"Человек привычки"

"Человек привычки"

В любой ситуации мы склонны обнаруживать то, что способствует формированию в нас образов, соответствующих нашим чертам. Если наша воля безмолвствует, спит, то мы обнаруживаем себя как "человек привычки". Это почти "механический человек". Образы сами извлекают из нас определенное поведение, и нам не нужно принимать какого-то решения или управлять собой.

Все происходит само. Я вхожу на кухню и вижу пирожок, который съедаю, хотя в данный момент мне вовсе не хотелось есть. Но увидев этот предмет, я почувствовал желание есть. Собираясь писать, я заметил, что карандаши не поточены, и я с удовольствием стал точить их. Потом раздался телефонный звонок, и пришлось разговаривать с Петей Кизютиньш. Потом я вспомнил о том, что нужно написать письмо старшему брату; приход другого моего товарища помешал мне закончить это письмо (которое я пишу уже третий день). Вечером пришла со стадиона сестра, и мы с ней битых полчаса обсуждали спортивные дела. Потом мне захотелось спать, и я лег в постель, подставив будильник на полшестого, чтобы на свежую голову утром начать писать сочинение (к которому я намереваюсь приступить в течение этой недели). Я поставил будильник на полшестого, подсознательно не веря в то, что утром возьмусь за дело. Читатель без труда поймет, что во мне много различных привычек кроме привычки вовремя начинать работать.

"Человек привычки" работает в нас, с одной стороны, облегчая нашу жизнь, а с другой — затрудняя ее. Если бы во мне были хорошие привычки, соответствующие тем требованиям, которые предъявляет ко мне жизнь студента или профессора, то я свои дела делал бы безо всякого усилия с моей стороны. Я сейчас не говорю о том, хорошо это или плохо. Я просто привожу пример существования "этого человека" во мне. Поэтому было бы неправильно думать, что каждый из нас целостен и монолитен, как, скажем, телефонная станция, которая автоматически управляется из единого центра. Человек устроен так, что этот центр в нем все время перемещается. Наши привычки каждый раз делаю с нас другими. В определенный момент я — ученик, так как хожу на занятия, где изучаю иностранный язык, в другой — отец, озабоченный поведением дочери, потом учтивый кавалер, так как заметил, что моя жена начинает помирать со скуки, в то время, как я пишу эту книгу, потом — послушный сын, который следует советам восьмидесятилетней матери одеть шарф и не простуживаться. В одном человеке умещаются различные поведения, роли.

Однако за этим многообразием скрывается некоторое постоянство, целое, что позволяет мне думать о себе как о едином, единственном и неповторимом существе. Наши черты не дают представления об этом едином существе, так как все наши черты общи, свойственны многим другим. А я неповторим, уникален" единствен, хотя не все признают это, кроме разве моей матери. Я вспоминаю, например, что учитель относил меня к некоторой категории учащихся, на успех которых в будущем не следует надеяться, тренер считал плохим центральным нападающим, участковый врач — несносным пациентом, который всегда некстати заболевает. Иногда я сам теряю связь с этим внутренним моим Я, особенно когда попадаю в переплет. Например, когда мы всем классом ушли в кино с урока истории, то я забыл о своей уникальности и почти неделю мыслил себя как дезорганизатор и нарушитель школьного порядка. В общении с Лидой Стаховской я совсем потерял себя и думал о себе только в том контексте, в каком эта девушка думала обо мне. Но в те минуты, когда мне удавалось отключиться от своих ролей, у меня появлялось ощущение своей неповторимости. В институте мне было трудно поверить преподавателю психологии, который утверждал, что уникальность и неповторимость каждого из нас есть не что иное, как неповторимое сочетание наших черт. Но размышление над этим вопросом привело меня к представлению о том, что это единое и целостное, скрывающееся за моими внешними чертами, есть "человек, привычки". Мои привычки и способы их реализации в различных ситуациях делают меня неповторимым и уникальным, хотя каждая привычка в отдельности похожа на привычки других. Но все мои привычки, взятые вместе, создают индивидуума привычки, "механическую работу моей души", которая показывает себя в виде различных реакции на различные ситуации, в которых мне приходится бывать. Поведение человека, обусловленное проявлением "человека привычки", психологи называют полевым поведением. При этом мыслится поле стимулов, которые создают различные напряжения (притяжения и отталкивания), в направлении которых и происходит движение нашего поведения.

О "человеке привычки" нельзя думать только в смысле психического.

Приходится входить в область, которую принято называть физиологической.

Мой врач охотно прибегал к обезболивающим, и это меня устраивало: простая инъекция — и боль отпускает. Потом я только узнал, что чаще всего он вводил мне дистиллированную воду. Неужели вода обладает таким свойством? Дело не в веществе, которое мне врач вводил в данный момент, а в том, что ранее он мне точно такими же приемами вводил действительно обезболивающие вещества, пока не образовалась привычка, интегрирующая в себе биохимические, висцеральные и другие реакции, способствующие обезболиванию. Это был настоящий врач. Он знал, что после того как возникла привычка, обезболивание будет вызываться самой ситуацией проведения укола, а вещество, которое при этом вводится, приобретает третьестепенное значение, а может быть, и вовсе теряет его. Значит, мой "человек привычки" может действовать на физиологическом уровне. Плацебо не принято объяснять действием привычек, обычно говорят о внушении. К сожалению, после того как я узнал о плацебо, инъекции перестали действовать. Я теперь должен по-настоящему отравлять свой организм, вводя анальгетики, спасаясь от боли.

Я недавно прочитал в журнале, а потом в газете, как разоблачили филиппинских хирургов, которые пальцами "делали внутри-полостные операции" и удаляли опухоли без ножа. Эти хирурги умели побуждать "человека привычки" к тому, чтобы растворить и рассосать опухоли и другие разрастания. Они использовали для этого древние магические ритуалы, приводящие в движение древнейшие механизмы нашего архетипа, "человека привычки". Однако для этого надо было верить. Я узнал о том, что эти кудесники под видом вынутой опухоли показывали пациенту куриные потроха. И теперь сожалею, что мне никогда не удастся воспользоваться их услугами. И надо ложиться под нож научного хирурга, если придется. Я сравнил искусство знахаря, который с помощью таинственных ритуалов и психических актов регулирует таинственный биохимизм "человека привычки", с разрушительным вторжением в недра организма человека с помощью ножа, и сравнение оказалось не в пользу научного хирурга.

"Человек привычки" может сам научиться тому, что впоследствии мы именуем болезнью. Например, если он научился на ситуацию обиды реагировать отделением кислого желудочного сока, как будто его сейчас будут кормить бифштексом, он будет всегда в первую очередь, когда поведение других его обижает, выделять кислый желудочный сок, независимо от того, есть в желудке то, что нужно переваривать, или нет. В этом случае этот "человек привычки" обязательно сделает себе язвенную болезнь, рано или поздно. Его следовало бы переучить, а хирург ему вырезает треть желудка! Каким образом происходят эти странные научения, мы рассмотрим позже. А сейчас для нас достаточно получить представление о том, что "человек привычки" автоматически совершает не только умственные операции (он точно знает, что дважды два — четыре), но и социальные, висцеральные и даже биохимические действия. Например, рассердившись, я не думаю: "Вот сейчас мне нужно выделять адреналин и сахар, они пригодятся для усиления обмена, если дело дойдет до драки"; дело обстоит проще. Достаточно мне считать, что "дело доходит до драки", как "человек привычки" услужливо выполняет всю мелкую работу по выделению нужных веществ в кровь и мобилизации всей иммунной системы на всякий случай, если будет кровопролитие. Эти "привычки" не появились сами собой, а вырабатывались в течение миллионов лет эволюции. А в последний момент в моей жизни появились лишь способности различать признаки безопасные и признаки угрозы, которые включают без осознавания этот древний механизм выживания.

Нетрудно понять, что самовоспитание, в частности, состоит в том, чтобы облагородить "человека привычки", усилить те привычки, которые соответствуют жизненным задачам, и ослабить или вовсе устранить дурные привычки. Знание собственных привычек дается нелегко. Большая часть наших привычек, особенно в области висцеральных действий, нами не осознается. Мы о них узнаем па последствиям этих привычных действий. Например, тяжесть и боль в правом боку может свидетельствовать о том, что тот, кто во мне сидит, в ответ на какую-то ситуацию сжимает желчевыводящий проток безотносительно к выполнению пищевой функции. Когда и при каких ситуациях это происходит, узнать можно, внимательно наблюдая за собой, лучше под руководством своего психотерапевта-соматика. Это — психосоматические привычки. А сколько других привычек! Привычное поведение происходит всегда, независимо от того, сознаем мы это или нет, находимся в своем уме или во власти страсти, которая туманит голову и мы плохо осознаем то, что лежит за пределами нашего аффекта. "Человек привычки" хорошо проявляет себя в полевом поведении. Но это состояние нас обычно не устраивает. Полевое поведение обнаруживается обычно в состояниях апатии, скуки и усталости. Но в жизни мы обнаруживаем в себе черты, которые свидетельствуют о нашей способности активно влиять на этого "механического человека привычки". В этом случае мы обнаруживаем себя как "человека воли".