Глава 1. ПЕРВЫЕ ДЕТИ. МИША И ПЕТЯ

Глава 1. ПЕРВЫЕ ДЕТИ. МИША И ПЕТЯ

Микроавтобус «Газель» был сработан на совесть из хорошего железа. Наверное поэтому, ударившись о березу, он вспыхнул не сразу. Это дало возможность Пете и Мише выбраться и отбежать на безопасное расстояние.

Кто-то из проезжавших мимо сообщил в Китеж.

Вадим вскочил в легковую машину, забросил в нее два огнетушителя и, захватив главу Сообщества Сергея и даже меня, (в качестве консультанта — пошутил Сергей), помчался на место происшествия. Но тушить там было уже нечего. Ребята испытали шок и просто мотались где-то в зарослях, мучаясь от страха и чувства вины. Вадим побежал в лес и, отыскав их, привел обратно.

Мы почтили молчанием останки верного автобуса, отработавшего на русских ухабистых дорогах пять лет, и вернулись в Китеж.

Как всегда в экстренных случаях было проведено собрание, и виновники происшествия ответили на несколько неприятных вопросов.

Оба выпускника Китежа — двадцатичетырехлетний Петя и двадцатитрехлетний Миша, — соблюдая обет честности и искренности, признались в содеянном и, как могли, объяснили мотивы. В общем, выходило, что ребята пили ночью водку, «потому что суббота», потом им захотелось покататься. Петя был официальным водителем, поэтому он открыл гараж и вывел машину. Потом родилась идея съездить в близлежащий поселок Барятино, где даже в воскресенье в семь утра человек, знающий правильные места и правильных людей, мог раздобыть выпивку. По пути родились и более смелые идеи о том, чтобы заехать в гости к симпатичным продавщицам из магазина…

И если бы им все это удалось, неизвестно где бы они вообще закончили свой день. Но вмешалось провидение. Колесо автобуса попало в огромную яму, появившуюся в асфальте минувшей морозной зимой. Петя не удержал руль, и русская береза в полчеловеческого охвата приняла автобус в свои объятия.

Обгоревшие останки Газели невольно наводили на мысль о великой милости Божьей… Ребята отделались испугом.

Впрочем, не только испугом. Их взрослые коллеги были так возмущены, что оба получили ультимативное требование не выезжать из Китежа, бросить пить, работать под контролем взрослых, а Петя к тому же был лишен и своих водительских прав, которыми так гордился.

Вспоминаю, как первый раз увидел Петю и его младшего брата Мишу. Наш единственный последовательный друг в то время был начальник отдела УГРО Барятинского района, которого все уважительно именовали просто Дмитрич. Он и сообщил мне, что в Барятинской школе учатся двое беспризорников. Впрочем, учиться-то как раз они отказывались. Со слов Дмитрича ситуация была следующая:

— С ними никакого сладу. Воруют, убегают от нас. Короче, или берите их к себе прямо сейчас, или мы их в детский дом отвезем в Калугу.

«Вот оно! Все колебания заканчиваются стуком судьбы в дверь. Первые дети прибыли к нам сами»*, — с некоторым страхом подумал я. Но отказываться было нельзя. Этих братьев знало все Барятино, а значит, если только нам что-то удастся с ними сделать, лед неприятия будет сломан.

Я вышел на мороз заводить старый уазик — подарок тогдашнего министра обороны, — решив, если не заведется, значит, не судьба. Но машина против обыкновения завелась сразу:

Районная школа. Петю с Мишей привели в кабинет директора. Маленькие, худые, коротко стриженные, в одинаковых тренировочных костюмах. В глазах слезы. В диалог явно не хотят вступать. Рядом со мной директор — единственный человек в комнате, сохраняющий спокойствие и владеющий ситуацией. Ребята боялись меня, я боялся ребят, вернее выбора. Мне не хотелось быть на месте судьбы.

Выбор сделала директор.

— Дети, вот директор Китежа, Дмитрий Владимирович. Он готов вас взять в свою деревню. Если нет, мы вас отправляем в Калугу. Выбирайте сейчас.

Я попытался вмешаться и не очень уверенно сказал:

— У нас всего несколько семей, три дома. Придется топить печку, таскать воду, учиться. Вы хотите со мной поехать?

Они посмотрели на меня глазами, полными слез, и молча кивнули.

Я посадил их в УАЗик и покатил домой, очень гордясь собой.

В то время все было просто: ни бумаги собирать, ни медкомиссию проходить не требовалось. Я даже не помню, на кого мы оформили наших первенцев. Нам было не до формальностей. Да и ребятам было все равно. Похоже, все взрослые были для них тогда на одно лицо. И это лицо внушало им страх.

А надо сказать, что Китеж в 1995 году состоял из трех домов и вагончика. В них жили человек десять будущих пап и мам, совершенно неопытных, но полных энтузиазма и светлых надежд.

Передо мной до сих пор встает картина тех счастливых зимних вечеров, когда дороги заносило снегом, работа заканчивалась, и наступала праздность. Телевизора у нас не было по причине бедности, поэтому мы читали стихи, пели песни и говорили на высокие темы.

Мы садились в круг, зажигали свечи. Золотые блики играли в задумчивых глазах детей. В тишине кто-то из взрослых читал свои любимые стихи. Остальные восторженно внимали. Потом завязывался разговор об искусстве, о собственном предназначении, о служении ближним и Отечеству.

Дети вокруг горящей свечи… Из каких романтических далей пришло ко мне это видение? Как далека была реальность первых лет от этого идеала!

— Петя, ты помнишь первые годы в КитежеР Чего тебе больше всего хотелось?

— Удовлетворения потребностей… в общем, курить и бегать на свободе, чтобы ко мне не лезли.

Мы хотели пробудить в двенадцатилетних беспризорниках страсть к поэзии, а они при каждом

удобном случае удирали от нас, взрослых, в лес. Они не хотели нас обижать. Им просто надо было уйти от давления, покурить, поговорить о своих серьезных проблемах…

— Меня пьяная мама побила и выгнала в новогоднюю ночь из дому.

— Отец бегал за мной с ножом, но это он по пьяни, а так я его все равно люблю.

— Кажется, мама клала меня в ванну и забывала, когда к ней кто-то там приходил, а я была совсем маленькая, с трудом выкарабкивалась из остывшей воды.

— В пять лет я ушла из дому. Меня приютили бомжи. Заботливые были, подкармливали. Жили мы под платформой электрички.

— Я понял, что мир неуправляем, и я все равно не могу ничего сделать со своей жизнью.

Одетый в шкуры охотник идет по джунглям. Его чувства открыты и сосредоточены. Ноздри, раздуваясь, втягивают воздух, анализируя запахи, слух насторожен до предела — не хрустнет ли ветка под лапой хищника. Он весь направлен вовне, сканируя органами чувств окружающий мир. У него нет сторонних мыслей, ибо, если они появятся, его сожрут. Он не осознает этой истины, но она впечатана в саму основу его сознания примером окружающих членов племени, безусловными реакциями родителей. Носителей генов романтизма и задумчивости уже сожрали. Пока в каменном веке выживают только вот такие — настороженные…

Но такими нас создала эволюция. И она не закончилась.

Петя с Мишей идут по родному поселку, как по джунглям. Их сознание острее копья. Им некогда думать о Боге, парламенте и демократическом обществе. Им надо сосредоточить внимание на главных вопросах выживания, понять, где есть пища и нет угрозы получить по морде. Отвлечься — накликать беду. Они и не отвлекаются. На хлебозаводе загружают машину свежими булками… Как пахнет! Не забыть проверить заднюю дверь, может, удастся стащить.

Вон пьяный мужик — может обругать или отобрать последние копейки. Вот обломок кирпича.

— Я с десяти метров камнем любого пьяного собью с ног, — похвастался как-то Миша.

Петя больше помалкивал. Он был старше и уже успел понять, что помалкивать всегда безопаснее.

— Я даже в школу ходил и неплохо учился до четвертого класса. Потом нас за воровство отправили в детприемник. А как не воровать? Есть хотелось, а просто просить — стыдно. В детприемнике за провинность били резиновыми дубинками, После этого, когда вернулся, я уже не мог себя заставить думать об уроках, мозги как отшибло, — вспоминал через много лет Миша.

Да не отшибло у него память, просто мир синусов и неправильных глаголов не мог втиснуться в заполненное реальной болью и страхом сознание ребенка. Когда грохочут пушки, музы молчат. И правильно делают. Я пытался заставить его с братом полюбить стихи, а у них просто не было для этого фундамента безопасности. Удирая от меня, они эту самую безопасность и обретали. Чем больше их после этого ругали, тем больше им хотелось снова удрать и тем дальше откладывался в их жизни момент, когда в сознании найдется свободный уголок для поэзии.

Поэтому десять лет назад большинство приемных родителей Китежа испытывали острое разочарование, хоть и старались скрывать его друг от друга.

Тогда в 1997 году один приемный отец говорил мне с отчаянием: «Мы же все для них сделали. Дома построили, из детдома забрали, кормим, учим. О себе вообще забыли, а толку ноль! Ладно, тянут сигареты из кармана. Они мой паспорт украли. Куда дели? Брагу поставили на чердаке — случайно по запаху нашел. И ни слова благодарности».

Ну, а кто из нынешних родителей втайне не надеется, что дети будут испытывать любовь и благодарность, будут внимать, стараться разделить идеалы, идти по пути… Ну хотя бы поддержат на старости лет.

Нам в Китеже потребовалось почти десять лет, чтобы полностью распрощаться с этим наивным ожиданием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.