БУДУЩЕЕ НЕ ТАКОЕ, КАК У МЕСРИНА

БУДУЩЕЕ НЕ ТАКОЕ, КАК У МЕСРИНА

Последние годы я наблюдала за работой воспитательного центра, который принимал детей способных, но не обучающихся в школе. Все воспитанники чувствовали себя ущербными из-за отцов, на которых заведено судебное дело: дети страдали от общественного мнения, которое ставит их отцов в положение, недостойное мужчины. Эти дети, имеющие высокий коэффициент интеллектуального развития (IQ), но не имеющие образования, легко могут стать правонарушителями. Я сказала одному мальчику, который испытывал чувство вины за то, что его отца обвинили в краже: «Если твой отец совершил кражу, это еще не значит, что он вор. Он не потерял свое человеческое достоинство».

Меня заинтересовал мальчик одиннадцати лет, звали его Мишель, он сбегал, угоняя грузовики, брал их «в долг»! Он десять раз угонял тяжелые грузовики, пока водители завтракали в придорожных закусочных. Он вел грузовик до тех пор, пока хватит бензина или пока сам не проголодается. Ему ни разу ничто не помешало. Неслыханно! Что исправит в нем отсидка в тюрьме? Родители не жаловались, но и внимания на него не обращали. Он был без ума от грузовиков, это была его страсть.

Директор центра разговаривал с ним примерно так: «Не хвастайся тем, что ты безнаказанно угоняешь грузовики со стоянки. Ты выпутываешься благодаря своей ловкости, но все это незаконно. Если ты будешь этим хвастаться, прослывешь пройдохой. Ты пропадешь, потому что не умеешь ни читать, ни писать и не сможешь получить права. На экзамене надо знать правила движения, суметь прочесть вопросы и написать правильные ответы».

Надо было срочно что-то делать. Случай трудный. Что предпринять?

Решение состояло в том, чтобы определить его в семью, где отец-водитель, который близко к сердцу примет воспитание мальчика, будет брать его с собой в рейсы и сделает из него настоящего мастера вождения. В Великобритании дети могут водить некоторые машины, трактор например. Пришлось бы ждать, пока он научится водить трактор. Собственные родители мальчика не интересовали: «Они сидят дома и не любят путешествовать».

Ничего невозможного в том, чтобы его усыновил какой-нибудь шофер, нет. Но если это не законный опекун, а добровольный поручитель, как уладить ситуацию с администрацией? Инициатива упирается в стену предрассудков, рутины, мелочных придирок, препятствий и анахронизмов. Между узким понятием обучения и еще более узким — усыновления — необходимо ввести некое понятие, характеризующее ответственность добровольных поручителей за профессиональное обучение молодых и их вхождение в социум. Судебные власти хотят оказать доверие наставнику и поручить ему нескольких проблемных молодых людей для стажировки на парусном флоте. Недавно двум воспитателям из Меца судебными властями было дано разрешение на недельный полет на Воздушном шаре для Сандрины, Жоакима, Манюэля и еще нескольких ребят, чтобы «синева неба отогнала серость жизни». Неделя, чтобы вернуть детям радость жизни...

Поскольку дети согласились на это приключение, судьи, занимавшиеся их делом, смогли засчитать эти каникулы за настоящую профессиональную стажировку. Бывают случаи, когда можно набирать учеников. Но в случае «самого юного водителя Франции» — Мишеля — нужно, чтобы нашелся независимый труженик, который взял бы на себя заботу об одержимом подростке. Готово ли французское общество выбросить на свалку свою хроническую подозрительность и разрешить бродяге, в одиночку делающему свою работу, возить с собой по дорогам мальчишку?

ШКОЛА, ДОМ МОЛОДЕЖИ И КУЛЬТУРЫ

Расписание не оставляет подросткам большой свободы. У меня есть крестница, которой хотелось бы почаще видеться со мной, но она каждый день уходит из дома без четверти восемь утра. Она скоро закончит школу, хочет учиться дальше и поэтому занимается очень много. Девочка должна непостижимым образом выкроить время, чтобы зайти ко мне на обед. По субботам и воскресеньям, поскольку ее родители разведены, она ездит повидаться с отцом, который живет не в Париже. Вот вам девочка, которая всю неделю в полной власти школьного расписания, не оставляющего ей никакой свободы. Как подумаешь, сколько свободного времени у детей в Канаде, притом дети там так хорошо учатся! Уроки заканчиваются в 15.30. Дети возвращаются домой и... никаких домашних заданий.

В отрочестве, когда подростку восемь — двенадцать лет, было бы великолепно, если бы дети могли приходить в школу не только учиться, но и после уроков. «Мне надоело у родителей, я возвращаюсь в школу». Воспитатели там не только учили бы. Те воспитатели, кто работает после уроков, заняты были бы с 16 часов до полуночи. Рано утром, пока не пришли учителя, они завтракали бы с детьми, которые ночевали в школе.

Это привело бы к полному изменению повседневной жизни города. Ведь это совершенно другая форма жизнедеятельности учеников. Но все можно устроить, существуют же рабочие помещения, где работают неполный день. Возражений материального характера, которые были бы действительно непреодолимы, нет. Надо только решить вопрос безопасности, но это возможно. Все дети должны были бы находиться под присмотром весь день, не только во время учебных часов.

В конце концов, можно было бы возразить противникам такого проекта следующее: когда детям некуда податься, когда они предоставлены самим себе, даже самые обеспеченные, самые зажиточные, самые богатые, у которых в родительском доме по пятьдесят квадратных метров, они все равно пойдут на улицу, и неизвестно, чем это кончится. Ну а если дети курсируют между домом и школой, риск можно предусмотреть, он вычисляется.

Когда мой муж был мальчиком, он жил в городе, который назывался Екатеринодар, теперь это Краснодар. Для детей там существовало подобие комендантского часа с семи часов вечера, зимой — с шести. Если на улице видели какого-то ребенка, спрашивали: «Где ты живешь?» — и отводили к родителям. В наше время во Франции, кажется, такой закон продолжает существовать, когда ребенка можно спросить на улице: «Куда ты направляешься?» — но реально он не выполняется.

Во Франции среда для учеников — свободный день. Родители на работе, что делать ребенку? Нечего. Он не знает, куда ему деться. Все потому, что школа в среду закрыта. А ведь можно было бы открыть для детей все двери уже имеющихся помещений, тогда и появится возможность разрешить разногласия между государственным обучением и обучением частным. Государственный сектор гарантирует обучение, а все учреждения частного образования принимают детей Двадцать четыре часа в сутки, в неучебные часы. Это было бы прекрасным распределением обязанностей. Негосударственный сектор занимался бы тогда воспитанием, а служащие сектора государственного образования — самим образованием.

Даже если желательно иметь новые центры для занятий с детьми, трудно возразить против того, что школа, где дети трудятся целый день и получают определенный объем знаний, остается центром воспитательной работы.

К несчастью, в частных школах такие понятия, как служение детям или призвание, тоже постепенно утрачиваются. Профсоюзное движение — вещь очень уважаемая, но оно заражено вирусом бюрократизма, и персонал, работающий в области национального образования, проявляет все меньше и меньше энтузиазма и самопожертвования, столь в этой работе необходимых, чтобы воспитать молодое поколение способным выстоять в жизни.

Скажи им об этом, и учителя начнут протестовать и станут утверждать, что они отдают себя своему делу не меньше, чем их предшественники. Все это так, но при условии, что они работают пять часов в день и не более четырех дней в неделю, а ученики их не утомляют и им не перечат. Все чаще и чаще слышится в классах традиционное: «Откройте тетради и пишите диктант...» Наверное, система неизбежно должна дойти до полного абсурда. Она приговорит себя сама и тогда падет, а на новом месте можно будет возводить новое здание для новых поколений. Когда преподаватели и воспитатели превращаются просто в машины для обучения, держаться за них не стоит. От них надо избавляться. Только тогда может появиться новое поколение воспитателей.

Сами учителя станут авторами школьных программ. Они будут выступать по телевидению, по радио, записывать видеопрограммы. Но взрослые, которые будут находиться в непосредственном контакте с учениками в классе, не будут называть себя педагогами, может быть, руководителями, может, режиссерами, а может, и просто радушными, приветливыми людьми. И они будут таковыми, потому что они захотят ими стать.

Всеобщая информированность придет на смену устаревшей системе корпоративных интересов. Педагоги нынешнего времени пилят сук, на котором сидят, невольно стремясь к преимуществу быть одновременно представителями свободной профессии и чиновниками, которые защищены от неожиданностей жизни. Если они будут противостоять всему новому, их в конце концов заменят обучающими машинами. Может быть, они изменили бы свою позицию, имей они год дополнительного отпуска каждые семь лет, как в Соединенных Штатах. Думаю, они смогли бы отдавать детям гораздо больше за эти шесть лет работы. У современных детей есть потребность ходить в школу, им нужно свое пространство для жизни. Учительским профсоюзам следовало бы ввести дополнительное разделение обязанностей: одни преподаватели занимались бы образованием детей, а другие — воспитанием...

Если руководители кружков согласятся работать по вечерам после уроков, представители профсоюзов отменят незаконную конкуренцию учителей, имеющих статус государственных чиновников. А вот вытерпит ли организация прибавку к зарплате из расчета двадцати четырех рабочих часов?

У частной школы может хватить на это денег. Учреждения свободного обучения должны были бы открывать свои двери после уроков, с 16.30, для всех детей, которые захотят туда прийти с согласия родителей. Свободное обучение будет не обучением, а скорее развитием и воспитанием. В этих школах после уроков можно готовить домашние задания. Частная школа могла бы открыть и специальные курсы или группы для отстающих детей, которых можно будет потом принять в государственную школу. В этом случае все были бы охвачены всеобщей образовательной системой, но некоторые подростки, стипендиаты или те, кто платит за обучение, могли бы получать дополнительное содержание или вспомоществование во время свободного обучения после уроков.

Педагоги частных школ, которые хотели бы иметь те же льготы, что и их коллеги из государственных школ (возвращаться домой пораньше), не придут в восторг от такого расписания. Учителя же государственного сектора скажут, что им не доверяют задачу, чрезвычайно важную в глазах родителей: «Мы теперь только чиновники от образования, чиновники, и все...»

Но в конце концов, они же сами глухи к любой критике. Преподаватели государственного сектора просто хотят сохранить монополию. Однако они прекрасно знают, какую часть информации получают дети вне класса, на улице и по телевидению. Но официально считается, что только учителя несут всю полноту ответственности за получение знаний. Их «конвульсии» чрезвычайно тягостно сказываются на атмосфере, окружающей ребенка. Но только когда все окончательно зайдет в тупик, действительно произойдет взрыв. Когда, что ни делай, ничего не меняется, значит, жди изменений. Начало конца содержит в себе обещание некоего нового опыта. Система национального образования в том виде, в котором существует сейчас, унаследована от Жюля Ферри [Жюль Франсуа Камиль Ферри (1832—1893) — французский политический и государственный деятель. Участник Парижской коммуны. Премьер-министр Франции (1880—1881 и 1883—1885). В области образования — автор тех двух законов (1879—1883 гг. — Жюль Ферри министр народного образования), которые положили начало коренным переменам в области организации школьного обучения во Франции: 16 июня 1881 годя — закон о бесплатности школьного обучения, 28 марта 1882 года — об обязательности его со светской программой. См. подробнее: Чистяков Ив. Образование народа во Франции: эпоха Третьей республики (1870—1902). М., 1904. — Примеч. ред], и она должна исчезнуть, чтобы на ее месте было создано нечто новое. Внутри старых структур действительно невозможны реальные изменения. Но о грядущих изменениях говорят ростки экспериментаторства. Правда, изменения придут извне.

Можно было бы изменить и то положение, когда учителя частных школ не могут преподавать в сфере государственного образования. Пусть те, кто хочет оставаться учителями-предметниками, ими и остаются, но там, где речь идет о воспитании и развитии детей, найдутся люди, которые смогут заниматься этим по призванию и с любовью. Придет день, когда профессионалы в любой области знаний, которые не получили специального педагогического образования, смогут тем не менее учить и воспитывать детей в государственных школах и лицеях. Им можно будет, например, предоставить в сорок лет пятилетний отпуск без содержания, чтобы они могли начать преподавать, если у них возникнет желание учить, и, возможно, они смогут стать лучшими учителями, чем те, кто учился специально.

В наши дни наблюдается некоторое уменьшение количества исследований в области образования, что вызвано недостатком бюджетных средств, и ученые топчутся на месте в ожидании, когда же наконец проголосуют за кредиты в их секторе исследований. У них нет никакого желания учить чему бы, то ни было. И кончится это тем, что они окажутся перед аудиторией и не будут знать, что с ней делать.

Такое отсутствие интереса к профессиональной жизни — синдром кризиса цивилизации.

И все-таки какие-то шаги делаются. Есть профессионалы-промышленники, которые преподают, или профессиональные управленцы обучают администрированию, но все это как раз в частных школах вне системы национального образования. В большие и маленькие учебные заведения приходят инженеры, чтобы чему-то научить подростков, в то время как сами они активно заняты на производстве. Финансисты тоже стремятся преподавать, не теряя из виду и практическое применение этих знаний, часто они готовы открыть кредит молодым, но все же их ученики — это обычно взрослые люди.

А почему бы не делать этого, например, в средних школах? Мне кажется, стоило бы.

Желая все унифицировать и «заорганизовать», сторонники обязательной монокультуры в образовании лишат в конце концов нынешнюю систему жизнеспособности, и после полного провала нужно будет искать что-то новое. В странах социализма тоже ничего интересного пока не придумали. Маленькие китайцы, например, учатся с охотой, но становятся после школы станционными смотрителями в глухой провинции. Все обеспечены рабочими местами, но делают не имеющее ничего общего с тем, чему они учились. Все образованны, на каждые десять учеников приходится преподаватель. Есть воспитатель, который печется об учениках, как курица-наседка, и возится с ними С утра до вечера. Они много трудятся, чтобы сдать экзамены, но после экзаменов — ничего. Они прекрасно пишут по-французски, но все это для того, чтобы стать сторожем в таком месте, где не говорят даже на их китайском, потому что китайский язык везде разный. Они даже не знают, куда их назначат. Это безумие. Но образованны все. Не думаю, что страны социализма изобретут что-то лучшее. Это логический результат процесса, при котором заадминистрировано само получение знаний. Если все выучатся одному и тому же, где же они будут работать? Вот и назначают куда надо, без рассуждений, в соответствии с потребностями государства...

Каждый раз, встречаясь с учениками в лицее, я слышала, что нет скучнее места, чем этот «сарай», то есть школа. Там они курят и дремлют. Они даже ничего не требуют. Это состояние общей депрессии, В котором они пребывают, напоминает даже не дневной стационар. Это однодневная тюрьма, куда приходят в качестве статистов. Понятно: плати школьники за обучение, все было бы по-другому. Трудятся в основном девочки, они совершают все «ритуальные жесты», считая, что все это ни к чему. В результате они корпят, эти мальчики и девочки, чтобы сдать экзамены, чтобы от них отстали и чтобы избавить себя от скуки. Некоторые покуривают, озорничают, ходят в кино; мальчики интересуются девочками, чтобы как-то убить время, от скуки. А есть еще и такие, кто отдается течению жизни, это и мальчики и девочки, они выезжают за счет других и никогда ни о чем не сожалеют. Они и не с теми, кто зубрит, и не с теми, кто веселится, они убеждены, что все это ни к чему, и центр их жизненных интересов — это получение места в дальнейшем. Они всю жизнь ведут себя как «второй состав», паразитируя на других.

Эти три позиции, три варианта жизненных ответов, которые школьники могут дать общей системе образования, можно объединить одним словом — безнадежность. Без цели, без будущего, день за днем, как получится. Мне кажется, это ужасно для молодых. «Учеба ничего не даст, и никто не знает, зачем это надо». Что-то вроде выживания при условии тупой обязательности. Но при этом их якобы чему-то учат... Если спросить подростков в упор: «Что бы вы сделали, если бы могли?», «Каких родителей вам хотелось бы иметь?», «Каких учителей вы бы предпочли?» — анкетирование не дало бы никакого результата, потому что нынешние подростки не привыкли, что их мнением кто-то интересуется. Нужно приложить очень много усилий, и не только преподавателям, чтобы ученики во время собеседования были действительно в состоянии ответить, и не урчанием в животах, и не уклончивыми словопрениями по примеру взрослых.

Предоставить слово молодым — это не значит дать микрофон кому-то одному, кто выскажется от имени остальных, или обязать его ответить на перечень вопросов, придуманных взрослыми, — это значит предоставить каждому подростку право стать выразителем собственного мнения.

Новая политическая игра: когда детям предлагается играть во взрослых

В январе 1988 года Мюриэль Матье двенадцати с половиной лет стала мэром города Кастра. Месяцем раньше 43 ученика государственных и частных школ города были избраны членами муниципального совета сроком на один год. Мюриэль — ученица пятого класса лицея Жана Жореса. Ее помощники не старше, чем она. Конечно, новые члены городского совета в возрасте от девяти до тринадцати лет — лишь консультативная структура при городской власти, поскольку речь идет, как можно предположить, не более чем о «детском муниципальном совете», созданном по инициативе муниципалитета взрослого.

Первая декларация детского совета: «Взрослые сначала были детьми. Но когда они выросли, они перестали думать так же, как дети. А политики еще хуже! Они только и думают, что о деньгах». Для мэра (взрослого) г-на Филиппа Дево это была не революция, а обычная практическая работа. Работа этого детского совета могла стоить целого курса гражданского права. И благодаря его существованию этот симпатяга мэр мог вдохнуть в городскую жизнь немного свежего воздуха. Мэр тем не менее понимал, что «не стоит слишком прислушиваться к детям, которые работают вместе с ним». «Ведь они, — признал он, — не испытывая никаких комплексов, вмешиваются во все». По мнению заместителя мэра, разрешать детям «управлять», вероятно, не стоит. «...Я не собираюсь говорить, что политика — слишком серьезная вещь, чтобы оставлять ее детям, — заявил он, — просто, что происходит в головах мальчишек и девчонок, никому толком не известно...»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.