покойников нету?! Это уже за праздник не считали. Эти драки испокон веков».

«Не праздник, чтобы человека не убить. Что за праздник – никого не зарезали, никому ножом не ткнули?!» (Попова, Мехнецов, 2007. С. 148).

Деревенские кулачные бои «стенка на стенку» по территориальному признаку (например, правобережные против левобережных) продолжаются и в городской среде: один двор против другого или Петроградская сторона против Выборгской (такие побоища часто происходили в послевоенном Ленинграде). Современный эквивалент этого – драки футбольных болельщиков. Такая агрессия не носит личного характера, это, прежде всего, способ конструирования маскулинности и поддержания соответствующего социального статуса.

Вместе с тем мужская импульсивность, несдержанность и агрессивность определенно имеют свои биологические предпосылки. Ведущая роль в этом принадлежит мужским половым гормонам (андрогенам), особенно тестостерону.

Тестостерон, агрессия и соревновательность

Тестостерон (от лат. testis – яички и греч. stereo – делаю сильным, укрепляю) – главный мужской гормон. В целом, андрогены способствуют синтезу протеинов, от чего зависит масса тела, а также росту тканей, имеющих андрогенные рецепторы. Тестостерон (Т) производит два вида эффектов, разграничение которых довольно условно, но иногда весьма существенно. Анаболический эффект Т состоит в том, что он способствует росту мускульной массы и силы, увеличивает плотность костей и способствует их росту. Вирилизирующий эффект Т в том, что он обеспечивает созревание половых органов, особенно пениса и мошонки, а затем, в период пубертата – появление вторичных половых признаков (ломку голоса, появление лицевых и подмышечных волос и т. п.). У взрослых (больше у мужчин, чем у женщин) Т способствует сохранению мускульной массы и силы, плотности и силы костей, поддержанию полового влечения, умственной и физической энергии. Некоторые из этих эффектов с возрастом снижаются.

Вопрос об искусственном повышении уровня Т очень сложен. Опыты на животных показывают, что Т сильно влияет на агрессивность, сексуальное поведение, тревожность, обучаемость, а также на те отделы мозга и нейротрансмиттеры, от которых зависят соответствующие реакции. У человека повышение уровня Т может вызывать серьезные психические нарушения, включая депрессию, психозы и агрессию. Увеличение Т в большинстве случаев понижает умственные способности – IQ. Причины этого неизвестны, но, по данным биохимиков (Estrada et al., 2008) из Йельского университета, высокая концентрация Т приводит даже к саморазрушению клеток мозга. Т является одним из анаболических стероидов, ускоряющих синтез протеина в мышцах, что повышает их силу и выносливость. Поэтому он относится к категории запрещенного допинга. К тому же искусственное повышение Т вредно сказывается на здоровье спортсменов, особенно на их сексуальности (хотя нормальная секреция Т – необходимая предпосылка сексуального желания и активности).

Наличие связи между секрецией Т и агрессивным поведением животных у ученых сомнений не вызывает, это доказано как корреляционными, так и экспериментальными исследованиями. У людей, по данным метаанализов (Archer et al., 2005), положительная связь между Т и агрессией существует, но является довольно слабой; она немного выше у молодых (13–20 лет), чем у старших (старше 35 лет) испытуемых, но это верно только для мужчин.

Самый сложный вопрос: каково направление причинно-следственной связи? Доказано, что у животных уровень Т часто повышается вместе со статусом или успехом в конфликтной ситуации, но этот эффект зависит от множества ситуативных факторов: кто инициировал конфликт, каков социальный статус противников и т. п. (Virgin, Sapolsky, 1997). У людей механически «вывести» уровень агрессивности, доминантности и антисоциального поведения личности из уровня Т тем более невозможно (Kemper, 1990; Mazur, Booth, 1998). Во-первых, нужно различать базовый, более или менее постоянный для данного индивида уровень Т и временные, ситуативные флуктуации. Во-вторых, надо различать соревновательно-доминантное и агрессивно-насильственное поведение. В-третьих, между уровнем Т и социальным поведением существует сложная взаимосвязь.

В 1980—1990-х годах в мире было проведено множество исследований, доказывающих громадную роль Т. Сначала речь шла преимущественно об агрессивности и склонности к насилию. Замеры Т у 600 заключенных американских тюрем показали, что те, кто имел более высокий уровень Т, считались в тюрьме наиболее «крутыми», имели больше конфликтов с тюремной администрацией, а совершенные ими преступления чаще были насильственными. Проверка уголовного прошлого 4 462 ветеранов войны показала, что мужчины с высоким уровнем Т гораздо чаще имели конфликты с законом, применяли насилие, употребляли алкоголь и наркотики и имели больше сексуальных партнеров. Повышение Т делает молодых мужчин и женщин более агрессивными и одновременно сексуально возбудимыми. Уровни Т коррелируют с агрессивностью даже у 9—11-летних мальчиков.

Однако Т связан не только с агрессией, но и с соревновательностью. Замеры Т в ситуации соревнования (испытывались участники теннисных и борцовских соревнований, студенты-медики после экзамена, соискатели должностей после собеседования) показали, что у победителей уровень Т резко повышается, а у проигравших остается тем же или снижается. При этом ключевым фактором был не сам по себе Т, а достижение успеха: в результате переживания успеха секреция Т повышается, но предсказать по уровню Т, кто победит, невозможно. Непосредственно перед состязанием Т повышается у атлетов как предвосхищение соревнования, это делает индивида более способным к риску, улучшает его координацию, сосредоточенность и когнитивные действия. Через 1–2 часа после соревнования Т у победителей остается выше, чем у побежденных. На сей раз это связано с повышенным настроением, экстазом. Если атлет выиграл состязание без особых усилий, случайно, или если этот выигрыш для него не важен, повышение настроения, а вместе с ним и Т будет меньше. Забавно, что гормональные флуктуации иногда происходят не только у спортсменов, но и у зрителей. Например, после футбольного чемпионата на Кубок мира 1994 года, когда бразильцы победили итальянцев, у бразильских болельщиков, смотревших матч по ТВ, Т повысился, а у итальянских понизился.

Можно ли объяснить эти разнородные факты с точки зрения эволюционной биологии? Первоначально ученые интерпретировали связь Т и агрессивности у человека по аналогии с тем, что происходит у домашних мышей, у которых после полового созревания самцов влияние Т на агрессию систематически усиливается. Но «мышиная модель» оказалась не применимой к людям, потому что у пубертатных мальчиков повышения агрессивности не наблюдается. Тогда была предложена другая теоретическая модель, первоначально отработанная на моногамных птицах и получившая название «гипотезы вызова» (challenge hypothesis) (Wingfield et al., 1990), а затем усовершенствованная на опыте диких шимпанзе (Muller, Wrangham, 2004). Главные ее положения, если не вдаваться в специальные вопросы, сводятся к следующему (см.: Archer, 2006).

В отличие от того, что имело место в опытах с лабораторными мышами, взрослые уровни секреции Т, начинающиеся в период пубертата, не вызывают у мальчиков повышения агрессивности.

Взрослые мужчины проявляют повышенную чувствительность (сензитивность) к Т в разных ситуациях, включая а) половое возбуждение и б) соперничество с другими мужчинами. Присутствие сексуально привлекательной и предположительно доступной женщины повышает уровень Т, так же как и соревновательные ситуации между молодыми мужчинами. Это распространяется и на ситуации, которые молодой мужчина переживает как вызов своей чести или репутации. Во всех перечисленных случаях можно ожидать повышения Т.

В таких ситуациях можно ожидать и усиления агрессии, если провокация кажется существенной для репродуктивного соревнования. Этот вызов может быть как прямым, в виде спора из-за женщины или ее репутации, так и косвенным, в виде спора из-за ресурсов или статуса.

Таким образом, связь между Т, с одной стороны, и сексуальностью, агрессией и соревновательностью – с другой определенно существует. Недавние метаанализы показывают, что связь эта особенно сильна в криминальных популяциях и у молодых, 20—30-летних, людей; она сильнее проявляется в поведении, чем в самоотчетах. Интересно, что эта связь характерна не только для мужчин, она так же – и даже сильнее! – проявляется у женщин.

Важную роль при этом играют социальные и ситуативные факторы, от которых зависит мотивация испытуемых. Я уже говорил, что мужское соперничество и агрессия тесно связаны со статусными соображениями – желанием повысить свой статус или избежать его потери. Оскорбленное самолюбие провоцирует агрессию больше, чем что бы то ни было. Когда подростков спрашивают, что может их рассердить, чаще всего упоминаются оскорбление или поддразнивание. Законопослушные студенты колледжа чаще всего совершают в своем воображении убийства после того, как их кто-то унизит, а реальные уличные драки происходят в результате того, что одна сторона посягает на честь и статус другой. Умышленные ритуальные оскорбления, с которых начинается любая мальчишеская драка, показывают, что главное – не содержание спора, а имидж, специфическая «культура чести».

Чтобы выяснить, как «культура чести» влияет на психологические реакции и поведение современных молодых мужчин, ученые провели три эксперимента на белых студентах Мичиганского университета, одни из которых выросли на Севере, а другие – на более традиционном Юге США. Когда тайный сообщник экспериментатора толкал и словесно оскорблял их, называя «задницами», студенты-северяне не придавали этому особого значения и конфликт разрешался относительно мирно. Южане, напротив, были а) более склонны думать, что оскорбление угрожает их мужской репутации, б) больше озабочены происходящим (это проявлялось в повышении уровня секреции кортизона), в) более физиологически готовы к агрессии (у них повышался уровень Т), г) более когнитивно готовы к агрессии, как это принято в их среде, и д) более склонны предпринимать агрессивные действия. Этот эксперимент хорошо проясняет цикл «оскорбление – агрессия» в культурах чести, где считают, что оскорбление умаляет достоинство мужчины, и он пытается восстановить свой статус агрессивным или насильственным поведением (Cohen et al., 1996). Однако это верно только для тех мужчин, которые привыкли побеждать, у других мужчин Т не повышается (Flinn et al., 1998).

С позиций эволюционной биологии, колебания секреции Т должны иметь какой-то репродуктивный смысл и быть связаны с различием мужских и женских репродуктивных стратегий. Мужчины, вовлеченные в заботу о детях или готовящиеся к отцовству, должны иметь пониженные уровни Т, так же как это имеет место у моногамных птиц. Рядом исследований действительно доказано, что мужчины-отцы имеют существенно более низкие уровни Т, чем неженатые или женатые, но бездетные мужчины (Gray et al., 2002, 2004, 2007). Сходные различия в периоды, когда самцы участвуют в выхаживании потомства, отмечены и у других видов, имеющих институт отцовства. Иначе говоря, высокий Т и связанные с ним агрессивность и соревновательность нужны тем мужчинам, которые тратят больше времени и энергии на спаривание, чем на родительские заботы. При обследовании 4 462 американских ветеранов войны выяснилось, что уровень Т положительно связан с холостяцким статусом и нестабильностью брака и отрицательно – с такими факторами, как количество времени, проводимого со своими женами, и числом внебрачных связей. Высокий Т корреллирует также с частой физической агрессией по отношению к своим женам (Dabbs, Morris, 1990). Иными словами, высокий Т ассоциируется с агрессивностью, доминатностью и поиском острых ощущений. Это благоприятствует экстенсивным, краткосрочным сексуальным связям, но плохо сочетается с хорошими домашними отношениями.

За долговременными различиями в уровнях Т стоят определенные индивидуальные особенности. У шимпанзе доминантные самцы имеют более высокий Т, чем низкостатусные самцы (Muller, Wrangham, 2004), и последовательно демонстрируют высокие степени агрессии. У других приматов связь между рангом и агрессией также опосредствуется повышенной агрессивностью, поддерживаемой Т. Это позволяет ожидать и у взрослых мужчин общей корреляции между агрессией и Т, но необязательно – между высоким статусом и Т, за исключением ситуаций, когда высокий статус достигается и поддерживается физической агрессией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.