Тяжелая утрата авторитетов

Тяжелая утрата авторитетов

Мы с Катей погодки, и ее сыну в этом году исполнилось шестнадцать. Меня всегда удивляла ее позиция в отношении воспитания детей – ничего не запрещать, не ограничивать, приветствовать все инициативы ребенка и спокойно объяснять, ПОЧЕМУ каких-то вещей делать не стоит. Кажется, в педагогике этот стиль воспитания называется попустительским, в отличие от авторитарного. Она никогда не ругала сына за двойки, а просто садилась и выясняла в каждой конкретной ситуации, что произошло и кто на самом деле виноват. Если видела, что это учителя «мракобесят», – искала сыну другую школу, в которой к детям относятся с большим уважением и вниманием.

Поэтому рос Семен парнем интересным, оригинальным, у него было много увлечений, и он всегда имел свое, очень взрослое, аргументированное мнение по многим вопросам. Что не могло не умилять родителей.

Но такая красивая картинка маслом недавно смазалась. На Катин последний день рождения сын опоздал на пять часов и пришел изрядно нетрезвый. Потом были какие-то таблетки, «экстази» всякие разные, и уже никакие разговоры, рациональные доводы не помогают. Сын продолжает иметь на все свое аргументированное мнение и требует не производить над ним родительского насилия: запретов он не выносит. Получается, что отсутствие рамок обернулось для ребенка недостаточным иммунитетом к разным соблазнам жизни?

– Ваша знакомая как раз принадлежит к тому поколению, для которого эта трансгрессия – преодоление границ, рамок – была самоцелью. И можно констатировать, что эти рамки были успешно ею преодолены, и более того, теперь мы можем посмотреть, что из этого вышло. Разумеется, здесь повинна не только воспитательная стратегия, на формирование личности человека действует множество факторов – от генов до, как мы уже знаем, исторических трансформаций в обществе, совпавших с периодом его взросления. Но все же модель воспитания – это очень важная вещь. И когда мы ее формируем в отношении собственных детей, мы должны, если так можно выразиться, корректировать то воспитательное воздействие, которое на ребенка оказывает общество, система его организации. Что я имею в виду? Определяя свою воспитательную модель, мы должны давать ребенку то, чего ему не дадут в существующей социальной среде. Допустим, мы живем в тоталитарном обществе. На ребенка оказывается огромное психологическое давление – идеология, СМИ, правила поведения в обществе, в школе и так далее и тому подобное. И мы делаем выводы. Не хватает ребенку чувства свободы – нужно компенсировать этот недостаток в семье, поощрять в этом ребенка. Не хватает оригинальности, все ходят по одной линейке? Необходимо поддерживать в ребенке его способность быть нестандартным, креативным и так далее. Не хватает в идеологической модели общества такой позиции, как «забота о себе», всюду пропагандируются «общественные ценности» – родитель должен учить ребенка радеть за собственную жизнь. То есть мы, как родители, должны дать ребенку то, чего ему не дает и не даст окружающая среда.

В этом примере попустительский стиль воспитания как раз подходит идеально. А сама мысль – принцип подхода к выбору воспитательной стратегии – кажется мне очень «сильной» в практическом плане. Не бороться с существующими в обществе установками, не объяснять ребенку, что «за окном» что-то неправильное творится, и вносить тем самым смуту в его сознание, а просто дополнять, компенсировать то, что «за окном» – в школе, во дворе, в обществе, в государстве…

– Но возьмем другой пример, и это как раз случай вашей знакомой. В обществе все вожжи отпустили, и главный тезис – делай что хочешь и будь что будет. Общество совершенно не занимается тем, чтобы структурировать человека определенным образом, оно не дает ему никаких внятных ориентиров, не формирует в нем должной амбициозности, с одной стороны, и чувства ответственности – с другой. Спрашивается – что делать, как себя вести с ребенком? Ему необходимо додать то, чего ему недодает общество. Помогать ему формировать систему ценностей и жизненных ориентиров, учить ответственности и способности, преодолевая трудности, двигаться к цели. У него, наконец, необходимо сформировать понимание того, что есть авторитет, умение внимать ему и ценить его. И конечно, ребенка обязательно необходимо учить тому, что выражается в коротком слове из трех букв (и это святая родительская обязанность, вне зависимости от ситуации в обществе), – он должен понимать, что такое «НЕТ».

У одного из замечательных психологов – Альберта Бандуры – есть такое понятие «самоподкрепление». Почему человек способен в течение очень длительного времени осуществлять какую-то деятельность в отсутствие внешних подкреплений? Как Леонардо мог двадцать с лишним лет рисовать портрет Джоконды? Как тот же Данте или, например, Гёте могли десятилетиями писать одну книгу? Как, наконец, Эйнштейну хватило настойчивости заниматься «единой теорией поля» на протяжении сорока лет? По идее, не получая быстрого подкрепления результатом или восторгами окружающих, они должны были охладеть к соответствующему занятию и оставить его. Но нет, не оставляли, трудились и трудились… Хотя, например, «единая теория поля», во-первых, не имела особенных шансов быть завершенной, а во-вторых, так, надо сказать, и не была завершена Эйнштейном. В общем, почему не бросили гении свое занятие?..

Бандура отвечает на этот вопрос термином «самоподкрепление». Мы способны устанавливать для себя какую-то внутреннюю планку, некую цель, к которой мы стремимся, и дальше, в зависимости от достигнутого результата, мы или хвалим себя, если у нас что-то получается, или порицаем в случае неуспеха, то есть или поощряем, или наказываем.

Задумайтесь, совершая то или иное действие, мы постоянно это делаем: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Ну какой же ты молодец! Как хорошо получилось – любо-дорого посмотреть!» или «Фу ты, черт! Что же это такое?! Ничего не получается! Что ж я такой бестолковый?!» Это некий внутренний голос, который звучит в нас словно бы сам по себе – сидит такой контролер в мозгу и выдает нам то пряники, то кнут. По идее, это должен быть внешний голос: у нас получается – нас хвалят, дают пряник, у нас не получается – нас ругают, получаем кнут. И поначалу так и есть – мы поощряем малыша, когда у него что-то получается, и сетуем, когда у него это не выходит. Мы выдаем ему положительные и отрицательные подкрепления. Но с течением времени наш родительский голос начинает звучать в нем сам, выражаясь научным языком – интроецируется ребенком. И подросший малыш уже без нашего участия руководит тем или иным своим процессом – то похвалит себя, то поругает – и в результате выходит на нужную дорогу.

Если бы этот внутренний голос не звучал в голове Леонардо, Данте, Гёте или Эйнштейна, то не было бы ни «Джоконды», ни «Божественной комедии», ни «Фауста»… А «единой теории поля» так и нет, но ведь сорок лет ей отдано – тоже большое дело! Короче говоря, мы должны научить ребенка вознаграждать себя за собственные успехи и порицать себя за неудачи. Если мы не сделаем этого, он не будет успешным. Юного Эйнштейна родители, как известно, считали чуть ли не умственно отсталым, поэтому можно себе представить, сколько подкреплений на его детскую голову сыпалось… Но каков результат! Кроме двух теорий относительности, сорок лет борьбы с единой теорией поля!

К чему я об этом рассказываю? Кроме вот такого опыта подкрепления, превратившегося затем в систему самопоощрений и самонаказаний, ребенку необходимо получить от своих родителей и опыт слова «нет». Ребенок должен знать, что есть то, что нельзя, то, что запрещено. Запрет, разумеется, не должен распространяться на все на свете, и он не может быть мерцающим – то «да», то «нет». Хорошее настроение у мамы, тогда все – «да», плохое – и тут же одно сплошное «нет». Такого быть не должно. Существуют некие вещи, которые подпадают под запрет, ограниченный список, а все остальное – воля вольная, пожалуйста, развлекайтесь.

Но то, что «нет» вообще существует, ребенок должен знать. И этому его должны научить родители. Если же они его этому не учат, то в финале такого «демократичного» воспитания мы имеем катастрофу под названием «спасайся, кто может». Если же мои родители дали мне этот благословенный опыт, научили меня этому переживанию, то я в последующем смогу себя, когда это нужно, тормозить. А без торможения успеха в жизни быть просто не может. Никакого. Вообще. И это тот единственный опыт, который поможет мне защитить себя, когда это потребуется, – умерить свои желания, вернуть себя на правильную дорогу, если я с нее сбился. Короче говоря, великое это дело – внутренний опыт «нет».

И еще одна важная вещь, о которой следует сказать, – это авторитет. Что поколение «революционеров» разрушило до основания, так это феномен авторитета. Об отсутствии авторитетов было заявлено во всеуслышание – памятники демонтировали и ломали, а новых, как вы, наверное, заметили, не появилось. Ну, за исключением нескольких – «политкорректных»: Пушкину и Петру I – работы Зураба, а все остальное – тихонько так, без помпы, в садике каком-нибудь. Советская власть в свое время тоже «зачистила» памятники, но она тут же принялась ставить новые, причем на каждом углу. А революционеры 90-х – нет. Порушить порушили, а замены никакой не предложили.

–  Выходит, мы наступили на свои же собственные грабли?

– Да, и как результат – наши дети живут при полном отсутствии авторитетов. А мы – не просто социальные, мы еще и стайные животные. Если кто-то этого до сих пор не понимает… Мы живем стаями, у нас маленькие стаи есть, а есть и большие. У кого-то, правда, не стаи, а своры, впрочем, это отдельный разговор. А в отсутствие авторитетов невозможно быть в стае – передерутся все и поубиваются. Нужен авторитет, нужен порядок.

Вот для кота, например, не существует авторитетов, но он и не стайное животное. Тогда как собака – стайное. Кот – он сам по себе, и вы ничего не можете с этим поделать. Его можно ограничить, но его невозможно воспитать. Поэтому, если вам не хочется, чтобы он разбился, вы просто не пускаете его на балкон. Вы не можете надрессировать его не выходить на этот балкон, потому что вы для него не авторитет. Если же собаке хозяин скажет: «Пойдешь на балкон, я тебя… В общем, советую не ходить!» – то собака будет сидеть себе смирно под дверью и в полном довольстве собой, потому что хозяин – вожак его стаи.

А сейчас получилось, что мы своим попустительством превратили своих детей в «котов»: ими никто толком не занимался, вот они и выучились «гулять сами по себе». Но при этом психобиологическая-то в них сущность осталась, она в них есть, никуда не делась – мы «собаки». Им авторитет все равно нужен, а его нет. Когда я шел из школы домой с двойкой – я чего боялся? Меня мама не ругала, я просто знал, что она расстроится. А она для меня была и остается человеком значимым, которого я не могу и не должен расстраивать. Меня не ругали, не пороли розгами за неуды, но я понимал, что есть мама – авторитетная для меня фигура, для которой то, что я сделал, неприятно и больно. И я пытался «соответствовать».

Глупо, конечно, что я в детстве безоговорочно верил в доброго дедушку Ленина. Но я очень благодарен судьбе за то, что в моей жизни все так сложилось. Потому что благодаря этому наивному детскому опыту веры в «великого человека» я натренировался понимать, что в этом мире есть люди, которые лучше меня, умнее меня, краше меня, и потому мне есть к чему стремиться. А современные дети, которые ничего подобного в своем опыте не имели, – все сплошь пупы земли и центры вселенной. Но без внутреннего развития, без самосовершенствования, которое еще надо осуществить, человек, какие бы права мы за ним ни признавали по факту рождения, не пуп, а пупик.

И если бы я так искренне не верил в гений Ленина, то я бы потом просто не смог бы понять-почувствовать, насколько потрясающе талантлив Иван Петрович Павлов, пронзительно талантлив Алексей Алексеевич Ухтомский, виртуозно талантлив Лев Семенович Выготский, изощренно талантлив Жак Лакан, предельно талантлив Людвиг Витгенштейн, искусно талантлив Мишель Фуко… Этот список гениев, которыми я восхищаюсь – искренне и по-настоящему, – можно продолжать. Но дело, разумеется, не только в том, что я готов признать за ними их гениальность, могу ее чувствовать. Нет, разумеется. Дело в том, что, поскольку я ощущаю их гениями, я и читаю их работы соответствующим образом – во мне есть должное смирение, чтобы, прежде чем рискнуть возразить талантливому человеку, сделать все, что в моих силах, чтобы понять и вникнуть в проблему, в то, что он пытался сказать своей работой. Если автор – гений, он не мог написать ерунды, ведь так? Так. А значит, если ты читаешь и тебе кажется, что это ерунда, значит, скорее всего, ты прочел не совсем то, что было написано. Прочел, но не понял.

И дальше следует труд истинного, глубокого, всестороннего изучения предмета. Конечно, и гений может ошибиться. И ошибаются, разумеется. Но заметит ли это тот, кто не умеет ощущать гениальности другого человека и преклоняться перед ней? Нет. Его критика будет лишь свидетельством его глупости, и не более того. По верхам проскакал, ничего не понял, какую-то банальность изрек – и в полном довольстве от себя. Вот что получается, когда из-за недостатка личного опыта у тебя внутри нет умения ощущать чужой авторитет , нет соответствующего «чипа».

Это умение, по большому счету, – способность принять начальника . «Начальника» не в смысле «диктатора», но в том смысле, что он знает лучше меня, понимает лучше меня, несет ответственность большую, чем я, и вообще – по-настоящему красив в своем деле. Вот что такое авторитет.

В моей стае есть вожак, и это очень важно – и для дел сиюминутных, и для куда более значительных… Ведь если у меня нет этой внутренней готовности принять авторитет, если она во мне не развита, то я и в Бога поверить не смогу. Бог ведь тоже такой авторитет . Если мы не учимся правильному отношению к авторитетным фигурам, если семья этому не учит, то это грозит в потенции как общей жизненной неуспешностью, так и экзистенциальным раздраем с ощущением бессмысленности своего существования.

–  Что же все-таки делать, если уже все вот так драматично сложилось? Не пенять же на вашу типологию поколений, тут спасать ситуацию нужно, это уже сигнал SOS!

– Сыну вашей знакомой шестнадцать, он уже взрослый человек, и мы уже не имеем никаких ресурсов воздействия. Все ресурсы воздействия заканчиваются в «пубертате», то есть в 11–13 лет. После этого возможно только такое, знаете… легкими пассами избежать безумного крена.

В подростке уже есть взрослое существо. Оно еще не зрелое, но уже взрослое. У подростка уже есть своя позиция . В детстве у ребенка есть его «хочу – не хочу», а дальше, в подростковом возрасте, – уже позиция. И есть разница между «хочу вот эту одёжу», как моя дочка требует, и позицией . Сонечкино «хочу – не хочу» – это еще не позиция, а вот через десять лет…

–  Но ведь и взрослые люди могут стать друг для друга авторитетами, правильно? Вы говорите о том, что в шестнадцать лет человек уже взрослый. Значит, мама и папа подростка могут просто начать общаться с ним «как взрослый человек со взрослым человеком»?

– Это вы, конечно, правильно заметили. Но я не зря так подробно рассказывал о том, что проблема не в авторитете как таковом. Проблема в конкретном человеке, который или умеет (потому что его научили) относиться к чужому мнению как к авторитетному, или не умеет. И этот навык, эта способность воспринимать другого в качестве авторитета или сформирована до пубертата, или не сформирована. Поэтому, конечно, общаться «как взрослые» родители с подростком могут, и им, по правде сказать, больше ничего не остается, но это уже не вопрос авторитета. Тут – проехали… Сейчас это вопрос «челночной демократии» – шаг за шагом, взаимными претензиями и уступками формируем формат отношений и достигаем каких-то договоренностей.

Только при этом очень важно, как именно родители осуществляют эту свою «челночную дипломатию» во взаимодействии с подростком. Ребенок должен чувствовать, что в системе родительской мотивации, подтолкнувшей их к такому поведению, нет одолжения – мол, ладно, если так хочешь, то будем с тобой по-взрослому разговаривать. Нет, такого не должно быть. Вы ведь настоящему взрослому не оказываете такую «услугу» – разговаривать с ним как со взрослым, вы с ним прямо как со взрослым и взаимодействуете, без всех этих оговорок – «ну ладно», «если тебе так хочется». Если взрослый – то взрослый. Как нельзя быть наполовину беременным, так и взрослым нельзя быть понарошку.

И еще: «взрослый» – это не значит негативный, это не ругательство. А для многих родителей призыв – «ведите себя с подростком как со взрослым человеком» выливается в истеричный гвалт: «плати за квартиру», «сам себя обеспечивай», «домой пьяный не приходи, потому что это жилье общее» и так далее. Нет, это никакое не взрослое общение – взрослого со взрослым, это просто родитель, измученный происходящим, берет своеобразный реванш, имея на это, как ему кажется, некий мандат. На самом же деле, по факту – он просто унижает подростка и использует давление силой. За это подросток ему и ответит, в меру своих способностей. Но мало не покажется в любом случае…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.