Глава 10. Смысл и этиология неврозов

Глава 10. Смысл и этиология неврозов

Специфика клинического психоанализа

Невротические симптомы сходны с ошибочными действиями и сновидениями в том, что они также обладают смыслом. Любой невротический симптом осмыслен. Он тесным образом связан с переживанием больного, с его жизнью в целом. Отсюда нацеленность клинического психоанализа прежде всего на раскрытие смысла симптоматики заболевания, поскольку, с точки зрения Фрейда, понимание смысла невротического симптома – это необходимый шаг для оказания помощи пациенту и залог его успешного лечения.

В центре внимания психоанализа находится невротический симптом. Этим он отличается от психиатрии, где не придается большого значения форме проявления и содержанию симптома как такового. Если в рамках психиатрии основной акцент делается на наследственной предрасположенности к психическому заболеванию и органических нарушениях, оказывающих разрушающее воздействие на психику человека, то клинический психоанализ ориентирован прежде всего на раскрытие мотивов и намерений пациента, стоящих за любым симптоматическим действием, которое, в принципе, является неким признаком, знаком, свидетельствующим о важных душевных процессах, протекающих в глубинах человеческой психики.

Для более наглядной демонстрации различий между психиатрией и психоанализом Фрейд использовал пример из собственной практики. Речь шла об одержимой бессмысленной идеей пятидесятитрехлетней женщине, которая под воздействием бреда ревности отравляла жизнь себе и доставляла много хлопот своим близким.

Как отнесутся к такому заболеванию психиатр и психоаналитик? Какой диагноз они поставят? Какие причины они усмотрят в основе заболевания? Как и в каком направлении они будут действовать, рассчитывая на соответствующий терапевтический эффект?

Рассматривая данное заболевание, психиатр, скорее всего, придет к выводу, что женщина испытывает ревность, приносящую ей глубокие страдания. Разумеется, у нее нет реальных оснований для какой-либо ревности, так как муж любит ее и на протяжении трех десятилетий совместной жизни она ни разу не могла упрекнуть его не только в неверности, но и в отсутствии чуткости и заботы о ней. Она это прекрасно понимает, но ничего не может поделать с собой и своими приступами ревности. Ею как бы овладевает идея ревности, не поддающаяся логике разумного объяснения. Итак, это – бредовая идея. Она не соответствует реальному положению вещей, если иметь в виду измену мужа, но захватывает женщину с такой силой, что та не может вырваться из ее объятий. Поэтому диагноз таков: женщина страдает бредом ревности.

Поставив такой диагноз, в лучшем случае психиатр обратится к истории семьи женщины. Скорее всего, он будет исходить из того, что в каком-то поколении семьи у кого-то могли быть подобные явления или какие-либо другие психические нарушения. Возникшая у женщины бредовая идея неслучайна, она обусловлена наследственной предрасположенностью, и, следовательно, развившееся заболевание является следствием «плохой» наследственности. Диагноз поставлен, истоки заболевания выявлены, и остается только прибегнуть к медикаментозному лечению, направленному на снятие состояния беспокойства в момент его обострения и на поддержание жизнеспособности пациента. Это, пожалуй, все, что может сделать психиатр, имеющий дело с подобного рода заболеванием.

В отличие от психиатра психоаналитик не удовлетворится рассмотренными выше причинами возникновения заболевания. Исходя из диагноза бреда ревности, он попытается глубже разобраться в существе дела. В поле его зрения попадет то обстоятельство, которое связано, казалось бы, с незначительной деталью. Дело в том, что заболевшая женщина сама спровоцировала возможность некоего действия – появления анонимного письма. Она недвусмысленно сказала горничной о том, как будет несчастлива, если вдруг узнает о любовной связи своего мужа с какой-либо молодой девушкой. Если бы она не проговорила это вслух, то вряд ли служанке пришла в голову мысль об интриге с анонимным письмом. Отсюда следует важный вывод: анонимное письмо не являлось источником возникновения бредовой идеи, которая существовала у женщины уже до того, как интрига с письмом вызвала у нее возбужденное состояние. В форме какого-то опасения или желания бредовая идея возникла у нее до произошедшего инцидента, и задача психоанализа заключается в том, чтобы выявить, чего на самом деле женщина опасается или что представляет собой ее желание, невозможность реализации которого привела к бреду ревности.

Фрейд не имел возможности осуществить полный анализ данного случая. В его распоряжении было только два часа работы с пациенткой, поскольку женщина не захотела продолжать анализ, сославшись на то, что чувствует себя вполне здоровой. И тем не менее даже за это короткое время Фрейду удалось подметить такие «мелочи жизни», на основе которых он смог дать психоаналитическое толкование, проливающее свет на истоки происхождения бреда ревности женщины.

Из клинической практики

Краткая история жизни, рассказанная Фрейду одной женщиной, такова. Тридцать лет тому назад она вышла замуж по любви. На протяжении всего замужества она была счастлива, так как муж отличался чуткостью и заботливостью, ни разу не дал повода для какой-либо ревности или обиды. Между ними не было недоразумений и ссор, часто отравляющих жизнь в других семьях. У них двое взрослых детей, которые также счастливы в браке. Женщина не испытывает материальной нужды, живет в достатке и в полном согласии со своим мужем, который является управляющим большой фабрики. И тем не менее в последний год их совместной жизни произошло нечто такое, что не могли понять ни она сама, ни ее муж. ни ее дети и что стало причиной беспокойства, заставившей обращаться к врачам. Ее зять попросил Фрейда полечить тещу, и таким образом она оказалась на приеме у основателя психоанализа.

Что же произошло такое из ряда вон выходящее, что нарушило многолетний семейный покой и вызывало беспокойство как у самой женщины, так и у ее близких? Обстоятельство оказалось пустяковым с точки зрения здравого смысла и на первый взгляд не заслуживающим внимания. Женщина получила анонимное письмо, в котором сообщалось, что ее заботливый и внимательный муж, никогда не отличавшийся любовными похождениями и не дававший ни малейшего повода для какой-либо ревности, имеет роман с молодой девушкой. Это письмо было написано измененным почерком, но женщина сразу же заподозрила свою горничную, тем более что в письме сообщалось о молодой девушке как любовнице мужа, которая была когда-то школьной подругой горничной, со временем выбилась в люди и теперь стала объектом ее зависти, злобы, враждебности, ненависти. Накануне женщина разговаривала со своей горничной. В своем разговоре они коснулись темы, связанной с неверностью гостившего у них мужчины, находящегося в преклонных годах, изменявшего своей жене и имевшего любовную связь на стороне. Как-то так получилось, что во время разговора с горничной женщина обмолвилась о своих чувствах. Она сказала, что для нее было бы самым ужасным, если бы она вдруг узнала о том, что ее добрый и заботливый муж тоже имеет любовную связь. И именно на следующий день она получила анонимное письмо. И хотя женщина тут же поняла, кто является автором этого письма, поскольку любовницей мужа была названа девушка, вызывавшая злобу у горничной, тем не менее неожиданно для себя она как бы поверила тому, о чем сообщалось в анонимке.

Анонимное письмо привело женщину в возбужденное состояние. Она позвала к себе мужа и потребовала от него ответа. Муж не только отрицал предъявленное ему обвинение, но и со смехом отнесся к анонимному письму как к чему-то такому, что является абсурдным, несерьезным, бессмысленным, о чем, судя по всему, и сказал своей жене. Но, к его удивлению, жена не успокаивалась и пришла в такое возбужденное состояние, что пришлось вызывать домашнего врача. После этого инцидента горничная была уволена. Женщина успокоилась и вроде бы перестала верить тому, что было написано в анонимном письме. Однако стоило ей увидеть на улице ту молодую девушку, которая якобы была любовницей мужа, или услышать ее имя в каком-либо разговоре, как тут же у нее ухудшалось состояние духа, и она вновь обращалась с упреками в адрес мужа. И хотя, казалось бы, не было никаких поводов для подозрений в неверности мужа, тем не менее женщина испытывала душевную боль, ее одолевали муки сомнений, что приносило страдания ей самой и вызывало беспокойство у ее близких.

Оказывается, она была влюблена в своего зятя, молодого человека, по настоянию которого обратилась к Фрейду. Не осознавая своей влюбленности и принимая ее, скорее всего, за родственную нежность, женщина находилась во власти противоречивых чувств. С одной стороны, она была верной женой и любящей матерью. С другой, – испытывала такие чувства к зятю, которые в ее понимании никак не могли быть соотнесены с добропорядочностью. Вызванные двойственными чувствами переживания сопровождались вытеснением влюбленности в зятя в бессознательное. Но, будучи в бессознательном, они оставались действенными, что привело к запуску механизма смещения, на основе которого и возникла бредовая идея ревности.

Скрытый смысл образования бреда ревности мог состоять в следующем. Бедная женщина как бы спрашивала себя: «Если в своем пятидесятитрехлетнем возрасте я способна влюбиться в молодого мужчину, то почему мой старый муж не может иметь любовные отношения с молодой девушкой?» И тут же, предаваясь собственной фантазии, она сама себе отвечала: «Так и есть, муж неверен мне, и, следовательно, мне не за что упрекать себя». Эта фантазия настолько овладела бедной женщиной, что, пытаясь спастись от укоров совести, она сделала все для того, чтобы перенести вину за свою влюбленность на мужа. Оставалось только найти подходящий момент. Он как раз и представился в форме провокации служанки, написавшей анонимное письмо, содержание которого было подсказано влюбленной в зятя женщиной.

Таким образом, в отличие от психиатра, психоаналитик раскрывает мотивировку появления бредовой идеи. Исходя из нескольких оброненных пациенткой замечаний, на основе которых было предложено психоаналитическое толкование истоков заболевания, выяснилось существо бредовой идеи. Проявившийся у пациентки бред ревности не являлся чем-то бессмысленным и непонятным. Напротив, он был вполне мотивирован, имел определенный смысл и обнаружил непосредственную связь с ее глубинными аффективными переживаниями. Бредовая идея возникла у пациентки в качестве защитной реакции на бессознательные процессы, связанные с ее влюбленностью в зятя. Она представляла собой отражение проекции ее собственного внутрипсихического состояния на мужа. Как своего рода утешение, некий компромисс пациентки со своей совестью, бредовая идея обрела устойчивость и независимость от реальности, стала самостоятельной и весьма действенной. Причем, будучи необходимой и желанной, она оказалась обусловленной таким конкретным переживанием влюбленной женщины, который привел к появлению именно бреда ревности, а не какой-либо другой бредовой идеи. Таковы результаты понимания существа данного заболевания, которые оказались доступными для психоанализа.

Фрейд не считал, что предложенная им интерпретация истоков и существа описанного выше случая заболевания является исчерпывающей. Если бы анализ продолжался дальше, то психоаналитику пришлось бы ответить на целый ряд вопросов. В частности, почему, будучи счастливой в браке, женщина неожиданно влюбляется в своего зятя? Почему она влюбляется именно в него, а не в какого-то другого молодого человека? Что заставило ее выбрать такую стратегию, в результате которой попытка освобождения от укоров совести за свою влюбленность в зятя обернулась проекцией своего внутреннего состояния на мужа? Почему у нее не возникло иной, но также имеющей защитную функцию проекции на свою дочь, в результате чего она могла бы направить бред ревности не на верного мужа, а на жену зятя? Не было ли помимо влюбленности в зятя еще чего-то такого, что в итоге привело к возникновению бреда ревности?

Из клинической практики

По завершении очередной встречи со мной пациентка забыла на вешалке красивый шарфик. Если бы я уже не сталкивался с подобными случаями забывания и не был знаком с психоаналитическими идеями, то, скорее всего, отнес бы это незначительное событие к разряду случайных, не заслуживающих особого внимания. Но, рассматривая данное симптоматическое действие в качестве полноценного психического акта, наделенного смыслом и имеющего определенное намерение, нетрудно было понять, что скрывается за ним на самом деле. Учитывая атмосферу предшествующих сессий и проработку тех проблем, которые вызвали у пациентки потребность в дополнительных встречах со мной и сожаление по поводу того, что она не может оставаться у меня дольше заранее оговоренного и установленного времени, не составляло труда предположить, как и почему произошло ее случайное действие.

Причиной забывчивости пациентки была отнюдь не рассеянность, поскольку она всегда отличалась пунктуальностью и удивительной собранностью. Смысл симптоматического действия состоял в том, что ей хотелось оставить частичку себя в моем доме. Накануне мы обсуждали вопрос о том, какое воздействие оказывают на нее различные запахи, включая запах духов. При этом я спросил у пациентки, как называются те духи, которыми она стала пользоваться в последнее время. В тот визит ко мне, когда она совершила данное симптоматическое действие, я почувствовал более сильный запах тех же самых духов. Забытый шарфик, источавший аромат тех духов, действительно целых два дня, то есть до следующего прихода пациентки ко мне, невольно напоминал о ее существовании. Ей все-таки удалось оставить частичку себя в моем доме. При последующем обсуждении этого симптоматического действия на сессии она даже не подала виду, что придает ему какое-то особое значение. И тем не менее по ее интонациям в голосе чувствовалось, что «случайное» забывание шарфика доставило ей удовольствие. Только на следующей сессии пациентка призналась, что какая-то, как она выразилась, «шальная мысль оставить след в моем доме» посещала ее, но она тут же отгоняла ее прочь и не вспоминала о ней.

Ответы на эти вопросы, несомненно, способствовали бы уточнению истоков и существа заболевания пациентки. Сама же постановка вопросов дает представление о том, в каком направлении развертывается деятельность психоанализа; насколько глубоко он исследует причины возникновения заболевания; как осуществляется раскрытие смысла невротического симптома; чем он отличается от психиатрии. Данный пример из собственной практики Фрейда как раз и был приведен им для того, чтобы более четко обозначить специфику психоанализа.

Эта специфика заключается в том, что, в отличие от других специалистов в области медицины, психоаналитик не оставляет без внимания ни одну мелочь, ни одно симптоматическое действие пациента. Как часто можно наблюдать такую картину, когда сидящий в кабинете врач делает соответствующие записи в карте больного, не обращая внимания ни на его приход, ни на его уход! Все, что не касается непосредственного осмотра больного или выслушивания жалоб от него, не представляет, как правило, никакого интереса для врача. Другое дело психоаналитик, в глазах которого любая мелочь, будь то непроизвольный жест, интонация голоса, ошибочное действие пациента, – все это имеет свое значение и смысл, раскрытие которых не только вносит дополнительные штрихи к общей картине заболевания, но и дает подчас значительно больше для понимания внутреннего состояния больного, чем его лабораторные анализы.

Казалось бы, на первый взгляд нет ничего особенного в том, что пациент забыл закрыть за собой дверь в приемную. Для психиатра, как, впрочем, и для многих других специалистов в области медицины, это не более чем случайность, не представляющая для него какого-либо психологического интереса. В лучшем случае он просто не обратит внимания на это симптоматическое действие, в худшем – подумает про себя о невоспитанности больного, и если само действие вызовет у него сильное раздражение, то он в целях нравоучения рассерженным тоном сделает ему замечание.

Для психоаналитика данное симптоматическое действие пациента не является случайностью. Оно не бессмысленно. Напротив, в какой-то степени оно определяет отношение пациента к врачу, имеет свой смысл и определенное намерение. Так, Фрейд подметил, что приходящие к нему на консультацию пациенты, как правило, забывали закрывать за собой дверь только тогда, когда в приемной никого не было. Тем самым они как бы хотели выразить свое пренебрежительное отношение к врачу, приемная которого пуста. Но никто из них не забывал закрыть за собой дверь в том случае, если в приемной находились другие люди. Никто из них не хотел, чтобы их разговор с врачом стал достоянием посторонних людей. Другое дело, что связанное с забывчивостью пациента симптоматическое действие, когда он оставляет открытой дверь, не осознается им самим. Оно совершается бессознательно. Пациент как бы оказывается в неведении относительно того, что он сделал. И тем не менее за этим симптоматическим действием скрывается определенное намерение, выявление смысла которого становится предметом психоаналитической деятельности.

Изречения

З. Фрейд: «Симптоматическое действие кажется чем-то безразличным, нов симптоме болезни видится нечто значительное».

З. Фрейд: «Он (психиатр. – В. Л.) вынужден довольствоваться диагнозом и неуверенным прогнозом дальнейшего течения болезни, несмотря на богатый опыт».

З. Фрейд: «Но может ли психоанализ достичь в этом случае большего? Несомненно… Он способен открыть нечто такое, что дает возможность самого глубокого проникновения в суть дела».

Смысл невротических симптомов

Фрейд придавал важное значение раскрытию смысла невротических симптомов. Рассматривая этот вопрос, он привел несколько ярких примеров, связанных с так называемым неврозом навязчивых состояний, на изучении которого, как и на исследовании истерии, был основан психоанализ.

Один из примеров относился к тридцатилетней женщине, которая несколько раз в день проделывала странное навязчивое действие. Она то выбегала из своей комнаты, то вновь убегала к себе. При этом, выбежав из комнаты, она останавливалась перед столом, накрытым скатертью, вызывала к себе горничную, давала ей какое-нибудь мелкое поручение и после этого убегала к себе.

Второй пример был связан с девятнадцатилетней девушкой, у которой сложился необычный навязчивый церемониал укладывания спать, доставлявший ей и ее близким много неприятностей. Каждый вечер перед сном девушка останавливала находящиеся в ее комнате часы или выносила их из нее, переставляла цветочные горшки и вазы, чтобы они не упали и не разбились, оставляла полуоткрытой дверь между ее комнатой и спальней родителей, клала большую подушку у изголовья кровати таким образом, чтобы она не касалась деревянной спинки кровати, а маленькую для головы – так, чтобы образовывался ромб, обязательно взбивала перину, а потом разглаживала ее. И все это повторялось по нескольку раз, так как у нее были постоянные сомнения, мысль о том, что она могла что-то упустить.

Нет необходимости касаться всех подробностей, связанных с толкованием Фрейдом навязчивых действий обеих женщин. Тот, кто заинтересуется этим вопросом, может обратиться к первоисточнику и почерпнуть соответствующую информацию в его лекциях по введению в психоанализ. Отмечу лишь, что раскрытие смысла вышеупомянутых навязчивых действий осуществлялось Фрейдом посредством установления их связи с особенностями, присущими жизни этих двух женщин.

В первом случае тридцатилетняя дама сама осознала, в чем состоит смысл ее навязчивого действия. Она рассказала, что десять лет тому назад вышла замуж за мужчину значительно старше ее по возрасту, который оказался несостоятельным в первую брачную ночь и, чтобы не вызвать излишние толки у горничной, убиравшей постель, вылил красные чернила на простыню, но не на то место, где полагалось быть соответствующему пятну. И когда Фрейд не увидел связи между этим воспоминанием и навязчивым действием, женщина подвела его к столу, показала большое пятно, которое проступало на скатерти, и пояснила, что всегда занимает такое положение у стола, чтобы вызванная ею горничная могла увидеть это пятно. Таким образом, Фрейду стала понятна тесная связь между первой брачной ночью женщины в прошлом и навязчивым действием, которое она совершала в настоящем.

Во втором случае девушка не могла или не хотела обнаружить смысл своего патологического церемониала укладывания спать. Фрейд делал различного рода намеки, предлагал свое толкование, но она отвергала все его попытки. И только по прошествии какого-то времени девушка воспользовалась предложенными ей толкованиями и начала устанавливать соответствующие связи между своим навязчивым ритуалом и теми переживаниями, которые у нее были в детстве и которые имели место в настоящем. Будучи ребенком, она не давала закрывать дверь между детской комнатой и спальней родителей. Постоянное подслушивание за родителями обернулось приобретением бессонницы, потребовавшей установления ритуала в форме остановки или удаления часов, перестановки горшков с цветами и ваз, которые имели символическое истолкование, то есть рассматривались в качестве гениталий, сексуального возбуждения, полового акта. Попытки помешать родителям, сопровождавшиеся тем, что она прибегала в их спальню и укладывалась спать между отцом и матерью (впоследствии она даже добивалась того, чтобы мать уступала ей свое место возле отца и переходила спать на ее кровать), привели к последующему образованию церемониала, когда подушка и спинка кровати не должны были касаться друг друга, а взбивание перины и последующее разглаживание ее подразумевали беременность и предотвращение ее. Так с помощью Фрейда девушкой был выявлен скрытый смысл, стоящий за патологическим церемониалом укладывания спать. Он свидетельствовал о том, что она находилась во власти эротической привязанности к своему отцу.

Как в первом, так и во втором случае анализ навязчивых симптомов привел к необходимости рассмотрения сексуальной жизни пациентов. Собственно говоря, такое понимание в направлении исследовательской и терапевтической деятельности, связанной с применением методов и приемов психоанализа, оказалось для Фрейда общезначимым, применимым для всех невротических заболеваний. Таким образом, понимание смысла, намерения и значения невротических симптомов продиктовало Фрейду исследовать ту связь, которая, по его мнению, имела место между симптомами заболевания и переживаниями пациентов, уходящими корнями в их интимные отношения.

Психоаналитический подход к изучению невротических заболеваний включал в себя такое историческое толкование, которое предполагало осуществление как бы двойной редукции. А именно – переход от настоящего к прошлому и от жизни взрослых к инфантильной сексуальности. Переживания, относящиеся к времени заболевания, являются чувствительными для каждого человека. Но, будучи остроощутимыми и трудно переносимыми, сами по себе они еще ничего не говорят о причинах и истоках заболевания. Аналитическая работа не может, по убеждению Фрейда, ограничиваться раскрытием существа этих переживаний. Она должна доходить до исследования психосексуального развития ребенка, чтобы на материале раннего детства выявить те события, ситуации, впечатления и переживания, которые могли предопределить возможность будущего заболевания.

Аналитическая работа показывает, что во многих случаях пациенты фиксированы на каком-то периоде своего прошлого, в результате чего настоящее и будущее как бы закрыты для них. Как правило, они фиксированы на таких переживаниях, которые можно назвать травматическими. Фрейд проводит сравнение с травматическими неврозами, возникающими во время войн, железнодорожных крушений или каких-либо других жизненных катастроф. В основе этих неврозов лежит фиксация на моменте травмы. Люди, страдающие подобными заболеваниями, постоянно испытывают сильные переживания, которые находят свое отражение в сновидениях, где повторяются картины и сюжеты, связанные с травматическими ситуациями.

Аналогичное положение наблюдается и тогда, когда нервнобольные оказываются фиксированы на переживаниях прошлого. Отсюда Фрейд делает вывод, что невроз можно уподобить травматическому заболеванию. В таком случае объяснение невроза сводится к неспособности человека справиться с сильным аффективным переживанием. Другое дело, что здесь не все так просто и однозначно, как может показаться на первый взгляд. Так, можно сказать, что всякий невроз включает в себя фиксацию на каком-то травматическом событии прошлого. Однако, замечает Фрейд, отсюда вовсе не следует, что любая фиксация непременно ведет к неврозу или совпадает с ним.

Тем не менее переживания прошлого действительно могут быть весьма травмирующими и оказывать такое воздействие на человека, которое чревато далеко идущими последствиями. Фиксация на этих переживаниях способна обернуться невротическими расстройствами, заслонить собой настоящее, отрезать человека от будущего.

Из клинической практики

Двадцатичетырехлетняя девушка, находящаяся замужем, но не имеющая детей, обратилась ко мне за помощью, так как хотела бы разобраться в одном не совсем обычном желании, которое выходит за рамки устоявшихся представлений о предназначении женщины. Это желание стало навязчивой идеей, преследующей ее и подталкивающей к решительным действиям, связанным с возможной операцией по изменению пола. Она решила претворить свою идею в жизнь, но пока дело до этого не дошло, она предприняла попытку разобраться в том, почему она хочет стать мужчиной. Обладая достаточно строгим логическим мышлением, девушка надеялась отыскать подлинные причины возникшей у нее навязчивой идеи, но из этого ничего не вышло. После этого она обратилась за помощью ко мне. Когда в процессе анализа был затронут вопрос о ее семейном положении и о том, что, переменив пол, она не сможет стать матерью, обнаружилось, что пациентка никогда не хотела быть матерью и что она весьма агрессивно настроена против детей как таковых. По ее собственным словам, у нее давно сформировалось «жесткое отношение» к детям, которых она не приемлет в принципе, и «жуткое отношение» к размножению вообще. Представление о том, что какая-то ее часть может отделиться от нее и автономно существовать, граничит с ужасом и кошмаром. Грудные дети вызывают у нее неприязнь, беременные женщины – отвращение. В своих крайних взглядах она заходит так далеко, что без каких-либо сожалений по поводу обвинения в бесчеловечности выдвигает тезис: «Где увидишь ребенка, там и убей его!»

Объясняя свое отношение к детям, пациентка прибегла к различного рода аргументам. В частности, она ссылалась на то, что наша планета и так перенаселена и что давно пора ограничить рождаемость, взять ее под строгий контроль и вообще запретить рожать женщинам, которые не заботятся ни о своем собственном будущем, ни о будущем человечества. Однако в процессе анализа выяснилось, что все эти аргументы не более чем рационализация, за которой скрывается страх перед беременностью. У пациентки была внематочная беременность, что привело к определенным осложнениям, и если бы даже теперь она и захотела иметь ребенка, то ей бы пришлось пройти долгий курс лечения. Но ее страх перед беременностью имел глубокие корни, уходящие в более ранний период ее жизни. Как выяснилось, в свое время у нее были такие травмирующие переживания, которые оставили столь заметный след в ее душе, что беременность и дети стали восприниматься в качестве чего-то страшного, жуткого и недопустимого.

Она с ужасом вспоминала время, когда видела свою мать беременной. Рождение младшей сестры не только не принесло ей никакой радости, но вызвало отвращение. По ее собственным словам, роды «искалечили мать», у которой стали выпадать волосы. Во время родов она была безобразной, а после родов оглохла на одно ухо. В восприятии девушки беременность и роды матери стали ассоциироваться с тяжелой травмой. Глубочайшие переживания по этому поводу привели к тому, что фиксация на прошлом не только перечеркнула возможность ее материнства, но и породила убеждение, что рождение ребенка «уродует женщину», теряющую волосы и зубы. Отсюда крик ее душ и: «Я не хочу стать уродом, не хочу ни за кого отвечать!» Так фиксация на травмирующих переживаниях прошлого обернулась патологическим неприятием детей, отвращением к беременным женщинам и возникновением желания изменить свой пол.

Было бы опрометчиво полагать, что возникшее у пациентки желание стать мужчиной целиком и полностью объясняется ее детскими переживаниями, связанными с беременностью ее матери и теми последствиями, свидетелями которых она была. На самом деле ставшая навязчивой идея о необходимости изменения пола подпитывалась различными источниками, частично уходящими в детство и отчасти обусловленными переживаниями более позднего периода, связанными с получением высшего образования. Способная девушка, обожавшая, по ее собственным словам, математику и решившая доказать себе и окружающим, что она не хуже других может учиться в престижном институте и специализироваться на кафедре, куда обычно принимали только юношей, добилась своего. Однако последующие конфликты с научным руководителем, считавшим, что женщине не место в науке, постоянное столкновение с явным неравноправием по отношению к девушке, по сравнению со студентами-юношами, и ощущение ненужности привели к возникновению того, что она назвала «паранойей по поводу нелюбви к себе». Все это способствовало тому что однажды у нее появилось желание изменить пол.

Последующая проработка материала, связанного со сновидениями, фантазиями, сексуальным опытом, воспоминаниями детства, переживаниями студенческой поры, дала возможность выявить разнообразные истоки, так или иначе сказавшиеся на возникновении у пациентки навязчивой идеи изменить свой пол. Среди них были и такие истоки, которые уходили своими корнями в раннее детство и соотносились с восприятием различий в строении тела у девочек и мальчиков, то есть задолго до того, как у нее возникли переживания по поводу беременности ее матери. Так, она вспомнила эпизод в детском садике, когда описался один мальчик и воспитательница наказала его, заставив стоять голым перед всеми детьми. Девушка вспомнила и то, что ей интересно было разглядывать пенис у другого мальчика – соседа по дому и потом сравнивать со своим выступающим вперед лобком. Уже тогда она испытала, по ее собственным словам, зависть к мальчикам, зависть к пенису. В семилетнем возрасте, когда отдыхала летом в деревне, она играла на печке с девочкой в мужа и жену и сама охотно исполняла роль мужа. В этом же возрасте она начала усиленно заниматься мастурбацией и, по ее утверждению, получала оргазм. В 10–11 лет она застала мать с отцом в таком виде, когда ей бросилась в глаза материнская грудь, что вызвало у нее отвращение. Беременность матери вызвала негативные эмоции. По выражению пациентки, женское тело стало восприниматься как «полуфабрикат», а мужское – как «совершенство». Возник «ужас рождения детей», и появилось «отрицание женщины в себе». В 14–15 лет она ощутила «безумную любовь» к одной девушке. Позднее имела первый сексуальный контакт с другой девушкой, что вызвало неприятные ощущения. Впоследствии, выйдя замуж, и в быту, и в сексуальных отношениях чаще всего играла роль мужчины. Однажды, оказавшись в больнице, имела близкие отношения с лежащей там женщиной. Но при этом ей пришлось совершить насилие над собой, грудь женщины восприняла с отвращением, и появилось желание изменить пол. Ее все больше и больше стали интересовать мужчины, в отношениях с которыми она играла роль сильного пола. Желание стать мужчиной оказалось обусловленным не стремлением иметь интимные отношения с женщинами, а возможностью быть полноценным мужчиной в близких отношениях с другими мужчинами, принимающими на себя роль женщины.

Рассматривая навязчивые действия и другие невротические явления, Фрейд исходил из того, что симптомы заболеваний тесно связаны с бессознательными душевными процессами. Смысл симптомов неизвестен человеку, страдающему психическими расстройствами. Сам смысл находится как бы за пределами его сознания, он бессознателен и содержится в тех бессознательных процессах, которые протекают в его душе. Образование симптома возможно только в том случае, если имеются бессознательные процессы. Наличие сознательных процессов не ведет к возникновению симптомов. Отсюда возможность осуществления терапии, связанная с тем, что осознание бессознательных процессов способно привести к устранению симптомов заболевания. На этом был основан катартический метод Брейера, который использовался Фрейдом на первоначальных этапах его исследовательской и терапевтической деятельности.

Изречения

З. Фрейд: «Итак, невротические симптомы как ошибочные действия, как сновидения имеют свой смысл и так же, как они, по-своему связаны с жизнью лиц, у которых они обнаруживаются».

З. Фрейд: «Прежде всего одно: психоаналитические исследования сводят с действительно удивительной правильностью симптомы страдания больных к впечатлениям из области их любовной жизни; эти исследования относятся к эротическим влечениям и заставляют нас признать, что расстройствам эротики должно быть приписано наибольшее значение среди факторов, ведущих к заболеванию, и это так для обоих полов».

З. Фрейд: «Только переживания детства дают объяснение чувствительности к будущим травмам, и только раскрытием и доведением до сознания этих следов воспоминаний, обычно почти всегда позабытых, мы приобретаем силу для устранения симптомов. Здесь мы приходим к тому же результату, как при исследовании сновидений, а именно – что остающиеся, хотя и вытесненные желания детства дают свою силу образованию симптомов».

Психоаналитическое понимание невротических симптомов

Возникновение невротического симптома связано с такими отношениями, когда наблюдается замещение того, что по каким-то причинам не смогло проявиться. Нормальное протекание психических процессов предполагает их переход в сознание. Однако нередко случается так, что в силу определенного рода нарушений психические процессы не становятся достоянием сознания, то есть не осознаются. Нарушение связи между психическими процессами сопровождается тем, что на этой основе осуществляется некое замещение, возникает симптом, смысл которого бессознателен. Но если предпосылки возникновения этого симптома сделать сознательными, то тем самым может исчезнуть сам симптом. Таким образом, цель терапии ясна. Для того чтобы устранить невротический симптом, необходимо выявить смысл его, определить, откуда он возник и куда направляется, то есть восстановить нарушенную связь и сделать бессознательные процессы осознанными.

При таком понимании механизма возникновения симптома невроз оказывается следствием незнания о тех психических процессах, о которых человеку следовало бы иметь полное представление. Поэтому, казалось бы, нет ничего проще, как, раскрыв смысл симптома и приобретя определенное знание об истоках образования этого симптома, довести все это до сознания больного и тем самым облегчить его страдания. С одной стороны, основываясь на клиническом опыте, аналитик может предположить, какие именно психические процессы не осознаются больным. С другой – если есть такая благоприятная возможность, то можно было бы воспользоваться информацией, полученной от родственников больного, которые могут поведать о травмирующих ситуациях в раннем детстве и тем самым прояснить для аналитика картину возможных душевных переживаний пациента. В результате проделанной работы аналитик мог бы поделиться своим знанием о смысле симптома и общей картине заболевания с пациентом с тем, чтобы, устранив его патологическое незнание, привести его к выздоровлению.

Однако все значительно сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. На самом деле то знание, которым обладает аналитик, – это знание профессионала. Пациент же остается человеком, нередко совершенно неподготовленным к восприятию и тем более пониманию того, о чем ему может сообщить аналитик. Поэтому простой передачи знания от аналитика к пациенту, тем более в кратчайшие сроки, недостаточно для того, чтобы человек «распрощался» со своей болезнью. Знание аналитика – это одно, знание пациента – нечто другое, по внутреннему осмыслению не совпадающее с первым.

Невротические симптомы возникают в результате замещения того, что в силу различных причин не могло получить своей реализации. Они являются заместителями того, чему помешало вытеснение. Можно было бы сказать, что вытеснение становится предпосылкой возникновения симптомов. Фрейд усматривал тесную связь между образованием симптомов и теми бессознательными процессами, которые соотносились им с вытесненным бессознательным. Это составляет один из аспектов психоаналитического понимания невротических симптомов.

Другим аспектом данного понимания является то, что образование невротических симптомов, как и раскрытие их смысла, имеет непосредственное отношение к области сексуальной жизни больных. Для Фрейда невротические симптомы так или иначе обусловлены сексуальными желаниями и соответствующими переживаниями больных. Это означает, что невротические симптомы служат целям, связанным с разнообразными попытками больных к удовлетворению своих сексуальных влечений и желаний. Фактически они как бы являются заместителями сексуального удовлетворения, которого по каким-либо причинам человек не может достичь в реальной жизни.

Стало быть, с психоаналитической точки зрения невротическое заболевание является следствием вынужденного отказа от того, к чему стремится человек, поскольку реальность не только не способствует удовлетворению его сексуальных желаний, но, напротив, препятствует этому удовлетворению. В этом отношении невротические симптомы следует понимать как заместители недостающего в жизни сексуального удовлетворения.

Но как это согласуется с тем положением Фрейда, согласно которому невротические симптомы служат цели сексуального удовлетворения? Нет ли здесь явного противоречия, поскольку нередко можно встретиться с такими случаями заболеваний, когда симптомы содержат противоположную цель, а именно олицетворяют собой стремление человека исключить сексуальное удовлетворение?

В рамках психоанализа возникающие в психике человека противоположности не расцениваются в качестве непременных противоречий. Как таковые противоречия имеют значение для сознания. Для бессознательного психического нет никаких противоречий. Поэтому психоаналитическое понимание симптомов исходит из того, что невротические симптомы имеют целью как сексуальное удовлетворение, так и защиту от него. При этом имеется в виду то расширенное понятие сексуальности, которое включает в себя удовлетворение инфантильных влечений и желаний независимо от того, воспринимаются ли они в качестве чего-то жестокого, неприемлемого, противоестественного, неприличного.

Из клинической практики

Пришедшая на анализ пациентка страдает от неразделенной любви. Около двух лет она встречается с женатым мужчиной, что доставляло ей огромную радость. Но в последнее время он перестал проявлять к ней пылкую страсть, начались ссоры, и женщина стала глубоко несчастной. Когда она вместе с ним и он ласков, предупредителен и заботлив, пациентка, по ее словам, находится «на седьмом небе». Но когда она остается одна или чувствует, что ее возлюбленный чем-то озабочен, холоден, не уделяет ей особого внимания и, как ей кажется, думает только о своей жене, женщина ударяется в панику, у нее начинается депрессия, ей не хочется жить.

В процессе анализа стало ясно, что роль любовницы не может удовлетворить женщину, а ее возлюбленный не собирается бросать свою семью. К сожалению, она не осознает ни того, ни другого. Хотя, казалось бы, невооруженным взглядом видна та тупиковая ситуация, в которой она оказалась и в которой находятся многие женщины, попадающие в аналогичное положение.

В процессе анализа я обратил внимание пациентки на то, что хотя она испытывает счастливые мгновения при встречах с женатым мужчиной и говорит, что не собирается разбивать его семью, тем не менее в действительности делает все для того, чтобы окончательно привязать его к себе. Своими действиями она губит его любовь, поскольку он опасается исхода их отношений, подталкивающих его к выбору между любовницей и женой. Пациентка сначала возражает против подобной интерпретации, заявляя о том, что не думает ни о каком замужестве и ей достаточно того, чтобы этот мужчина просто любил ее, как и два года тому назад. Однако через несколько сессий она признается, что, в общем-то. хотела бы, чтобы он развелся со своей женой, которая, по ее собственному выражению, «безмозглая кукла, охмурившая мужика невесть чем и не дающая ему ни счастья, ни покоя». Проработка материала, связанного с имевшими место отношениями между пациенткой и ее возлюбленным, способствовала осознанию ее бессознательных мыслей и действий, приведших ктому, что женатый мужчина охладел к ней. Казалось бы, обладая новым знанием, пациентка должна пересмотреть свои взаимоотношения с этим мужчиной, чтобы вновь завоевать его любовь или как-то по-иному разрешить назревший конфликт. Но она ничего не может поделать с собой. Чем больше она привязывается к этому мужчине, тем мучительнее становится боль от того, что он полностью не принадлежит ей. Чем сильнее она начинает давить на него, требуя развода с женой, тем меньше он отвечает на ее любовь. Чем чаще происходят между ними размолвки, тем в большей степени она становится раздраженной, усматривающей в существовании его жены главную причину всех своих несчастий. Как заявила пациентка, она находится подчас в таком состоянии, что «готова убить эту безмозглую куклу, отнимающую у нее любовь».

Знание аналитика трансформировалось в сознании пациентки в такое знание, обладание которым вызвало у нее обостренную реакцию не на свое собственное поведение, а на жену любимого мужчины, мешающую ее счастью. Понадобилась долгая и тщательная проработка соответствующего материала, прежде чем пациентка обрела знание того, что в ухудшении ее отношений с любимым человеком повинна прежде всего она сама, а не другая женщина.

Изречения

3. Фрейд: «Знание врача не то же самое, что знание больного, и оно не может оказать то же действие. Если врач передает свое знание больному путем сообщения, то это не имеет никакого успеха. Впрочем, было бы неверно так говорить. Успех здесь заключается не в преодолении симптомов, а в том, что тем самым начинается анализ, первыми вестниками которого являются проявления сопротивлений».

3. Фрейд: «Знание должно быть основано на внутреннем изменении больного, которое может быть вызвано лишь психической работой с определенной целью».

Этиология неврозов

Прежде чем взрослая сексуальная жизнь индивида станет нормой, она проходит сложный путь психосексуального развития – от прегенитальнои до генитальнои стадии сексуальности. Но на этом пути могут встречаться различного рода преграды, в результате чего происходят задержки развития, названные Фрейдом фиксацией и регрессией.

Фиксация – это остановка частного влечения на какой-то ступени психосексуального развития, закрепление сексуальной энергии и либидо на каком-то отдельном объекте. Фиксация может быть связана также с закреплением переживаний, жизненных установок человека на определенной травмирующей ситуации.

Регрессия – это возвращение продвинутых в своем движении вперед компонентов психосексуального развития на предшествующие, более ранние ступени. Если на пути психосексуального развития человека встречаются какие-либо преграды, если стремление к удовлетворению его сексуальных желаний наталкивается на значительное препятствие, то начинает действовать механизм регрессии. В результате либидо может вернуться к тем фазам развития, которые ранее были пройдены.

Хотя фиксация и регрессия могут восприниматься как самостоятельно протекающие процессы, на самом деле они тесно связаны между собой. Психоаналитическое понимание неврозов основывается на признании между фиксацией и регрессией таких отношений, которые способствуют выявлению этиологии психических заболеваний.

Фрейд предполагал, что существуют два вида регрессии. Один вид регрессии может быть рассмотрен как возвращение сексуальности к первым либидиозным объектам, которые являются по своему характеру инцестуозными. Другой вид имеет отношение к возврату сексуальной организации в целом на более ранние ступени психосексуального развития.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.