ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Кого град молотит по голове, тому кажется, что все полушарие охвачено грозою и бурей.

Монтень

В этой книге я хотел, опираясь на современные научные данные, 1) рассмотреть глобальные тенденции изменения нормативного канона маскулинности и гендерного порядка, в котором господствующая роль принадлежит мужчинам; 2) выяснить, как изменяются в связи с этим важнейшие свойственные (или приписываемые) мужчинам психологические черты, и 3) проследить, как эти процессы проявляются в современной России.

Мои основные выводы сводятся к следующему.

В мире происходит беспрецедентная, но подготовленная всем предшествующим развитием человечества глобальная ломка традиционной системы разделения общественного труда и прочих социальных функций и отношений власти между мужчинами и женщинами.

Во всех языках, мифологиях и культурах понятия «мужское» и «женское» выступают одновременно как взаимоисключающие противоположности («мужское» или «женское») и как взаимопроникающие начала, носители которых обладают разными степенями «мужеженственности». Тем не менее мужскому началу приписывают, как правило, более положительный и высокий статус. Эта логика присутствует и в научных описаниях маскулинности и фемининности. Сначала они казались взаимоисключающими, затем предстали в виде континуума, потом выяснилось, что маскулинные и фемининные свойства многомерны и могут у разных индивидов сочетаться по-разному, в зависимости как от природных, так и от социальных факторов.

В биологически ориентированной науке все различия между полами первоначально считались универсальными и выводились из обусловленного естественным отбором полового диморфизма. Однако многие особенности поведения и психики мужчин и женщин и общественное разделение труда между ними исторически изменчивы, их можно понять только в определенной системе общественных отношений. Чтобы точнее описать соответствующие процессы и явления, биологическое понятие «пола» было дополнено социологическими понятиями «гендер» и «гендерный порядок», которые подразумевают социальные, исторически сложившиеся отношения между мужчинами и женщинами.

Гендерные исследования, которые стали неотъемлемой частью и аспектом социологии, антропологии, истории и других наук о человеке и обществе, занимаются прежде всего общественным разделением труда, властными отношениями, характером общения между мужчинами и женщинами, гендерным символизмом и особенностями социализации мальчиков и девочек. Хотя в трактовке этих явлений многое остается спорным, накопленный багаж знаний свидетельствует о плодотворности междисциплинарных поисков.

Для понимания биосоциальной природы маскулинности особенно важен феномен гендерной сегрегации и гомосоциальности. Самцовые коалиции и группы как средства поддержания иерархии и разрешения внутригрупповых и межгрупповых конфликтов существуют уже у некоторых животных, включая приматов. У человека они превращаются в закрытые мужские дома и тайные союзы, имеющие собственные ритуалы и культы. В ходе исторического развития гендерная сегрегация ослабевает или видоизменяется, но по мере исчезновения или трансформации одних институтов мужчины тут же создают другие, аналогичные. Это способствует поддержанию гендерной стратификации и психологии мужской исключительности.

Хотя нормативный канон маскулинности, как правило, изображает «настоящего мужчину» неким несокрушимым монолитом, этот образ имманентно противоречив. Мужчина противопоставляется женщине, с одной стороны, как воплощение сексуальной силы (фаллоцентризм), а с другой – как воплощение разума (логоцентризм). Однако эти начала противоречат друг другу и нередко персонифицируются в разных культах и типах личности. Свойства «идеального мужчины» так или иначе соотносятся с исторически конкретными социальными идентичностями (воин, жрец, землепашец и т. п.). Поэтому наряду с общими, транскультурными чертами маскулинности каждое общество имеет альтернативные модели маскулинности, содержание и соотношение которых может меняться.

В основе традиционного образа «настоящего мужчины» лежит идея гегемонной маскулинности, или маскулинная идеология, утверждающая радикальное отличие мужчин от женщин и право «настоящих» мужчин властвовать над женщинами и над подчиненными «ненастоящими» мужчинами. У этой идеологии глубокие биоэволюционные корни (доминирующий самец имеет репродуктивные преимущества перед более слабыми и зависимыми). Она господствует в любых спонтанных мальчишеских сообществах, в которых формируется мужская идентичность. Тем не менее она часто оказывается социально и психологически вредной, дисфункциональной.

«Кризис маскулинноси», о котором много говорят и пишут начиная с последней трети XX века, – прежде всего, кризис привычного гендерного порядка и традиционной маскулинной идеологии, которая перестала соответствовать изменившимся социально-экономическим условиям и создает социально-психологические трудности как для женщин, так и для самих мужчин. По всем главным макросоциальным осям (общественное разделение труда, политическая власть и гендерная сегрегация) позиционные, социально-ролевые различия между мужчинами и женщинами резко уменьшились в пользу женщин.

В доиндустриальном и индустриальном обществе «война полов» шла на индивидуальном уровне, но социальные рамки этого соперничества были жестко фиксированы. Мужчины и женщины должны были «покорять» и «завоевывать» друг друга, используя для этого веками отработанные гендерно-специфические приемы и методы, но сравнительно редко конкурировали друг с другом на макросоциальном уровне. Соперником мужчины был другой мужчина, а соперницей женщины – другая женщина. Сегодня в широком спектре общественных отношений и деятельностей мужчины и женщины открыто конкурируют друг с другом.

В сфере трудовой деятельности и производственных отношений происходит постепенное, но ускоряющееся разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных ролей, занятий и сфер деятельности.

Женщины постепенно сравниваются с мужчинами, а то и превосходят их по уровню образования, от которого во многом зависят будущая профессиональная карьера и социальные возможности.

Мужчины утрачивают монополию на политическую власть. Всеобщее избирательное право, принцип гражданского равноправия, увеличение номинального и реального представительства женщин во властных структурах – общие тенденции нашего времени.

В том же направлении, но с еще большим хронологическим отставанием и количеством этнокультурных вариаций эволюционируют брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие отцовской власти все чаще заменяется понятием родительского авторитета, а справедливое распределение домашних обязанностей становится одним из важнейших условий семейного благополучия. Психологизация и интимизация супружеских и родительских отношений, с акцентом на взаимопонимание, несовместимы с жесткой дихотомизацией мужского и женского.

Существенно изменился производный от социальной структуры общества характер гендерной социализации детей. Более раннее и всеобщее школьное обучение, без которого невозможно подготовить детей к предстоящей им сложной общественно-трудовой деятельности, повышает степень влияния общества сверстников по сравнению с влиянием родителей, а совместное обучение по общим программам подрывает гендерную сегрегацию, создает психологические предпосылки для более равных и кооперативных отношений между взрослыми мужчинами и женщинами и делает проблематичными привычные представления о гендерных различиях способностей и интересов.

Изменения в содержании и структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности и фемининности, представлениях мужчин и женщин друг о друге и о самих себе. Хотя массовому сознанию нормативные мужские и женские свойства часто по-прежнему кажутся альтернативными и взаимодополнительными, принцип «или-или» уже не является безраздельно господствующим. Многие социально-значимые черты и свойства личности считаются гендерно-нейтральными или допускающими существенные социально-групповые и индивидуальные вариации.

Масштабы, темпы и глубина изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны а) в разных странах, б) в разных социально-экономических слоях, в) в разных социально-возрастных группах и г) среди разных типов мужчин. Тем не менее ломка традиционного гендерного порядка закономерна и необратима. Ее причиной является не феминизм, а новые технологии, которые делают природные половые различия менее значимыми, чем раньше.

Ослабление поляризации гендерных ролей не устраняет гендерных и половых различий в социальной сфере, особенно в такой чувствительной области, как соотношение производственных и семейных функций. Отчасти эти различия коренятся в биологии (женский родительский вклад больше мужского и требует больших усилий и временных затрат; если женщины от этих функций откажутся, человечество вымрет), отчасти – в унаследованных от прошлого социально-нормативных ограничениях и в привычных стереотипах массового сознания, как мужского, так и женского. Тем не менее ведущими процессами стали индивидуализация и плюрализация, позволяющие людям выбирать стиль жизни и род занятий безотносительно к их половой/гендерной принадлежности, в соответствии с привычными социально-нормативными предписаниями или вопреки им, и общество вынуждено относиться к этому индивидуальному выбору уважительно.

Ломка традиционного гендерного порядка порождает многочисленные социально-психологические проблемы и трудности, причем мужчины и женщины испытывают давление в противоположных направлениях. Вовлеченные в общественное производство и политику женщины вынуждены развивать в себе необходимые для конкурентной борьбы «мужские» качества (настойчивость, энергию, силу воли), а мужчины, утратив свое некогда бесспорное господство, – вырабатывать традиционные «женские» качества (способность к компромиссу, эмпатию, умение ставить себя на место другого). Ничего особенного или сверхъестественного в этом нет, то же самое происходит в сфере межнациональных и межгосударственных отношений, где принцип господства и подчинения постепенно уступает место отношениям осознанной взаимозависимости. Тем не менее на почве нормативной неопределенности часто возникают конфликты, которые могут быть практически решены лишь на макроуровне межличностных отношений.

Поскольку движущей силой этих перемен являются женщины, сдвиги в их социальном положении, характере жизнедеятельности, уровне притязаний и самосознании опережают соответствующие изменения в поведении и психике мужчин. Некоторые мужчины воспринимают происходящие перемены с тревогой или агрессивно. Как сами мужчины, так и их реакции неодинаковы и варьируют от воинствующего традиционализма и моральной паники до свободного принятия новых социокультурных и психологических реалий, в зависимости от социально-групповых и индивидуально-личностных особенностей.

Результаты многочисленных массовых опросов и иных социологических исследований в странах Западной Европы и Америки показывают, что ни единого мужского стиля жизни, ни единого канона маскулинности там сегодня не существует. Несмотря на противоречивость своих ценностей и взглядов, западноевропейские мужчины во все большей степени ориентируются на принцип гендерного равенства. И хотя для многих этот выбор вынужденный, а некоторые конкретные проблемы остаются спорными и решения не имеют, какой-либо ущербности своего гендерного статуса мужчины не ощущают. Тем более что по многим существенным параметрам мужской статус все еще остается привилегированным.

В России количество исследований и надежных эмпирических данных значительно меньше. Тем не менее сравнение результатов а) массовых опросов общественного мнения, б) качественных гендерных исследований и в) представленных в российских СМИ образов маскулинности показывает, что направление трансформации маскулинности и связанные нею проблемы в России принципиально те же, что и в странах Запада. Однако российское гендерное сознание, как мужское, так и женское, значительно более консервативно; принцип гендерного равенства чаще принимается на словах, чем на деле, нередко он вызывает откровенный скепсис; расхождение мужских и женских социальных ожиданий и предъявляемых друг другу требований здесь больше, чем на Западе; системное недопонимание социального характера гендерных проблем сочетается с сильной переоценкой возможностей государственной власти в их решении. В ходе социальных трансформаций последних двух десятилетий в российском каноне маскулинности сформировались две противопожные тенденции: с одной стороны, признание своей мужской несостоятельности («несостоявшаяся маскулинность», выученная беспомощность и т. д.), а с другой – усиление агрессивной маскулинной идеологии, чему способствуют поддерживаемое в обществе состояние морально паники и идеализация исторического прошлого. Это создает российским мужчинам дополнительные социально-психологические трудности, поскольку в долгосрочной исторической перспективе ни у России, ни у «мужского сословия» свободы выбора нет.

Изменения гендерного порядка и канона маскулинности тесно взаимодействуют с психологическими свойствами мужчин. Сравнительное изучение мужских и женских способностей и интересов, агрессивности и соревновательности, сексуальности, образа тела, самоуважения и здоровья давно уже привлекают внимание ученых, но серьезные психологи очень осторожны с обобщениями. По мере прогресса научных исследований выявляется все больше половых и гендерных различий, но эти различия а) часто статистически невелики, б) их влияние на социальное поведение мужчин и женщин неясно или проблематично, в) их формирование и проявления зависят не только от нашего эволюционного наследия, но и от социокультурных условий и характера деятельности индивида, г) индивидуальные различия между мужчинами и женщинами, как правило, больше, чем групповые раличия между полами. Современное сближение характера деятельности мужчин и женщин делает поляризацию их психических черт и способностей, по принципу «или-или», значительно более проблематичной, чем когда-либо раньше. Поэтому число суждений, которые считаются научно достоверными, сегодня значительно меньше, чем было 35 лет назад, не говоря уж о XIX веке.

В сфере когнитивных процессов мужчины значительно опережают женщин по ряду пространственных способностей, тогда как женщины имеют преимущества в вербальной сфере. Но по большинству когнитивных способностей гендерные различия статистически невелики, так что в принципе мужчины и женщины могут одинаково успешно заниматься любой деятельностью. Кроме того, способности и одаренность тесно связаны с мотивацией, которая всегда зависит от социальных условий и воспитания. Наиболее выраженные и исторически стабильные, несмотря на все социальные сдвиги, различия между мужчинами и женщинами наблюдаются в выборе занятий и направленности интересов. Современные мужчины, как и прежде, имеют более «вещные», технические интересы и хобби, тогда как женщин больше занимают человеческие отношения. Это сказывается и в сфере профессионального разделения труда. Однако по мере ослабления гендерной сегрегации в труде и общественной жизни мужчинам и женщинам приходится существенно обогащать свой когнитивный и коммуникативный репертуар, заимствуя или формируя черты и свойства, которые еще недавно считались исключительной привилигией (или недостатком) противоположного пола.

В сфере эмоций половые различия кажутся более выраженными, чем в умственных способностях, но эмоциональные реакции тесно связаны с языком и гендерными особенностями эмоциональной культуры (как и какие именно чувства мужчинам положено или не положено проявлять).

Повышенная агрессивность и соревновательность мужчин – одна из самых заметных и устойчивых транскультурных и кроссвидовых констант маскулинности, обусловленная также и гормонально. Но и здесь приходится говорить не столько о количественных, сколько о качественных различиях. Проявление агрессии – не просто эмоциональная разрядка, а определенная поведенческая стратегия. Сравнительное изучение агрессивного поведения человека и приматов выявило наличие сложного взаимодействия целой совокупности межгрупповых, внутригрупповых и индивидуальных факторов. Это верно и в отношении таких традиционно маскулинных черт, как соревновательность и любовь к новизне и риску. Сближение характера деятельности и мотивации мужчин и женщин не отменяет природных различий между ними, но сильно ослабляет социальные тормоза и формы контроля, позволяя индивидам проявлять качества, которые раньше считались гендерно несоответствующими (например, открытая агрессия у женщин). Некоторые психические свойства перестают ассоциироваться исключительно с полом и воспринимаются скорее как личностные черты.

Это имеет и общетеоретический смысл. Нормативный канон маскулинности как элемент культуры не имеет ничего общего с индивидуальными свойствами, тем не менее он подразумевает определенный психофизиологический тип. Преимущественная ориентация на ценности гегемонной маскулинности ставит в неравное положение индивидов, обладающих или не обладающих соответствующими задатками. Напротив, нормативный плюрализм благоприятствует самореализации мужчин, имеющих склонность к разным формам жизнедеятельности, разным способам решения конфликтов и т. п. Нормативная переориентация непосредственно связана с пересмотром общих критериев социальной успешности, сравнительной ценности физической силы и интеллекта и т. д., что выходит далеко за пределы гендерной проблематики.

Самые большие биологически обусловленные гендерные различия существуют в сфере сексуальности. Несмотря на все сдвиги, принесенные сексуальной и гендерной революцией XX века, мужская сексуальность остается значительно более экстенсивной, безличной и инструментальной, нежели женская. «Сексуальная сила» и то, с чем она ассоциируется, остаются главными мужскими фетишами. Однако и здесь происходят изменения. Многие эмансипированные женщины успешно осваивают «мужские» сексуальные стратегии и стили поведения, тогда как мужчинам, которые уже не могут просто «завоевывать» или покупать женщин, приходится учиться тонким коммуникативным навыкам и эмпатии. Среднестатистические показатели для клиники и консультативной службы практически бесполезны. Подобно другим наукам о человеке, современная сексуальная медицина все больше ориентируется не столько на «пол», сколько на индивидуальность своих клиентов и пациентов.

Аналогичные перемены происходят в психологии телесности. Тот факт, что мужское тело стало более открытым и чаще выставляется напоказ, дает мужчинам дополнительную свободу и повышает уровень их рефлексивности. Но объективация мужского тела одновременно сталкивает мужчин с целым комплексом проблем и трудностей, которые раньше считались исключительно или преимущественно женскими, начиная с элементарной заботы о своей внешности и кончая такими психическими заболеваниями, как дисморфобия, нервная анорексия и т. п. И здесь мужчинам нужна профессиональная психологическая помощь.

Все личностные психологические проблемы замыкаются на самоуважении. Однако о самоуважении взрослых мужчин и женщин крайне мало достоверных научных данных. По большинству критериев как частные самооценки, так и общее, глобальное самоуважение у мужчин выше, чем у женщин, что дает мужчинам определенные социальные преимущества. Но полезная уверенность в себе часто оборачивается у мужчин и мальчиков необоснованной самоуверенностью, завышенной самооценкой, а то и просто средством психологической самозащиты. Чем сложнее и рискованнее мир, в котором мы живем, тем больше издержки такой ориентации. Ставя перед собой заведомо не осуществимые задачи (гегемонная маскулинность обязывает мужчину быть первым везде и во всем), мужчина сплошь и рядом терпит поражение, в результате чего ощущает свою маскулинность несостоявшейся и ищет выход в пьянстве, агрессии или самоубийстве. Кто может и должен ему помочь?

Трудности и противоречия мужской психологии наглядно фокусируются в проблемах мужского здоровья. Представление о мужчинах как о «сильном поле» находится в противоречии с низкой продолжительностью мужской жизни. Хотя мужская сверхсмертность – феномен биологический, это также и социальная проблема. Мужчина не только зачинает детей, но и производит материальные и духовные блага, причем эта его деятельность продолжается значительно дольше, чем его репродуктивная активность, а его вклад в нее, вероятно, выше женского (хотя его трудно измерить). Общество обязано заботиться о поддержании мужского здоровья не только из гуманитарных соображений, но и ради собственного самосохранения. Между тем один из социальных факторов мужского (не)здоровья – именно гегемонная маскулинность, или традиционная маскулинная идеология: не обращаться к врачу, не признавать своих слабостей, избегать самораскрытия и т. д. В России, которая стала едва ли не чемпионом мира по избыточной мужской смертности, все эти проблемы и трудности возведены в степень. Кто должен об этом думать?

Мужчина живет не сам по себе и не только для себя. Одна из главных мужских идентичностей и ипостасей – отцовство. Недаром любой разговор о кризисе маскулинности завершается диспутом о кризисе отцовства.

По законам эволюционной биологии мужской родительский вклад значительно меньше женского. Традиционный нормативный закон отцовства подразумевал не столько физический уход и заботу о детях (эти занятия всюду считаются женскими), сколько вертикаль власти в социуме и в семье.

Социальное расстояние между отцом и детьми нередко поддерживалось с помощью специальных ритуалов, правил избегания, передачи детей на воспитание в чужие семьи и т. д. Однако жесткие социальные нормы не исключали многообразия реальных отцовских практик, обусловленных индивидуальными особенностями конкретного мужчины и его микросреды.

Содержание и соотношение социально-педагогических функций отца (персонификация власти, кормилец, дисциплинатор, пример для подражания и непосредственный наставник сыновей в общественно-трудовой деятельности) изменялись вместе с историческими условиями и структурой семьи. Это очень длительный и противоречивый процесс. В Новое время под влиянием ускорения темпов социального обновления и автономизации внесемейных институтов социализации властные функции отца ослабевают, а отцовско-детские отношения индивидуализируются и психологизируются. У отца становится меньше прав и больше обязанностей. Изменяются и образы отцов в художественной литературе.

Ослабление авторитарного отцовства происходит не только в Западной Европе, но, с некоторым хронологическим отставанием, и в России. Контраст между суровым официальным нормативным каноном отцовства и реальными отцовскими практиками наиболее образованных сословий в России XIX в. был настолько кричащим, что породил представление об имманентной слабости и несостоятельности «русских отцов». Это противоречие отражено и в русской классической литературе, содержащей мало «нравоучительных» примеров эффективного и счастливого отцовства.

Постиндустриальное общество продолжило эту линию развития. Демократизация общества, вовлечение женщин во внесемейный труд, признание прав ребенка, осуждение телесных наказаний и т. п. сделали авторитарное отцовство морально и психологически неприемлемым. На первый план вышли новые требования. Во второй половине ХХ в. отец перестал быть единственным кормильцем семьи, зато от него ждут, чтобы он проводил с детьми больше времени, был заботлив, нежен и т. д. Многие «новые мужчины» принимают эти требования, но они плохо совместимы с социально-экономическими реалиями. Хотя в среднем американские и европейские отцы проводят с детьми больше времени и уделяют им больше внимания, чем в недавнем прошлом, на макросоциальном уровне эти внутрисемейные достижения перечеркиваются ростом количества разводов и числа детей, живущих отдельно от отцов (материнские семьи, незарегистрированные сожительства и союзы и т. п.). Растет количество холостяков, у многих мужчин и женщин заметно снизилась потребность в детях, нестабильность брака увеличивает социальную безотцовщину, а желание отцов материально обеспечить семью сокращает время, проводимое ими с детьми. Многие из этих проблем не имеют простых решений и вызывают серьезную озабоченность.

Все эти проблемы актуальны и для России. Советская власть не только не устранила унаследованного от дореволюционного прошлого противоречия между идеализацией авторитарной власти и слабостью реального отцовства, но и усугубила его. Этот ценностный конфликт существует и сегодня. Согласно данным массовых опросов, отцовство в России по-прежнему ассоциируется прежде всего с материальным обеспечением, а гендерное равенство понимается формально. Взаимные жалобы и обвинения разочарованных мужчин и женщин порождают в обществе раздражение. Ориентированное на возвращение к Домострою консервативное сознание и агрессивная маскулинная идеология лишь усугубляют эти социально-психологические трудности. В самых успешных российских фильмах последних лет – «Возвращение» Андрея Звягинцева и «Отец и сын» Александра Сокурова – особенно пронзительно звучит мотив безотцовщины. В то же время среди более образованных российских мужчин наблюдается рост интереса к отцовству, широко обсуждаются новые отцовские практики, включая участие в родах и т. п.

Проблематизация социальных функций мужчины в семье дает мощный толчок изучению психологии отцовства. Современная семейная психология оставила далеко позади как старую недооценку отцовского влияния, так и наивные корреляционные исследования 1970—1980-х годов. Хотя методологически более сложные исследования зачастую приносят больше вопросов, чем ответов, доказано, что, вопреки стереотипу, влияние отца и влияние матери на ребенка не альтернативны, а дополнительны. Появилось много серьезных исследований конкретных отцовских практик и стилей отцовства. Разграничение вопросов типа «что отец дает детям?» и «что отцовство дает мужчине?» помогает разрабатывать социальную педагогику ответственного отцовства, причем многие молодые мужчины готовы добровольно ему учиться. Наряду с этим возникают и новые общетеоретические проблемы вроде символического отцовства: почему многие мужчины охотнее и успешнее воспитывают чужих детей, нежели своих собственных, и чем можно восполнить практическое исчезновение мужчины-воспитателя, без которого не существовало ни одно человеческое общество?

Короче говоря, я не склонен смотреть на глобальные перспективы мужчин пессимистически. Я думаю, что ни половые, ни гендерные различия никогда не исчезнут, мужчины и женщины никогда не будут одинаково широко представлены во всех сферах деятельности. В этом нет социальной необходимости. Женщины, у которых есть к тому склонности и задатки, будут все более успешно заниматься «мужской» деятельностью, расплачиваясь за это в сфере семейно-бытовых отношений, а «традиционные» женщины будут жить более или менее по-старому, расплачиваясь за свое семейное и материнское счастье неполной самореализацией в трудовой и социальной сфере. Я не вижу ни моральных, ни социальных оснований противопоставлять эти модели, лишь бы только индивидуальный выбор был свободным.

Это в полной мере касается и мужчин. Мальчики, имеющие задатки гегемонной маскулинности, будут, как и раньше, процветать в школьные годы, а затем, возможно, уступят пальму первенства более мягким и интеллигентным сверстникам. Вертер всегда останется Вертером, Дон Жуан – Дон Жуаном, а Казанова – Казановой. Единственное, что могут сделать педагоги и психологи, – это сгладить острые углы и помочь преодолеть трудности индивидуального развития, особенно в переходном возрасте.

Такими же разными останутся стили супружества и отцовства.

Никакой угрозы мужчинам со стороны женщин, включая радикальных феминисток, я не вижу. Думаю, что современный мужчина, как и его предки, обладает достаточными адаптивными способностями, чтобы справиться с социальными вызовами эпохи. Однако для этого ему необходимо а) считаться с новыми социальными реалиями и б) не равняться на один-единственный, причем заведомо упрощенный и идеализированный, образец гегемонной маскулинности. Особенно если его личные задатки и качества этому типу не соответствуют.

Мужчины, которые играют в футбол, совершают воинские подвиги, создают новые научные теории, сочиняют стихи или романы, наживают огромные состояния, основывают новые религии, сажают леса, ставят сексуальные рекорды, всю жизнь любят одну и ту же женщину, просто добросовестно работают, учат и воспитывают своих или чужих детей, вовсе не обязательно обладают одними и теми же психологическими чертами. Скорее наоборот, все они очень разные. Так зачем нам подгонять их под один и тот же стандарт, даже если он красиво описан в уважаемых книгах? Тем более что и там этот тип не единственный.

В этой книге обсуждаются исключительно проблемы взрослых мужчинах. Однако маскулинность (в психологическом смысле этого слова) – продукт не только социального, но и индивидуального развития. Чтобы завершить «мужской проект», мне необходимо дополнить его основательным рассмотрением того, как мальчик становится мужчиной или, на более научном языке, каковы особенности развития и социализации мальчиков. Этому посвящена книга «Мальчик – отец мужчины», которую я надеюсь в ближайшее время закончить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.